про спутанные ноги  и  -  свалился  на
пол.
   Зарычал от яростного бессилия, вскочил, дотянулся до стола, взял нож,
рассек путы, подбежал к девушке, осторожно приподнял ее:
   - Ты ранена?
   - Нет. Но ребра поломаны, это точно. Бронежилет.
   - Какая умница.
   - Техника безопасности. За несоблюдение меня сразу бы уволили.
   - Мне сообщили, что твой контракт закончен.
   - Я взяла отпуск. Имею право провести его на родине.
   - Как ты меня нашла?
   - А что тут находить? "Место встречи изменить нельзя". Я подумала, ты
будешь здесь. Вот только со временем не рассчитала. И - с выстрелом.
   Олег услышал стон, поревернулся. Лешаков очнулся и смотрел  на  Олега
мутным  взглядом.  Повернул  голову.   Пистолет   лежал   в   нескольких
сантиметрах от его  ладони.  Лицо  Лешакова  закаменело,  на  глазах  от
напряжения выступили слезы, но он не смог сделать ни движения: рука была
переломана в локте.
   Гринев подошел,  наклонился,  подобрал  ствол,  направил  лежащему  в
голову:
   - Вот теперь ты - на своем месте. На нем и останешься.
   - Олег, так нельзя... - пробормотала  Аня,  но  голос  ее  потонул  в
грохоте выстрелов.
   Гринев  стоял  бледный,  пистолет  с   откинутой   затворной   рамкой
беспомощно замер в его руке, и в наступившей отчетливой тишине  слышался
дребезжащий звук катящихся по полу гильз.
   Лешаков смотрел на Олега снизу, губы его сотрясала  дрожь.  Все  пули
Гринев вогнал в дощатый деревянный настил рядом с  головой  поверженного
врага.
   Снаружи раздался слаженный визг тормозов, Олег резко отодвинул Аню  в
сторону, выхватил из ее кобуры пистолет и выглянул на улицу. На  Гринева
смотрело с полдюжины готовых к бою стволов. Бойцов он не узнал  -  узнал
автомобили. Представительский "ауди" и два джипа сопровождения.  Опустил
пистолет.
   Старший группы охраны помахал бойцам "отбой", сам вошел через гараж в
дом и поднялся к Гриневу.
   - С вами все нормально?
   - Да.
   - Мы слышали выстрелы.
   - Это был погребальный салют.
   Старший пожал плечами. Достал мобильный. Нажал кнопку вызова. Передал
аппарат Гриневу:
   - С вами хотят поговорить.
   - Олег Федорович?
   - Здравствуйте, Сергей Кириллович.
   - Я...
   -  Можете  не  объяснять.  У  меня  хорошие  информаторы  и  толковые
аналитики. Но и они не сразу во всем разобрались. Поэтому и опоздали. Вы
разыскали убийцу отца?
   - Да. - Он... жив?
   - Да.
   - Очень хорошо. Как мне сообщили мои люди,  за  ним  тянутся  хвосты.
Которые повешены на вас, Гринев.
   - Что это сейчас может изменить?
   - Сейчас - ничего. Но завтра - понедельник.
   - И - что будет?
   - Вот этого я сказать не могу. Кто знает дела богов? Только они сами.
Мои люди  заберут  этого...  Лешакова,  так,  кажется.  Его  доставят  в
прокуратуру. Как вы думаете, он готов давать правдивые показания?
   - У него спросите.
   - Да это и не важно. Мои парни его убедят. И - не беспокойтесь,  Олег
Федорович. Он будет наказан по всей строгости закона. По  самой  высокой
шкале. А куда вы теперь намерены направиться?
   - В контору.
   - Мои люди вас отвезут. Можете ими располагать.
   - Господин Борзов говорил мне то же самое. А  потом  решил,  что  мне
пора умереть.
   - Такова жизнь. Успех нужен всем, неудач не прощают никому.
   - Вам тоже?
   - До понедельника, Олег Федорович. До понедельника. Это уже завтра.
   Через час Аня и Олег были уже в  конторе  "Икар  консалтинг".  Стояла
ночь.
   Олег хотел отправить девушку в больницу, но она отказалась наотрез.
   - Ребра заживают сами. А больницы наши ты знаешь.
   Они поужинали, но кусок не лез Гриневу  в  горло.  Аня  не  то  чтобы
догадалась - почувствовала его состояние и - оставила его одного.
   - Я устроюсь на  диванчике,  не  беспокойся  за  меня.  С  тобой  все
нормально?
   - Да.
   - Если... если захочешь меня видеть - позови. Я буду рядом.
