онечно, не оказалось, лишь стеклянная  гладь  воды
бесстрастно отражала перевернутый вверх дном мир.
   - Э! - нерешительно воскликнул Ванька. - Кто здесь шуткует?
   - Иди и смотри! - строго велел голос.
   - Куда идти-то?
   - Сиди, тебе сказано. Просто сиди и смотри.
   - А, тогда ладно.
   Преодолевая обморочную слабость, Ванька устремил взор  на  дамбу,  по
которой проходила грунтовая дорога от шоссе к дачному поселку. Там  было
пока пусто, но чудилось, что к ней приближаются невидимые всадники.
   Нет, как вскоре выяснилось, это был не глухой топот конских копыт. На
дамбу, хрустя гравием и фырча моторами, неспешно въезжали один за другим
три автомобиля, направлявшиеся в сторону поселка.
   Первой шла, норовисто покачивая массивным крупом, красная иномарка  с
олимпийскими колечками на сверкающем  радиаторе.  Сквозь  открытое  окно
можно было рассмотреть рыжеватого  спортивного  парня,  держащего  перед
собой зачехленный карабин с таким удалым видом, словно  это  был  меч  в
ножнах. Его крупная фигура заслоняла водителя,  но  Ванька  догадывался,
что второй седок ни в  чем  не  уступает  первому:  такой  же  здоровый,
самодовольный и наглый.
   Когда из-под машины с резким хлопком вылетел камушек, Ванька невольно
втянул голову в плечи, решив, что началась  пальба.  Пока,  слава  богу,
обошлось, но оружие ведь с собой возят, чтобы стрелять.
   Едва не касаясь бампером кормы алой иномарки, следом  полз  тупорылый
вороной джип. Правивший им человек тоже ехал с опущенными  стеклами.  Он
прижимал плечом к уху трубку с антенкой и раздраженно орал в нее на  всю
округу:
   - Громче!... Что?... Какая, на  хрен,  пшеница?  Я  тебе  про  ячмень
толкую - тысяча тонн на колесах!...
   Ванька сразу опознал в  крикуне  нового  обитателя  дачного  поселка,
купившего здесь недавно  сразу  два  участка  и  затеявшего  грандиозное
строительство.
   С завтрашнего дня и Ванька будет там работать, чтобы Вареньке хотя бы
на новое платьишко  деньжат  наскрести.  И  теперь  он  приглядывался  к
будущему хозяину с опаской. Сразу видно, что мужик этот  из  числа  тех,
кого принято называть.., круглыми? Нет.
   Может, крупными? Опять промашка...  Ванька  поднапрягся  и  вспомнил:
крутыми их зовут, вот. Понятное дело, что этот, в джипе,  тысячами  тонн
зерна ворочает. Морда - о-го-го какая здоровенная.  Такому  бугаю  зерна
много требуется, будь то пшеница или ячмень.
   Проводив  взглядом  черный  джип,  Ванька  переключил   внимание   на
последнюю машину, следовавшую поодаль. Она, как выяснилось при ближайшем
рассмотрении, была не то чтобы белой, а бледной, как.., лицо покойника в
гробу. Сравнение, невольно всплывшее в Ванькином  мозгу,  заставило  его
невольно поежиться. Чтобы прогнать глупые мысли, он попытался разглядеть
седока   светлого   автомобиля,   но    взгляд    его    наткнулся    на
непроницаемо-темные стекла. Складывалось впечатление, что внутри  вообще
никого нет, а "жигуль" катит сам по себе, куда фары глядят.
   Когда кавалькада разномастных автомобилей миновала дамбу  и  скрылась
из виду, Ванька с изумлением обнаружил, что его колотит противная мелкая
дрожь, похожая на озноб. На солнце  наползла  невесть  откуда  взявшаяся
туча, а усиливающиеся порывы ветра уже вовсю теребили камыши  и  пускали
серебристую рябь по воде, заставляя  перышко  поплавка  раскачиваться  в
обманчивой пляске. Вместо того чтобы бестолково дергать  удочку,  Ванька
истово приложился к бутылке и засобирался восвояси. Он  сдерживал  себя,
но все  равно  излишне  суетился  и  спешил.  Точно  убегал  от  близкой
опасности.
