м не было  приличного
финансиста, способного разъяснить, что же он такое упустил.
   - Не юродствуй, Медведь! Сейчас я могу оплатить по этому долгу тысячу
процентов! Для шантажа ты выбрал плохое время.
   - Время не бывает хорошим или плохим, Борис.  Оно  такое,  каким  его
делаем мы. Чернов поморщился:
   - Свои сентенции оставь для журналистов. А  эти  бумажонки  можешь  с
кашей съесть, а можешь - отослать Владимиру свет Кирилловичу: он деловой
человек, я деловой  человек,  мы  как-нибудь  разберемся  без...  глупых
посредников. - Кстати, о журналистах, Борис. По-моему, ты недооцениваешь
людей этой нужной и кропотливой профессии. А вот интересно,  что  будет,
если какой-нибудь позитивно мыслящий борзописец опубликует вот  эти  вот
документы, да со славными комментариями типа: "Сказ  о  том,  как  Борис
Михайлович кинул Владимира Кирилловича, или Не так страшен  криминальный
авторитет, как его малюют". Ведь для красного словца господа щелкоперы и
отца с матерью не пожалеют, чего ж им жалеть неведомого Чернова? Как  ты
думаешь,  Борис,  сумеют  другие  "деловые  люди"  понять   мягкотелость
господина Банникова? Кажется, кто-то из твоих знакомых любит  повторять:
смерть  финансиста  хороша  только  тогда,  когда  имеет  воспитательное
значение. Это будет как раз такой случай.
   Чернов побледнел, но лицо осталось невозмутимым, словно маска:
   - Ты пришел меня валить, Медведь?
   - Вовсе нет.
   - "Ты нарушил правила, Борис". Я тебе сказал, что именно я  сделал  и
почему. Это, по крайней мере, л о г и ч н о. А ты?  Что  сейчас  делаешь
ты?
   - Я ввязался в игру. Ты прав: она не моего уровня. - Олег  задумался,
взгляд его стал совершенно  нездешним.  Он  молчал  с  полминуты,  потом
произнес медленно:
   - А может быть, все-таки моего? - Помолчал, добавил:
   - В  такой  игре  соблюдения  правил  недостаточно  для  того,  чтобы
сохранить жизнь. А чтобы победить - и подавно.
   Чернов раздвинул губы в улыбке, но оттого лицо его  стало  еще  более
напряженным.
   - Знаешь, что хуже всего? Что-то происходит в твоей голове такое... Я
перестал тебя понимать, Медведь. Совсем. И это непонимание бесит меня. Я
чувствую несвободу. Беспомощность. Страх. Зачем тебе это нужно, Олежек?
   - Что именно?
   - Покупать неизвестно что, терять при этом все.
   - Я финансист, Борис.
   - Ты - игрок! И правит тобой даже не азарт, а глупая гордыня!
   - Я хочу, чтобы люди в моей стране жили лучше. Я хочу,  чтобы  заводы
заработали и люди жили достойно. Я хочу...
   - Ты решил стать спасителем  Отечества?!  -  взвился  было  со  стула
Чернов,   но   тут   же    сел    обратно.    Улыбка    его    сделалась
язвительно-брезгливой, лицо - желчным.
   - "В  моей  стране..."  Страну  продали.  На  корню.  В  розницу.  По
кусочкам, - сплевывал он слова, как клочки сухого пергамента.  -  Потому
что оптом никто бы сожрать не смог - удавился!
   - Борис...
   - А люди... - перебил его Чернов. -  Лиши  их  правил,  установлений,
ритуалов... Обезьяны на ниточках - вот кто такие люди.
   - Мы - тоже?
   Лицо Чернова стало жестким.
   - Да. Мы тоже.
   - Вот этого я и не хочу.
   Горькая улыбка скривила губы Чернова.  С  минуту  они  сидели  молча,
потом Борис Михайлович встал и вышел. Тянулась минута, другая, третья...