   Олег остался один. Состояние его действительно было  странным.  Перед
ним  на  черной  поверхности  стола  лежал  перетень  -  словно  сгусток
медвежьей крови...
   Крови в золоте. И все происшедшее - неделю назад,  вчера,  сегодня  -
представлялось ему странной фантасмагорией... Женя  Ланская,  клиника  в
Штатах,  разговоры  с  Джонсом,  выстрелы...  Все,   все   смешалось   и
представлялось нагромождением ненужных и никчемных событий...  И  еще  -
очень хотелось плакать, но он не мог. Оставалось только ждать.  И  -  он
ждал.
   На Москву опустилась ночь, превратив город  в  подсвеченный  призрак.
Олег помнил столицу разной. Помнил - важной,  имперской,  упорядоченной;
тогда еще можно было пройтись  по  Маросейке  запросто,  не  теряясь  от
столпотворения  машин,  и  маленькие  переулки  летом  были  безлюдны  и
жарки... Помнил - темной, сырой, с пустыми  витринами  магазинов,  когда
автострады освещались лишь фарами затонированных автомобилей,  таких  же
непроглядных, как сама ночь... Сейчас Москва  походила  на  раскрашенную
игрушку. Или - на  декорацию:  ухожена,  подсвечена,  умыта,  но  оттого
казалась совершенно ненастоящей.
   "Успех нужен всем, неудач не прощают никому". За чем гнался он,  Олег
Гринев, все эти дни, или - все эти  годы?..  За  каким  идеалом?  Удачи?
Успеха?
   Доблести?  Гриневу  вспомнился  вдруг  лермонтовский  "Герой   нашего
времени" и то, как он мчался в сумасшедшей скачке за уезжающей  навсегда
Верой... Что он пытался догнать? Призрак так никогда  и  не  изведанного
счастья? Любви? Надежды?
   Ничего он не смог. И брел ночной тропою, одинокий и потерянный в этом
громадном бескорыстном одиночестве...
   Олег поставил кресло напротив окна, сел в него и - больше ни о чем не
думал. Чиркал колесиком зажигалки  и  смотрел  на  огонь.  И  порой  ему
казалось, что огонь этот - единственное близкое ему существо, оставшееся
и в этом огромном городе, и в этой огромной стране, и на  этой  огромной
планете.

Глава 106

   "...Достигнута  договоренность  с  компанией  "Бонк   корпорейшн"   о
покрытии долгов российских предприятий их акциями, но при  условии,  что
немецкая сторона  вкладывает  оговоренные  суммы  в  модернизацию...  По
мнению  вице-премьера  Александра  Бурова,  к   этому   проекту   вскоре
присоединятся и такие  компании-кредиторы,  как  "Эрсон",  "Динарикс"  и
другие гиганты. Как  сообщил  наш  источник  в  аппарате  правительства,
подобные переговоры ведутся с итальянскими и французскими фирмами".
   Олег вскинулся в кресле и посмотрел на зажженный телевизионный экран.
   Видимо, был выставлен таймер и телевизор включился автоматически.
   "...Решение  о  слиянии   таких   отечественных   нефтедобывающих   и
перерабатывающих  гигантов,  как  "Юрконе"  и  "Сибирская   корпорация",
привело к резкому взлету котировок ценных бумаг не только этих компаний,
но и еще четырых российских нефтяных тяжеловесов... Не за горами  борьба
за  лидерство  между  "Элкойлом",   "Объединенной   группой"   и   новой
корпорацией, ставшей в  один  ряд  с  крупнейшими  мировыми  холдингами,
такими, как "Роял Датч шелл", "Эк-сон" и "Стандард петролеум".
   "...По комментариям наших экспертов, резкий взлет рынка ценных  бумаг
предприятий реального сектора был обусловлен недавним, таким  же  резким
обвалом, и за  обоими  этими  действиями...  прослеживается  как  четкая
взаимосвязь, так и четкий финансовый план. Как бы то ни было,  благодаря
лавинному  повышению   курсовой   стоимости   акций   сотни   российских
предприятий  получат  весьма   значительные   финансовые   средства   на
модернизацию...  десятки  тысяч  рабочих  и  членов  их  семей  могут  с
оптимизмом и уверенностью смотреть в будущее..."
   - Олег, ты проснулся? - спросила Аня по интеркому.
   - Да.
   - У тебя телевизор орет.  А  в  конторе  -  телефоны  раскалились  от
звонков.
   - Ты все еще работаешь на меня?
