на
Санином дачном участке недельку-другую, вернутся в город, а проблема уже
уладится.
   Как? Кем? Почему? Думать об этом совершенно не хотелось,  а  хотелось
только верить в хорошее.
   Санины родители очень кстати укатили отдыхать в  деревню  к  родичам.
Им, плохо вписывавшимся в современную действительность, было бы  нелегко
втолковать, почему их собственность перешла к посторонним молодым людям.
Они бы, по старой памяти, еще и в милицию сунулись бы в поисках  защиты.
Что с них возьмешь? Темный народ, живущий по наивным совковым  понятиям.
Новые веяния для них - тьфу! - пустой звук. Словно не  в  стране  реформ
они живут, а в отсталой Эсэсэсэрии.
   В прежние времена от государственных щедрот перепало  родителям  Сани
ровно шесть соток земельного надела. Силенок и средств хватило,  правда,
лишь на установку списанного вагончика-бытовки.
   Но родители грозились построить вместо него настоящий  дворец,  когда
(когда же?) настанут лучшие времена, а  пока  обходились  вагончиком.  В
него-то, воспользовавшись припрятанным под порожком винтовым  ключом,  и
вселились беглецы.
   Вот и образовался у них этот самый пресловутый рай в шалаше. Высидеть
в вагончике, раскалявшемся на солнце до  температуры  адской  сковороды,
удавалось часов до десяти утра. Спасаясь от пекла, новоявленные  Адам  и
Ева обнаружили в окрестностях настоящие райские кущи - маленький зеленый
островок посреди ставка. Погрузив на объемистую резиновую камеру скудную
провизию и питьевую воду, они утром  отчаливали  от  берега,  а  вечером
возвращались  обратно,   посвежевшие,   изголодавшиеся   и   по-прежнему
влюбленные.
   Так  продолжалось,  пока  не  наступил  момент  расплаты   за   столь
беззаботное поведение.

***

   Это  произошло,  кажется,  на  пятый  день   привольного   дикарского
существования. В  запасе  имелись  две  пачки  печенья,  банка  скудного
завтрака туриста и никаких позитивных взглядов на будущее. Еще,  правда,
оставалась смутная надежда неизвестно на что. Та самая, которая  умирает
последней, иногда" уже после того, как  отлетает  в  мир  иной  душа,  в
которой теплилась эта самая надежда.
   Влюбленные, конечно, ни о чем плохом не думали.
   Жевали консервированное месиво, заедая его влажным печеньем и запивая
теплой водицей из пластиковой бутыли.  Светило,  набирая  силу,  солнце;
мелькали над ставком быстрокрылые  пичуги,  изредка  гудели  на  далеком
шоссе невидимые  машины.  Тишь  да  гладь  -  обманчивое  затишье  перед
изгнанием из рая.
   Хоронясь на островке от вездесущих раколовов и рыбаков, Саня с Ксюхой
облюбовали небольшую  ложбинку,  затененную  мягко  шуршащими  камышами.
Протоптанную сюда тропку Саня маскировал с такой звериной хитростью, что
со  стороны  никто  не  догадывался  о  том,  что  на   островке   можно
полюбоваться парочкой в костюмах Адама и Евы. Но если созерцание  голого
Сани вряд ли вызвало бы особый ажиотаж, то у его молодой  жены  было  на
что посмотреть, хотя все это,  загорелое  и  упругое,  как  раз  надежно
скрывалось от посторонних глаз. Оставались, правда, птицы  и  прибрежные
лягушки, к которым Саня тоже ревновал, но в меру.
   - Ну, что будем делать дальше? - спросил  он,  когда  понял,  что  со
стенок консервной банки соскребать больше нечего. Вид у него  был  такой
хмурый, словно он подозревал Ксюху  в  том,  что  она  знает  ответ,  но
сообщать не торопится.
   - Блин! Ты глава семьи или я?
   Стопятидесятидевятисантиметровый глава семьи неодобрительно  засопел.