Появилась  мулатка,  с  дежурной  улыбкой  поставила  на  стол   горячий
кофейник, графин с коллекционным коньяком, две рюмки. Олег  налил  себе,
выпил. Закурил. А в голове крутилась пушкинская строчка: "Я пью один, со
мною друга нет..."
   Олег уже допивал  кофе,  когда  появился  Чернов.  В  руках  его  был
"лэптоп" и тонкая кожаная папка. Он сел  напротив.  Посмотрел  на  рюмку
Гринева:
   - Пьешь в одиночестве? Тревожный признак.
   - Тревог много в последнее время.
   - В последнее? - Чернов включил компьютер, спросил:
   - Деньги кинуть на те же счета?
   - Да. Коды я поменял.
   Чернов кивнул. Некоторое время  сосредоточенно  стучал  по  клавишам.
Повернул "лэптоп" экраном к Гриневу:
   - Проверяй.
   - Я верю.
   - Ты ведешь себя, как обиженный подросток. Проверяй!
   Олег ввел ключи и пароли.
   - Все в порядке. - Он вышел из системы и выключил компьютер.
   - Еще не все. - Чернов пододвинул папку. - Здесь бумаги по конторе.
   Забирай. Вот эти листочки я  оставлю  у  себя.  Где  расписаться,  ты
знаешь.
   Олег внимательно просмотрел бумаги. Спросил:
   - Ты не хочешь оставить за собой ничего?
   - Зачем мне семь миллионов долга?
   - Как знаешь.
   Олег  размашисто  расписался  на  разложенных  листках,  взял  папку,
пододвинул Чернову ту, что принес с собой.
   - Это единственный экземпляр. Я не хочу, чтобы что-то испортило  твой
отдых. - Вынул  из  кармана  чековую  книжку,  вписал  в  листок  сумму,
расписался, передал Чернову:
   - За битое стекло.
   - Чек? Откуда такой анахронизм?
   - Твоя школа. Всегда  полезно  иметь  на  крайний  случай  что-нибудь
старое, проверенное. Забытое. У меня сейчас как раз такой случай.
   - Школа... Знаешь, что горше всего, Медвежонок? Я убил на  тебя  пять
лет. А ты так ничего и не понял. Может быть,  это  наследственность?  Ты
одержим.
   Лицо Гринева  стало  жестким.  С  полминуты  он  сидел  молча,  потом
произнес спокойно, упрямо:
   - Борис, когда рынок взлетит...
   - Я финансист, Медведь, а не летчик. Фи-нан-сист. Ты не сможешь этими
деньгами поднять рынок. Ты их сожжешь. И сгоришь сам.
   - Борис, девяносто пять миллионов - это только запал! Детонатор! Если
вбросить их в один день - рынок отреагирует однозначно! На подъем!
   - Рынок - может быть, - спокойно ответил Чернов. - А мир  -  нет.  Он
сыграет с тобой по своим правилам и не оставит тебе будущего.
   - А у тебя оно есть? -  Олег  остановился  у  двери,  обвел  взглядом
комнату. - Будущее? - И вышел.
   Борис Михайлович остался один. Сидел, смотрел  невидящим  взглядом  в
пустоту. Взял трубку, набрал номер, произнес на плохом английском:
   - Мне нужен билет до Нью-Йорка, на сегодня, первый класс. Чернофф.
   Наличные.
   Нажал отбой, подумал с полминуты, набрал другой номер, длиннее.
   - Это Чернов. У меня есть новости для вас.  -  Выслушал  собеседника,
скривил губы - его оскал весьма отдаленно напоминал  улыбку.  -  Времена
как деньги: не бывают плохими или хорошими. Они такие, какими их  делаем
мы.

***

   Человек сидел на стуле прямо. Зашторенное  окно,  широкий  письменный
стол на массивных тумбах. Здесь ничто не менялось.
   - Мы нашли Гринева, - доложил сидящий перед ним подчиненный.
   - Да? И где он?
   - Ночью он взял билет до Барселоны. Мы послали туда своего человека.