   - Нет. Я же не называю тебя на "вы". Но я - работаю. Не  на  тебя,  а
для тебя. Тебе принести кофе?
   - Да.
   - И распорядись, пожалуйста, какие звонки срочные, чтобы я могла...
   - Срочных звонков больше нет. Все - ординарные.
   - Ты... правда стал очень богатым?
   - Не знаю.
   - Тут звонил какой-то Сан Саныч.  Сказал,  что  дело  личное.  Насчет
твоей квартиры. Он оставил номер телефона. Это важно?
   - Да. Соедини меня, пожалуйста.
   - Это Гринев, - произнес Олег, когда на том конце провода ответили.
   - Здравствуйте, дорогой Олег Федорович.  Теперь  вы  -  действительно
дорогой... Мне тут подсказали,  что  вы  потяжелели  почти  на  миллиард
долларов.
   - Пусть вас это не заботит... Сан Саныч. Я заплачу налоги и  -  снова
полегчаю. Зато буду спать спокойно.
   -  Тут  мне  снова  подсказывают...  что  ваша  фамильная   квартирка
подорожала не вдвое, а впятеро. Как вы к этому?
   - Возможно, что и вдесятеро, но... Вы сказали свое  слово,  я  сказал
свое слово. А слово - серебро. Не так ли?
   - Я слово держу.
   - В каком виде желаете получить деньги?
   - Наличными.
   - Как скоро?
   - Да хоть сейчас. Документы мы оформляем быстро, вы же знаете.
   - Я помню. Жду вашего представителя с бумагами. Деньги будут готовы.
   Приятно иметь дело с человеком слова.
   - Да чего уж... Фигура вы теперь неприкасаемая.
   - Да? И кто так решил?
   - Слухи, знаете ли. Слухи.
   Вошла Аня.
   - Вот кофе. Выпей, пока не остыл.
   - Ты чем-то озабочена?
   -  Тебе  пришло  письмо.  Со  специальной  курьерской  доставкой.  Но
странное. Я не стала его  вскрывать.  Может  быть,  поручить  охранникам
проверить?
   - Думаешь, пластид?
   - Всякое бывает.
   - В прошлый  раз  мне  прислали...  м-да,  вещь  была  взрывоопасная.
Покажи.
   Конверт был плотный и надписан красивым каллиграфическим  почерком  с
завитушками  и  росчерками:  "Олегу   Федоровичу   Гриневу   от   Сергея
Кирилловича Корсакова. Лично"..
   - Это же от Корсакова.
   - Того, что управляет временем?
   - Скорее того, кто  переводит  стрелки.  Жизнь  показала  -  временем
управляют другие. Для тебя же он - патрон.
   - Боевой?
   - Человек, который нанял тебя меня охранять.
   - Это с ним ты разговаривал вчера?
   - Да.
   - Тогда почему он шлет письмо вместо того, чтобы позвонить?
   Олег пожал плечами:
   - Кто поймет ход мыслей часовщиков?
   Гринев вынул из стола бумагу, приложил печать, размашисто расписался:
   - Аня, это доверенность, попроси кого-то  из  охранников  съездить  в
банк и привезти деньги. Придет человек от... Сан Саныча, отдашь  ему.  В
обмен на купчую на квартиру.
   - Ты купил квартиру?
   - Вернул родительскую. Очень хочется домой.
   - Не беспокойся. Я все сделаю.
   Олег распечатал конверт,  достал  оттуда  несколько  плотных  листов,
исписанных все тем же изысканным почерком. Еще там была фотография. Олег
посмотрел на нее и - замер, пораженный.

Глава 107

   "Милостивый государь Олег Федорович!  Обстоятельства  сложились  так,
что принуждают непременно  дать  вам  те  объяснения,  какие  вы  вправе
требовать от меня или иных людей, имеющих интересы в  деле,  которым  вы
занимались минувшие полгода.
   К сожалению, нам не  удалось  предотвратить  гибель  Федора  Юрьевича
Гринева.
   Как вы теперь уже знаете, вопрос  о  его  устранении  решался  нашими
противниками на  столь  ничтожном  уровне  и  столь  спонтанно,  что  мы
попросту не могли получить  никакой  информации  о  готовящемся  акте  и
предотвратить его. Федор Юрьевич был  человеком  слишком  благородным  и
незапятнанным,  чтобы  кто-то  мог  подумать,  что  его  смерть  кому-то
выгодна. Убийство Федора Юрьевича явилось деянием такой степени  низости
и цинизма, что предположить его совершение мы просто не могли.
   Ну да все мы - в руке Всевышнего Господа.
