Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
- Артем! - возбужденно продолжал режиссер. - Схватил Артема за
руки... Артем разворачивается. Р-раз - жандарма. Тот - плюх в воду! Ну!
- Го!.. Ха! Ха!.. Иги! Ой!.. - вскинулись мы все разом в искреннем
порыве.
- Во-во! Годится! Молодцы! Спасибо. Чтобы так было во время съемки.
Договорились?.. Людмила Васильевна!
Людмила Васильевна! (И снова подбежала женщина в халате с чемоданчиком.)
Подновите им, пожалуйста, их гули. Да подрисуйте хорошенько, чтоб было
видно. Придется в эпизоде на явочной квартире дать реплику про эти гули...
Пока Людмила Васильевна возилась с нами, Валька шепнула мне на ухо:
- Гордитесь! Ваши гули войдут в историю кино. Они помогают создать
художественный образ.
- Кончай! - сказал я небрежно, но только для виду, чтобы скрыть гордую
радость: а что ж, из-за нас даже реплику какую-то новую в фильме дают!
- Идемте, идемте! Будем начинать съемку! - сказал режиссер.
Он подвел нас к лодке.
- Грести умеете?
- А как же! - воскликнул Ява. - Мы ведь в плавнях выросли!
- Прекрасно! Значит, так. Девочка садится на носу. Ты, - показал он па
Будку, - вот здесь... Ты, - взял меня за плечо, - с веслом вот тут... А ты,
- обернулся к Яве, - с рулем на корме... На корме и на носу, как видите,
веревки с камнями. Бросите их вместо якорей там, где скажут. И следите,
чтобы лодку не снесло. И еще одно: ни в коем случае не смотрите в аппарат!
Только на жандарма. А то испортите кадр.
Мы сели в лодку, Ява оттолкнулся веслом. Я гребнул раз, еще раз, стараясь
это делать как можно красивее и ловчее, - пусть видят, как я умею!.. Но
третий раз уже гребнуть не успел.
- Стоп! - скомандовал оператор, который по ту сторону мостка нацелился на
нас с плота кинокамерой. От неожиданности я дернулся, чиркнул веслом по
воде, задерживая его, и обрызгал Будку и Яву. Вот тебе и показал, как умею!
- Назад! - закричал оператор. - И немножко левее... А теперь правее...
Вперед чуть-чуть... Нет-нет, это много... Назад... Влево теперь... Еще
немного... Хватит, хватит. Немного правее...
Минут пять, не меньше, мы вот так маневрировали под командой придирчивого
оператора, пока он не крикнул:
- Сто-оп! Бросайте якоря! И сидите тихо, чтобы не сдвинуть лодку...
Ява на корме, а Валька на носу сбросили в воду камни, и лодка стала. Мы
замерли, дожидаясь съемки.
- Внимание, внимание! Приготовиться! Начинаем... - послышался неожиданно
зычный голос режиссера. Он уже, оказывается, стоял рядом с оператором на
плоту, приставив ко рту блестящий металлический рупор. Как он очутился на
плоту, мы так и не заметили - будто пришел прямо по воде, как Христос.
Жандарм и Артем побросали папироски. С берега по мостику подбежал к ним
молодой человек в берете. В руках у него дощечка, сверху выкрашена полосато,
как шлагбаум, а внизу черная, как классная доска, и на ней мелом написано:
"А Р Т Е М" 297-1
- Внимание!... Начали!.. Мотор! - крикнул режиссер. Парень растопырил свой "шлагбаум" из дощечек, поднес к самому носу жандарма - щелк!
- "Артем"... Двести девяносто седьмой... Дубль первый... - крикнул
молодой человек, дощечки под мышку и, пригнувшись, скорее на берег.
А жандарм с Артемом уже сцепились. Возятся на мостике. Вот Артем резко
вырвал руки, размахнулся... Бац жандарма в грудь. Жандарм - шлеп! Бултых!
Ого-го! Брызги взлетели аж до неба, не то что от моего весла! Мгновение - и
уже из воды торчат только сапоги жандарма. А Артема и след простыл.
Забурлила вода... Глядь - вынырнула голова жандарма. Без фуражки, волосами
глаза залепило, из носу течет, отовсюду течет, усы как у моржа, изо рта вода
фонтаном, на полтора метра. Ух ты! Здорово играет!
- Да радуйтесь же, радуйтесь! - послышался сразу с плота отчаянный крик
режиссера.