   - Барселона - не Бердичев.
   - Мы и не собирались его  там  искать.  Наш  человек  ждал  объект  в
аэропорту.
   И - дождался. Гринев взял билет на Москву.
   - Значит, он ни о чем не догадывается.
   - Думаю, нет.
   - Из Барселоны больше трех часов лета.
   - Мы его встретим.
   - Этот ваш человек... Он... опытный?
   - Более чем.
   - Пусть попытается разговорить Гринева. Пес знает, что у этого малого
на уме. Он способен на немотивированные поступки?
   - На немотивированные - нет, а на спонтанные - вполне.
   - И чем отличаются эти два варианта?
   - Когда тот или иной поступок  кажется  нам  спонтанным,  у  индивида
всегда есть, пусть и подсознательные, мотивировки его  действий.  Просто
мы их не сумели просчитать.
   -  Длинно  и  умно.  Будет  лучше,  если   мы   сможем   не   столько
предугадывать, сколько влиять на его действия.
   - Так или иначе, мы это делаем.
   - Три часа - это три часа. Наши соотечественники легко  сближаются  в
дороге. Ваш человек сумеет "подойти" к Гриневу? Грамотно и аккуратно?
   - Полагаю, да. Я инструктировал его на этот случай.
   - Пусть попробует.
   - Есть.
   - Не забывайте, не мы одни играем на этом "поле". А при  существующих
ставках  любая  ошибка  может  стать  больше  чем  ошибкой.  Это   будет
поражение. Вы понимаете, что это означает для вас лично?
   - Вполне.
   - Действуйте.

Глава 26

   До аэропорта Олег добрался на такси. Взял билет до Москвы.  Несколько
раз попытался дозвониться до водителя по оставленному ему  персональному
сотовому - тщетно. Беспокойство  шевельнулось  и  пропало.  Какой  смысл
теперь тревожиться о чем-то заранее? Никакого.
   Ожидая посадки, Гринев съел несколько бутербродов и выпил  три  чашки
кофе.
   Глаза все равно слипались. Он забыл, когда высыпался в последний раз.
   В зале ожидания внимание обратили на себя двое. Взбалмошная  девчушка
лет двадцати с небольшим. Она  непрестанно  болтала  по  сотовому.  И  -
лысеющий обаятельный весельчак. По мобильному он говорил  мало,  отвечал
кратко; в Барселоне он был, как  и  Олег,  недавно  и  по  делам:  загар
нездешний, подмосковный. Остальные - типичные отдыхающие.
   Весельчак уже пропустил четыре  рюмки  бренди,  вертелся  на  высоком
стуле, как заводной, заигрывал с девушкой-барменом, сорвался от  стойки,
смотался в "duty-free", вернулся с бутылкой  дорогого  коньяку,  уболтал
девушку за стойкой на два пустых стаканчика, оставив ей какую-то мелочь,
огляделся, подсел за столик к Олегу:
   - Надоело переводить деньги на их "drinks".  He  составите  компанию?
Меня зовут Алексей. Можно Леша. Я вижу, вы тоже здесь  по  делам?  -  Он
кивнул на отдыхающих. - Эти так устали от отдыха, что с ними не  выпить.
А если и выпить, то не поговорить. Как здесь кофе?
   Произнеся все это скороговоркой, он успел открутить  пробку,  разлить
коньяк, придвинуть стаканчик, улыбнуться искренне и добродушно:
   - За знакомство?
   Фамильярностей Олег  не  любил.  Но  есть  у  некоторых  людей  такое
качество: быть беззаботно-ненавязчиво обаятельными. В другое время  Олег
с радостью поболтал бы с ним, но не теперь.
   Он улыбнулся одними губами:
   - Извините, я за рулем.
   - В смысле?
   - Доктор запретил.
   - Что, совсем?!
   - Почти.
   Леша расцвел широкой улыбкой:
   - А вы дайте ему штуку баксов, и он вам все разрешит. Ваше  здоровье!