   Нам удалось узнать, что все дела, связанные с серией убийств  и  иных
преступлений, совершенных Лешаковым, Савиным и  иными  господами  по  их
указанию или при их попустительстве, раскрыты. Лешаков дал признательные
показания, они закреплены экспертами на местах совершения  преступлений.
Все надуманные обвинения против вас, Олег Федорович, сняты полностью,  а
дела завершены производством в соответствии с законом и справедливостью.
К  сожалению,  Лешаков  не  сможет  предстать  перед  судом  и   понести
положенное ему  наказание.  Судьба  предписала  ему  смерть  позорную  и
гнусную: ожесточенный сердцем, он повесился  ночью  в  камере  изолятора
временного содержания.
   Что до ваших отношений с господином Борзовым, то ему  объяснено,  что
он не  может  претендовать  (ввиду  происхождения  известной  суммы)  на
получение процентов на тех условиях, какие вы обговорили с ним  в  вашем
обоюдном договоре. Даже непредвзятому человеку  очевидно,  что  документ
этот был составлен  вами  под  давлением  кажущихся  вам  непреодолимыми
обстоятельств; теперь -  обстоятельства  изменились.  Господину  Борзову
предложено  удовольствоваться  вложенной  им  в  дело  суммой  и   тремя
процентами барыша; господин Борзов, по здравом размышлении,  с  доводами
нашими согласился. (Подписанный им новый  договор  к  моменту  получения
вами этого послания должен быть уже у вашего секретаря.) Ну а  теперь  -
об обстоятельствах личных, кои в этой истории имеют значение не меньшее,
а  скорее  большее,  чем   обстоятельства   экономической   наживы   или
политической выгоды. Тем не менее, писать вам  об  этом  мне,  человеку,
считающему себя умудренным житейской опытностью, непросто, и  я  был  бы
искренне признателен вам за понимание и сочувствие к моему неумению  без
косности  перерассказать   события   дней   давних,   события   свойства
деликатного для любого человека, но тем более деликатного, поскольку они
касаются  вас,  дорогой  Олег  Федорович.  К  такому   объяснению   меня
принуждает и то, что на протяжении многих лет я  был  не  только  другом
Федора Юрьевича Гринева, но и доверенным лицом как  его  самого,  так  и
Марии Федоровны Гриневой, урожденной Елагиной. И прошу поверить, что все
сказанное  ниже  передано  вам  будет  не  просто  с  позволения   ваших
родителей, но и по их прямому указанию.
   Для понятности начать придется издалека. С Федором Юрьевичем Гриневым
я познакомился в тысяча девятьсот сорок четвертом году в госпитале:  оба
мы излечивались после ранений.  Ранение  Федора  Юрьевича  было  таково,
что... сохраняя все мужские качества, в том числе и интимного  свойства,
он тем не менее не мог иметь детей. Признаюсь, он отнесся  к  этому  без
легкомыслия, свойственного многим молодым людям, и более того:  искренне
горевал. Будущая наша Победа уже витала в воздухе, и  хотя  мы,  молодые
офицеры, понимали, что впереди еще множество испытаний,  тем  не  менее,
сознательно или бессознательно планировали свою  будущую  мирную  жизнь:
таково уж свойство молодости.
   Довольно долго Федор Юрьевич вел замкнутый образ жизни; для  себя  он
положил,  что  всю  жизнь  проведет  холостяком;  порой  на   его   пути
встречались женщины, готовые разделить с ним его  жизнь,  но  он  считал
себя не вправе лишать их полноценного семейного  счастья  и  тактично  с
ними расставался. Всю свою энергию и даже страсть он направил в обучение
и работу. За эти годы я сдружился с ним уже крепко.
   А в тысяча девятьсот семьдесят первом году, в августе, Федор  Юрьевич
познакомился с вашей мамой, Марией Федоровной. Вашему батюшке было тогда
сорок пять лет, матушке - двадцать  семь,  и...  у  нее  был  прелестный
ребенок. Вы, Олег.