Мы вздрогнули, переглянулись растерянно, привстали... У меня не было
зеркала, и я не видел своего лица, но у Вальки, у Явы и у Будки лица были,
прямо говоря, глуповатые. Глаза вытаращены, рты разинуты, искривлены. Это
была, конечно, не радость. Это было бог знает что.
- Стоп! - закричал режиссер. Где-то что-то щелкнуло. Ворчание тонвагена
стихло. - Вы что, заснули? Кто за вас играть будет? Я? Вы ж в одном кадре с
жандармом. Жандарм падает... Наплыв трансфокатора - вы радуетесь... Я же
предупреждал. Испортили мне первый дубль. И жандарму нужно переодеваться.
Видите, что натворили.
Мы сидели как побитые. Мы так увлеклись игрой жандарма, что пропустили
момент, когда нам нужно было радоваться. Ну что вы хотите! Это же все-таки
наша первая в жизни съемка! Что ж мы вам сразу станем как Аркадий Райкин?!
Жандарм вылез из воды, погрозил нам кулаком, но без злости, усмехаясь.
Еще и подморгнул. И пошел за тонваген Переодеваться.
- Подвели мы их! Давайте хоть сейчас хорошо обрадуемся, - зашептал с
кормы Ява.
- Ага!
- Ну да!
- Конечно, - поддакнули мы все трое.
Пока жандарм переодевался, я накапливал в себе радость. Сидел и вспоминал
все самое лучшее, что было в моей жизни: и как мне новые футбольные бутсы
купили, и как я на баштане самый большой кавун стащил, и как мой враг
отличник Карафолька двойку по физкультуре схватил... Я поймал на себе Явин
взгляд. Он смотрел на меня с ехидной улыбкой. Я догадываюсь, что он
вспоминает! Он вспоминает, наверно, как я нырял при всех с дерева, зацепился
трусами за сучок, разодрал их и летел в воду голый... Ну ладно, пускай
вспоминает, мне для искусства не жалко! Лишь бы только съемку не срывал!
- У, гад, жандарм Европы, так тебе и нужно!.. Хи-хи-хи! - это шепчет про
себя рядом со мной Будка - настраивает себя, готовится.
Мне не видно и не слышно, как готовится Валька, но я уверен, что она тоже
готовится. Ух мы сейчас дадим! Ух мы сейчас обрадуемся!
Из-за тонвагена вышел жандарм в новом сухеньком мундире - будто и не
падал в воду.
И вот снова они стоят с Артемом на мостике.
- Внимание!.. Начинаем... Мотор! - кричит режиссер. И снова подбегает
парень в берете, щелкает своим "шлагбаумом" и выкрикивает:
- "Артем"... Двести девяносто седьмой... Дубль второй... Ворчит тонваген.
Борются жандарм с Артемом. Бац!.. Шлеп!.. Бултых!.. Жандарм в воде... Мы
вскакиваем.
- Стоп! - кричит режиссер.
Тю-у-у... Пропал такой заряд.
Оказывается, Артем, убегая, поскользнулся и упал. Он был еще в кадре. А
Артем - герой и не должен падать. Герои не падают. В кино падают только
отрицательные персонажи.
Виноватый Артем бормотал:
- Конечно... Накидали тут каких-то арбузных корок... И канатоходец
поскользнется...
Режиссер хмурится и молчит. Главных героев фильма режиссеры не ругают.
Режиссеры ругают только статистов.
Жандарм вылезает из воды, грозит кулаком Артему, но уже не усмехается и
не подмаргивает. Идет за тонваген переодеваться.
И вот снова:
- Внимание!.. Начинаем... Мотор! Щелк! - "шлагбаум".
- "Артем"... Двести девяносто седьмой... Дубль третий... ...Бац! Шлеп!
Бултых!
- Ура! Га-га-га! Го-го-го! - как скаженные, по-настоящему радуемся мы,
радуемся не столько "по роли", сколько потому, что наконец-то нас снимают.
Видим, режиссер улыбается, кивает нам, довольный. Ну, все!
- Стоп! - кричит вдруг оператор. - Не годится! Ветка закрывает девочку...
Вот еще!.. Мы враждебно смотрим на Вальку, как будто она виновата, что ее
закрывает какая-то ветка.
- Срубить ветку!.. Немедленно. Что за свинство! Не могут подготовить
съемку! Срываете мне работу! Черт те что делается на этой студии! - кричит
режиссер неизвестно на кого.
Мы сидим, гордо поглядывая вокруг. Мы не виноваты. Мы хорошо сыграли.