С женщинами трудно обсуждать серьезные проблемы. Они только и знают, что
перекладывать ответственность на чужие плечи.
   Для Сани это был почти непосильный груз.  Он  понятия  не  имел,  как
возвращаться в суровую действительность, что говорить  родителям  и  как
исправлять положение.
   -  На  печенье  особенно  не  налегай,  -  рассудительно  сказал  он,
неодобрительно покосившись на беззаботную Ксюху. - Вечером сильнее жрать
хочется.
   - Мне и сейчас хочется, - вздохнула она. - Не боишься,  что  умру  от
истощения?
   Саня окинул критическим взглядом  ее  золотистую  фигуру  и  нахально
заявил:
   - Диета только пойдет тебе на пользу. У тебя будет идеальный вес.  Ни
капли лишнего жира.
   - Лишнего жира? - возмутилась Ксюха. - От меня скоро только  кожа  да
кости останутся! Уже все ребра пересчитать можно. Вот, полюбуйся!
   Она выпрямилась и сильно втянула  живот,  иллюстрируя  сказанное,  но
Саню это не разжалобило.
   - Тоже мне, музейный экспонат! - фыркнул он.
   - Раньше ты говорил, что наглядеться на меня не можешь...
   - Ха, раньше! - Не удовлетворившись на этот раз смешком, Саня  еще  и
притворно зевнул.
   - Ах, та-а-к! - угрожающе протянула Ксюха.
   Она, как дикая кошка, набросилась  на  мужа  и  потащила  его  сквозь
камыши к теплой зеленоватой воде. Он  упирался,  сделавшись  похожим  на
одного  из  тех  мальчиков,  которые  нагишом  расхаживают  по  пляжу  с
ведерками и лопатками. А потом оба бултыхнудись в ставок.
   Вскоре  Саня,  совершенно  не  умевший  плавать,  вяло  плескался   в
полуметре от крутого бережка, цепляясь за ивовые плети. Ксюха  крутилась
рядом, то и дело подныривая под него. Саня боялся щекотки почти  так  же
сильно, как глубины.
   - Прекрати,  -  сердито  приговаривал  он  всякий  раз,  когда  Ксюха
возникала на поверхности, попробовав на ощупь его маленькие пятки.
   - Скажи, что ты меня любишь, тогда отстану.
   - Как же, разогнался! Вымогательница!
   - Тогда держись!
   Ксюха, взбрыкнув длинными ногами, опять погрузилась в  воду,  а  Саня
заранее начал суетиться и дергаться,  окончательно  растеряв  весь  свой
важный вид, с которым  многие  низкорослые  мужчины  взирают  на  жизнь.
Однако оказалось, что щекотка - не самое страшное,  чего  ему  следовало
опасаться в этот момент.
   Неожиданно в поле его зрения возник смуглый пацаненок,  телосложением
не намного отставший от него самого. Всем своим наглым видом он  выражал
заинтересованность разыгравшейся перед ним сценой.  При  этом  пацаненок
лениво и вальяжно покачивался на сверкающей от  воды  черной  камере,  в
которой Саня моментально опознал свою собственную.
   В руках малолетка держал  блеклый  полиэтиленовый  пакет,  в  котором
хранилось скудное барахлишко молодоженов.
   - Греби сюда, -  строго  велел  Саня,  стараясь  не  обнаружить  свою
растерянность. И совсем уж нелогично добавил:
   - Я вот сейчас тебе уши пообрываю!
   Пацаненок, продолжая дрейфовать на расстоянии, посмотрел на него, как
на полного идиота.
   Не сводя с воришки полных ненависти глаз, Саня услышал,  как  за  его
спиной с  фырканьем  вынырнула  Ксюха.  Ее  лицо  было  закрыто  мокрыми
волосами, и она не сразу разобралась в ситуации:
   - Никакой реакции... Я стараюсь, стараюсь...