   Маша  после   окончания   Института   иностранных   языков   работала
переводчиком-референтом. Вас она родила в семидесятом;  мужа  у  нее  не
было. Маша Елагина работала на Смоленской площади,  и  рождение  ребенка
без мужа считалось в те поры при такой работе  морально  недопустимым  и
даже идейно близоруким проступком (извините,  Олег,  за  столь  гнусные,
пошлые, ничего, по существу, не означающие и не выражающие слова, но  то
были времена, может быть, не столь жестокие к людям, как теперешние,  но
исполненные лицемерия и  ханжества).  С  работы  Елагина  была  уволена;
ухаживала за вами, находила кое-какие  побочные  заработки,  но  жила  в
бедности, почти в нищете; ее батюшка, ваш дед  Федор  Семенович  Елагин,
фронтовик, скончался, ее старший брат, ваш  дядя  Константин  Федорович,
был летчиком-испытателем и погиб в шестьдесят девятом,  а  ваша  бабушка
была женщиной простой, доброй, всячески пыталась помочь  дочери,  но  ее
заработки были совсем ничтожны.  Я  же  находился  в  дальней  служебной
командировке и никак и ничем помочь вашей маме не мог.
   Ваши батюшка и матушка встретились случаем. И  случай  этот  оказался
счастливым.  Признаться,  среди  моих  знакомых  я  не  встречал   более
гармоничной пары. Да вы знаете это лучше меня.  Федор  Юрьевич  и  Мария
Федоровна полюбили друг друга; Федя  усыновил  вас  и  был  абсолютно  и
совершенно счастлив таким сыном, как вы. Так случается в жизни: к  людям
достойным и благородным счастье порой приходит запоздало, но бывает  оно
наполненным и  светлым,  ввиду  перенесенных  ранее  невзгод,  напрасных
надежд, череды предательств...
   Извините великодушно старика, я, кажется, не о том.
   Федор Юрьевич всячески оберегал тайну вашего рождения,  делал  вид  и
вскоре сумел  убедить  всех,  что  он  и  был  истинным  отцом  ребенка,
рожденного вне брака, и только обстоятельства разного свойства  помешали
ему соединиться с матерью его сына законными узами. Этому поверили  все.
Мария  Федоровна  вскоре  получила  интересную  работу;  Федор   Юрьевич
продолжал продвижение по службе. Я же служил по другому ведомству.
   В конце восьмидесятых наши  дороги  -  мои  и  Гриневых  -  разошлись
далеко.
   Девяностые были для Федора Юрьевича, как в определенной степени и для
всех нас, крушением идеалов  юности;  я  и  мои  товарищи  сумели  найти
применение своим силам и умениям, кои мы и теперь продолжаем употреблять
на процветание Отечества, хотя в  условиях  глобальной  экономической  и
политической диктатуры в мире, в условиях нравственного падения  большой
части нашего общества делать это весьма сложно. Федор Юрьевич Гринев  не
захотел участвовать в наших проектах; он полагал, что любые  благородные
идеи и проекты теперь уже невозможны,  ибо  будут  неминуемо  похоронены
алчностью и своекорыстием людей, каких теперь  в  обществе  большинство.
Свои незаурядные способности в финансовых вопросах он  использовал  лишь
как консультант, чтобы обеспечить себе самому и своим близким  достойное
существование.
   К сожалению, мы мало виделись с ним в последние годы. И это тем более
печально, что я совершенно не знал ничего  о  вашей  судьбе.  Когда  вы,
Олег, начали свою игру, мы ее, признаться, сначала просто  не  заметили.
Но действовали вы столь решительно, отважно и даже несколько бесшабашно,
что я... я -  вспомнил  нашу  встречу  в  метро.  И  разговор  с  вашими
родителями - примерно за год  до  их  кончины.  Ну  да  вы,  я  полагаю,
догадались уже, кто ваш отец. Если вас не убедили мои слова, то  убедило
фото".

Глава 108

   Олег отложил письмо в  сторону,  прикрыл  глаза,  помассировал  веки.
Снова посмотрел на фотографию.  На  него,  Гринева,  смотрел  он  сам  -
волевой подбородок, открытый взгляд, усмешка... Безукоризненный  смокинг
и - тонкие, в ниточку, усы, какие носили щеголи в тридцатых годах. Но  -
не в России. Олег снова перевернул фотографию и снова  перечел  подпись:
"Daddy Jones, 1933, New-York". Гринев вернулся к письму:
   "Пожалуй, вы уже догадались, что вашим природным отцом  является  сэр
Роджер Эванс Джонс.  Чтобы  не  вызывать  в  вас  внутреннего  протеста,
оговорюсь сразу: сэр Джонс ничего  не  знал  о  вашем  существовании  до
вчерашнего дня.
   Так  уж  случилось,  что  в  Советский  Союз  он  впервые  приехал  с
ознакомительной поездкой в 1970 году. В виде  исключения  ему  разрешили
посетить многие города СССР в  самых  разных  частях  страны.  Это  была
редкая  привилегия:  возможно,  вам  неведомо,  что  в  Советском  Союзе
большинство городов - даже крупных промышленных и культурных