Режиссер нам кивал и улыбался. И правда свинство, что этот дубль испорчен.
Выходит, даром мы радовались.
Жандарм вылезает из воды, ни на кого кулаком не грозится, но про себя
что-то бормочет - видно, ругается... Что ж, мы его понимаем. Падать в воду
не легче, чем радоваться.
- Внимание!.. Начали... Мотор!..
"Шлагбаум".
Щелк!
- "Артем"... Двести девяносто седьмой... Дубль четвертый...
Бац! Шлеп! Бултых!
- Га-га-га! Урра! Го-го-го!.. И-и-и!..
- Стоп! Еще раз! Жандарм недостаточно выразительный. Будешь тут
выразительным - четвертый раз в воду шлепаться!..
- Внимание!.. Начали... Мотор!..
"Шлагбаум".
Щелк!
- "Артем"... Двести девяносто седьмой... Дубль пятый... Бац! Шлеп!
Бултых!
- Стоп!
У жандарма отклеился один ус... А что же вы хотите! Таких испытаний
настоящие усы не выдержат, не то что приклеенные.
Идет за тонваген мокрый жандарм. Выходит из-за тонвагена сухой жандарм.
- Внимание!.. Начали... Мотор!..
"Шлагбаум".
Щелк!
- "Артем"... Двести девяносто седьмой... Дубль шестой... Бац! Шлеп!
Бултых!
- Га-га!.. Го-го! Ох-ох-о!.. Хи-хи!.. - стараемся мы.
- Стоп! Молодцы! Наконец-то. Кажется, теперь все! Порядок! - довольно
говорит режиссер. (Мы расплываемся в радостной улыбке.) И вдруг он
застывает, вытаращив глаза: - Что это?! На руке?!
Я не понимаю, что это ко мне относится, и какое-то время еще радостно
улыбаюсь. Будка толкает меня в бок. Я смотрю на свою руку и все понимаю...
- Ча-сы... - бормочу я.
- Что-о?! Убийца! Где ты видел, чтоб дети бедняков до революции носили
часы! Ну! Зарубил мне все дубли. Ну! - каким-то плаксивым голосом кричал
режиссер, потом поднес к губам рупор и уже обычным своим голосом закричал: -
Все остаются на местах! Пересъемка! Пересъемка! - А потом плаксиво мне: -
Снимай немедленно часы и отдай на берег! Немедленно!
У меня сразу онемело внутри, я опустил голову и сказал:
- Не отдам!
- А?! Что?! - не поверил своим ушам режиссер.
- Не отдам... Это не мои часы... Они уже раз пропадали. А я их сегодня
хозяину отдать должен.
- Так что же, ты мне всю съемку испортить хочешь?!
- Если так, я лучше сниматься не буду. Я на берег пойду.
Мокрый жандарм, что стоял по пояс в воде недалеко от нас и слышал весь
разговор, сказал:
- Ну давай уж мне эти несчастные часы...
- Ого... Какие быстрые! - говорю я и прячу руку с часами за спину, как
будто жандарм хочет их силой отнять.
- Не доверяешь? - усмехается жандарм.
Я молчу. -
И вдруг жандарм тихо так, тихо говорит:
- А я тебе на пляже доверил... Не побоялся... Будто меня палкой по спине
трахнули - рванулся я и рот разинул.
- Что-о?
- Не узнаешь? - улыбается жандарм.
Я вглядываюсь, вглядываюсь, вглядываюсь... Нет, не может быть. Не похож
ведь совсем. Обернулся я к Яве - он только плечами пожимает; тоже не узнает.
Смотрит жандарм вокруг, кого-то глазами разыскивая, остановился взглядом
на Людмиле Васильевне в белом халате, кулаком ей погрозил - его излюбленный
жест - и крикнул:
- У-у... Размалевала меня так, что хлопцы собственных часов возвратить не
хотят.
Вижу - все кругом смеются: и Людмила Васильевна, и режиссер, и оператор,
и все-все, кто на озере. И Валька, вижу, смеется, и Будка, и Ява уже рот
растягивает. Значит, это он!.. Он, наш незнакомец из тринадцатой квартиры!
Ну, я и сам начал улыбаться, а потом и говорю:
- А почему же вы такой... Сказали: "царь, царь..." - а на самом деле
обыкновенный жандарм. А мы, дураки, по всему Киеву царя искали.
Еще пуще засмеялись все.