   Когда через полчаса он, переправившись на "большую землю", неуверенно
брел в сторону шоссе,  за  которым  лежала  его  деревенька,  неожиданно
грянула гроза. Только что ветер выворачивал тополиную листву  наизнанку,
гоня по дороге сломанные ветки и пыль, а через мгновение на иссохшую  до
трещин землю обрушился белый ливень - непроглядный, как туман.  Гремело,
сверкало,  шумело.  Гроза  пришлась   очень   кстати,   загасив   огонь,
расползавшийся  по  жухлой  траве  островка  вокруг  брошенного  Ванькой
окурка.  Всего-то  и  успели  жадные  языки  пламени  оставить   мертвую
проплешину на берегу да облизать до черноты листья деревца, под  которым
было так славно дремать в тенечке между утренними и вечерними зорьками.
   А Ванька... Непонятно почему, убравшись со ставка и опустошив бутылку
еще засветло, попал он домой лишь поздней ночью, когда  в  небе  повисла
полная луна, окрашенная в жутковатый кровавый цвет.
   - Опять? Ну сколько можно, папа? -  с  укором  воскликнула  Варенька,
спеша к нему через двор, - вся такая светленькая, чистая, легкая.
   - Я самую малость принял, дочура, - повинился Ванька, спеша  укрыться
в летней кухне. Он шагал по двору, оскальзываясь и  спотыкаясь  -  земля
вокруг  была  усыпана  недозрелыми  яблоками,   сорванными   пронесшимся
шквалом. Отовсюду тянуло острым ароматом влажной полыни.
   - Здоровье-то у тебя не железное! - не отставала Варенька.  -  Совсем
себя не бережешь! Пропадешь ведь!
   "А я уже пропал", - тоскливо подумал Ванька.
   - Ты иди в дом, дочура, -  попросил  он.  -  Завтра  мне  на  работу,
проспаться нужно.
   - Ужинать будешь?
   - Да нет, я так...
   Варя остановилась и кивнула, как бы соглашаясь.
   На самом деле  она  подозревала,  что  у  отца  на  кухне  припрятана
заначка, до которой ему не терпится добраться. Выждав  минут  пять,  она
решительно двинулась следом.
   Хлипкий дверной крюк поддался ее яростному  напору  с  первого  раза.
Ворвавшись в освещенную комнатушку, девушка с удивлением  наткнулась  на
довольно осмысленный взгляд отца. Он лежал на топчане, а руки  его  были
чинно сложены на груди, поверх распахнутого томика Нового Завета.  После
исчезновения младшего  братишки  Варя  пристрастилась  к  чтению  святой
книги, надеясь отыскать в ней ответ на свой немой укор всевышнему.  Отец
же даже газетными  анекдотами  не  шибко  увлекался,  не  говоря  уже  о
Евангелии. Было совершенно непонятно, зачем понадобился ему черный томик
с тисненым крестом на обложке.
   - Ты что, папа? - обеспокоилась девушка. - Случилось чего?
   Вместо ответа он  возвел  глаза  к  бугристому  глиняному  потолку  и
продекламировал с отсутствующим видом  человека,  вызубрившего  наизусть
совершенно непонятное ему стихотворение:
   - Из дыма вышел человек... И ад следовал  за  ним...  И  сказано  ему
было...
   - Ка.., какой еще человек? - Варе показалось, что она задыхается.
   Ванька ее шелестящий шепот не услышал. Продолжал монотонно талдычить:
   - ..И сказано ему было, чтобы не делал вреда траве земной, и  никакой
зелени, и никакому дереву...
