непременно зверь и бандит?
   - Ну что ты,  мамочка,  -  Шура  вскинула  ясные  светло-карие  глаза,  я
совершенно так не думаю.
   -  Ладно.  Ты  ужинала?  -  Юлия  Николаевна  сунула  ноги  в  тапочки  и
отправилась на кухню.
   - Да. Котлету съела.
   - Холодную. Со сковородки. А потом покурила.
   Шура не  стала  этого  отрицать,  быстро  закрыла  окно,  сообщила  тихой
скороговоркой, что завтра у нее контрольная по  физике,  сегодня  она  будет
сидеть до часа ночи, и поскорей скрылась в своей комнате.
   - Жалкое малодушное существо! - крикнула ей вслед Юлия Николаевна. - Я не
собираюсь читать тебе лекции, я просто не дам  тебе  денег  на  те  дурацкие
клоунские ботинки, которые ты клянчишь!
   Шура бегом вернулась в кухню.
   - Ну мама, ты что! Я больше не буду! У нас у всего класса есть скетчерсы,
это неприлично - не иметь скетчерсов! Они ужасно удобные, в них можно ходить
и зимой, и летом, ну мамочка, ты же обещала!
   - В четырнадцать лет курить рано, - холодно отчеканила Юлия Николаевна, -
все, Шура, иди, готовься к контрольной.
   - Ну мам!
   - Я сказала, все!
   Шура поплелась в комнату, нарочно волоча ноги и громко шаркая тапками.
   Оставшись одна, Юля включила магнитофон, в котором уже стояла кассета Луи
Армстронга, приглушила звук, сварила себе крепкий кофе, точно  так  же,  как
Шура, съела котлету  прямо  со  сковородки,  покурила,  отправилась  в  свою
комнату и включила компьютер.
   Совершенно не стоило садиться работать после такого тяжелого дня, но  Юле
очень хотелось подготовить и распечатать на  принтере  для  Анжелы  Болдянко
наброски того обаятельного образа, который  можно  слепить  из  сегодняшнего
печального безобразия.
   Она не заметила, как пролетело больше  трех  часов.  Ей  удалось  наконец
смоделировать  лицо,  показавшееся  ей  более  всего  похожим  на   прежнее,
настоящее лицо Анжелы. Она включила принтер, но тут с монитора исчезло  все,
что должно  мигать  и  двигаться.  Юля  решила  не  паниковать,  отправилась
покурить  на  кухню,  сварила  себе  еще  кофе.  Вернувшись  к   компьютеру,
обнаружила все ту же мертвую неподвижность.
   Компьютер подло завис.  Тошибовский  красавец  ноутбук,  купленный  месяц
назад  за  четыре  тысячи  долларов,  впал  в  кому.  Монитор  мерцал  сизым
мертвенным светом, при нажатии кнопок раздавался истерический писк.
   Был четвертый час ночи. Оставалось смириться и лечь спать.
   Юля обозвала компьютер мерзавцем, вырубила его окончательно и отправилась
в душ. Сквозь шум воды до нее донесся телефонный звонок. Иногда  ей  звонили
ночами из клиники, если у кого-то из ее больных начинались острые осложнения
и дежурный врач не мог без нее обойтись. Но такое  случалось  крайне  редко.
Она закуталась в халат и прошлепала босиком на кухню, оставляя мокрые  следы
на полу.
   - Да, я слушаю.
   -  Юлия  Николаевна,  извините  за  столь  поздний  звонок.   Вы   будете
оперировать Анжелу?
   - Кто вы такой?
   - Я ее продюсер. Меня зовут Геннадий Александрович. Я просто хотел с вами
познакомиться.
   - Откуда у вас мой домашний телефон?
   - Я еще раз прошу прощения, - голос в трубке был мягким и вежливым, - как
вам кажется, вы сумеете вернуть Анжеле лицо?