   - А ты его за писюн дерни, - порекомендовал искушенный пацаненок.
   - Это еще кто?
   Ксюха отбросила волосы с глаз и непонимающе уставилась на  советчика.
Он глумливо засмеялся, отплыл метров на  пять  подальше  и  крикнул  без
всякого уважения к старшим:
   - Ныряешь, как утка. Утка-проститутка.
   Ксюха внезапно оттолкнулась от вязкого  дна  и  взбудоражила  гладкую
поверхность ставка резкими саженками,  намереваясь  настичь  обидчика  и
вплотную заняться его  ушами.  Пацаненок  с  равноценной  энергией  стал
удаляться от островка. Переводя дух, Ксюха зависла в  воде  и  вкрадчиво
предложила:
   - Верни вещи. Дам печенья, сигарет.
   - А все  туточки,  -  самодовольно  сообщил  тинейджер.  -  С  твоими
трусами, утка.
   Ксюха незаметно гребла в его сторону,  но  и  он  шевелил  ладошками,
отводя резиновое суденышко на  безопасное  расстояние.  Руки  и  ноги  у
девушки начали уставать. Хотя трудно было  сохранять  хорошую  мину  при
такой плохой игре, она попыталась беззаботно улыбнуться. Спросила:
   - Сотню хочешь?
   - А где  она  у  тебя?  -  хитро  прищурился  пацаненок.  -  В  одном
интересном месте?
   За спиной Ксюхи тут же  раздалось  отчаянное  бултыхание.  Это  Саня,
заслышавший про анатомические подробности  жены,  отважно  отцепился  от
ивняка и отчалил от берега. Вызволять пришлось его самого, а не сумку  с
вещами.
   С трудом возвратив мужа  на  исходную  позицию,  Ксюха  оглянулась  с
ненавистью во взоре. Воришка колыхался на поднятых ею  мелких  волнах  и
выглядел  обнаглевшим  до  крайности.  Успел  сообразить,  что  ситуация
находится под его контролем, гаденыш.
   Комок илистой грязи, брошенный Саней, обдал его брызгами. Когда Саня,
чертыхаясь, полез на берег  искать  что-нибудь  поувесистее,  продрогшая
Ксюха последовала его примеру. Она надеялась, что ее голая спина  и  то,
что  ниже,  выказывают  несовершеннолетнему   преступнику   убийственное
презрение, но гордого выхода на сцену не получилось.  После  Сани  берег
совершенно  раскис,  и  Ксюха  попросту  съехала  на   четвереньках   во
взбаламученную воду, зло крикнув мужу:
   - Руку подай'.. Защитник, блин!..
   Она впервые в жизни обратилась к Сане  подобным  тоном.  Растерянный,
виноватый, он помог ей выбраться на сушу, а она  тут  же  плюхнулась  на
траву и вся съежилась, обхватив поднятые колени руками.
   Пацаненок ржал так оглушительно, что из прибрежных зарослей вспорхнул
яркий зимородок и, панически трепеща крыльями, понесся к  берегу.  Ксюха
проводила пичугу завистливым взглядом, но  сама  даже  не  пошевелилась,
хотя под ягодицами у нее скопились все острые сучки, которые имелись  на
островке.
   - Пойдем в камыши, - попросил Саня убитым тоном. -  Этот.  уставился,
как кот на сметану.
   -  Вагончик,  камыши...  -  Ксюха  капризно  передернула  плечами.  -
Надоело.
   - Пойдем. Нечего перед ним вышивать.
   - А,  пусть  любуется.  Лохматая,  ободранная.  Теперь  еще  в  грязи
вывозилась, как свинья. Молодая жена называется, блин...
   Пацаненок  с  пытливостью  во  взоре  дрейфовал  неподалеку,  пытаясь
определить, все  ли  на  месте  у  взрослой  девахи,  не  расходится  ли
реальность с порнографическими канонами. Целомудренная  поза  купальщицы
его совершенно не устраивала, поэтому он решил возобновить переговоры:
   - Слышь, ты, утка. Покажи!
