в
боковой карман.
   Присев на корточки перед своей сумкой, Лена вдруг обнаружила, что боковой
карман открыт, "молния" расстегнута. Она помнила точно, что  не  залезала  в
него днем.  "Молнию"  основного  отделения  сумки  она,  наоборот,  оставила
открытой. А сейчас она была застегнута.
   Пачка "Пиквика" оказалась на месте. Лена открыла сумку.  Теперь  не  было
никаких сомнений - кто-то рылся в ее вещах. Рылся аккуратно, даже  тактично.
Но не учел мелочей: перепутал застегнутые и расстегнутые "молнии", поленился
сложить  ночную  рубашку  и  прочее  нижнее   белье   назад,   в   отдельный
полиэтиленовый пакет, А вот  свитер  и  шерстяную  юбку,  наоборот,  сложили
значительно аккуратней, чем это сделала сама Лена, собираясь в спешке.
   "Может, горничная? Но их за это  увольняют.  И  потом,  номер  не  убран,
обычно убирают по утрам..." - кроме  мысли  о  нечестной  горничной,  ничего
утешительного в голову не приходило.
   Разобрав свои вещи, Лена обнаружила, что  все  цело,  все  на  месте.  Ее
просто обыскали. Зачем? На продолжение московской эпопеи это не похоже.  Это
что-то новенькое...
   - О Господи! Сделай так, чтобы  милый  разговорчивый  Саша  действительно
оказался фээсбэшником, а не кем-то еще. Или пусть он  будет  из  МВД.  Вдруг
Мишаня  озаботился  больше,  чем  мне  показалось,  и   решил   меня   здесь
подстраховать? Нет, он бы предупредил. И сам Саша вел бы себя иначе.  Может,
ему поручил вести меня майор Иевлев? Дай Бог, если так...
   * * *
   Мишаня Сичкин был в трауре. Он только что узнал о  скоропостижной  смерти
двух подследственных - Лиханова Андрея  Игоревича,  1967  года  рождения,  и
Кабаретдинова Руслана Эльдаровича, 1970 года рождения.  Оба  были  аккуратно
задушены сегодня ночью.
   Лопата  и  Коготь  сидели  в  разных  камерах,  одинаково  переполненных.
Разумеется, никто из сокамерников ничего не видел и не слышал.
   "Вот ведь чертова баба! - думал Мишаня, расхаживая по  кабинету  и  смоля
седьмую сигарету за это утро. - Севу она не тронула, умная, стерва. Конечно,
кто-то ведь должен получить вышака за Азарова. Как же без Севы? Она  сделала
отличный ход. Как там у Высоцкого? "Ход конем по голове".
   Мишаня  не  мог  сосредоточиться.  Он  злился  и  нервничал.  Не  в   его
компетенции было вычислять  человека,  который  мог  снять  копию  с  записи
допроса Севастьянова и передать Градской. Но он с самого начала  должен  был
подумать об этом. Должен был, но не подумал.
   Телефонный звонок прогремел так неожиданно, что Мишаня вздрогнул.
   - Это Иевлев, - услышал он, подняв трубку, - поговорить надо.
   - Надо, - эхом отозвался Сичкин, - и лучше на свежем воздухе.
   Через полчаса они сидели на лавочке, в глубине сада "Эрмитаж". Было ясное
утро. Худые весенние воробьи с  веселым  Щебетом  прыгали  вокруг  размокшей
корки.  Молодые  мамы,  медленно  прогуливаясь  со  своими  колясочками,  по
непросохшим аллеям, подставляли лица теплому  солнцу.  Два  майора  сами  не
заметили, как перешли на "ты".
   - Сегодня ночью я вылетаю в Тюмень, - сообщил Иевлев, глядя,  как  ловкая
облезлая ворона под шумок утащила корку, о которой  долго  и  бурно  спорила
дюжина воробьев, - Жена твоего шефа решила заняться частным  расследованием.