   - Послушайте, Геннадий Александрович, почему вы звоните мне домой в такое
время? Можно прийти в клинику днем, и я отвечу на все ваши вопросы.
   В трубке неприятно усмехнулись  и  произнесли  вежливо,  очень  медленно,
почти по слогам:
   - Не нервничайте, Юлия  Николаевна.  Работайте  спокойно.  Старайтесь  не
отвлекаться.
   - Прошу вас больше меня не беспокоить, - точно таким же тоном  отчеканила
Юля и добавила:
   - По крайней мере дома ив столь неурочное время.
   - Я постараюсь, - смиренно пообещал собеседник, - но все  будет  зависеть
от вас, Юлия Николаевна. Прежде всего прошу вас  не  вступать  в  контакт  с
журналистами. Анжела - звезда, и журналистов вокруг нее крутится  много.  Не
надо отвечать на их вопросы. Не надо вообще ни с кем  ничего  обсуждать.  За
ваше молчание  вы  получите  дополнительное  вознаграждение,  независимо  от
результатов операции. Надеюсь, вы хорошо  меня  поняли.  Спасибо  вам,  Юлия
Николаевна. Всего доброго. - В трубке зазвучали короткие гудки.
   Юля вернулась в ванную. Ее сильно знобило, и озноб не проходил  даже  под
горячим душем. Нехорошо звонить врачу  домой  в  половине  четвертого  утра.
Крайне неприятно, что  звонивший  имел  возможность  раздобыть  ее  домашний
телефон. Но главное, ей открыто угрожали.
   "Я не буду оперировать певичку! - сказала она себе,  вылезая  из  душа  и
растираясь полотенцем. - Я завтра же откажусь. Зачем мне это надо,  в  конце
концов?!"

***

   Настал торжественный момент, когда доктор Аванесов и сестра Катя  подняли
майора Логинова и поставили на костыли. Обливаясь ледяным потом,  он  сделал
три шага по палате. С тех пор каждый день он делал  на  один,  на  два  шага
больше.
   Однажды вечером к нему  явился  посетитель,  высокий,  худой,  подтянутый
по-военному человек с приятным лицом и холодными глазами за стеклами очков в
тонкой  дорогой  оправе.  Он  представился  психологом,  заявил,  что  будет
проводить с ним индивидуальный курс психологической реабилитации. Звали  его
Михаил  Евгеньевич.  Он  долго,  подробно   расспрашивал   о   самочувствии,
интересовался, хорошо ли Сергей спит, не мучают ли кошмары, нет ли признаков
депрессии.
   - Вы отказались от обезболивающих препаратов. Почему?
   - Не хочу подсесть на иглу.
   - Но после хирургических операций всем дают обезболивающие, и  далеко  не
каждый становится наркоманом. Или у вас есть какие-то особые причины? Вы уже
попадали в наркотическую зависимость?
   - Бог миловал.
   - Тогда почему? Ведь вам очень больно.
   - Я лучше потерплю.
   - Боль не мешает вам спать?
   - Я уже сказал, что сплю отлично.
   - Вы помните, как попали сюда?
   - Смутно.
   - Можете хоть что-то рассказать?
   - Лампы. Длинные лампы на потолке. Меня везли на каталке из операционной,
и я думал, это был тот самый туннель,  который  описывают  люди,  пережившие
клиническую смерть. Я был уверен, что умер, и не сразу понял, что жив.
   - А до этого?
   - До этого была операция. Гениальный  доктор  Гамлет  Рубенович  Аванесов
спасал мои ноги. Интракортикальная трансплантация.
   - Замечательно, - кивнул психолог, - я  вижу,  с  памятью  у  вас  все  в
порядке. Давайте попробуем вместе восстановить ход событий, с самого начала.
   Ваше имя, фамилия, год и место рождения, звание?
   - Логинов Сергей Александрович, родился  в  Москве,  пятого  января  1964
года.
   Майор Российской армии.
   - Немного конкретней, пожалуйста.
