щий маневр,
брату создавал обстановку!
     - Да  что вы,  -  возмутился Мешков,  -  он  же  ко мне с  этим письмом
подошел... Подошел как Лешка, а потом я подумал, что это все-таки Сашка!
     - Какой Сашка!  - теперь взъерепенился Дерябин. - Это он ко мне подошел
как Сашка, а потом я вижу, что это Лешка.
     - Тогда кто же сидит сейчас дома? - спросил Сутулов.
     - Лешка, - сказал Дерябин.
     - Сашка, - сказал Мешков.
     - А  по-моему,  они  и  сами не  знают,  кто из  них сейчас сидит перед
телевизором, - заявил Вадим Лютатовский. - У близнецов, говорят, это бывает.
     - Сейчас,  -  сказал Сутулов,  - погадаем. Если монета упадет на цифру,
сидит Сашка.  -  С этими словами Сутулов подбросил в воздух монету,  поймал,
поглядел на разжатую ладонь и сказал: - Сашка! Это Сашка! Сейчас вызовем его
на улицу и свернем нос налево, а придет Лешка, свернем ему нос направо, чтоб
не путали нас... и чтоб наших девчонок у нас не отбивали!..
     Но,  несмотря на  призыв Сутулова,  никто  не  двинулся с  места,  даже
влюбленный Дерябин  и  тот  продолжал стоять,  хотя  Сутулов  продолжал всех
подбадривать.
     "Молодец Сутулов,  -  подумал я.  - Молодец! Так Сашке и надо! Своротят
нос  набок!  И  все!  И  операцию не  надо будет делать!  Пусть не  отбивает
девчонок у своего родного брата! Ну, ну, братцы, ну, вперед же, вперед!.."
     - Сашке своротить нос,  конечно,  можно, - усомнился Тулькин. - А вдруг
это сидит с Таней не Сашка,  а Лешка, он мне как-то грозил, что у него такое
секретное оружие есть, что, в случае чего, мы его до-о-олго помнить будем!
     - Да это она не с Лешкой сидит, это она с Сашкой сидит... - загорячился
Лютатовский.
     - Обоснуй! - оборвал его Сутулов.
     - Да не будет она с Лешкой сидеть!  С Сашкой будет, а с Лешкой нет... -
заявил Вадим Лютатовский.
     - Докажи, - снова оборвал Сутулов Лютатовского.
     - И докажу,  -  сказал Лютатовский. - Знаете, какой он ей фокус недавно
показал.  Я  как раз в  продовольственном магазине был,  смотрю:  у прилавка
Завитай стоит с  тяжелым мешочком в  руке.  Я  сразу подумал,  что он  здесь
неспроста стоит.  Он стоит,  и  я стою.  Он смотрит в окно,  и я смотрю.  Он
чего-то ждет,  и я тоже стою чего-то жду. Вдруг в магазин вбегает Кузовлева.
Завитай задергался,  как  будто его в  электросеть включили.  Кузовлева -  к
прилавку,  Лешка - к прилавку. Кузовлева - к кассе, а он успел ее обогнать и
встать перед ней.  А я смотрю на Завитая и думаю:  ну это все неспроста, тем
более что у него какой-то тяжелый мешочек в руках. Доходит очередь до Лешки,
он говорит кассирше:  "Четыре пятьдесят в  кондитерский!"  -  и  протягивает
кассирше свой мешочек. И что же вы думаете было у него в мешке?
     - Обыкновенный песок, - отгадал Сутулов.
     - Нет, - сказал Лютатовский.
     - Сахарный... - предположил Дерябин.
     - Нет, - сказал Лютатовский.
     - Зи голден санд! Золотой песок! - предположил Мешков.
     - Ничего подобного!  -  ответил Лютатовский.  -  В  мешке у  него  были
копейки!  Одни копейки.  Четыреста пятьдесят штук копеек! Представляете, что
началось в  очереди?..  Одна  Кузовлева только молча  ждала,  когда кассирша
пересчитывала четыреста пятьдесят копеек, а очередь просто вся изругалась на
этого Завитая!..
