Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
ся можно только
тогда, когда есть надежда на победу, а когда этой надежды нет... Я уже
стянут, и воскресший Будка уже навалился на меня и со всей злостью за свое
поражение тычет меня головой в землю. Что-то кричит, протестуя, Ява, да что
он может!..
Бум, бум, бум! Как колокол звенит моя голова. И в глазах темнеет, и мысли
путаются...
Как вдруг:
- Ах вы бессовестные! Ах вы бессовестные! Пустите сейчас же! Пустите!
Пусти! Ну! Пусти! - пронзительный Валькин голос.
И звон в голове моей сразу прекращается. И Будка слетает с меня на землю.
И я вижу над собой чистую голубизну неба, в котором летают белые голуби. И
мне становится ясно, что откуда-то здесь взялась Валька, что она столкнула с
меня Будку и стоит надо мной, воинственно размахивая руками, и кричит:
- Бессовестные! Бессовестные! Пионеры, называется! Школьники, называется!
Бандиты! Вот я все расскажу! Все расскажу в школе! Вот увидите! И родителям
вашим расскажу. И твоим, Алик, и твоим, Вовка, и твоим, Эдик. А на тебя,
Будка, вообще в милицию заявлю. И тебя в колонию заберут. Вот увидишь!
Хлопцы приехали из села в гости к нам в город, а вы их - бить! Да еще всем
гуртом! Нечего сказать - гостеприимные хозяева! Бессовестные!..
Вот так крича, она помогла мне подняться и, взяв за руку, повела. А по
пути и Яву прихватила. Наши враги расступились и пропустили нас. Никто даже
не пытался нас задержать. Все молчали. И только когда мы прошли, кто-то
пронзительно свистнул, и вся ватага, как горох из мешка, сыпанула вниз, в
яр. Может, они бы и по-другому поступили, да, наверно, все-таки решили, что
Будка со мной вполне расквитался.
Я шел пошатываясь и рукавом вытирая пот со лба.
- Молодец, Павлуша! Ух ты ему дал! Ну и дал же!.. Он только дергался! -
восторженно говорил Ява, обнимая меня за плечи. - Ты им всем показал, что
такое васюковцы. Молодец!
Мне было приятно это слышать, но брала досада, что Валька этого не
видела, что она застала меня уже битым и что она-то вроде бы и спасла
меня... Я ей был, конечно, благодарен - кто знает, сколько бы еще этот Будка
стучал об землю моей бедной головой? Но в то же время я чувствовал какую-то
неловкость и стыд, что меня спасла девчонка. Такую неловкость, как будто она
видела меня голого. И все-таки я был доволен. По-честному я все же победил
Будку, здорового хлопца, который был крупней меня. И который выбрал меня,
считая, что я слабак.
На тропке нас ожидал братишка Микола. Оказалось, это он позвал Вальку.
Видел, как нас повели к яру, смекнул, что наши дела дрянь, и побежал за
Валькой.
- Ты тоже молодчина, Валька! - сказал Ява. - Одна и не побоялась! Они ж
могли и тебя отлупить за компанию...
- Пусть бы только попробовали! Я бы им такого шуму наделала - весь город
сбежался бы! И думаешь, я царапаться не умею? Пусть бы кто только тронул,
его бы мать родная не узнала!
Ява поглядел на нее с восхищением и толкнул меня локтем в бок: смотри,
мол, какая дивчина, вот это дивчина! Я кивнул в ответ: да, дескать, молодец
дивчина, бог с ней...
Отряхнули меня Валька с Явой, почистили, как могли, но все равно вид у
меня был, как будто корова жевала. А делать нечего, Максим Валерьянович
давно уже ждет, нужно идти.
Максим Валерьянович шутливо поздоровался с нами ("Здравствуйте,
милостивые государи!"), потом внимательно посмотрел на меня и неожиданно
сделал предостерегающий жест рукой, хоть я и не собирался ничего говорить:
- Ни слова! Все понимаю. Была вооруженная стычка с противником.
Пограничный инцидент. Причин не выясняю, но думаю, нечто чрезвычайно важное
- дело чести... Требование сатисфакции. Дуэль. Несмотря на трудности, вы
вышли победителем. Так?
Я улыбнулся и кивнул. Какой он все-таки! С ним как-то сразу становится
легко.