- Все правильно, - сказал жандарм-незнакомец. - Что касается царя -
никакой с вашей стороны ошибки нет. Царя я таки играю. В этом же самом
фильме. И царя, и жандарма - две роли. Это вот Евгений Михайлович так
задумал. А вообще извините, дорогие, что я вам столько хлопот задал своими
часами. Поверьте, совсем не хотел... Очень я тогда спешил... На репетицию.
Мне Максим Валерьянович рассказал про ваши переживания... Что же вы не
догадались зайти в милицию пляжа? Я же туда специально забежал - предупредил
и адрес свой оставил... - Ну хватит, хватит... - улыбаясь, перебил его
режиссер. - Потом побеседуете. У вас то хорошо кончилось, а вот у меня...
Бегите переодевайтесь. Пересъемка! И все из-за ваших часов.
- Боюсь, что ничего с переодеванием не выйдет, - вздохнув, сказал
царь-жандарм. - Это был последний сухой мундир. - И он двумя пальцами взял
себя за край галифе, с которых стекала вода.
- Как?! Клава! (Клава! Где сухие мундиры для жандармов? Чтоб сейчас же
мне были сухие мундиры! Жду! Немедленно! Вы срываете мне съемку!
- Евгений Михайлович! В костюмерной было шесть мундиров. Все шесть
подмочены - Клава засмеялась. - Больше взять негде. Нужно ждать, пока
высохнут.
- Что ждать? Что ждать? Солнце не будет ждать. Солнце вон уже садится! -
кричал режиссер, хотя солнце еще и не думало садиться.
- Евгений Михайлович, - спокойно сказал оператор, - я думаю, переснимать
нет необходимости... Я уверен, что часов в кадре не было. Я бы их заметил...
Вот проявим пленку, и вы убедитесь...
- А если были?
- Тогда переснимем. Оператору все-таки посчастливилось уговорить
режиссера, и тот объявил перерыв на обед
- После перерыва снимаем эпизод "Встреча Артема с Марией".
- Вы, друзья, не убегайте, - сказал нам царь-жандарм. - Я сейчас
переоденусь и выйду. Я сегодня больше не снимаюсь. Марию играю не я... Так
что не убегайте... Сегодняшний день нам нужно отметить. Максим Валерьянович,
вы подождите меня у проходной. Хорошо?
Максим Валерьянович, который уже давно, с третьего дубля, сидел на стуле
около тонвагена, закивал, улыбаясь.
Мы пошли переодеваться. А потом подошел ассистент, тот самый, который
приезжал за нами, и вручил нам всем по три рубля. Оказывается, артистам,
которые принимают участие в съемке, платят в день по трешке. Вот это
здорово! Мало того, что ты в кино снимаешься, славу добываешь, тебе еще и
платят за это!
Прощаясь с нами, Евгений Михайлович сказал:
- Спасибо вам, дорогие друзья! За помощь. Молодцы! Создали очень
убедительные образы революционно настроенных детей бедняков периода 1905
года. Если придется переснимать, мы вас вызовем. До свидания!
И он каждому из нас пожал руку. Эти рукопожатия плюс трешки произвели на
нас очень хорошее впечатление. Настроение у нас было блестящее. По-моему, с
такого настроения начинается счастье.
У памятника Пушкину Олег Иванович - так звали нашего незнакомца из
тринадцатой квартиры - взял такси, и мы поехали. Поехали туда, куда не
только "до шестнадцати не...". а, наверное, и "до восемнадцати не..." - мы
поехали в ресторан. В тот самый, что стоит на горе над Крещатиком, в
наивысшей, как говорят, точке Киева, в ресторан "Москва". И через все
шестнадцать этажей поднялись скоростным лифтом на самую крышу.
Весь Киев лежал у нас под ногами. Игрушечные машины и троллейбусы сновали
по Крещатику, а на тротуарах суетились какие-то муравьи, а не люди. И видно
было так далеко, что, кажется, еще немного - и увидишь родную Васюковку
Мы сели за столик, и к нам сразу подбежала молоденькая официантка, еще
издалека улыбаясь и здороваясь с нами, а вернее, с Олегом Ивановичем и с
Максимом Валерьяновичем. Так здороваются только с теми, кого хорошо знают,
уважают и любят.
Олег Иванович начал заказывать всевозможные кушанья. Долго заказывал -
официантка две страницы в блокноте исписала.