   - ГРУ, - тихо рявкнул Сергей.
   - Хорошо. Где воевали?
   - Афганистан, Таджикистан, Чечня.
   В палате повисла тишина. Стало слышно, как за окном шепчется мокрая  хвоя
и стучит мелкий ледяной дождь по карнизу, кажется, первый дождь после зимы.
   - Значит, это вы помните, - откашлявшись, проговорил наконец  посетитель,
-  в  таком  случае  должны  помнить  все  остальное.  Скажите,  при   каких
обстоятельствах вы попали в плен к чеченским боевикам?
   - А я был в плену у боевиков?
   - Нет. Вы отдыхали на Канарах в пятизвездочном отеле, - опять последовала
пауза.
   Сергей  успел  заметить,  что   его   собеседник   -   большой   любитель
многозначительных долгих пауз. С такими  людьми  беседовать  неприятно,  все
время кажется, они подозревают тебя во вранье или пытаются получить от  тебя
что-то, чего ты дать не можешь и не хочешь. Тишина длилась  минут  пять,  не
меньше.
   Сергей  почти  уснул,  когда  послышался  вялый,  глухой  голос   Михаила
Евгеньевича:
   - Ваш отряд был заброшен в район села Ассалах. Вы должны  были  захватить
командира боевиков Исмаилова, но угодили в ловушку. Расскажите подробно, как
это произошло.
   -  Послушайте,  ведь  вы  представились   психологом,   вам   надо   меня
психологически реабилитировать,  а  не  допрашивать,  -  заметил  Сергей,  -
операция была  засекречена,  мы  с  вами  из  разных  ведомств.  Зачем  вам,
психологу, чужие секреты?
   - Ладно, я вижу, вы устали и раздражены. Мы вернемся к  этому  разговору,
когда вы будете чувствовать себя  лучше.  -  Михаил  Евгеньевич  поднялся  и
взглянул сверху вниз. Глаза  его  все  так  же  не  выражали  ничего,  кроме
ледяного настороженного внимания.  На  миг  почудилось,  что  это  не  живые
человеческие глаза, а какие-то хитрые приборы, вмонтированные в  глазницы  и
прикрытые стеклами очков. - Отдыхайте,  майор,  не  мучайтесь  сомнениями  и
лишними вопросами. Радуйтесь, что выжили и не  превратились  в  беспомощного
калеку. Вам здорово повезло. Сейчас вам надо восстанавливать  силы.  Впереди
очень много дел.
   Всего доброго. Поправляйтесь.

***

   Ровно в двенадцать Анжела скромно постучала в кабинет доктора Тихорецкой.
   На ней были все тот же черный платок  и  очки.  Юлия  Николаевна  холодно
поздоровалась. Анжела не стала садиться, сняла очки  и  подошла  к  большому
зеркалу.
   - Это же надо быть такой кретинкой, - произнесла  она,  внимательно  себя
разглядывая, - дома я поснимала все зеркала, а те, что снять нельзя,  залила
пшикалкой с краской. Получилось красиво, что-то вроде абстрактной  живописи.
Во всяком случае, приятней смотреть, чем на себя. Но  каждый  раз,  когда  я
вижу зеркало, мне кажется - вдруг там мое настоящее, прежнее лицо? Вдруг мне
весь этот кошмар приснился? Раньше я себя разглядывала по сто  раз  в  день.
Могла страдать из-за прыщика или маленькой родинки. Кретинка, - она  стянула
платок с головы, отошла от зеркала и уселась на стул.
   - Анжела, мне звонил твой продюсер, - тихо сказала Юлия Николаевна.
   - Да? И чего? - Анжела рассеянно накрутила на палец уголок платка.
   - Он звонил мне домой в половине четвертого ночи, - уточнила Юля.