Больше Максим Валерьянович ни о чем не стал расспрашивать. Он только
сказал:
- Через десять минут должна быть машина. И мы поедем на студию. Вы как
раз вовремя пришли.
Однако нам и десяти минут не пришлось ждать. Через каких-нибудь две-три
минуты мы услышали, как возле хатки Максима Валерьяновича остановилась
машина, хлопнула дверца, и тут же чей-то молодой голос раздался во дворе:
- Максим Валерьянович, я уже тут! Я за вами...
Глава IX. НА СТУДИИ. НЕОЖИДАННОСТЬ ПЕРВАЯ. НЕОЖИДАННОСТЬ ВТОРАЯ.
И вот - ворота. Ворота, что отделяют обычный будничный мир от сказочного,
волшебного, фантастического мира кино. И как-то обидно, что они на вид такие
простенькие и неказистые. И такие низенькие - не то что перелезть,
перепрыгнуть можно. Я разве такие бы сделал для киностудии! Ну хотя бы как
те... перед Зимним дворцом, через которые в фильме "Ленин в Октябре" матросы
перелезают. А то бы и еще выше. Киностудия ведь, а не что-нибудь!
Ну, а пока что отворяются вот эти низенькие воротца, и мы въезжаем на
территорию студии.
Смотрю влево - ух ты, фруктовый сад, да не какой-нибудь маленький, а
такой, что конца не видно! Будто мы и не па студию попали, а в совхоз...
- Может, это для артистов... политехнизация... После съемок работают... -
шепчет Ява.
- Наверно, - соглашаюсь я.
Посмотрели мы вправо - стоят друг за другом красочные щиты (вроде тех,
какие бывают на шоссе). На одном из щитов Ява прочел: "Искусство принадлежит
народу". "...Из всех искусств для нас важнейшее - кино (В. И. Ленин)".
А на другом щите были такие слова:
"В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли
(А. П. Чехов)".
Я вздохнул: лицо у меня - как будто на нем гвозди забивали; одежда вся
измятая, грязная; на душе кошки скребут, как про часы вспомнишь... Лишь в
мыслях своих я был великолепен и совершал поступки прекрасные и благородные.
Да ведь мысли-то никому не видны...
Мы вышли из машины и следом за Максимом Валерьяновичем направились к
дверям киностудии. Вот это- двери! До чего же интересные! Крутятся! Как винт
парохода или колесо водяной мельницы (только на попа поставленные). Толкнешь
одну дверь, а другая уж тебя догоняет и по спине лупит. Ну и двери!
Протолкнули нас двери внутрь. Ява только потянул носом воздух и тут же
сморщился. И я тоже. Больницей пахло. Там, слева, было что-то вроде
амбулатории. Да, подумал я, видно, не такое уж это безопасное дело - кино
создавать, раз медицина наготове.
Мы поднялись по ступенькам чуть вверх и пошли длинным-предлинным
коридором. Мы с Явой не раз читали про киностудию в книжках (и у Кассиля, и
у других), что когда попадаешь туда, то чудеса начинаются сразу же в
коридоре:
Петр I ходит там, обнявшись с Чапаевым, какой-нибудь римский гладиатор
прикуривает у Героя Советского Союза, а гордая морская царица рассказывает
простой колхознице о том, какую чудесную кофточку купила она вчера в
универмаге.
И нам не терпелось увидеть все это. Мы то и дело озирались по сторонам. А
по коридору почему-то ходили самые обыкновенные люди в самых обыкновенных
костюмах (некоторые в спецовках, как на фабрике!), и никаких тебе
гладиаторов, и никаких царей... Наверно, мы попали в такой день, когда
интересных съемок на студии не было. Не повезло нам!
И вдруг...
- Во! Во! - толкнул меня в бок Ява. По коридору навстречу нам шел человек
в зеленой военной фуражке, в гимнастерке с портупеей. Высокий, стройный, с
суровым лицом...
- По-моему, Кадочников... В роли партизана... - шепнул Ява.
Увидев Максима Валерьяновича, военный приветливо улыбнулся и козырнул.
Максим Валерьянович тоже улыбнулся и поздоровался с ним. Когда мы
разминулись, я набрался смелости и спросил Максима Валерьяновича:
- А... кто это? Как его фамилия?
- Петренко, - немного удивленно взглянул на меня Максим Валерьянович. -
Прекрасный человек... Пожарник... Отвечает на студии за пожарную охрану.
