ой  красоты  лицо,
на котором выделялись чуть раскосые глаза и высокие скулы,  а  волна  черных
волос развевалась от ветра за плечами.
   Она направлялась прямо к нему, быстро постукивая каблуками в темноте, изо
рта ее вырывались облачка пара.
   - Помогите мне, - произнесла она в панике. - Пожалуйста.
   Джулиус недоуменно посмотрел на нее.
   - Что... - неуверенно сказал он, - что случилось?
   Женщина остановилась всего в дюйме  от  него,  ее  большие  черные  глаза
смотрели прямо ему в лицо.
   Подвезите меня, - выпалила она. Джулиус нахмурился.
   - Я не понимаю...
   - Вот, погодите, сейчас я вам кое-что покажу... - сказала  она  и  начала
рыться в сумке, висящей на плече.
   Джулиус с растущим смятением наблюдал за ней. Что это за женщина  и  чего
ей от него надо..?
   Не успел он додумать свою мысль, как позади послышался  шорох,  и  что-то
твердое и холодное уперлось ему в затылок.
   Женщина едва заметно кивнула.
   Кивок, понятно, был адресован не ему, а кому-то, кто подкрался из темноты
сзади.
   Сердце колотилось у Джулиуса в груди. Его обманули, отвлекли внимание...
   Он так и не услышал выстрела из "глока" с глушителем, только почувствовал
толчок дула в затылок, когда палец убийцы нажал на  спусковой  крючок.  Пуля
пробила голову насквозь, выйдя в районе правого глаза и  прихватив  с  собой
большую часть лба.
   Когда его тело упало на землю лицом  вниз,  оставшийся  расширенным  глаз
продолжал с удивлением смотреть перед собой. Дуло пистолета  наклонилось,  и
прозвучали еще три приглушеных  выстрела,  пославших  еще  три  пули  ему  в
голову.
   Джилея посмотрела вокруг. Улица была пуста. Она присела над распростертым
телом, стараясь не ступить в лужу крови, которая уже  начала  собираться  на
мостовой под головой убитого,  отстегнула  от  ватника  Джулиуса  закатанную
пластик лицензию на право уличной торговли и сунула  ее  в  сумку,  поспешно
обыскала карманы куртки и брюк, нашла бумажник  и  связку  кпд.  чей,  затем
подняла голову  и  посмотрела  на  бородатого  мужчину,  стоявшего  рядом  с
пистолетом в руке.
   - Пора уходить, Ахад, - сказала она и бросила ему ключи.
   Мужчина сунул "глок"  в  наплечную  кобуру  под  курткой,  открыл  дверцу
автофургона, затем наклонился над трупом и втащил его за переднее сиденье.
   Тем временем Джилея закончила крепить  ларек  к  автофургону,  подошла  к
дверце со стороны тротуара и заглянула внутрь кабины. Она заметила  на  полу
фургона одеяло и накрыла им мертвое тело, затем уселась на сиденье  рядом  с
водительским креслом.
   Сидевший уже за рулем бородатый мужчина нашел в связке ключ от  зажигания
и включил двигатель.
   Они отъехали от обочины и направились на запад по Двадцать восьмой улице.
   Ларек для уличной торговли, прицепленный к автофургону, подпрыгивал сзади
по мостовой.
   Фургон въехал в автомастерскую на углу  Одиннадцатой  авеню  и  Пятьдесят
второй улицы, когда часы показывали десять минут  шестого.  Хотя  мастерская
обычно открывалась только в половине девятого,  но  сейчас  дверь  была  уже
поднята, и Ахад въехал  в  нее  не  останавливаясь.  Внутри  их  ждали  трое
механиков в серых комбинезонах.
   Джилея открыла дверцу и спрыгнула с подножки.
   - Где Ник? - спросила она.
   - Уехал, - ответил по-русски один из мужчин. Она  посмотрела  на  него  с
раздражением.
   - Он должен был дождаться нас. Мужчина промолчал.  Тишина  длилась  целую
минуту.
   - Тело торговца в фургоне, - наконец проговорила Джилея. - Избавьтесь  от
него.
   - Понял, - последовал ответ.
   Она сунула руку в сумку, достала лицензию на уличную торговлю, закатанную
в пластик, и передала ее мужчине.
   - Немедленно замените имя и фотографию, - приказала женщина.  -  И  чтобы
ларек был готов сегодня вечером.
   - Все будет сделано.
   - И чтобы без промедления, - добавила она. -У нас меньше трех дней.
   - Не беспокойтесь, с этим не будет никаких проблем.
   Джилея вздрогнула и обхватила себя руками.
   - Здесь дьявольски холодно. Как вы терпите это?
   Мужчина кивнул в сторону автофургона и ухмыльнyлcя.
   - При холоде работается лучше, - ответил он.