   - Кто, Генка?! - Певица тут же вскочила, платок и очки упали  на  пол.  -
Очень интересно. И что он вам сказал? - Он требовал, чтобы я не  общалась  с
журналистами и ни с кем не обсуждала ваши проблемы. Знаете, Анжела, я боюсь,
вам придется обратиться к другому врачу.
   Девушка несколько  секунд  молча  глядела  на  Юлию  Николаевну.  Рот  ее
приоткрылся, глаза налились слезами. Наконец  она  произнесла  изменившимся,
хриплым голосом:
   - Простите. Я сейчас. Я на минутку, - и вылетела из кабинета, оставив  на
полу черный комок платка и очки.
   Юля встала, подняла все это, положила на стул,  отправилась  в  маленькую
смежную комнату, открыла окно и  закурила.  Медсестра  Вика  села  рядом  на
подоконник.
   - Юлия Николаевна, вы что, серьезно хотите от нее отказаться?
   - Хочу. Я всего лишь согласилась ей помочь, а мне стали  угрожать.  Зачем
мне это нужно? - Интересно, где этот продюсер  взял  ваш  домашний  телефон?
Может, вы его Анжеле давали?
   - Разумеется, нет.
   - Мамонов не мог?
   - Ни в коем случае, ты же знаешь, это  один  из  железных  законов  нашей
клиники: свой домашний номер врач может дать пациенту сам, если захочет.  Но
больше никто.
   - Кошмар, -  Вика  покачала  головой  и  выпустила  несколько  аккуратных
колечек дыма, - вы Мамонову сказали?
   - Нет еще. Думаю, он меня поймет.
   - Она очень талантливая, - осторожно заметила Вика, -  вокруг  нее  много
всяких психов. Может, она вообще ни при чем?
   - Может, и ни при чем. Не знаю. В дверь постучали. Юля загасила  сигарету
и вернулась в кабинет. Анжела вошла вместе с маленьким, круглым и совершенно
лысым мужчиной.
   - Вот, я его привела! Это Гена, мой продюсер. Он вам не звонил.
   - Абсолютная правда, - энергично закивал толстяк, - в четыре часа утра  я
спал как убитый. Никогда, никому я не стал бы звонить в такое время. Я  что,
сумасшедший? А главное, откуда я мог узнать ваш номер, если до  этой  минуты
понятия не имел, как вас зовут?
   У Гены был необыкновенно высокий фальцет, говорил он торопливо,  взахлеб,
с частым придыханием. С такими  голосовыми  данными  практически  невозможно
сымитировать бархатный начальственный бас. Юлия  Николаевна  убедилась,  что
ночью беседовала с другим человеком.
   - Кто же, в таком случае, мне звонил? - спросила она, переводя  взгляд  с
продюсера на Анжелу.
   - Мы это выясним, - решительно заявила певица, - клянусь, такое больше не
повторится. Вы только не отказывайтесь от меня, пожалуйста.
   В этот момент дверь открылась и в кабинет по-хозяйски вошел  Мамонов.  Он
успел услышать последнюю фразу и спросил елейным голосом:
   - Что, Юлия Николаевна, у нас опять проблемы?
   - Добрый день, Петр Аркадьевич, - широко улыбнулась  Юля,  -  да,  у  нас
возникли некоторые проблемы. - Она рассказала о ночном  звонке,  а  продюсер
Гена еще раз сообщил, что кто-то другой назвался его именем.
   Мамонов выслушал, хмурясь и озабоченно кивая, откашлялся и произнес:
   - Да, неприятно. Однако это вовсе не повод,  чтобы  отказать  человеку  в
лечении.
   - Такое больше не повторится, - мрачно отчеканила  Анжела,  -  вас,  Юлия
Николаевна, никто не побеспокоит. Если вы мне сейчас  откажете,  я  не  буду
жить.
   Я не знаю, как жить с такой рожей.
