Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
-- спросила она.
-- В десять.
-- А можно... я приду?
-- Куда?
-- Туда. Это где памятник Чайковскому. Я буду ждать возле памятника.
Ладно?
-- Ладно, -- кивнул я.
Сквозь июльскую густую зелень, сквозь прутья консерваторской ограды я
видел белое платье -- там, у постамента, на котором восседает Петр Ильич.
Экзамен по композиции был назначен в Белом зале. Белый зал. Белое
платье. Я счел это добрым знаком...
И кто меня осудит за то, что я вчера стучал по деревяшке, за то, что
сегодня уверовал в эту белую магию? Все это, конечно, глупости. Но в
т_а_к_о_й день поневоле шарахнешься от черной кошки, и выйдешь из дому с
немытой головой, и в троллейбусе станешь складывать цифры проездного
билета... Страшно ведь, люди!
Вон и бородатый парень с толстущей нотной папкой, которого я заприметил
благодаря бороде, уж в который раз он отворачивается к стене и подбрасывает
монету -- хоп: орел или решка?..
Было без четверти десять. К подъезду подходили седовласые старики и
старухи. Вершители наших судеб. Были среди них и помоложе, без седин, но
все равно вершители.
Мы расступались, образуя коридор, мы почтительно бормотали:
"Здравствуйте... здравствуйте..."
И уж особенно раздался народ, когда появился о_н, композитор.
-- Здравствуйте... здравствуйте...
-- Здравствуйте, -- ответил он, чуть поклонясь, мгновенным высверком
очков оглядев нас всех разом.
Я стоял впереди. И он, безусловно, меня заметил. То есть он не мог не
заметить меня, поскольку заметил всех. А я к тому же стоял впереди.
Но, кажется, он не узнал меня. Я скис. Однако тотчас воспрянул духом:
доброе предзнаменование! Не узнал -- богатым буду, студентом буду.
Кроме того, у меня мелькнула мысль, что вполне возможно он нарочно
сделал вид, будто не знает меня. Ведь ему, как члену экзаменационной
комиссии, нельзя было обнаруживать перед всеми, что с одним из абитуриентов
он связан давним личным знакомством.
Все гурьбой повалили в подъезд.
Я оглянулся. Петр Ильич Чайковский по-прежнему сидел в своем бронзовом
кресле. Рука его застыла в легком взмахе.
А у подножия маячило белое платье.
Первой на экзамен вызвали какую-то девчонку. Пичугу -- от земли не
видно. Ее проводили снисходительными улыбками. Не потому, что такая пичуга.
А потому, что всем было хорошо известно: в истории музыки, в истории
композиции еще от века не обнаруживалось гениев среди особ женского пола.
Как-то женский пол не привился в этой области. Всюду уж полный матриархат,
а тут, слава богу, пока еще сохраняется справедливость.
Ко мне подошел парень, который с бородой и толстущей папкой, спросил:
-- Ты с чем?
-- Да так, -- ответил я жалким голосом. -- Этюд. Вальс...
-- Ясно, -- кивнул сочувственно бородач.
-- А у тебя что? -- поинтересовался я из вежливости.
-- Симфония, -- сказал бородач. И добавил значительно: -- Вторая.
Тоже ясно. Значит, с Первой не прошел. Ну, это ничего. Может, Пятая
удастся. Пятые симфонии, как правило, всем удаются.
В этом консерваторском здании были старинные, надежные стены. Хорошо
пригнанные двери. Плотно затворенные окна.
И все же в эту минуту можно было если не услышать, то просто ощутить
каждым нервом, как везде и всюду звучит музыка: стенание скрипок,
задумчивая речь фаготов, пассажи фортепьяно, журчание арф, рулады
человеческих голосов. На всех этажах, во всех коридорах, во всех залах и
комнатах шли экзамены. Музыка пронизывала насквозь эти старинные, эти
священные стены...
Выпорхнула пичуга. Лицо ее сияло счастьем.
То есть как?.. Неужели рушатся вековые традиции?
Строгая дама в пенсне, которая приглашала на экзамен, вышла следом,
заглянула в список, назвала очередную фамилию.
Бородач, пригнув голову, будто готовясь бодаться, двинулся к двери.
А ко мне подошел (уж не знаю, отчего они все подходят ко мне?) немолодой
уже такой товарищ в вышитой украинской рубахе:
-- Як думаешь, хлопчик: у мэнэ -- писнИ... Чи маю надию -- з писнЯмы?
В глазах его была нескрываемая тоска.
-- Отчего же! -- Я пожал плечами. -- Песни -- это очень нужно.
-- Писни, тильки лисни... Га?
-- Будет полный порядок, -- обнадежил я его, рассматривая искусно
вышитую рубаху.
Нет, действительно, отчего же не принять с песнями? Примут, конечно,
если хорошие песни. Если они у него не такие тоскливые, как глаза.
Бородач появился минут через двадцать. Его долго слушали. Как-никак
симфония!
Но вид его не оставлял сомнений в том, что я был прав: начинать надо
сразу с Пятой.
Жаль парня...
Кто там следующий?
На всякий случай -- может быть, напоследок -- я выглянул в окно.
На месте ли Петр Ильич?
А белое платье?
На месте.
Дама в пенсне заглянула в список и вызвала:
-- Прохоров Евгений.