     - Нет, чтоб уступить место лэди, - сказал Мешков. - Марфа Джентльмен.
     - Я бы уступил, - сказал Дерябин.
     - Он за свои штучки отца родного не пожалеет! - добавил Тулькин.
     - Не  пожалеет?..  -  возмутился Дерябин.  -  Уже не пожалел!  Фокусник
несчастный!
     Все возмущенно загудели:
     - Штучкин-Мучкин!
     - Капитан Копейкин! - сказал Сутулов.
     "Эх,  вы!  -  крикнул я, неожиданно выскакивая из темноты на свет. - Да
разве это был фокус или штучка?  Да вы знаете,  почему я  с  этими копейками
впереди Кузовлевой встал?  Да я разве для того, чтоб ее задержать, в очереди
встал?  Да я перед Кузовлевой встал со своим мешком, чтоб подольше возле нее
постоять,  пока кассирша мои несчастные копейки пересчитает.  Да  я  бы ради
Кузовлевой готов был  мешок с  целым миллионом копеек к  кассирше притащить.
Пусть бы  она считала,  а  я  бы  все стоял возле Кузовлевой,  а  очередь бы
ругалась,  а кассирша бы все считала...  а я бы все стоял...  а Кузовлева бы
все смотрела на меня спокойно и серьезно,  как тогда,  а я бы все стоял... А
ты, Лютатовский, жалкий сплетник, гнусная скрытая камера..."
     И все замолчали,  как один...  замолчали бы... если бы я вышел и сказал
бы так... но я не вышел... я продолжал таиться в кустах. Я подумал, что если
я так скажу, то они опять не поверят, что я - это я, они опять подумают, что
так говорить может только Саша, а что я сижу там с Таней и смотрю телевизор,
и когда я...  то есть не я,  а Саша выйдет из дома с Таней, то они, конечно,
набросятся главным образом на него и своротят ему нос направо. На меня тоже,
конечно,  набросятся,  но  не  главным образом,  а  разве Саша может от  них
отбиться, как это смогу сделать я? Да никогда в жизни!
     Поэтому я  продолжал сидеть в  кустах,  сжимая в кармане свое секретное
оружие,  и,  скрипя зубами,  молча наблюдал,  как  будут события развиваться
дальше.  Мне  вдруг почему-то  не  захотелось,  чтобы Саше  сворачивали нос,
все-таки ему его нос ведь будут из-за меня сворачивать, а не из-за него...
     - Ну  что,  будет  после  этого сидеть Кузовлева с  Лешкой?  -  спросил
Лютатовский.
     - Не будет! - согласился Сутулов.
     - Не будет! - сказали Мешков и Тулькин.
     - Не будет, - подтвердил Дерябин.
     - Не будет! Не будет! - зашумели прихвостни.
     - Вызываем? - спросил Сутулов.
     - Вызываем! - сказали Мешков и Тулькин.
     - Вызываем! - подтвердил Дерябин.
     И они вчетвером подбежали к нашей даче и рывком открыли дверь. На траву
упал параллелепипед света.
     - Выходи,  Леший! - крикнул Сутулов, грозя кулаком одной руки, а другой
поглаживая свою фальшивую бороду.
     - Эй ты,  брат авантюриста! - крикнул Мешков. - Адвентчерс бразер! Герр
аут! Выходи!
     - Выходи! - сказал Тулькин. - Есть дело... Уголовное!..
     - Выходи, выходи, - пискнул Дерябин, - брат капитана Копейкина!
     Сутулов все продолжал засучивать рукава.
     Я  сунул  руку  в  карман,  развязал на  ощупь  пластмассовый кулек  и,
протолкнув в  него руку,  сжал лежавшую в  кульке мокрую губку,  пропитанную
"желтой лихорадкой".
