се остальное он решил не обращать внимания: на цветные занавески,  мятые
и не подрубленные, вытертые коричневые  дорожки,  громоздкую  темную  мебель
вроде той, что держат в портовых гостиницах. Желтая  и  дребезжащая  газовая
колонка за дополнительный шиллинг снабжала его горячей водой.
   Пора было устраиваться на работу. Денег у  него  не  было,  буквально  ни
гроша. Так что слухи об ограблении кассы, возможно, не лишены были  какой-то
подоплеки. Предложения по трудоустройству, сделанные  ему  Цирком,  он  счел
отвратительными и совершенно неподходящими. Сперва он решил попытать счастья
в коммерции. Фирма, занимающаяся промышленными поставками  клейких  веществ,
пошла навстречу его желанию занять место заместителя директора по кадрам. Не
обратив внимания на малосимпатичную характеристику  Цирка  и  на  отсутствие
специальной подготовки, они  предложили  ему  шесть  сотен  в  месяц.  Лимас
проработал  там  неделю  и  за  это  время   совершенно   провонял   запахом
разлагающегося  рыбьего  жира,  который  пропитал  его  одежду  и  волосы  и
преследовал его, точно смрад самой смерти. От этой вони не  спасало  никакое
мытье, и в конце концов ему пришлось остричься почти наголо  и  выкинуть  на
помойку  два  своих  костюма.  Следующую  неделю  Лимас   посвятил   продаже
энциклопедий пригородным домохозяйкам, но он был не из тех, кто  мог  бы  им
понравиться и кого они могли бы понять: им не было никакого дела до  Лимаса,
не говоря уж о его энциклопедиях. Каждый вечер он возвращался домой  усталый
с пачкой энциклопедий под мышкой. В конце недели он позвонил в книжную лавку
и сообщил, что ему не удалось  продать  ни  одного  экземпляра.  Не  выразив
особого удивления, ему сообщили, что, если он  собирается  уволиться,  книги
надлежит вернуть, и повесили рубку. Лимас в бешенстве выскочил из телефонной
будки, оставив там всю пачку, пошел в кабак и напился в стельку на  сумму  в
двадцать пять шиллингов, которой у него  не  оказалось.  Его  вышвырнули  на
улицу,  когда  он  наорал  на  женщину,  попытавшуюся  было  подцепить  его,
посоветовали больше туда не показываться, но уже через неделю позабыли  свой
совет. К Лимасу начали привыкать в этом кабаке.
   Постепенно к нему начали привыкать и в други; местах, к этому зачуханному
постояльцу меблирован ных комнат. Он не произносил ни единого лишнего слова,
не завел себе ни друга, ни подруги, ни кошки, ни собаки. Полагали, что он от
кого-то скрывается - сбежал от жены или что-то в этом духе.  Он  никогда  не
знал, что сколько стоит, и не запоминал, если ему это сообщали. Ища  мелочь,
он неизменно выворачивал все карманы; он не  носил  сумки,  каждый  раз  при
необходимости покупая полиэтиленовые мешки.  Его  не  любили,  но,  пожалуй,
немного жалели. Его считали, кроме того, и неряхой, потому что он не  брился
по выходным  и  никогда  не  крахмалил  сорочек.  Некая  миссис  Маккайрд  с
Садбери-авеню взялась было прибираться у него раз в неделю, но,  не  услышав
от него ни  единого  приветливого  слова,  ушла.  Однако  она  стала  важным
поставщиком информации для соседей, а главное, для торговцев, нуждающихся  в
сведениях о кредитоспособности  клиента  на  случай,  если  тому  вздумается
покупать  в  кредит.  Согласно   мнению   миссис   Маккайрд,   кредита   ему
предоставлять не следовало. Лимасу ничего не приходило по  почте,  объясняла
она, и торговцы соглашались, что это недобрый знак. У него не  было  в  доме
картин и всего несколько книг, причем одна из них,  как  ей  казалось,  была
похабной, однако сказать точнее она не могла, потому что книга была написана
по-иностранному. Она говорила, что у него было кое-что припасено  на  черный
день и сейчас этот черный  день  настал.  И  что  по  четвергам  ему  что-то
платили. Улица была предупреждена, и второго предупреждения не  требовалось.
От миссис Маккайрд лавочники узнали, что он пьет как  лошадь,  то  же  самое
утверждал и бармен. Бармены и  приходящая  прислуга  обычно  не  обслуживают
своих клиентов в кредит, но полученная от них информация очень ценится всеми
теми, кто обслуживает.