- Он опрокинул стаканчик, перевел дух, блаженно  прищурился,  глянул  на
другой стаканчик:
   - Отказываетесь?
   - Решительно.
   - Очень напрасно, - произнес он с чувством и  тут  же  опрокинул  без
церемоний. - Если передумаете, подходите. Я в  хвосте.  Курю  без  меры,
зато экономлю на билетах. Вы, случайно, не первым классом?
   - Нет.
   - Очень правильно. Как учит наша навязчивая реклама, если  все  летим
одним бортом, - зачем платить больше?
   - Имидж.
   - Вот-вот. Престиж. У меня свой бизнес, но не настолько раскрученный,
чтобы я мог позволить себе роскошь тратить деньги на глупые понты. А  вы
возьмите аристократов? Я знавал некоторых: несчастные люди...
   Объявили посадку. Олег изобразил губами вежливую полуулыбку,  прервав
азартную речь:
   - Кажется, нам пора.
   Олег откинулся в кресле, закрыл глаза. "Под крылом самолета о  чем-то
поет..." Лайнер взлетел, оставляя внизу край лета и солнца.
   Ему стало грустно. А что, если Чернов  прав?  И  все  его  расчеты  -
иллюзия? А разве у него есть выбор? И был ли он когда-нибудь?  А  сейчас
он уже ввязался.
   Известно, что самый быстрый способ закончить войну  -  проиграть  ее.
Вот только проигрывать нельзя. Никак нельзя.
   Как сформулировала та незнакомка: если это твоя война - воюй, если не
твоя - отдыхай. Но если ты мужчина, ты  должен  каждый  день  доказывать
самому себе и миру, что это так. Поэтому выбора  нет.  Только  вперед  и
вверх.
   Лайнер  набрал  десять  тысяч.   Далеко   внизу   ухоженные,   словно
игрушечные, европейские городки. И жить здесь удобно. Но очень скучно.
   Впрочем, им не скучно. Они просто живут. Как деревья  в  лесу.  Может
быть, они уже заслужили этот отдых столетиями войн? А Россия - еще  нет?
Она еще хочет что-то доказать - себе  и  миру?  И  это  стоит  миллионов
поломанных жизней и прерванных судеб? Бог знает.
   Не  ему,  Гриневу,  решать.  Он  просто  должен  сделать  свое  дело.
Завершить начатое. И - победить. Потому как все,  что  кроме  победы,  -
поражение. И пусть всякая победа пиррова, и пусть ради  достижения  цели
многие перечеркивают  отмеренные  им  жизни...  И  пусть  победитель  не
получает ничего, кроме первенства.
   Это и есть жизнь. Быть или не быть? Только быть. И если быть, то быть
первым.

Глава 27

   - Можно я пересяду к вам? - обратилась к  Олегу  вышедшая  из  салона
первого класса девушка. Сколько ей лет -  на  взгляд  он  определить  не
смог. Больше восемнадцати, но меньше тридцати. И была она не  похожа  на
девиц, летающих бизнес-классом. Те  бывали  "привлекательными  девушками
обыкновенной наружности".
   Или,   как   писали   в   старых   сыскных   документах,   "внешность
обыкновенная".   Веснушки   тщательно   затираются,   бровки   тщательно
выщипываются, волосам придается модный колер. Барышня старается  обрести
индивидуальность и становится похожей на всех-всех-всех. Откуда это?  Из
детской классики: "Винни-Пух и все-все-все".
   Мысли эти пронеслись стремительно, ответить Олег  не  успел,  девушка
уже присела рядом:
   - Я ужасно боюсь летать. Ужасно. А  в  первом  классе  летят  надутые
индюки и индюшки. Мне и сидеть с ними рядом тошно.
   - За деньги, уплаченные за билет, можно и потерпеть.
   - Может быть. Только вы не подумайте... Я просто попутчица. И немного
боюсь летать. Вот и все. Олег молча пожал плечами.