   Власть же ему была - вредить саранче пять дней...
   - Допился? - с отчаянием выкрикнула Варя. - До чертиков допился,  да?
- В этот момент она очень походила на свою покойную мать.
   Ванька ничего дочери не ответил. Закрыл глаза и мгновенно уснул,  как
будто умер. Лицо его казалось незнакомым, осунувшимся и чужим.
   Осторожно забрав из отцовых рук Евангелие, Варя пошла в дом,  уселась
возле настольной лампы и зашуршала страницами. Очень похожие  слова  про
ад и саранчу нашлись почти  в  самом  конце.  Только  в  Откровении  все
оказалось наоборот: гигантские кузнечики  были  насланы  вредить  людям.
Вслед за ними должен был появиться огнедышащий  дракон,  а  уж  потом  -
зверь, подобный барсу, с медвежьими лапами и львиной пастью. Или сначала
все же этот кошмарный зверюга?
   От волнения она не могла как следует вникнуть в  набранный  бисерными
буковками текст и, отложив книгу, неожиданно  для  себя  перекрестилась.
Кажется, во второй или в третий раз за свою жизнь.
   - Свят-свят-свят...

Глава 3

ЧИСЛО ЗВЕРЯ - ОДИН

   Понедельник, как всякая житейская неприятность, подкрался незаметно.
   По будням в дачном поселке даже летом бывало не  слишком  многолюдно.
Многие попросту сачковали, отдыхая где-нибудь в  лесу  или  на  море.  А
ответственные  владельцы  участков,  наломавшие   спины   за   выходные,
разъезжались по своим комфортным  городским  квартирам  с  телевизорами,
телефонами и горячей водой.
   Те, кто остался куковать в поселке всю  будущую  неделю,  просыпались
новым  утром  в  благостном,  умиротворенном  настроении,   потому   что
вчерашний  неожиданный  ливень  сэкономил  им  уйму  времени  и  усилий,
уходивших обычно на полив грядок.
   А вот черный зверь, привезенный из города в хозяйском джипе,  никаких
поводов для радости не видел, не слышал и не чуял.
   Его  звали  Рокки.  Это  был  трехгодовалый  ротвейлер,  мускулистый,
массивный, мордастый. Среди прочих соплеменников его  выделяли  завидные
габариты, не просто лоснящаяся, а прямо-таки сверкающая шерсть и  ужасно
скверный  характер,  являющийся  точной  копией  хозяйского,  только  на
звериный лад.
   У обоих имелись общие любимые развлечения.
   Так что они жили, дружили, не тужили и было им вдвоем хорошо.  Однако
прошлым вечером хозяин впервые крепко обидел  Рокки,  поизмывавшись  над
ним. Вздумалось хозяину продемонстрировать свою власть над могучим  псом
двум деншикам-телохранителям. Сперва он до одурения заставлял  Рокки  то
сидеть, то лежать, то подавать голос, и все его команды  были  пропитаны
едкой желчью, алкоголем и табаком. Было очень трудно,  почти  невозможно
переносить этот запах проспиртованного человеческого  безумия.  Хотелось
взвыть, хотелось броситься на издевательски гогочущих хозяйских холуев и
вырвать им кадыки, но приходилось униженно ползать на брюхе.
   Рокки терпел. Долго терпел.
   - Видали? - торжествовал хозяин. - Он даже лук жрет, если я приказал.
А сейчас я его еще служить заставлю... Ап!
   - Клево, шеф, - согласился  один  из  холуев,  тщательно  пережевывая
слова вместе с ветчиной и  сыром.  -  У  моего  кореша  точно  такой  же
кобелюга.
   Сам черный, как негритос, но умный, спасу нет. Тапочки подносит.  Без
балды.
   - Мой тоже поднесет, - заявил хозяин.