   4. Лиз
   Наконец он решил пойти работать в  библиотеку.  Бюро  по  трудоустройству
рекомендовало  ему  отправиться  туда  каждый  раз,  когда  он  приходил  по
четвергам, но он всякий раз отвергал это предложение.
   - Собственно.говоря, эта работа не совсем для рас - сказал мистер Питт, -
но жалование приличное, а справиться с ней грамотному человеку  не  составит
труда.
   - А что это за библиотека? - спросил Лимас.
   -  Бейсуотерская  библиотека  психологических  исследований.   Это   фонд
пожертвований. Там тысячи книг любого сорта, и  им  передают  все  больше  и
больше. дОни просили прислать им помощника.
   Лимас взял пособие и листок бумаги.
   - Довольно нелепая там подобралась компания, - добавил мистер Питт. -  Но
вы ведь все равно нигде подолгу не задерживаетесь, правда? Думаю, вам  стоит
попробовать теперь там.
   С этим мистером Питтом все было не так  просто.  Лимас  был  уверен,  что
видел его раньше. В Цирке во время войны.
   Библиотечное помещение напоминало церковный неф и было таким же холодным.
Черные  масляные  радиаторы  в  обоих  концах  зала  заполняли  его  запахом
керосина. В центре располагалась будка вроде выгородки для свидетелей, и там
сидела мисс Крейл, библиотекарша.
   Лимасу и в голову не  приходило,  что  он  может  оказаться  под  началом
женщины. В бюро по трудоустройству его об этом не предупредили.
   - Прислан вам на подмогу, - сказал он. - Меня зовут Лимас.
   Оторвавшись от каталожных карточек, мисс Крейл вскинула  на  него  глаза,
словно он произнес что-то неприличное.
   - На подмогу? Что вы имеете в виду?
   - Помощником библиотекаря. Бюро по трудоустройству. Мистер Питт.
   Он подтолкнул к ней  по  столу  свой  анкетный  лист,  заполненный  косым
почерком. Она взяла анкету и изучила ее.
   - Вас зовут  мистер  Лимас.  -  Это  прозвучало  не  как  вопрос,  а  как
вступление к форменному дознанию. - И вы из бюро по трудоустройству.
   - Нет. Меня послало сюда бюро на  работу.  Они  сказали,  что  вам  нужен
помощник.
   - Понятно, - с ледяной улыбкой сказала мисс Крейл.
   В это мгновение зазвонил телефон, она схватила трубку и принялась яростно
переругиваться с кем-то. Лимас заподозрил, что эта ругань носит перманентный
характер, потому что  спорщики  обошлись  без  прелюдий.  Голос  мисс  Крейл
поднялся на октаву выше, и она начала обсуждать вопрос о билетах на какой-то
концерт. Он постоял, слушая, минуту-другую, а  затем  направился  к  книжным
стеллажам. В одной из ниш  он  заметил  девушку,  стоявшую  на  стремянке  и
сортировавшую какие-то огромные тома.
   - Я новенький, - сказал он, - меня зовут Лимас.
   Она слезла со стремянки и пожала ему руку, пожалуй, чуть чопорно.
   - Меня зовут Лиз Голд. Здравствуйте. Вы уже виделись с мисс Крейл?
   - Да. Но ее перехватили по телефону.
   - Наверное, ее мать. И, конечно, они  скандалят.  А  что  вы  собираетесь
делать?
   - Не знаю. Работать.
   - Мы сейчас занимаемся каталогами. Мисс Крейл вводит новую индексацию.
   Она была долговяза и довольно нескладна,  с  длинной  талией  и  длинными
ногами. На ней были балетного типа туфли без каблука, несколько скрадывавшие
ее рост. Ее лицо, подобно телу, было крупным, с крупными  чертами,  которые,
казалось, колебались между бесцветностью и красотой.  Лимас  решил,  что  ей
года двадцать два - двадцать три и что она еврейка.
   - Мы просто занимаемся проверкой того, все ли книги на месте. Видите, они
под рубриками. Проверив, вы помечаете ее карандашом в каталоге и продолжаете
индексацию.
   - А что потом?
   - Только мисс  Крейл  имеет  право  обводить  рубрики  чернилами.  Таково
правило.
   - Чье правило?
   - Мисс Крейл. Может быть, вы начнете с книг по археологии?
   Лимас кивнул, и она направилась в  соседнюю  нишу,  где  на  полу  стояла
обувная коробка с каталожными карточками.
   - Вы когда-нибудь уже занимались этим? - спросила Лиз.
   - Нет. - Он нагнулся, взял пригоршню карточек  и  потасовал  их.  -  Меня
прислал мистер Питт. Из бюро. - Он швырнул карточки в коробку. - А заполнять
чернилами карточки тоже имеет право только мисс Крейл?