Тю!..
- Какие-то пожарники пошли... неинтересные, даже касок не носят, - отводя
глаза, буркнул Ява.
Долго мы шли узким, полутемным коридором. И почти все, кто нам встречался
(а люди в коридоре толпились, как на Крещатике), здоровались с Максимом
Валерьяновичем. Ну просто, как в селе - "здрасте" на каждом шагу.
Наконец Максим Валерьянович остановился у двери, на которой висела
табличка: "Съемочная группа "Поцелуйте меня, друзья!" За дверью стоял
страшный гвалт. Казалось, что там полно людей, которые кричат и ссорятся
между собой. Но когда Максим Валерьянович отворил дверь и мы вошли,
оказалось, что в комнате всего один человек. Он был уже немолодой (лет за
пятьдесят), но еще бодр и крепок, с огромной копной черных волос на
голове... Сидя па столе, он ругался по телефону, не смолкая ни на миг и
перебивая сам себя:
- Вы, понимаете, съемку срываете... Что вы мне вчера обещали? Вы обещали
солнечную погоду, понимаете... Без осадков! А дали что? Что вы мне дали,
понимаете... Поглядите в окно! - Он ткнул рукой в сторону окна. - У вас есть
окно? Полюбуйтесь, понимаете! Осадки, чтоб им пусто было! Полное небо
осадков! Осадки, и никакого, понимаете, просвета...
На самом деле, небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождь.
- Безобразие, понимаете... - ругнулся он в последний раз, соскочил со
стола и порывисто обнял и поцеловал Максима Валерьяновича: - Здрасте,
дорогой! Вот ругался с этими... как их... с вещунами погоды...
- Синоптики? - усмехнулся Максим Валерьянович.
- Во-во!.. Синоптиками... Оракулы чертовы, понимаете... - Он погрозил
пальцем телефону. - Не можете, так хоть голову не морочьте! У меня,
понимаете, Юлю послезавтра "Ленфильм" забирает. Уж билет на самолет есть, а
я еще натуру не снял из-за них... из-за этих вот, понимаете, осадков...
Придется сегодня снова снимать в павильоне... Все уже там... Бежим...
Быстренько...
- Да вот тут у хлопцев одно дело... - начал было Максим Валерьянович, но
"Поцелуйте меня, друзья!" очень вежливо перебил его:
- Простите, дорогой... потом... потом! - Он умоляюще приложил руку к
груди и склонил голову. - После съемки... Все дела после съемки... Самое
неотложное дело сейчас - съемка... Быстренько на площадку... На площадку! И
вы тоже... Я вас приглашаю, дорогие мои, - повернулся он к нам. - Только,
конечно, чтоб тихо, понимаете, чтоб... не то, понимаете...
Максим Валерьянович весело глянул на нас:
- А что? Идемте... Вы же на съемках, наверно, еще не бывали? Так вам
будет интересно... Хотите?
Конечно, мы сразу согласились. А Валька не сдержалась и даже подскочила,
хлопнув в ладоши: "Ой, как здорово!" Ява гордо посмотрел на нее: как-никак,
а это благодаря нам она попала на киностудию, да еще и на съемки, а то, хоть
и живет в Киеве, съемок сроду не видала.
И снова пошли мы длинным коридором.
Я шел и думал: "И что это за синоптики, которые не могут самый обычный
дождь угадать! У нас на селе каждая бабуля за три дня вперед вам дождь
предскажет. Примет же верных сколько хочешь. И по тому, как ветер крутит -
на порог или с порога. И как куры себя ведут. И как солнце садится... А
иногда деревья подсказывают... Завели бы себе на метеостанции кур - и хлопот
бы не знали! Не срывали бы тогда киносъемок!"
Тут мы спустились вниз и очутились будто в гигантском цехе какого-то
завода. Потолок вверху почти не видно... И мы все сразу какие-то
маленькие-маленькие стали... Идем, идем, идем - и конца нет.
Навстречу нам семенил, цокая по цементному полу, какой-то худенький лысый
человечек. Еще издали он замахал руками и закричал:
- Привет, Витя!
- Здравствуй, Женя! - воскликнул "Поцелуйте меня, друзья!".
А когда мы приблизились, престарелый Витя обнял престарелого Женю, и они
расцеловались. Потом он поцеловал Максима Валерьяновича. Я уже боялся, что
он и нас начнет целовать, но тот лишь помахал нам рукой и сказал:
- Привет, старики!