     "Разделяй,  Завитайкин,  и властвуй!" -  сказал я сам себе,  и вышел на
свет, и направился твердым шагом прямо по направлению к Сутулову.


                              Рассказ седьмой

НОС ИЗ ПЛАСТИЛИНА

     Во  время драки Дерябин все-таки ухитрился и  без  моей просьбы дал мне
своим "роялем" по голове.  Голова болит до сих пор,  но в смысле английского
языка этот удар никаких знаний мне не прибавил, но это не имеет уже никакого
значения.  А  Сутулов-то  самбо только на  словах знает,  а  на  деле ничего
подобного. Примитивно дрался, как питекантроп.
     На веранде ворочался на раскладушке брат мой...  враг мой... Не захотел
спать со мной в одной комнате... Подумаешь...
     Я взял забытую Сашей на столе книгу и раскрыл ее,  чтобы узнать, на что
он все-таки хотел пойти, чтобы только не походить на меня... Под цифрой один
было написано:  "Восстановительная хирургия". Восстановительная... это когда
что-то восстанавливают в лице,  а Саша хотел что-то изменить в лице, то есть
разрушить, значит, разрушительная хирургия...
     - "К  пластическим операциям,  -  прочитал  я  вслух,  -  относятся все
операции по  устранению (читай по  нанесению!)  всевозможных изъянов лица...
Метод Филатова заключается в  следующем..."  -  Но здесь у  меня перехватило
дыхание,  страшно как-то стало,  операция все-таки... и я захлопнул книгу. С
веранды доносилось всхлипывание. Неужели Саша плачет?..
     Я  вышел на  веранду.  Саша лежал в  кровати в  своем выходном костюме,
уткнувшись лицом в подушку, и плечи его как-то странно вздрагивали...
     - Ты знаешь, Саша... - сказал я тихо-тихо.
     - Она  теперь  не  захочет  меня  видеть!  -  закричал  на  меня  Саша,
поворачивая ко мне лицо в самых настоящих слезах.  -  И все из-за тебя! А мы
вчера еще договорились сегодня пойти с  ней в кино!  А она еще вчера сказала
после драки:  "Неужели это  будет продолжаться всю  жизнь?"  А  я  еще когда
говорил тебе, что я не хочу на тебя больше походить и не буду, вот увидишь!
     - Саша,  -  перебил я Сашу,  -  я как раз к тебе и пришел сказать,  что
больше этого не будет...
     - Я тебя и слушать не хочу...  Ты уже сто раз говорил, что этого больше
не будет... Твое счастье, что папа с мамой сегодня у бабушки ночевали...
     - Ты меня не понял,  -  сказал я,  -  э-т-о  будет всегда,  а э-т-о-г-о
больше не будет...
     - Чего - этого?
     - Ну  сходства нашего больше не  будет.  Я  всю ночь не  спал и  твердо
решил,  что  ты  не  должен делать себе никаких дефектов в  лице,  это будет
справедливее,  если я сделаю...  эти дефекты... по методу Филатова, чтобы не
ты не походил на меня,  а чтобы я... не походил на тебя... а ты уж... ты еще
несколько дней потерпи наше сходство... Понимаешь, я твердо решил...
     - И  правильно сделал,  что решил!  -  сказал Саша,  глухо так,  сквозь
подушку.
     Мы оба замолчали. А что говорить, когда и так было все ясно.
     - Только  я  бы  хотел  с  тобой  посоветоваться...  Я  вот  хочу  себе
искусственную горбинку на носу сделать, - сказал я, - как ты считаешь... вот
такая пойдет мне или нет?.. - Я прилепил к носу горбинку из пластилина.
     Саша обернулся ко мне,  и  я  увидел на его лице сразу и  смех и слезы.
Потом он почему-то рассердился и сказал:
     - Что ты сделал? Что ты сделал?
     - Как - что? - ответил я. - Нос.