Думаю, пора поставить его  в  известность.  Не  ровен  час,  останется  твой
полковник вдовцом с малым ребенком на руках.
   - Шуточки у тебя, однако, - покачал головой Мишаня.
   - Какие уж там шуточки! Серьезней некуда, - Иевлев закурил и откинулся на
спинку  скамейки,  -  так  что  давай,  брат  опер,  делиться   информацией.
По-братски, честно и откровенно.
   - Моя информация с сегодняшнего утра гроша ломаного не  стоит,  -  махнул
рукой Сичкин, - кончили этой ночью  двух  моих  подследственных  в  камерах.
Придушили их добрые соседи голыми руками.  И  теперь  я  как  собака  -  все
понимаю, только сказать не могу. А счастье было так возможно... как  заметил
поэт Пушкин в одноименной опере композитора Чайковского. Я ведь уже вышел на
Градскую. Осталось только слегка надавить на двух отморозков, ныне покойных.
   - А мотив? - быстро спросил Иевлев.
   - Мотив... - задумчиво повторил Мишаня. - Улик много, а мотив  пока  даже
не забрезжил.
   - Вот за ним жена твоего шефа и полетела в Сибирь.
   - Опять шутишь? Или издеваешься?
   - Слушай, майор, я понимаю, что ты в трауре по своим  подследственным,  -
Иевлев загасил сигарету о рифленую подошву ботинка и метко бросил  окурок  в
урну у соседней скамейки, - но ты вспомни, Полянская наверняка ведь делилась
с тобой своими мыслями.  А  главное,  своими  воспоминаниями.  Я  ведь  тоже
подумал сначала, что она этих Синицыных приплела от избытка чувств.
   - Ты на машине? - спросил Мишаня.
   - Да. А что?
   - Поехали. По дороге расскажу. Только сначала позвонить надо. Есть у тебя
в машине телефон?
   - Ну я же не Градская и не  Волков,  -  Иевлев  встал  и  стал  рыться  в
карманах, - вот жетон. Позвони из автомата, как простой  советский  человек.
Так куда едем-то?
   - Сначала в японскую фирму, потом на квартиру к шефу моему.
   - Понятно, - кивнул Иевлев.
   Ольгу Синицыну долго не  хотели  звать  к  телефону.  Секретарша  вежливо
объясняла тоненьким голоском, что Ольга Михайловна на совещании.
   - Девушка, скажите ей, что это Сичкин из МВД, - настаивал Мишаня.
   - Из МВД? - удивленно протянул тоненький голосок. -  А  вы  не  могли  бы
перезвонить через полчаса?
   - Мог бы - перезвонил.
   - Ну хорошо, - сдалась секретарша,  -  минуточку.  В  трубке  послышалась
мягкая мелодия  внутренней  связи,  и  через  минуту  низкий  женский  голос
произнес:
   - Синицына слушает.
   - Ольга Михайловна, здравствуйте. Моя фамилия Сичкин. Я...
   - Здравствуйте. Лена мне говорила, что вы будете звонить, - перебила  его
Ольга. - Ключ у меня, когда вы подъедете?
   - Сейчас.
   - Адрес фирмы знаете?
   Мишаня назвал адрес. Ольга объяснила, как удобней доехать.
   По дороге два майора продолжили делиться информацией  и  узнали  друг  от
друга массу нового и интересного.
   - Так ты  не  вспомнил,  что  это  был  за  парень,  с  которым  Градская
встречалась на бульваре? - спросил Мишаня, когда они уже подъезжали к  офису
фирмы "Кокусай-Коеки".
   - Затылок знакомый, - усмехнулся Иевлев, - можно сказать, родной затылок.
Военный. И выправка...
   - Это и так ясно, - махнул рукой Сичкин, - внутренняя охрана Бутырки  вся
из военных.
   Ольга  Синицына  была  удивительно  похожа  на  своего  покойного  брата,
которого Сичкин видел только на фотографии и знал по  описаниям  свидетелей.