Мы невольно усмехнулись: пожилой человек, который уже наверняка имеет
внуков, у него - Витя, а мы - старики...
Все наоборот!
Сам Женя был, должно быть, еще старше Вити, и не только потому, что
вокруг его лысины, как камыш вокруг озера, торчали вихры седых волос (у Вити
ни одной седой волосинки!). Все лицо Жени было в больших морщинах - как
печеное яблоко. Но это были какие-то очень интересные морщины. Они все будто
лучились от глаз. И потому лицо его все время сияло и смеялось. А черные с
искоркой глаза бегали, как мышата.
Короче говоря, он был очень симпатичным.
Я заметил, что он, когда еще бежал нам навстречу, взглядом нацелился
почему-то на нас с Явой, И когда целовался с Витей и Максимом
Валерьяновичем, тоже не сводил взгляда с нас. А как только поздоровался,
сразу же накинулся на Витю, кивая в нашу сторону:
- Кто это? Чьи они?
Витя пожал плечами и посмотрел на Максима Валерьяновича.
- Мои, - заулыбался Максим Валерьянович.
- Они у тебя снимаются? - снова накинулся Женя на Витю.
Тот отрицательно покачал головой.
- Так чего же ты молчишь! - выпалил Женя. - Они же мне вот так, - он
провел себе ладонью по шее, - нужны! Это ж такой типаж! У меня же завтра
массовка. Я мечтал о таких хлопцах! Старики, я вас очень прошу! - Он
приложил руку к груди. - Я вас просто умоляю! Я пришлю за вами машину!
Завтра... в двенадцать часов... на съемку... сюда в студию... Я договорюсь с
вашими отцами... Всего на один день... Где вы живете? - Он уже вынул из
кармана блокнот. - Если сможете, приводите еще одного-двух мальчиков... -
говорил он, записывая адрес. - В половине двенадцатого за вами приедет мой
ассистент... Договорились... Прекрасно, прекрасно... Привет! До завтра.
И только когда он отбежал, я наконец взял в толк, что нас - меня и Яву -
пригласили сниматься в фильме, что завтра, буквально завтра, мы станем
киноартистами и наши мордахи увидит весь Советский Союз, а может, даже и
весь мир, что, короче говоря, как в сказке сбывается то, о чем мы могли
только мечтать... Ой! Бугуль-буль-буль! Что-то радостно забулькало, загудело
и засвистело у меня внутри - так гудит и свистит самовар, закипая... Еще
немного - и у меня из носа пойдет пар от бурлящей радости... Я глядел на Яву
- такого радостно-глуповатого лица я еще не видел ни разу...
- Ну вот! Я вас поздравляю! - весело сказал Максим Валерьянович. -
Оказывается, режиссеру Евгению Михайловичу вы были до зарезу нужны. И завтра
уже будете сниматься... Кино, братцы, великая вещь!
- Важнейшее из искусств! - с гордостью сказал Ява.
- Я так рада за вас!.. - тонким, дрожащим голосом сказала Валька. Она
завидовала, она безумно завидовала нам. Никогда, должно быть, она не жалела
так, как сегодня, что она - не мальчишка.
- Ничего, в другой раз будут нужны девчата... Вот увидишь! - сказал я
тоном, каким говорят с маленькими детьми или с больными. Я был великодушный.
В душе моей порхали бабочки...
Мы свернули влево в маленькую дверь и очутились в огромном темном зале.
Мы долго петляли почти наугад среди каких-то перегородок и сооружений,
спотыкаясь о толстые резиновые кабели. Наконец вышли на ярко освещенную
площадку... Ух ты! На площадке стоял самолет!.. То есть не весь самолет, а
часть самолета. Передний салон разрезанного вдоль "ТУ-104"... Но все, как в
настоящем самолете: и кресла, и иллюминаторы, и все-все (я ведь летал,
знаю). Съемка еще не началась, и пассажиры, и стюардесса, и пилоты спокойно
прохаживались вдоль площадки. Возле огромных прожекторов на подставках
суетились люди в спецовках. А по рельсам, что тянулись вдоль самолета,
парень в клетчатой рубашке медленно двигал тележку, на которой стоял
киноаппарат. К аппарату припал мужчина в черном халате.