     - Ты же похож с этим носом на попугая,  - сказал Саша. - Ты что хочешь,
чтобы надо мной снова все смеялись,  что у  меня родной брат с  таким носом?
Попроси хирурга себе  сделать нормальную горбинку.  Вот  такую,  какую хотел
сделать я...  - Саша достал из кармана сложенный вчетверо листок и развернул
его.  На  листке  был  изображен  Сашин  прямой  нос  и  пунктиром небольшая
индейская горбинка в духе Фенимора Купера.
     - А  я  хотел,  чтобы мне  сделали нос,  как у  Сирано де  Бержерака...
Помнишь, мы смотрели по телевизору?.. - сказал я.
     Если бы Саша меня спросил: "Почему как у Бержерака?" - я бы ему ответил
со значением:  "А потому,  что ему тоже не везло в  любви,  как и мне!.." Но
Саша меня спросил совсем о другом:
     - А  неужели не  проще изменить свой характер?  Ты же раньше был вполне
приличный брат.  И  какая  тебя  муха  укусила?..  Ты  можешь  изменить свой
характер?
     - Как - изменить? - спросил я.
     - Ну, перестань выкидывать свои дурацкие штучки-дрючки!.. Неужели ты не
можешь придумать что-нибудь серьезное?..  Если  уж  тебя  действительно муха
укусила. Ты знаешь, например, кто придумал первую вязальную машину?
     - Нет, - сказал я, - я не знаю, кто придумал первую вязальную машину.
     - Уильям  Ли   из  Кембриджа,   чтобы  помочь  своей  любимой  девушке.
Понимаешь,  она  была  бедная  и  вязала  чулки  на  спицах и  продавала их,
понимаешь?
     - Понимаю, - ответил я.
     - Металлы и  то бывают благородные,  а ты ведь человек,  -  сказал Саша
грустно-грустно.
     - Кстати, Саша, насчет мухи, - сказал я тоже не очень-то весело. - Дарю
тебе свою идею насчет, правда, не мухи, а насчет комара...
     - Какую еще идею? - насторожился Саша. - Насчет какого комара?
     - Самого обыкновенного комара,  -  сказал я.  - У нас на дачном участке
одну девочку...  - я мужественно не назвал Танино имя, я сказал просто: одну
девочку,  -  все  время  кусают  комары,  а  нужно  сделать под  микроскопом
малюсенькую пипетку,  потом поймать комара и  залить ему  нос  расплавленным
парафином и  потом этого комара отпустить,  и через несколько часов на нашем
участке не останется ни одного комара...
     Я  думал,  что  Саша спросит меня:  "А  почему не  останется ни  одного
комара?.." Но Саша меня не спросил,  он вообще меня не слушал,  он настолько
высунулся из окна, что даже непонятно было, как он не падает на землю.
     Я посмотрел туда, куда смотрел Саша, и увидел Таню Кузовлеву: она вышла
на крыльцо своей дачи и тут же скрылась в доме.  При виде Тани у меня внутри
что-то заболело,  но я сразу как-то не смог разобраться,  что у меня болит и
где, я просто сказал вслух:
     - ...И  через несколько часов на  нашем участке не  останется ни одного
комара!..
     А  Саша рванулся в  нашу комнату и,  открыв шкаф,  стал,  как девчонка,
прикладывать к  своему выходному костюму спортивные курточки и  смотреться в
зеркало.
     - Ты на меня не сердись,  -  сказал он,  в  общем-то не обращая на меня
внимания,  -  что я тебя не отговариваю от операции, я один мог терпеть твои
штучки,  может,  и  всю жизнь...  но я  теперь не один...  то есть не совсем
один... - поправился Саша.