Глядя  на  высокую,  царственно-красивую  блондинку,   Мишаня   вдруг   ясно
представил себе Митю Синицына, такого же  светловолосого,  голубоглазого,  с
такой же радостной широкой улыбкой.
   - Значит, вы войдете в  "Windows"  и  найдете  файл,  КОТОРЫЙ  называется
"Rabbit". Написать или запомните?
   - Запомним, - кивнул Мишаня, - кролик по-английски.
   - Еще Лена очень просила, чтобы вы не забыли выйти из  "Windows",  прежде
чем выключать компьютер. И чтобы ничего там не напутали.
   - Да уж постараемся, - хмыкнул Иевлев.
   - Точно не напутаете? Ленка вообще-то хотела, чтобы я поехала  с  вами  и
проконтролировала, как вы будете влезать в ее компьютер. Но я  никак  сейчас
не могу. А вам ведь срочно надо.
   - Оля, не волнуйтесь, мы справимся.
   - Влезать к человеку в "ноутбук" - это все равно что в душу, - улыбнулась
Ольга, - я бы никого не пустила. Ключ потом мне сюда  завезете?  Я  буду  на
работе до восьми вечера.
   - Обязательно, - пообещал Сичкин. Когда они уже шли к машине, их  догнала
юная секретарша в туфельках и сказала своим тоненьким голоском:
   - Ольга Михаиловна просила, чтобы вы кактусы полили.
   -  Польем,  -  кивнул  Иевлев,  -  скажите  Ольге  Михайловне,  чтобы  не
волновалась. Кактусы польем непременно.
   Войдя в пустую и тихую квартиру,  Мишаня  первым  делом  снял  телефонную
трубку и, набрав номер дежурного, проверил, сработала ли сигнализация.
   - Так не включали ее, товарищ майор, - сообщил дежурный.
   - Вот растяпа, - выругал Лену Сичкин, - чтоб тебе там икалось в Сибири.
   В файл "Rabbit", кроме Митиных текстов, Лена внесла еще и оба письма - от
Слепака и от матери старшего лейтенанта Захарова.
   Иевлев даже присвистнул.
   - Оказывается, Слепак писал стихи! Это ж надо! Мишаня  включил  маленький
струйный принтер и распечатал все, что было в файле, в трех экземплярах.
   - Хоть бы записочку оставила, - покачал головой Мишаня, - при  чем  здесь
этот Захаров? Не вижу связи. Кроме  времени  и  места...  Но  Слепак  жил  в
Тюмени, и судили его там. А Захаров этот, судя по адресу, из Тобольска.
   - Там должна была работать  большая  объединенная  бригада,  -  задумчиво
произнес Иевлев. - Убийства были в нескольких городах. И в  Тобольске  тоже.
Так что бригада была большая, Миша. И Захаров  вполне  мог  в  нее  входить.
Слушай, а где кактусы?  -  вспомнил  он  и  огляделся.  -  Не  вижу  никаких
кактусов.
   - Они в детской. Хорошо, что ты вспомнил.
   - Между прочим, - сообщил Иевлев, осторожно поливая сухую землю в  горшке
под большим, извилистым растением, покрытым длинными желтоватыми  колючками,
- между прочим, я кактусы терпеть не могу. Я в детстве с бабушкой жил. У нее
все подоконники были в этих ботанических уродах. Однажды такая  вот  колючка
вонзилась мне глубоко под ноготь.  Даже  в  Филатовскую  пришлось  ехать,  в
детскую "неотложку". До сих пор помню. И зачем они их в детской держат?
   -  Ты  посмотри  внимательней,  -   Мишаня   осторожно   тронул   большой
огненно-красный цветок с тонкими, светящимися лепестками, - вот этот, как ты
выразился, ботанический урод, называется "Венец Христа". Он цветет один  раз
в три года, всего одним цветком, таким вот  красным,  огромным.  Видишь,  он
светится и дышит. Только живет совсем недолго - дней пять, не больше.