Мимо нас пробежал какой-то дяденька-официант и тоже приветливо
поздоровался, кивая Максиму Валерьяновичу и Олегу Ивановичу. Официант держал
на руке большой поднос с тарелками, от которых шел пар и очень вкусно пахло.
- Что это так пахнет? - тихо спросил меня Ява (Мы же с утра ничего не ели
- даже про бутерброды свои забыли.) Официантка услышала и повернула к Яве
свою улыбку:
- Это шницель. Хотите?
Ява покраснел, как мак. Вышло, что он напросился на этот шницель.
- А как же... Всем шницели непременно. Мы же голодные, как волки! Целый
день снимались... - громко, на весь ресторан, сказал Олег Иванович.
Тут уж мы все четверо покраснели - от удовольствия и гордости.
Официантка куда-то побежала и начала носить на наш стол разные бутылки и
тарелки.
Мы "кутили" в ресторане, как настоящие взрослые артисты. Мы ели
многочисленные закуски: шпроты, сардины, ветчину, галантин (это такая
куриная колбаса), салаты, икру, крабы... Ели шницель... Ели пирожные,
конфеты и мороженое... Максим Валерьянович и Олег Иванович пили коньяк. А
нам дали понемножечку шампанского, от которого на нас только икотка напала.
Мы прикрывали салфетками свою икотку и внимательно слушали, что говорил Олег
Иванович:
- Позвольте выпить за ваши успехи, юные друзья! За ваши первые шаги по
тернистому пути искусства! Того, кто ступает на этот путь, ожидают и великие
муки, и великие страдания... и великое счастье. Позвольте выпить за ваше
счастье!
Мы позволили.
Мы сидели и украдкой озирались во все стороны. Какие-то усатенькие
пареньки и накрашенные девчата, что сидели за соседними столиками,
перешептывались, поглядывая на нас Это была слава. Та слава, о которой мы
так давно мечтали. Так вот она какая - слава! Ресторан, столики с бумажными
салфетками в вазочках, весь Киев под ногами, галантин, шницель, шампанское и
икотка... Хорошо!
Выпив за наши успехи и за наше счастье, Олег Иванович и Максим
Валерьянович оставили нас в покое и завели речь о каком то Степане
Степановиче, который "ни биса не понимает, извините, в искусстве и только
мешает создавать истинно художественные фильмы".
Хоть и был тот Степан Степанович нехорошим человеком, но мы чувствовали к
нему благодарность, так как благодаря ему мы могли наконец очнуться от
своего счастья и уделить должное внимание пирожным, конфетам и всем тем
лакомствам, которые стояли на столе. И все это было такое вкусное, такое
вкусное, что у нас три дня потом болели животы.
* * *
А через три дня, когда выздоровели, мы начали аккуратненько
растранжиривать свои впервые заработанные трешки. Мы их тратили и
коллективно - вместе с Будкой и Валькой, и индивидуально - вдвоем с Явой.
Мы с Явой будто переродились после того "съемочного дня" - ходили
погруженные в мечты, задумчивые и как будто сонные.
Нас не интересовали захватывающие игры в густых зарослях возле Лавры
(Будка ввел нас в свою компанию, которая оказалась совсем не зловредной и
каждый день играла во что-нибудь интересное). Нас не манили тихие прогулки с
Валькой и ее подругами.
Нас не радовали все многочисленные радости "Городка развлечений", куда
широкую дорогу открывали нам наши трешки.
Другого, совсем другого жаждали сердца наши.
Кулисы, декорации, грим, приклеенные усы и бороды, огни рампы,
прожектора, киносъемочные аппараты и... аплодисменты, аплодисменты (ох как
жаль, что на киносъемках не аплодируют!) - вот чего хотелось нам нестерпимо,
безумно, до боли...
Мы выходили на дорогу и смотрели, не едет ли за нами ассистент из
киностудии. Но ассистент не ехал. На студию нас больше не приглашали. Ни
съемки, ни пересъемки для нас не было.
Тогда мы отправлялись и долго ходили по городу, останавливаясь у театров,
разглядывая сверкающие афиши и вздыхая.
А потом шли и с горя пропивали свои трешки на газированной воде с
сиропом.
И вот однажды, сидя в павильоне "Соки - воды" на бульваре "Дружба
народов" за стаканом доброго лимонада, мы... Ну конечно, это была Явина
идея. Как все гениальное, она была очень проста, и удивительно, что она не
родилась у нас раньше. Организовать театр!.. Свой собственный театр в
Васюковке! Не какой-нибудь драмкружок, который готовит одну захудалую
постановку к празднику,