   - Не-а. - Второй холуй оценивающе посмотрел на  Рокки  и  недоверчиво
покачал головой. - Если не натаскан, то фиг его заставишь. Упрямый он  у
вас, шеф, не в обиду вам будет сказано. И вроде как заторможенный, нет?
   - Ты сам заторможенный, как экономическая реформа... Рокки!
   Тут все и началось. С непонятного псу слова "тпчк" -  хлесткого,  как
удар поводка. Укоризненный собачий взгляд не действовал. Хозяин повторял
свое заклинание все настойчивее, а потом принялся тыкать Рокки мордой  в
два съемных следа своих потных ног: тпчк-тпчк-тпчк!
   Ловить их надо было, что ли? Или охранять? Или поужинать  ими?  Рокки
маялся. Хозяин, подзадориваемый обидными похохатываниями  своих  холуев,
распалялся все сильнее, требуя с настойчивостью заевшей пластинки:
   - Тапочек подай, тварь безмозглая! Тапочек!
   Обеими руками он вцепился в уши ротвейлера, выкручивая  их  с  пьяной
жестокостью.
   - Bay! - Рокки пошире расставил лапы  и  напружинился,  сопротивляясь
нажиму.
   Убедившись, что теперь пригнуть  собачью  башку  к  полу  невозможно,
хозяин изо всех сил пнул его под  ребра  и  злобно  выругался,  прогоняя
прочь. Рокки с недоверчивой внимательностью заглянул в его мутные глаза:
неужели?
   - Вон! - подтвердил окрик. - Пшел вон, болван!
   Вмиг скиснув, Рокки понуро поплелся во двор,  забился  под  хозяйский
джип и стал ждать, когда его позовут обратно, чтобы извиниться.  Но  про
него забыли. Возились наверху, гомонили,  орали  в  три  зычные  глотки:
"Тага-а-а-анка!", пугая притихший в ночи поселок. Потом  все  уснули,  а
Рокки остался в гордом одиночестве, голодный и злой.
   Из открытых  настежь  окон  дома  в  душную  влажную  тьму  струились
отвратительные запахи, один другого хуже. Рокки негодующе крутил  носом,
когда до его ноздрей доносились все новые и новые оттенки  вони:  кислый
пот.., подгнившие зубы.., давно не мытые задницы.  Еще  никогда  пес  не
ощущал несовершенство людей так болезненно, так остро. И никогда  прежде
он не  относился  к  хозяину  просто  как  к  одному  из  представителей
человеческого племени.
   - Ах-х-х...
   Рокки собрал кожу на лбу в  скорбную  гармошку  и  поудобнее  умостил
морду на вытянутых вперед лапах.
   Стоило ему сомкнуть глаза, как он тут же просыпался, вздрагивая  так,
словно ему снова и снова кричали на ухо требовательное: "Тпчк!" Пришлось
отказаться от надежды забыться в дреме. Тяжело вздыхая, Рокки  уставился
в темноту, переваривая обиду и вынашивая планы мести. Не хозяину  -  это
было бы чересчур.
   Окружающий мир - вот против кого была направлена глухая злоба черного
зверя, слившегося с непроглядным мраком.
   Эта злоба, от которой  сводило  челюсти,  к  рассвету  разрослась  до
размеров тучи, окутавшей собачий мозг. И  предрассветная  мгла  казалась
естественным продолжением этой тучи.
   Когда на небе всплыло солнце, Рокки все так же  неподвижно  лежал  на
брюхе, с виду не более опасный, чем куча угля. Но он внимательно,  очень
внимательно следил за узкой улочкой, тянувшейся мимо хозяйских владений.
Он  знал,  что  по  утрам  там  часто  снуют  люди,  несущие  в   ведрах
восхитительно свежую воду. Рокки судорожно сглотнул набежавшую слюну.
   Ему никто не догадался принести хотя бы миску" воды, не говоря уже  о
еде.
   Ага! Вдали раздались неспешные уверенные шаги, заставив  собачьи  уши
настороженно встрепенуться.