   - Убью, - пригрозил Саня, шныряя уже где-то в камышах.
   - Не о тебе речь,  -  пренебрежительно  парировал  пацаненок  звонким
голосом - Что ты мне интересного показать можешь? У меня такой же,  даже
больше.
   - Заткнись Из камышей вылетела внушительная коряга, но до натуралиста
не долетела, шумно плюхнувшись в прибрежную воду и обдав Ксюху брызгами.
Она даже не поморщилась. Ей уже было все равно.
   - Покажи! - настаивал юный натуралист.
   - На! - воспользовавшись ребром левой руки и локтевым сгибом  правой,
Ксюха продемонстрировала ему символическое изображение  одной  известной
штуковины, которой, кстати, сама была напрочь лишена.
   - Не, ты стриптиз покажи.
   - А наши вещи?
   - Вот они. - Пацаненок горделиво потряс в воздухе пакетом с добычей.
   - Ладно...
   - Ксюха! - предостерегающе завопил Саня, но она  уже  выпрямилась  во
весь рост и мрачно осведомилась:
   - Доволен?
   - Не-а! - Пацаненок  радостно  заржал.  -  Дойки  у  тебя  маленькие,
смотреть не на что. Хреновый твой стриптиз. Так что извиняйте...
   Ошеломленные  молодожены  проводили  взглядом  пакет,  взмывший   над
ставком. Утяжеленный винтовым ключом от вагончика  и  Саниным  ремнем  с
многочисленными заклепками, он сразу пошел на дно, оставив на  память  о
себе разбегающиеся по воде круги.
   Глубина там была метров восемь. Донырнуть  до  дна  Ксюха  смогла  бы
разве что с камнем на шее.
   Прежде чем уплыть на краденой камере, пацаненок обложил обоих звонким
матом, но молодожены уже никак  не  отреагировали.  Особенно  удрученным
казался Саня. Он с удовольствием  поплакался  бы  Ксюхе  в  жилетку,  но
таковой на ней не наблюдалось.
   Он был гол как сокол. Она - как  соколиха.  Теперь  Саня  понял,  что
означает выражение "обобрать до нитки".
   - Что теперь? - тихо спросила Ксюха, когда грабитель исчез из виду. -
Может, утопимся на пару? - Ноги у нее ослабли настолько, что ей пришлось
опуститься на землю.
   - Что-нибудь придумаем, - ответил Саня, неубедительно улыбнувшись.
   - Ты уже напридумывал, хватит.
   Возразить на это было нечего. Самым  удручающим  и  унизительным  для
Сани был тот факт, что никакие отчаянные усилия не могли приблизить  его
к противоположному берегу. Он панически боялся глубины, после того как в
детстве чуть не утонул на мелководье Азовского моря.
   Беда приключилась с ним в пионерском  лагере,  когда  веселая  ватага
приятелей сбежала на пляж во время "мертвого часа". Для маленького  Сани
этот час действительно мог стать мертвым. Ребята и девчонки, с  которыми
брел он по песчаному дну в поисках подходящей  глубины,  были  выше  его
примерно  на  голову.  Это  позволяло  им  задирать  носы  над  волнами,
поднятыми ветром, а Сане пришлось туго. Вода заливалась в рот и  ноздри,
сбивая дыхание. Потом вдруг свело судорогой ногу, и Саня начал тонуть.
   Прямо  среди  товарищей,  весело  перебрасывающихся  большим  красным
мячом. Умирать под их задорные шлепки было ужасно глупо и  обидно.  Саня
до последнего момента не верил, что это может случиться.