   За десять лет работы в пластической хирургии  Юлия  Николаевна  научилась
различать, когда угроза покончить с собой  из-за  дефектов  внешности  всего
лишь угроза, а когда человек действительно готов умереть. В случае с певицей
Анжелой речь шла не об увеличении  груди  или  изменении  формы  носа,  а  о
реальном уродстве, с которым в двадцать два  года  действительно  невозможно
смириться.
   Все смотрели на доктора Тихорецкую. Она молчала.  Конечно,  можно  просто
забыть о безобразном ночном звонке и сегодня же начать  готовить  девочку  к
первой операции. Это будет правильно, и в общем Юля уже готова была  сказать
свое "да". Но что-то мешало.
   - Я не единственный хирург-косметолог, - произнесла  она,  чувствуя,  что
тянет время, и с трудом понимая, зачем  это  делает,  -  не  единственный  и
далеко не самый лучший.
   - Не кокетничайте, - поморщился Мамонов, - решайте - да или нет.
   - Да, - сердито рявкнула Юля.

Глава 6

   Полковник ФСБ Михаил Евгеньевич Райский появился в  квартире  Герасимовых
ровно через час  после  того,  как  Владимир  Марленович  позвонил  ему.  По
телефону он ничего объяснять не стал, просто сказал:  "Миша,  у  меня  беда,
нужна твоя помощь".
   Они не виделись года полтора, и полковник заметил, как  сильно  изменился
его бывший начальник. Еще недавно он выглядел крепким  спортивным  стариком,
играл в теннис, бегал по утрам,  любил  попариться  в  баньке.  Теперь  стал
рыхлым, вялым, кожа  приобрела  нехороший  землистый  оттенок,  под  глазами
набухли темные мешки и глаза глядели так уныло, что хотелось отвести взгляд.
   - Здравствуй, Миша, - генерал слабо обнял его и  повел  в  гостиную,  где
молодая застенчивая домработница Оксана накрывала кофейный столик.
   - А где Наталья Марковна? - спросил Райский, усаживаясь в глубокое кресло
и закручивая кренделем свои длинные тощие ноги.
   - В спальне. Приболела, - отрывисто ответил генерал.
   - Что такое? Опять астма?
   - Да, был очень острый приступ. Но сейчас, слава Богу, заснула.
   - А вы сами как себя чувствуете?
   - Ох, Миша, не спрашивай, - вздохнул  генерал,  -  ну  как  я  могу  себя
чувствовать, если моему драгоценному засранцу прицепили взрывчатку  к  днищу
машины?
   Горничная Оксана налила полковнику крепкий кофе, генералу  жидкий  чай  с
мятой и бесшумно удалилась. Несколько секунд оба молчали. Райский  осторожно
пригубил кофе, кинул в рот шоколадную конфету. Он уже  понял,  что  засранец
Стас Герасимов, единственный сын генерала, уцелел. В противном случае все  в
этом доме выглядело бы не так  обыденно  и  старик  разговаривал  бы  совсем
иначе.
   - На взрыв наши выезжали или милиция? - спросил Райский, дожевав конфету.
   - Не было никакого взрыва. Стас увидел с балкона, как  возятся  у  машины
двое в трикотажных шапках, и догадался  вызвать  милицию.  Хотя  бы  на  это
мозгов хватило.  Приехали  и  милиционеры,  и  наши.  Следователь  Чижов  из
районного управления. Не знаешь такого? - генерал брезгливо поморщился.
   - Нет. Вам с  Натальей  Марковной  он  не  внушил  доверия?  -  догадался
Райский.
   - Какое там доверие? Шут гороховый. Хихикает, будто его все время  кто-то
щекочет. Не надо нам такого, Миша. Я ему ничего рассказывать  не  стал.  Что
толку?
   - И правильно, - кивнул Райский, - в любом  случае  расследование  должно
проводиться на самом высоком уровне.
   - Миша, я бы хотел, чтобы ты занялся этим,  -  тихо  произнес  генерал  и
отбил короткими пальцами дробь по стеклянной столешнице, - думаю,  у  твоего
начальства возражений не будет.