   - Да. Только она.
   Лиз Голд оставила его,  и,  чуть  помедлив,  он  взял  книгу  и  прочитал
название. Это были "Археологические находки в Малой Азии",  том  IV.  Других
томов вроде бы не было.
   Был уже час дня, и Лимас изрядно проголодался.  Он  заглянул  в  соседнюю
нишу, где работала Лиз, и спросил:
   - А как насчет ленча?
   -  А-а,  у  меня  есть  с  собой  бутерброды.  -  Она   казалась   слегка
обескураженной. - Угощайтесь, если хотите. А кафе тут поблизости нет.
   Лимас покачал головой.
   - Благодарю, но я пойду. Надо купить кое-что.
   Она смотрела, как он выбирается на улицу через дверь-вертушку.
   Вернулся Лимас в половине третьего. От него слегка попахивало  виски.  Он
принес два пакета с овощами и другими продуктами, швырнул их на пол в углу и
устало вернулся к книгам по археологии. Он занимался ими минут десять,  пока
не заметил, что за ним внимательно наблюдает мисс Крейл.
   - Мистер Лимас.
   Он как раз забирался на стремянку, а потому полуобернулся и сказал:
   - Да?
   - Вы не знаете, откуда здесь взялись эти пакеты?
   - Это мои пакеты.
   - Понятно. Значит, это ваши пакеты.
   Лимас молчал.
   - Весьма сожалею, но у нас не разрешается проносить в библиотеку пакеты с
продуктами.
   - А где же мне было их оставить? Больше, сами понимаете, негде.
   - Только не в библиотеке.
   Лимас никак не отозвался на ее слова и отвернулся к книгам.
   - Если бы ваш перерыв не затянулся дольше принятого, у вас не нашлось  бы
времени на покупки. Ни у кого из нас - ни у меня, ни у мисс Голд  -  времени
на это нет.
   - А почему бы и вам не прихватить еще полчаса? - возразил Лимас. -  Тогда
и у вас было бы время. А если так  уж  нужно,  можно  и  вечером  поработать
лишние полчаса. Если приспичит.
   На несколько мгновений она просто онемела, молча глядя на него и не зная,
что сказать. Наконец она выдавила: "Мне придется  обсудить  это  с  мистером
Айронсайдом", - и удалилась.
   Ровно в половине шестого  мисс  Крейл  надела  пальто  и,  демонстративно
бросив: "До свидания, мисс Голд", покинула библиотеку. Лимас был уверен, что
мысль о пакетах не давала ей покоя все это время. Он вошел в соседнюю  нишу.
Лиз Голд сидела на последней ступеньке стремянки,  читая  какую-то  брошюру.
Заметив Лимаса, она с виноватым видом сунула ее в сумку и поднялась.
   - А кто такой мистер Айронсайд? - спросил он.
   - Мне кажется, его просто не существует, - ответила Лиз. - Это ее главный
козырь, когда ей нечего сказать. Однажды я ее спросила, кто  он  такой.  Она
напустила тумана, а потом сказала:  "Не  важно".  По-моему,  его  вообще  не
существует.
   - Я не уверен, что и сама мисс Крейл существует, - сказал  Лимас,  и  Лиз
улыбнулась.
   В шесть  она  заперла  помещение  и  передала  ключ  старику-привратнику,
контуженному, как сказала Лиз, в первую мировую войну, отчего он не спит  по
ночам, постоянно ожидая контратаки немцев. На улице было чертовски холодно.
   - Далеко вам? - спросил Лимас.
   - Минут двадцать пешком. Я всегда хожу домой пешком. А вам?
   - Тоже близко, - сказал Лимас. - До свидания.
   Он  медленно  побрел  домой.  Войдя,   повернул   выключатель.   Никакого
результата. Он попробовал  включить  свет  в  маленькой  кухоньке,  а  затем
электрокамин у кровати. У двери на коврике лежало письмо. Он вышел с ним под
желтый свет лампы на лестничной площадке. Письмо было от электрокомпании,  с
сожалением извещавшей, что у них не было другого выхода, кроме как отключить
свет, пока не будет оплачен просроченный  счет  на  сумму  в  девять  фунтов
четыре шиллинга и восемь пенсов.
   Лимас стал врагом мисс Крейл, а она очень любила иметь врагов. Она рычала
на него или вовсе не замечала, а стоило ему подойти к ней, начинала  дрожать
и оглядываться по сторонам в поисках то ли орудия  обороны,  то  ли  пути  к
бегству. Порой она поднимала визг по  самому  пустячному  поводу,  например,
когда он повесил плащ на ее крючок, и трясясь, стояла перед ним добрых минут
пять, пока Лиз, чтобы поддразнить ее, не окликнула Лимаса.