   - А ты, оказывается, поэт, Миша, - усмехнулся Иевлев.
   - Я сам иногда себе это говорю. А кактусы я люблю. Моя  бабушка  тоже  их
разводила. Только я не трогал их, когда был маленький. И они меня не кололи.
   * * *
   Лена уснула только под утро. Ей приснились Лиза и Сережа. Сон  был  таким
ярким и счастливым, что не хотелось просыпаться. На залитом солнцем песчаном
пляже Лиза играла с огромным лимонно-желтым мячом. Сережа выходил  из  моря,
загорелый, улыбающийся. Он подхватил Лизу, усадил  ее  на  плечи.  "Папочка,
мяч!"  -  закричала  Лиза.  Мяч  покатился  очень   быстро,   зазвенел   так
пронзительно,  что  Лена  открыла  глаза.  Телефон  на  тумбочке  у  кровати
прямо-таки надрывался.
   - Лена, я уже испугался, ты так долго не брала  трубку,  -  Услышала  она
голос Майкла, - я разбудил тебя?
   - Нет. Все в порядке, доброе утро. - Она взглянула на часы. Было десять.
   - Доброе утро. А вот у меня не все в порядке. Я собрался бегать, полез  в
сумку за кроссовками и обнаружил, что кто-то рылся в сумке.
   Остатки сна как рукой сняло. Лена резко села на кровати.
   - Что-нибудь пропало? - спросила она.
   - Ничего, кроме банки талька. Вероятно, рылись вчера, пока мы  ездили  по
городу. Но я не заглядывал в сумку вечером. Все, что было  нужно,  я  достал
еще днем. А сегодня полез за кроссовками, они лежали  на  дне.  Хорошо,  что
вчера я взял с собой бумажник.
   - Подожди, ты сказал, пропала банка талька?
   - Да. Английский тальк, фирмы "Лайтстар".  Большая  жестяная  банка,  под
старину.  Я  много  лет  пользуюсь  именно  этим  тальком.   Надо   сообщить
администратору.
   - Обязательно. У меня в сумке тоже кто-то рылся. Но  ничего  не  пропало.
Вообще ничего. Сейчас я быстро умоюсь, и мы спустимся вниз.
   - Да, я сегодня бегать уже не буду.  Прежде  чем  спуститься  вниз,  Лена
набрала Сашин номер. Он тут же взял трубку.
   - Что пропало? Банка с тальком? - спросил он, выслушав Лену.  -  Тальк  -
это такой белый порошок, им ноги и подмышки посыпают?
   - Именно. Тонкий белый порошок.
   - Понятненько... Ладно, к администратору вы сходите, а  я  подъеду  через
полчаса.
   Администратор, молодая полная дама в строгом костюме,  со  взбитыми,  как
сливки, и вытравленными до белизны волосами, долго не могла понять  суть  их
претензий.
   - У нас первая такая жалоба, - говорила она, - и потом,  ничего  ведь  не
пропало. Я понимаю, если бы деньги или драгоценности. Но ведь в  гостиничных
правилах черным по белому написано:  за  ценности,  оставленные  в  номерах,
администрация ответственности не несет, по-русски и по-английски написано. А
банка талька  -  не  такая  уж  ценность.  И  вообще,  ваши  вещи  уже  были
распакованы, вы что-то успели  достать,  переложить.  Почему  вы  думаете?..
Какие у вас есть основания?..
   В холл вошел Саша. И администраторша почему-то тут же замолчала.
   - Спроси ее, где находится кабинет директора, - раздраженно сказал Майкл,
- я не собираюсь это так оставлять.  Банка  талька  стоит  всего  пятнадцать
долларов, но мне неприятно жить в гостинице, где копаются в  моих  вещах.  Я
объездил больше двадцати стран. Такого нигде еще не было.
   Лена перевела. Администраторша смотрела на нее ненавидящими глазами.