   - Знаете, чем самолет отличается от жизни? - спросила незнакомка.
   - Ощущением полета.
   Девушка улыбнулась:
   - Вы это сказали просто так, но ведь вы так не думаете.
   - Не думаю.
   - Поддерживаете разговор?
   - Стараюсь быть вежливым.
   - Спасибо. Так вот: в жизни людям  только  кажется,  что  они  что-то
выбирают, а  по  большому  счету  все  движутся  в  одну  сторону...  Вы
понимаете, о чем я?
   - Отчасти.
   - Но в жизни как в поезде:  у  всех  разные  пункты  назначения  и...
выходят все в разное время. А здесь... Кем бы ты ни был  -  миллиардером
или стюардом - все закончится для всех одинаково  хорошо  или  одинаково
плохо.
   - Очень оптимистичное замечание.
   - Кажется, вы не относитесь ко мне серьезно, - погрустнела девушка. -
Мне уже двадцать два, а я не нашла себе лучшего занятия,  чем  думать  о
том, что.же такое на самом деле наш мир: поезд или самолет?
   - Может быть, потому, что вам нет необходимости  заботиться  о  хлебе
насущном?
   - Может быть. Мои родители развелись, у папы свой бизнес,  у  мамы  -
свой, и каждый из них хочет перещеголять другого во внимании ко  мне.  У
меня несколько кредиток. И много свободного времени.
   - Бедное дитя.
   - Иронизируете?
   - Чуть-чуть.
   - Хотя меня нужно пожалеть.
   - Да?
   - У моих родителей своя  жизнь,  я  их  почти  не  вижу,  вот  они  и
компенсируют свое невнимание ко мне деньгами.
   -  Деньги  порой  бывают  самым  действенным  способом  заботы.   Они
избавляют от тягостных проблем.
   - Тягостные проблемы - это болезни?
   - Не только. Есть еще и бедность,  и  даже  нищета.  И  часто,  чтобы
вырваться  из  нее,  люди  тратят  всю  жизнь.  Тратят  глупо,   скучно,
безэмоционально. Без остатка.
   - Скучные и необходимые вещи...
   - Забота о пропитании.
   - Вы говорите, как кальвинистский пастор.
   - На десяти тысячах метров мы ближе к Богу.
   - А вот это глупость.
   - Нужно чем-то время занять. Лучше глупостью, чем пошлостью.
   - Одно другого стоит. Хотя... Вы занятный. И не выглядите бомжем.
   Олег рассмеялся искренне:
   - Самое смешное, что я бомж и есть.
   - Давно?
   - Почти сутки. Девушка пожала плечами:
   - Тогда, судя по вашему развеселому и вполне  респектабельному  виду,
это для вас просто хобби. Нет, вы точно занятный.
   - Почему?
   - Вы не стараетесь понравиться.
   -  Одни  люди  стараются  нравиться,  другие  -  нет.  Что   в   этом
особенного?
   - Все дети  всегда  хотят  нравиться.  А  когда  вырастают,  начинают
бояться.
   - Чего?
   - Не понравиться: это задевает их самолюбие. Вот и надевают  на  себя
маски.
   Как это скучно!
   - И что вам напоминает моя маска?
   - Вы хотите услышать что-то приятное? Напрасно.
   - Я готов ко всему.
   - Ваша маска... А впрочем, все мы  носим  маски.  Чтобы  защитить  то
нежное и трепетное, что  еще  осталось  в  нас  от  детства.  -  Девушка
помолчала, добавила:
   - Вы не похожи на человека, озабоченного сиюминутной текучкой.  Но  и
на живущего "без проблем" - вы тоже не похожи.
   Олег улыбнулся:
   - Мои проблемы складываются  из  тех,  что  я  создаю  другим.  Сущие
пустяки.
   - На самом деле вы так не думаете.
   - Пожалуй, нет.
   - Значит, вы кокетничаете.
   - Да?
   - Все-таки - желаете нравиться?