     Я хотел сказать, что я все понимаю и что поэтому и решился на операцию,
что Саша действительно теперь не  один,  то  есть не совсем один,  но вместо
этого сказал:
     - И на нашем участке не останется ни одного комара... потому что комар,
которому зальют жало парафином,  скажет остальным комарам:  "Летим,  братцы,
отсюда  скорей,  а  то  здесь  носы  парафином  заливают!.."  И  тогда  одну
девочку...  перестанут кусать комары...  Ну, пока, Саша, прощай, - сказал я,
стараясь не смотреть на своего брата.  Когда я смотрел на Сашу, то казалось,
что как будто это я в зеркале собираюсь на свидание.  -  Прощай,  - сказал я
еще раз.
     - Почему прощай? - удивился Саша. - До свидания.
     - Может, не увидимся, - сказал я.
     - Как -  не увидимся? - еще больше удивился Саша. - Почему не увидимся?
Это же не сложная операция... не очень сложная...
     - Нет,  я говорю:  не увидимся...  как близнецы... а увидимся просто...
как родные братья...
     С этими словами я вышел из дому на крыльцо.


     Когда мой брат Саша копает в огороде грядки или колет в сарае дрова, он
говорит,  что в  это время он испытывает какую-то мышечную радость,  которую
открыл академик Павлов,  про которого я  видел кино по телевизору.  В  кино,
правда,  он про эту радость ничего не говорил,  но Саша говорит,  что он про
нее писал в  какой-то книге.  А раз Саша говорит,  что академик Павлов писал
про эту радость, - значит, это правда. Мой брат не я, он врать не станет.
     А  вообще-то мыть крыльцо я стал не для того,  чтоб узнать,  существует
мышечная радость или  нет,  я  стал  его  мыть,  потому что  на  улице снова
показалась Таня Кузовлева,  и  мне  так захотелось,  чтобы она хоть на  одну
секунду приняла меня за  Сашу,  что я  ничего не мог сделать с  собой,  хотя
после всего,  что  произошло и  вообще...  и  в  частности...  мне совсем не
следовало этого делать.  Размазав тряпкой воду по лестнице,  я так не сводил
все время глаз с Тани, что даже не заметил и не услышал, как возле крыльца с
авоськами в  руках появилась моя  мама.  Она  ласково посмотрела на  меня  и
спросила:
     - А где наше наказание? (То есть где, значит, я.)
     - Там, - сказал я.
     Я  ведь  не  врал,  ведь в  эту  самую минуту не  я,  а  Саша был  моим
наказанием.  У  меня опять где-то  что-то  сильно заболело.  Это была совсем
незнакомая и совсем непонятная мне боль, поэтому, когда за штакетником нашей
дачи  появилась Таня  Кузовлева,  я  от  неожиданности сел  на  мокрые доски
крыльца, и мы долго пристально смотрели друг на друга.
     - Я сейчас,  - сказал я, вытирая руки о штаны. "Зачем?.. Ну зачем я это
сказал?.. Это было просто подло с моей стороны".
     - Мне... Сашу... - спокойно произнесла Таня.
     - Я сейчас... - сказал я. - Я сейчас... его позову...


                              Рассказ восьмой

"ПОЗОВИТЕ К ТЕЛЕФОНУ ВАШУ СОБАКУ"

     Вот,  например, я читал в одном журнале про птиц, как они узнают дорогу
на юг в темноте,  в тумане,  ночью,  пролетая над Великим или Тихим океаном.
Никто,  оказывается,  не знает,  как они ориентируются.  Ни один ученый. А я
думаю,  что они узнают так,  как Таня узнала,  что я -  это Леша, а не Саша.
Мама не  узнала,  а  Таня узнала.  А  как Таня это узнала?  Может быть,  она
узнала,  как птицы безошибочно узнают дорогу на юг,  пролетая в  темноте,  в
тумане, ночью над Великим или Тихим океаном...