- Выключить четвертый! - крикнул он, как раз когда мы подходили.
Что-то щелкнуло, и один из прожекторов, что стоял наверху на каком-то
мостике, погас...
Ох как тут интересно! Да еще и самолет! (Как будто на студии знали, что я
будущий летчик.) И меня охватила волна бурной радости... Все здесь было
таким необычным и праздничным, что чувствовали мы себя прямо как на
собственных именинах, когда гости уже собрались и садятся за стол. Я не мог
устоять на месте от мысли, что сейчас начнется самое интересное -
киносъемка.
- Где Вася? - сквозь зубы процедил "Поцелуйте меня, друзья!". - Снова
опаздывает?.. Ну что ж, сядем и будем его дожидаться. - Он резко опустился
на стул, уперся руками в колени и замер с каменным лицом.
Но не прошло и минуты, как на площадку выбежал из темноты запыхавшийся
молодой человек в форме летчика:
- Виктор Васильевич, извините! Извините! Часы... стали... Я не виноват...
Забыл завести...
"А мои? - вдруг подумал я. - Я ведь тоже не заводил. А надо регулярно
заводить... Отец вон каждый день заводит. А то еще сломаются... Нужно
завести..."
Я сунул руку в карман...
Мне показалось, что огромный прожектор падает на меня... Я пошатнулся...
Часов в кармане не было!..
Глава Х. ГДЕ ЧАСЫ? МЫ ИДЕМ В ЛОГОВО ВРАГА.
- Сейчас начнется! Сейчас начнется! - взволнованно говорит Ява. - А тот
длинный, в фуражке, - вылитый Филиппов... Скажи!
- Ява... - говорю я мертвым и каким-то далеким-далеким, будто с другой
планеты, голосом.
- А может, это настоящий Филиппов... Вот было бы здорово познакомиться!..
Подойти и сказать: "Здрасте, а мы завтра тоже снимаемся... хотим
посоветоваться".
- Ява!
- Хлопцы от зависти так и лопнут! - захлебывается Ява. - Вот выпало
счастье-то! Вот выпало...
- Ява...
- Я ж тебе говорил, что мы будем артистами... А ты - "летчиком,
летчиком"... Как попугай...
Я хватаю его за руку и силой тащу в темноту за перегородку.
- Что такое? - пытается вырваться он.
- Часы...
- А?
- Нету...
- Что?
- Часов нету...
- А где?
- Да были в... кармане. И... и... нету. - Я вывернул карман, хотя в
темноте он все равно бы ничего не увидел. Ява молчит, пораженный.
- А сейчас после съемок найдут хозяина и... - в отчаянии говорю я.
- Это во время драки! Точно! Когда вы по земле катались, они и выпали!..
Идем! Мы еще успеем, пока съемки будут...
Я крикнул Вальку.
Он проскользнул между людьми к Вальке, зашептал ей на ухо. Она рот
бубликом: "Ох!" - и вмиг они оба уже были возле меня. Мы начали осторожно,
чтоб не привлекать внимания, пробираться к выходу. На съемочной площадке
царила такая суматоха, что было не до нас. Только какая-то дородная женщина
в белом халате заметила наши маневры. Но она поняла их по-своему.
Наклонившись к нам, она тихо сказала:
- Вторая дверь налево - женская... Третья - мужская.
Мы смутились, но объяснять ничего не стали.
...Никогда в жизни я так не спешил. Казалось, что я раздвоился: первое
"Я" рвалось вперед, а второе "Я" никак не могло угнаться за первым.
В метро по эскалатору вниз мы катились горохом, несмотря на громкое
предостережение радиотети: "Бежать по эскалатору запрещается!" А потом на
"Арсенальной" - вверх, аж сердце из груди выскакивало.
И на двадцатом троллейбусе хотелось выпрыгнуть и опередить его: так он,
казалось, медленно идет...
А по горе мимо церкви Рождества Богородицы бежали так, что пятки касались
затылка.
Наконец... Вот оно... Вот это проклятое место!.. Все трое мы кинулись на
колени и начали ползать на четвереньках. Колючая дереза царапала щеки, лезла
в глаза, запутывалась в волосах... Часов не было... Вы можете смеяться, но я
даже водил над землей ухом, надеясь услышать тиканье (так саперы водят
миноискателем). Тиканья не было. Мне только показалось, что я слышу,