   Рокки безошибочно угадал, что по улочке идет мужчина, и, завидев его,
приподнял голову. Ворота, пропустившие вчера во двор обе машины,  так  и
остались  распахнутыми  настежь,  что  позволяло  добраться  до  раннего
прохожего в несколько прыжков. И все же  эти  прыжки  не  были  сделаны.
Прислушавшись к голосу благоразумия, Рокки остался на месте.
   Мужчина в  джинсах,  шагавший  по  направлению  к  водопою,  беспечно
помахивая на ходу ведром, принадлежал к той редкой человеческой  породе,
против которой Рокки всегда ощущал себя жалким щенком.
   Подобные мужчины возникали в пределах его досягаемости раз или два  в
жизни. Они не излучали ни одной из знакомых собакам эмоций, ни агрессии,
ни  робости,  ни  доброты,  ни  жестокости.  Они  просто   существовали.
Непостижимые, как пустота, и такие же  недосягаемые.  Рокки  понятия  не
имел, что скрывается за этой пустотой, но не стремился узнать.  Он  даже
скосил глаза в сторону, чтобы человек, проходя мимо, не почувствовал  на
себе его взгляд и не обратил на него внимания.
   Оправдывая свою внезапную робость, Рокки вспомнил, что пускать зубы в
ход против людей без хозяйской команды строго-настрого  воспрещено.  Да!
Пусть хозяина не всегда получается любить. Но слушаться его  необходимо.
Даже если он распространяет вокруг себя  волны  безумия,  дышит  ядом  и
бьет. Тпчк!
   Негодующе  чихнув,  Рокки  отворил  чемоданообразную  пасть  и  часто
задышал, роняя с языка  горечь  обиды.  Это  помогло  лишь  отчасти.  Он
предпочел  бы  сорвать  гнев  на  шкуре  какой-нибудь  шелудивой  шавки,
опрометчиво забредшей в его владения. Кошек Рокки  не  трогал,  опасаясь
лишиться глаз. А вот всякая собачья мелюзга, готовая при его приближении
брякнуться на землю, подставляя брюхо в знак капитуляции, его вполне  бы
устроила.  Подставленное  брюхо  -  это  хорошо.  Оно  такое  мягкое   и
податливое!
   Постанывая от нетерпения, Рокки подобрал лапы так, чтобы  можно  было
мгновенно выскочить из засады. Чужие собаки не являлись табу. Если Рокки
выпускал из них дух, хозяин  кричал  на  него  при  посторонних  и  даже
притворно стегал поводком, но они оба знали цену этому наказанию. Просто
еще одна традиционная  забава.  Разорвав  чужую  шавку,  следовало  лишь
притвориться  виноватым,  подыгрывая  хозяину,  изображавшему  праведный
гнев.
   И черный зверь по кличке Рокки с  нетерпением  дожидался,  когда  ему
доведется поиграть в любимую игру снова.

***

   "Оп-ля,  -  вкрадчиво  произнес  узкоглазый   бритоголовый   человек,
оседлавший маленькую лохматую лошадку. - Оп-ляааа!"  В  руке  он  сжимал
длинное кривое копье, на острие которого была насажена  чья-то  знакомая
голова. Чья именно? Сообразить это мешал леденящий ужас. А бритоголовый,
наслаждаясь оцепенением зрительницы, завертелся вместе со своей лошадкой
волчком, тоненько повизгивая все громче, громче, громче...
   Семилетняя  Эллочка  проснулась,  с  облегчением  узнавая   привычный
будничный мир, приветствовавший ее призывным скулежом Тошки. Просясь  на
улицу по неотложным утренним делам,  пуделек,  похожий  на  миниатюрного
белого ягненка, беспрестанно скреб коготками по полу и громко  жаловался
на нестерпимую тяжесть в маленьком мочевом пузыре.