   - Скажите своему иностранцу, что  нет  никаких  доказательств.  Никто  не
знает, как там лежало барахло в сумках, его и ваше. Этот свой тальк  он  мог
забыть в Москве или где-нибудь еще, - прошипела она сквозь зубы. - А кабинет
директора - третья дверь налево, по коридору. Но он будет после обеда.
   - Хорошо, - кивнула Лена, - мы зайдем после обеда. Но зайдем обязательно.
Мы ничего не придумали. Зачем нам придумывать?  Но  согласитесь,  неприятно,
когда кто-то роется в ваших вещах, в нижнем белье.
   - Девушка, я вас понимаю, - немного  смягчилась  администраторша,  -  но,
если бы у вас  или  у  него  пропало  что-нибудь  ценное,  мы  бы  проверили
горничных вашего этажа, поговорили  бы  с  дежурными.  А  так,  из-за  банки
талька... Не понимаю!
   - Сегодня мы опять уходим на целый день,  -  не  унимался  Майкл,  -  где
гарантия, что это не повторится?
   - Я сама лично прослежу за горничными, которые будут убирать ваш номер, -
пообещала администраторша.
   -  Спасибо,  конечно.  Но  вряд  ли  это  горничные.  Где  у  вас   можно
позавтракать?
   Лена терпеть не  могла  конфликтов  и  всяких  объяснений  с  такими  вот
пергидрольно-административными дамочками.  Ей  было  проще  промолчать,  чем
ругаться. Для них подобные объяснения были частью  профессии,  они  ругались
умело и с удовольствием. И почти всегда одерживали победу.
   Если бы не Майкл, Лена вообще не стала бы обращаться  к  администраторше.
Она заранее знала, чем кончится этот разговор.
   - Сейчас открыты буфеты на третьем и седьмом этажах, -  ответила  дама  и
отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
   - Саша, - окликнула Лена водителя, который все это время сидел в кресле и
листал журналы, - ты позавтракаешь с нами?
   - Да, - кивнул он и встал, - спасибо. С удовольствием.
   В буфете на третьем этаже было пусто. Саша взял себе огромную  яичницу  с
ветчиной и сосиски с горошком. Лена и Майкл - по овощному салату и по порции
сметаны.
   - А вот кофе пойдем пить ко  мне  в  номер,  -  сказала  Лена,  -  здесь,
по-моему, обычная жидкая бурда.
   - Как насчет психдиспансера? - тихо спросил Саша, отправляя в  рот  сразу
половину сосиски.
   - Знаешь, я подумала, там со  мной  никто  не  станет  разговаривать.  Ну
покажу я свою пресс-карту и удостоверение. И пошлют они меня куда  подальше,
сейчас ведь не любят журналистов. Вот была бы я  сотрудником  ФСБ  или  МВД,
тогда другой разговор.
   - Тебе это очень надо? - улыбнулся Саша.
   - А что?
   - Ну, тот маньяк, который орудовал в наших местах в начале восьмидесятых,
он  что,  какой-то  особенный?  Сейчас  ведь  столько  всего  про   маньяков
печатается, при желании можно узнать все подробности и про Чикатило,  и  про
Головкина.
   - Так о них и  писать  нет  смысла.  И  фильмы  есть,  и  книги.  А  ваш,
сибирский, почти никому не известен. И потом, меня волнует не конкретно  он,
а психология,  судьба...  Знаешь,  ведь  расстреливают  тех,  кого  признают
вменяемыми. А как вменяемый человек может убить шестерых девочек в  возрасте
от четырнадцати до восемнадцати?
   - Ты что, считаешь, что не надо было его расстреливать? - Саша  тщательно
вытер тарелку хлебной коркой и отправил корку в рот. - Или ты  думаешь,  что
не того расстреляли? - добавил он совсем тихо.
   - Я  думаю,  -  так  же  тихо  ответила  Лена,  -  что  для  начала  надо
разобраться, кто и зачем шарил  вчера  в  наших  сумках.  И  свистнул  банку
английского талька у Майкла.