     Саша и  Таня уже давно стояли под березой и все о чем-то разговаривали,
а  я  все как-то машинально размазывал тряпкой воду по доскам лестницы и все
старался не смотреть на них.  Я  все смотрел на врагов,  появившихся в  поле
моего зрения, - Тулькина, Мешкова и Дерябина - и думал об академике Павлове,
что придумал эту мышечную радость,  которую человек испытывает,  скажем, моя
грязную лестницу. Никакой мышечной радости, по-моему, от этого в жизни нет и
не  может быть...  И  вообще в  жизни нет  никаких радостей:  ни  мышечных и
никаких других... Тем более, если тебя ждет такая операция... А Тулькин там,
по-моему, какой-то плакат приготовил, думает, наверно, что они вчера со мной
сполна рассчитались.  Но я-то помню,  как я вчера дал всей пятерней Сутулову
по морде...  Мешкову и Тулькину тоже,  кажется,  немного попало. Сейчас, как
солнце начнет поярче светить,  так у  Сутулова на  щеках проявится отпечаток
моей ладони,  у меня,  правда,  тоже пожелтеет ладонь правой руки, но руку в
крайнем случае можно держать в  кармане,  а  щеку в  карман не  засунешь.  И
Лютатовский вылез. Интересно, о чем это они с Тулькиным сговариваются?.. Ну,
если они только заденут Сашу с Таней, я им покажу...
     - Знаешь что,  -  сказал вдруг Саша, быстро подбегая ко мне. - Мы тут с
Таней посоветовались...  ты это,  -  сказал Саша,  почему-то краснея,  - ты,
пожалуй,  не делай эту операцию... Ладно уж! Мы уж потерпим... твое сходство
с нами...  то есть со мной. Таня сказала, что уж раз родились мы близнецами,
то...  -  Саша замолчал, продолжая стоять совсем рядом со мной и стараясь не
смотреть почему-то мне в лицо.
     Он сказал и стал чего-то ждать. Он думал, наверно, что я обрадуюсь, что
мне не  нужно приделывать к  носу индейскую горбинку в  духе Фенимора Купера
или Сирано де  Бержерака,  но  я  почему-то  не  испытал от  этого сообщения
никакой радости. Мы помолчали еще немного, и потом я спросил:
     - А еще она... говорила что-нибудь?
     - Конечно,  говорила,  -  сказал радостно Саша.  - Она сказала, что это
просто замечательно, что на свете есть такие мальчишки, как ты!
     - Прямо так и сказала?
     - Прямо так и сказала.
     - А почему она так сказала? - спросил я.
     - А  потому что,  если бы на свете все мальчишки были бы не такие,  как
ты,  а такие,  как я, - сказал Саша, - то Таня сказала, что тогда можно было
бы просто умереть со скуки.
     - Так и сказала?
     - Честное слово!
     - Так,  может быть,  она со мной пойдет в кино?  - спросил я Сашу. - Ты
сходи... спроси ее... раз она так сказала, - сказал я.
     Когда я  так сказал,  то  в  Сашу как будто молния ударила,  и  он даже
как-то немного, по-моему, почернел. Потом он повернулся и, ничего не сказав,
пошел к  Тане.  И они о чем-то снова стали разговаривать.  Разговаривали они
долго -  за время их разговора Дерябин успел от своей дачи подойти к  нашей,
неся на плече свою музыкальную доску, которой он вчера дал мне по голове.
     От Тани ко мне Саша снова подбежал бегом и сказал:
     - Я ее спросил,  -  сказал Саша, - но она сказала, что в кино пойдет со
мной...
     Потом мы еще постояли немного молча. И Дерябин к нам почему-то подошел,
как будто он не дрался вчера с нами, и тоже постоял с нами молча.
     - Извини, - сказал Саша, - а то мы опоздаем...
     И он, не оглядываясь больше на меня, пошел к Тане Кузовлевой и, подойдя
к ней,  снова стал о чем-то разговаривать. Тогда я тоже стал разговаривать с
Дерябиным.
     - Понимаешь, Дерябин, - сказал я, - вот какое дело пропадает...
     - Какое? - спросил меня Дерябин.
     - Гос