   Он надеялся выбраться на мель, а позвать на помощь стеснялся,  будучи
тайно  влюбленным  в  одну  долговязую  пионерку.  Когда   стыд   исчез,
закончились и силы. Как его спасали, как вытаскивали и откачивали,  Саня
не помнил. Но на всю жизнь запомнил  тяжесть  соленой  воды,  до  отказа
заполнившей протестующие легкие; запомнил, как  выглядит  солнце,  когда
смотришь на него, лежа на дне морском.  С  той  самой  поры  он  начинал
тонуть сразу, как только терял опору  под  ногами,  и  поделать  с  этим
ничего не мог.
   Сейчас Сане казалось, что он опять идет ко дну.
   О том, чтобы добраться до берега без  надувной  камеры,  нечего  было
даже и мечтать. Да и что ожидало  его  и  Ксюху  на  большой  земле?  Ни
копейки денег. Ни крошки хлеба. Ни лоскутка одежды на теле.  Даже  крыши
над головой теперь не было, так как ключ от вагончика утонул.
   - Ладно, не вешай нос, - сказала Ксюха,  присмотревшись  к  скорбному
выражению Саниного лица. - Досадно, но не смертельно. Я сплаваю на берег
и что-нибудь придумаю. Раздобуду какие-нибудь  тряпки...  Организую  для
тебя плав-средство... В общем, выкрутимся.
   - Никуда ты не поплывешь, - сурово заявил Саня. - Я тебя в таком виде
не отпущу.
   - Да? А в каком виде ты меня  отпустишь?  В  набедренной  повязке  из
камышей? В юбочке из размокшей газеты? Или  с  лопухом  вместо  фигового
листка?
   Саня предпочел бы обрядить Ксюху в водолазный костюм, а еще лучше - в
рыцарские доспехи. С шипами наружу. Лопухом  красоту  не  прикроешь,  от
чужих глаз и рук не убережешь. Слишком много имелось на теле жены всяких
хитрых изгибов, выпуклостей  и  впадин.  Рельефная  она  ему  досталась,
заметная издалека. И Саня упрямо повторил:
   - Никуда я тебя не отпущу.
   При этом он выдвинул вперед челюсть и подумал, а не  топнуть  ли  ему
ногой? Но при его росте это выглядело бы только  комично,  поэтому  Саня
предпочел опуститься на корточки. В затруднительных ситуациях  он  почти
всегда выбирал сидячую позу. Она маскировала его неказистое  сложение  и
помогала сохранять чувство собственного достоинства.
   Зато распрямилась Ксюха. Грязь уже  обсохла  на  ее  коже,  и  теперь
казалось,  что  на  ее  длинных  ногах  надеты  серые  гольфы.   Сердито
отвернувшись, Саня выслушал затылком обращенный к нему вопрос:
   - Будем сидеть тут и помирать от голода и жажды, да?
   - Я сам поплыву. Вот посижу немного и...
   - И пойдешь, блин, на дно, - скептически  хмыкнула  Ксюха.  -  Только
этого нам для полного счастья и не хватает. Сиди уж... Робинзон.
   - А ты кто? - запальчиво крикнул Саня. Его голос вздрогнул от обиды и
сознания своего бессилия.
   Ксюхе стало его жалко.
   - Я Пятница, - примирительно улыбнулась она. - Семь пятниц на неделе,
и все твои. Так что не бери дурного в голову. - Уже зайдя  по  колени  в
воду, она обернулась и окликнула мужа:
   - Эй! Не вздумай тут с русалками без меня баловаться!... Не  то  всем
хвосты пообрываю.
   В ответ Саня только сильнее насупился  и  проводил  уплывающую  Ксюху
мрачным взглядом. Вот уж не думал он, что нагота  возлюбленной  способна
приносить не только маленькие радости, но и большие огорчения.

***

   Переплыть ставок  для  Ксюхи  не  составило  особого  труда.  Скрытая
зеленоватым  покровом  теплой  мутной  воды,  она  чувствовала  себя   в
относительной безопасности. А вот с выходом на сушу  для  нее,  как  для
всякой  русалки,  начались  проблемы.  Взять  хотя  бы   напуганный   до
истеричной икоты лягушачий  народец,  встретивший  пловчиху  у  дощатого
помоста под тенистым пологом ивы. Одуревшие от страха, квакушки сигали в
воду, норовя угодить прямо в лицо, и Ксюха еще долго унимала  брезгливую
дрожь, вызванную лягушачьим переполохом.