   - Как все. Когда мне было семнадцать - я всем нравился. Это  вызывало
зависть у остальных.
   - И потому вы решили стать букой, чтобы угодить этим "остальным"?
   - Нет. Я начал учиться. Потом делать дело. Чтобы сделать дело,  нужно
для очень-очень многих стать "плохим".
   - Вы говорите, как мой папа. - Она вздохнула. - Тягостные проблемы...
   Скучные и необходимые вещи... - Взгляд  девушки  застыл,  словно  она
видела сон. - Это их жизнь. Я здесь при чем?  -  Она  тряхнула  головой,
словно стараясь сосредоточиться:
   - Я сказала, у меня много свободного времени. Это неверно.
   Время мое - пустое.
   Олег заметил у нее на носике очаровательные веснушки.  И  сам  носик,
чуть  вздернутый,  аккуратный,   придавал   ей   сходство   с   задорной
девочкой-подростком. И глаза. Такие ясные глаза бывают и от  выплаканных
слез.
   - И еще - я боюсь. - Летать?
   - И летать тоже. Но больше я  боюсь  потеряться.  Родители  дали  мне
время и право выбора. Я хочу стать художником. Много путешествую, многое
вижу. И чем больше я путешествую и вижу, тем мне страшнее: я песчинка  в
этом мире, я ничего не стою и ничего не значу, но  страшно  мне  оттого,
что кажется - рукой подать до  обретения  чего-то  важного  или  до  его
понимания... А я не могу  дотянуться.  И  тревожусь:  если  раньше  хоть
что-то знала о рисунке, чистоте линий, о том, как хочу раскрасить  море,
небо и весь наш мир,  то  теперь...  Я  побывала  во  многих  странах...
Веласкес, Гойя, Ван-Дейк, Рубенс, Пуссен, Рембрандт, Дюрер,  Леонардо...
А  еще  -  Моне,  Руссо,  Гоген,  Ван-Гог,  Сикейрос...  Я   запуталась,
заблудилась... Мне кажется,  все  уже  сказано.  Абсолютно.  И  добавить
совершенно нечего. Мир  был  совершенен  до  меня,  будет  совершенен  и
после... И если я пропаду, это ничего не прибавит  в  нем  и  ничего  не
убавит. Зачем я?
   - Действие рассеивает беспокойство по поводу жизни. Попробуйте что-то
делать, милая барышня, и все придет. И красота, и строгость, и терпение,
и понимание, и смысл.
   - В вашей жизни есть смысл?
   - Надеюсь, да.
   - И вы счастливы?
   - По меньшей мере, я хочу им быть.

Глава 28

   - Я тоже хочу. И очень  боюсь  разбиться  раньше,  чем  успею  что-то
понять и что-то сделать. Может быть, я больна?
   - Нет. Это нормально.
   - Меня зовут Женя.
   - Олег.
   - Я поняла, почему пришла вот так вот и села рядом. Я еще в аэропорту
заметила... Я увидела в  вас  то,  чего  мне  так  не  хватает:  веру  и
целеустремленность. Вы знаете, чего вы хотите.
   - Пока да.
   - Пока? А - после?
   - До "после" еще нужно дожить.  Как  говорил  один  древний  философ:
стремясь к малому - достигнешь великого, стремясь к великому - впадешь в
заблуждение.
   Идти нужно шаг за шагом. И - видеть над собою Небо.
   - Это касается искусства?
   - Это касается всего.
   - Но если  мне  хочется  написать  море,  и  людей  на  пляже,  и  их
совершенство - охровые тела на желтом песке, и выцветшее от солнца небо,
и темное, полное влажной синевы море, и - снова людей,  и  их  скуку,  и
снобизм, и похоть, и их  глупость,  и  то,  что  все  они  теперь  почти
счастливы, и то, что все они когда-нибудь умрут... Разве это можно  "шаг
за шагом"?
   - Да. Отгрунтуйте холст. Возьмите кисть. Пишите.
   - Я боюсь.
   - Вам есть что терять?
   -