   Лимас потом подошел к ней и спросил:
   - В чем дело, мисс Крейл?
   - Ни в чем, - ответила она, бурно дыша и всхлипывая.  -  Абсолютно  ни  в
чем.
   - Вот и ладно, - сказал он  и  вернулся  к  стеллажам,  а  она  не  могла
успокоиться весь день и коротала время, драматическим  шепотом  разговаривая
по телефону.
   - Жалуется матери, - объясняла Лиз. - Она на всех жалуется. На меня тоже.
   Мисс Крейл развила в себе столь сильную ненависть к Лимасу, что просто не
могла общаться с ним. В дни получки он, возвращаясь с обеда, находил конверт
с жалованьем на третьей ступеньке своей стремянки. На конверте с  намеренной
ошибкой было написано его имя. В первый раз, заметив это, он подошел к ней и
сказал:
   - Надо писать Лимас с одним "м" и с одним "с", мисс Крейл.
   В ответ на это  она  впала  в  форменную  истерику,  закатывала  глаза  и
судорожно махала руками, пока он не  отошел.  А  потом  на  несколько  часов
погрузилась в разговор по телефону.
   Недели через три после устройства Лимаса в библиотеку Лиз пригласила  его
к себе поужинать. Она сделала вид,  будто  эта  мысль  пришла  ей  в  голову
неожиданно часов в пять  вечера.  Похоже,  она  хорошо  понимала,  что  если
пригласит его на завтра или послезавтра, он или забудет о  приглашении,  или
просто не придет. Поэтому она сказала об этом только в пять  вечера.  Лимас,
казалось, не хотел принимать приглашения, но все-таки согласился.
   Они шли к ней под дождем, такое могло происходить где угодно - в  Берлине
в Лондоне, в любом городе, где под вечерним дождем брусчатка превращается  в
озера света и машины неторопливо скользят по мокрой мостовой.
   То был первый из  многих  вечеров,  проведенных  ил  в  ее  квартире.  Он
приходил, когда она его приглаша ла,  а  приглашала  она  часто.  Когда  Лиз
поняла, что он будет приходить, она стала накрывать на  стол  с  утра  перед
уходом на работу. И даже заранее мыла овощи и ставила свечи на стол,  потому
что любила ужинать при свечах.  Она  постоянно  ощущала,  что  Лимас  чем-то
сломлен, что с ним что-то не ладно и что  однажды  по  какой-то  неизвестной
причине он может внезапно и навсегда исчезнуть из ее жизни.
   Она хотела, чтобы он понял, что ей известно об этом. Однажды она сказала:
   - Можешь уйти, когда захочешь, Алек. Я не буду удерживать тебя и не  буду
за тобой гоняться.
   Он внимательно посмотрел на нее своими карими глазами.
   - Я скажу тебе, когда придет время, - ответил он.
   У нее была однокомнатная квартирка с кухней. В комнате стояли два кресла,
тахта и стеллаж с копеечными изданиями классиков, большую часть которых  она
никогда не читала.
   После ужина обычно она что-нибудь рассказывала ему, а он лежал на тахте и
курил. Лиз не знала, слушает ли он ее, да и не слишком интересовалась  этим.
Она просто становилась на колени возле тахты, прижимала  его  руку  к  своей
щеке и рассказывала.
   Как-то вечером Лиз спросила;
   - Во что ты веришь, Алек? Только, пожалуйста, не смейся. Ответь мне.
   Они помолчали, и наконец он произнес:
   - Я верю, что автобус номер одиннадцать довезет меня до Хаммерсмита. Но я
не верю, что это произойдет по воле господней.
   Она поразмышляла какое-то время над сказанным, а потом повторила:
   - Но во что же ты все-таки веришь?
   Лимас пожал плечами.
   - Должен же ты во что-то верить, - не унималась она,  -  в  Бога  или  во
что-то еще. Я знаю, Алек, что ты веришь. Иногда у тебя такой вид, словно  на
тебя возложена какая-то миссия вроде пастырской. Не смейся, Алек, это так.
   Он покачал головой.
   -  Мне  жаль,  Лиз,  но  ты  ошибаешься.  Я  не   люблю   американцев   и
государственные школы. Я  не  люблю  военные  парады  и  людей,  играющих  в
солдатики. - И без улыбки добавил: - А еще я не  люблю  разговоры  о  смысле
жизни.