   Но это была сущая ерунда в сравнении с тем ажиотажем, который  ожидал
Ксюху в случае встречи с представителями человеческого племени.  Детвора
побежит  следом,  дразнясь  и  оскорбительно  улюлюкая.  Женщины  начнут
кричать про  совсем  потерянный  стыд  и  всячески  срамить  обнаглевшую
девицу.
   Ну а с мужчинами - совсем беда. В лучшем  случае  будут  пялиться.  А
наиболее  непосредственные  и  раскрепощенные  станут,   скорее   всего,
домогаться взаимной любви.
   Ксюха оказалась в роли одинокого лазутчика на  вражеской  территории,
где все  одетое  человечество  представляло  собой  угрозу.  А  ей  ведь
предстояло не просто прогуляться нагишом, не попадаясь никому на  глаза.
Нужно было обзавестись каким-нибудь тряпьем на двоих и  раздобыть  любую
плоскодонку, чтобы вызволить Саню  с  необитаемого  острова...  Что  они
станут делать потом, лишенные приюта даже в  душном  вагончике,  кишащем
мышами-полевками, Ксюхе пока думать не хотелось.  Для  начала  следовало
обрядиться хотя бы на манер огородного пугала, потому что  даже  ходячие
пугала  не  вызывают  такого  нездорового   любопытства,   как   молодая
симпатичная русалка - без хвоста, но зато с весьма выдающимися ногами.
   Эти ноги взбаламутили воду и втянулись вслед за  остальным  телом  на
хилое сооружение из гнилых  досок.  Ксюха  некоторое  время  посидела  в
напряженной позе лягушки, готовой в любой момент нырнуть  в  ставок.  Ей
никогда не доводилось слышать про изнасилования на плаву,  поэтому  вода
представлялась ей надежнее суши.
   Когда капли на ресницах высохли,  она  отважилась  двинуться  дальше.
Камыши,  рассекаемые  ее   телом,   возбужденно   шипели,   прежде   чем
разочарованно угомониться за спиной. Их высохшие  останки  хрустели  под
ногами, норовя вонзиться в босые пятки.
   Ксюха ощущала себя дикаркой,  крадущейся  через  джунгли,  но  ничего
романтического в этом не находила.
   Просека вывела ее к густым зарослям. Рядом вилась  хорошо  утоптанная
тропинка, но Ксюхе нельзя было пользоваться проторенными путями, и  она,
обреченно ойкая,  поперла  напролом,  уворачиваясь  от  острых  шипов  и
сучьев, смахивая с лица паутину, а с тела - вредную насекомую мелюзгу.
   На краю зарослей обнаружились  первые  приметы  цивилизации  -  кучки
дерьма  различной  степени  свежести   и   скомканные   обрывки   газет.
Примеряясь, чтобы никуда не вляпаться, Ксюха притормозила. И  вовремя  -
из-за кустов приближалось тарахтение разболтанных велосипедов, слышались
пьяные мужские голоса.
   Дожидаясь в кустах, пока  компания  проедет  мимо,  Ксюха  от  нечего
делать  внимательно  изучила  предвыборную  афишку,  оказавшуюся   перед
глазами. На снимке красовалось дородное мужское лицо.  Подпись  под  ним
гласила, что РУДНЕВ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ - РАБОЧАЯ СОВЕСТЬ КУРГАНСКА.
   Совестливую  физиономию  перечеркивала  ржаво-коричневая  полоса.  До
задницы был депутат народу.
   Пока Ксюха приобщалась к политике, дребезжание железных коней стихло.
Можно было двигаться дальше. Вернее, нужно.