   - Ты обещала, что кофе мы будем пить в твоем  номере,  -  напомнил  Саша,
внимательно глядя ей в глаза.
   - Да, - кивнула Лена, вставая, - пошли. Для тебя у меня есть  земляничный
"Пиквик", - обратилась она к Майклу по-английски, - ты ведь кофе не пьешь по
утрам.
   Кофе пришлось варить трижды. Саша пил его стаканами,  к  каждому  стакану
добавлял еще по два куска сахару.
   - За сердце не боишься? - спросила Лена, отхлебывая  из  своей  маленькой
чашечки.
   - Ну не пить же мне из такого наперстка! - усмехнулся Саша. - К  тому  же
кофе у тебя потрясающий, а на сердце я  пока  не  жалуюсь.  Так  как  насчет
психдиспансера?
   - Сегодня все равно уже не получится. У Майкла большие  планы.  Он  хочет
вбить в один день и краеведческий музей, и  пару  деревень.  Кстати,  ты  не
знаешь, в Загоринской еще живут староверы?
   - Живут. Но до Загоринской больше  ста  километров.  Полтора  часа  туда,
полтора обратно. Итого, только на дорогу три. А сейчас двенадцатый час.  Так
что музей придется отложить до завтра.
   Лена перевела эту информацию для Майкла.
   - О'кей, - кивнул он, - отложим музей.  Если  мне  удастся  пообщаться  с
настоящими староверами, я буду так счастлив, что забуду про свой  английский
тальк.
   - Скажи ему, что  староверы  плохо  идут  на  общение.  Они  живут  очень
замкнуто, - напомнил Саша.
   - Майкл разговорит кого угодно, - улыбнулась Лена,  -  даже  глухонемого,
даже через переводчика. Когда я с  ним  работаю,  его  собеседники  довольно
быстро перестают меня замечать. Им кажется, что беседуют с ним напрямую, без
посредника. Майкл в своем роде гений общения.
   - Ну, посмотрим, как он справится с нашими раскольниками.
   После кофе Лена и Саша закурили. Майкл  брезгливо  поморщился  и  замахал
руками.
   - Я пойду к себе в номер одеваться. Сами себя травите и меня заодно.
   - Майкл у нас - активный противник курения, - объяснила Лена.
   - Борец за здоровый образ жизни, - улыбнулся ему вслед  Саша.  -  Слушай,
может,  заехать  в  аптеку  или  в  парфюмерный  магазин,  купить  ему  этот
несчастный тальк? Вон как переживает старик.
   - Такого здесь не купишь, - покачала головой  Лена,  -  а  переживает  он
из-за того, что кто-то рылся в вещах, а не  из-за  талька.  Ладно,  я  вымою
кружку. Пора ехать.
   В ванной она вспомнила, что оставила на столе кипятильник. Его тоже  надо
помыть. Когда она вернулась в комнату, Саша, сидя на  тумбочке,  развинчивал
телефонный аппарат. Вскинув  на  нее  глаза,  он  подмигнул  сквозь  очки  и
выразительно помотал головой. Не  говоря  ни  слова,  Лена  взяла  со  стола
кипятильник и вернулась в ванную.
   Глава 31
   - Ну идиот! Придурок! - Это были самые мягкие выражения из тех,  которыми
щедро пересыпал свою речь маленький, пухлый, лысый, как коленка, человечек.
   Он лежал в одних трусах на топчане, застеленном белой простыней.  Крепкая
грудастая красотка в  кокетливом  халатике  нежно  и  сильно  разминала  его
волосатые ляжки.
   - Ну я же, это, в натуре, думал, "дурь" там или "чума", - бубнил, глядя в
пол, здоровенный детина.
   Он  стоял  босиком  на  толстом   ковре   массажного   кабинета.   Из-под
коротковатых широких штанин выглядывали татуировки на ногах: "Они устали".
   - Он думал! - Маленький лысый резко  сел  на  топчане.  -  Я  тебе  велел
думать? Отвечай! Тебе