   - Конечно, Владимир Марленович. Генерал подробно и четко изложил Райскому
все от начала до конца.
   - Да, повезло, - покачал головой полковник, - а где же он сам?
   -  Расслабляется,  -  генерал  криво  усмехнулся,   -   день   провел   в
оздоровительном комплексе, потом отправился с очередной бабой в ресторан,  у
нее, вероятно, и заночует.
   - И много их у него? -  Ну,  штуки  три  точно  есть.  Две  постоянные  и
обязательно какая-нибудь одна временная.
   - Вы с Натальей Марковной знаете хотя бы двух постоянных?
   - Одну.  Ту,  у  которой  он  ночевал,  когда  все  произошло,  -  мрачно
пробормотал генерал.
   Райский давно заметил, что генерал  не  курит.  Раньше  он  дымил  каждые
полчаса, предпочитал крепкий американский "Кэмел". Теперь даже пепельница на
столе не  стояла.  Полковнику  после  чашки  крепкого  кофе  очень  хотелось
закурить, и он решился вытащить свою пачку.
   - Прости, Миша. Только на балконе, - развел руками Владимир Марленович, -
я, видишь ли, недавно бросил  и  пока  очень  болезненно  отношусь  к  дыму.
Хочется, но нельзя.
   Они вышли  на  балкон.  Райский  закурил.  Генерал  глядел  в  желтоватое
вечернее небо и жадно вдыхал запах дыма.
   - Женщина, у которой ночевал Стас, замужем, -  проговорил  он,  обращаясь
скорее к смутному шпилю Останкинской башни, чем к своему собеседнику,  -  ее
зовут Галина, по мужу Качерян. Она внучка няни Стаса.  Ей  было  пятнадцать,
когда мой засранец впервые переспал с ней. И до сих пор спит иногда.  Сейчас
ей тридцать. Муж армянин, художник, работает у Стаса на фирме. Есть ребенок,
мальчик.
   - Где же были муж и ребенок, когда Стас там  ночевал?  -  быстро  спросил
Райский.
   - Ребенок у бабушки, муж в командировке.
   - Погодите, Владимир Марленович, получается, у вашего сына пятнадцать лет
длится роман с этой Галиной и муж ни о чем не догадывается?
   - Миша, там нет никакого романа, - генерал раздраженно повысил  голос,  -
он с ней просто спит иногда, и все.
   - Ну хорошо. Не важно, как это называть. Она успела выйти  замуж,  родить
ребенка, Стас взял ее мужа к себе на фирму, и тот не подозревает...
   - Откуда я знаю, черт возьми, подозревает  он  или  нет?!  -  старик  так
закричал, что Райскому стало его жаль.
   - Может, все совсем просто? Армяне - люди горячие, ревнивые, -  осторожно
предположил он.
   - Может быть, кивнул генерал, уже вполне спокойно,  -  я  тоже  думал  об
этом.  Но,  во-первых,  Рубен  Качерян  страшно  дорожит  своей  работой,  а
во-вторых, командировка  весьма  сомнительная.  Он  уехал  в  Петербург.  Он
постоянно туда ездит. Там у него вторая, неофициальная, семья.
   Полковник тихо присвистнул, загасил сигарету.
   - Ого! Откуда у вас такие подробные сведения?
   - От Стаса. Как-то проговорился случайно.
   - Случайно ли? - Райский попытался взглянуть генералу в  лицо,  но  видел
только темный невыразительный профиль. - Зная вас,  Владимир  Марленович,  я
могу представить, как вы осуждаете сына за эти отношения. Может,  он  просто
выдумал  историю  про  вторую  семью  художника   Качеряна,   чтобы   как-то
оправдаться перед вами?
   - Ничего он не выдумал,  -  поморщился  генерал,  -  во-первых,  мой  сын
никогда не брал на себя труд оправдываться передо мной и  перед  матерью,  а
во-