   - Но, Алек, тем самым ты говоришь, что...
   - И должен добавить, - перебил ее Лимас, - что не  люблю  людей,  которые
объясняют мне, что мнд следует думать.
   Она почувствовала, что он готов рассердиться, но ее уже понесло.
   - Это потому, что ты не хочешь задумываться, ты просто  не  решаешься!  У
тебя в душе какой-то яд, какая-то ненависть. Ты фанатик, Алек, я  знаю,  что
ты фанатик, но не понимаю, в чем смысл  твоего  фанатизма.  Ты  фанатик,  не
желающий проповедовать свою веру, а такие люди всегда опасны.  Ты  похож  на
человека, принесшего обет отмщения... или чего-то в таком роде.
   Карие глаза смотрели  на  нее,  не  отрываясь.  Когда  он  заговорил,  ее
испугала угроза, прозвучавшая в его голосе.
   - На твоем месте, - грубо отрезал он, - я бы не лез в чужие дела.
   И вдруг улыбнулся нахальной ирландской улыбкой. Так он еще не улыбался ни
разу, и Лиз поняла, что он работает на обаяние.
   - А во что верит крошка Лиз?
   - Меня так просто не купишь, Алек, - отрезала она.
   Позже, тем же вечером, они снова вернулись к этой теме,  причем  разговор
завел Лимас. Он спросил, религиозна ли она.
   -  Ты  меня  неправильно  понял,  Алек,  -  ответила  Лиз.  -  Совершенно
неправильно. В Бога я не верю.
   - А во что же ты веришь?
   - В историю.
   Он с изумлением поглядел на нее и расхохотался.
   - Ох, нет! Ох, Лиз! Ты случайно не из этих вонючих коммунистов?
   Покраснев, как девочка, она кивнула, рассерженная его смехом и  в  то  же
время обрадованная тем, что ему и на это наплевать.
   В ту ночь она оставила его у себя, и они стали любовниками.  Он  ушел  от
нее в пять утра. Лиз ничего не могла понять: она была так горда собой, а  он
казался пристыженным.
   Выйдя от нее, он пошел пустынной улицей в сторону  парка.  Было  туманно.
Чуть дальше - метрах в двадцати - двадцати пяти, - опершись об ограду, стоял
человек в плаще, приземистый,  пожалуй,  даже  толстый.  Его  фигура  смутно
вырисовывалась в тумане. Когда Лимас подошел ближе, пелена, казалось,  стала
еще гуще, скрыв фигуру из виду, а когда туман рассеялся, человек исчез.

   5. Кредит
   И вот однажды, примерно неделю спустя, он не пришел  в  библиотеку.  Мисс
Крейл была довольна, в половине двенадцатого  она  сообщила  об  этом  своей
матери,  а  воротясь  с  обеда,  направилась  прямо  в  нишу  с  книгами  по
археологии, где он обычно работал, и с  преувеличенным  вниманием  принялась
осматривать полки с книгами. Лиз поняла, что  она  делает  вид,  будто  ищет
следы кражи.
   Лиз старалась не обращать на нее внимания весь остаток дня, не отвечая на
прямые обращения к себе и  работая  с  деланной  одержимостью.  Вечером  она
вернулась домой и рыдала, пока не заснула.
   На  следующий  день  она  пришла  в  библиотеку  пораньше.  Ей  почему-то
казалось, что чем раньше она окажется тут, тем скорее  придет  и  Лимас,  но
ближе к полудню ее надежда угасла, и она поняла, что он не  придет  никогда.
Она забыла в этот день взять на  работу  бутерброды  и  решила  съездить  на
Бэйсуотер-роуд в кафе. Она не ощущала голода, лишь тошноту  и  боль.  Может,
отправиться на поиски Лимаса? Но она же обещала не навязываться ему. Да ведь
и он обещал сказать ей, когда решит уйти. Так, может,  все-таки  отправиться
на поиски?
   Она взяла такси и назвала его адрес.
   Лиз поднялась по захламленной лестнице и позвонила. Звонок, должно  быть,
был сломан, так как она ничего не услышала. На полу на коврике  она  увидела
три бутылки молока и письмо от электрокомпании. Она поколебалась с минуту, а
потом забарабанила в дверь, и вскоре из  глубины  квартиры  раздался  слабый
стон. Она бросилась на этаж ниже, позвонила и постучала. Никто не ответил, и
ей  пришлось  спуститься  еще  ниже.  Она  оказалась  в  служебном  коридоре
бакалейной лавки. В углу, раскачиваясь в качалке, сидела старуха.
   - На верх