   Девочка посмотрела в окно, чтобы страшный сон  поскорее  испарился  в
лучах  утреннего  солнца.   Там   все   было   настоящим,   реальным   и
успокаивающим: резко прорисованные кроны деревьев, яркое небо,  выпуклые
облака. Теперь можно было заняться  Тошкой,  который  всем  своим  видом
изображал нетерпение. Вздохнув, девочка строго спросила:
   - А подождать никак нельзя?
   Тошка быстро-быстро завилял куцым хвостиком,  напрочь  отметая  такое
предположение. Пришлось натягивать маечку, шорты, совать ноги в шлепки и
тащиться вниз. Когда девочка поставила ногу на  первую  ступеньку  узкой
лестницы, мать оторвала растрепанную голову от подушки и ехидно  бросила
ей вслед:
   - Ну как, еще не жалеешь, что завела щенка? Шесть утра, между прочим.
Могла бы преспокойно спать...
   - Я-то не жалею, - откликнулась Эллочка.  -  А  ты  не  жалеешь,  что
завела меня? - Она ехидно передразнила мать:
   - Шесть утра, между прочим.
   Людмила рассмеялась, падая обратно на подушку:
   - Но тебя не нужно выгуливать. Я могу валяться в постели  хоть  целый
день.
   - Некоторые, - саркастически сказала девочка, спускаясь по  лестнице,
- некоторые только и думают, как бы  поваляться  подольше,  вместо  того
чтобы встать и заняться каким-нибудь полезным делом.
   - Ах ты, малявка! - с веселым возмущением крикнула мать, но дверь уже
успела закрыться за дочерью.
   Очутившись на свободе.  Тошка  пулей  метнулся  во  двор,  а  Эллочка
немного постояла на крылечке. Садогород  с  узенькими  тропками  казался
неприветливо-мокрым, несмотря на поднимавшееся солнце. Очень не хотелось
тащиться в дальний конец участка через всю эту сырость,  но  совсем  уже
взрослой девочке было  негоже  моститься  под  ближайшим  кустиком,  как
какому-то неразумному шестимесячному  пудельку.  Вздрагивая  при  каждом
соприкосновении голых  ног  с  мокрыми  растениями,  она  направилась  к
кабинке уборной.
   Проводив маленькую хозяйку  взглядом,  Тошка  раскорячился  на  зябко
дрожащих лапках под своей любимой яблоней, стараясь не  касаться  задком
холодной земли. Поднатужился - кучка. Еще  разок  -  другая.  А  вот  на
третьей дело застопорилось. Тревожный спазм желудка втянул заготовленную
колбаску обратно. Приподняв уши, Тошка  повернулся  в  том  направлении,
откуда до него донесся низкий рокочущий рык большого зверя.
   Подстегиваемый  паническим  трепыханием  сердечка,  Тошка   едва   не
пустился наутек, но тут же почти  успокоился.  Здоровенный  черный  черт
оказался не таким страшным, каким  успело  намалевать  его  воображение.
Кого пугает далекая опасность? А рычащий пес находился в соседнем дворе,
за ржавой металлической сеткой. Он был слишком  легок,  чтобы  прошибить
изгородь своим мощным корпусом,  но  слишком  тяжел,  чтобы  перемахнуть
через нее прыжком.
   Тьфу! Пренебрежительно фыркнув, пуделек  демонстративно  соорудил  на
земле третью кучку, отряхнулся, собрался  с  духом  и  звонко  затявкал,
рекомендуя черному чужаку не разевать пасть на чужую территорию.
   От возмущения громадный пес захлебнулся слюной. Не отрывая  от  щенка
подернутых кровавым туманом глаз, он молча бросился на сетку.  Тошка  на
всякий случай отпрянул, но, как он и  предвидел,  черного  пса  попросту
отбросило назад, да еще в придачу оцарапало колючей железной бахромой.
   - Съел? Съел? Съел? - торжествовал Тошка.