Глава 13

Самые разные места 31 декабря 1999 года

   До выхода в эфир оставалось всего несколько минут,  а  Аркадий  Педаченко
все еще не решил как ему начать свою еженедельную телевизионную программу.
   Разумеется, это не  имело  никакого  отношения  к  ее  форме  или  плохой
подготовке.
   Каждая  передача  всегда  начиналась  с  того,   что   он,   сидя   перед
телевизионными камерами, излагал свою точку зрения  на  происходящее.  Затем
зрители  звонили  и  задавали  вопросы,  что  давало  Педаченко  возможность
свободно общаться с аудиторией, словно разговаривая с людьми. Считалось, что
звонили самые разные зрители без разбора, однако на  самом  деле  вопросы  и
комментарии были почти всегда заранее подготовлены и поступали в  телестудию
от  его  сотрудников,  сидящих  у  телефонов.   Вторая   половина   передачи
посвящалась беседам с видными политическими и общественными деятелями.
   Нет, дело было не в форме передачи. Педаченко  больше  всего  дорожил  ее
структурой и не любил отклоняться от заранее подготовленного и опробованного
текста.  Не  приходилось  сомневаться  и  в  ее   содержании,   потому   что
вступительное заявление было уже введено в компьютер и появится сразу  после
начала на "бегущей строке" перед столом, за которым сидел  Педаченко.  Да  и
гость сегодняшней программы, генерал Павел Ильич Бродин  из  российских  ВВС
уже приехал в студию точно вовремя и  готовился  сейчас  к  появлению  перед
камерами в "зеленой комнате", как называли ее режиссеры.
   Проблема заключалась скорее в стиле, в тоне передачи - вот  что  занимало
сейчас Педаченко. Стоит ему начать свой  комментарий  в  резком  критическом
тоне, к которому он прибегал обычно или выбрать более мягкую, рассудительную
форму?
   Его советники из средств массовой информации предлагали второе,  говорили
о том, что ему следует  избегать  всего,  что  может  быть  истолковано  как
пессимизм в такое время, когда телезрители испытывали подъем духа в связи  с
успехом, достигнутым Стариновым в  Америке,  и  стремились  забыть  о  своих
лишениях. Им отчаянно хотелось услышать слова ободрения  от  государственных
деятелей. С другой стороны, разве может быть более благоприятный момент, чем
канун  нового  тысячелетия,  чтобы  воздействовать  на   эмоции   гигантской
аудитории?  Напомнить  зрителям  о  пороках  интернационализма  и   промахах
правительственной политики,  унаследованных  Стариновым  прямо  от  Ельцина?
Предстать перед ними единственным человеком, способным возглавить  страну  и
спасти ее от катастрофы в такой критический момент истории?
   Педаченко  задумался.  Ему  не  хотелось  упускать  столь   благоприятную
возможность, но, может быть,  действительно  следует  проявить  определенную
сдержанность? Он даст понять своей аудитории, что еще  есть  надежда,  можно
дать волю некоторому оптимизму в тот момент, когда мир вступает  в  двадцать
первое столетие. Если конечно,  они  последуют  по  единственно  правильному
пути, проложенному для них им, Педаченко - Шестьдесят секунд!  -  послышался
голос режиссера.
   Педаченко увидел себя на экране монитора. Статный мужчина пятидесяти  лет
с  короткой  светлой  прической,  аккуратно  подстриженными  усами  и  ртом,
приоткрытым в белозубой улыбке подтянутый и  следящий  за  собой.  Педаченко
относился  к  своей  внешней  привлекательности  главным  образом,   как   к
инструменту борьбы за власть, и ухаживал за собой совсем  не  из  тщеславия.
Еще в детстве он понял, что  приветливая  и  простодушная  улыбка  позволяет
получать поблажки от родителей и учителей, а позднее, став взрослым,  узнал,
что такая манера поведения привлекает к нему и женщин, которые готовы лечь с
ним в постель, очарованные его мальчишеским поведением, а также  располагает
к нему влиятельных людей.
   Педаченко  понимал,  что  его  успех  на  телевидении  в   большей   мере
объясняется его фотогеничностью, чем  политическими  взглядами,  которые  он
проповедует. Впрочем, это его ничуть не смущало. Главным  было  привлечь  на
свою  сторону  как  можно   больше   политических   сторонников,   завоевать
популярность у народа. Он  почувствовал  каплю  пота  на  лбу,  сделал  знак
гримерше, и она поспешила к  нему  из-за  камеры,  припудрила  лоб  и  снова
исчезла.
   Режиссер поднял руку и начал отсчитывать секунды, оставшиеся до выхода  в
эфир, загибая пальцы.
   - Четыре, три, два, один... Педаченко посмотрел в камеру.
   - Добрый вечер, дорогие соотечественники и друзья  России,  -  начал  он.
Сейчас,  когда  мы  находимся  на  пороге  нового  века,  всем  нам  следует
оглянуться на  то  столетие,  которое  остается  позади.  Теперь,  когда  мы
движемся вперед к великому будущему, нельзя не испытывать благородной ярости
по отношению к слабой и коррумпированной власти, которая нанесла такой  урон
воле и благополучию  нашего  народа  и  привела  к  возникновению  множества
проблем, встав перед нами - перед каждым из нас. Почти два  столетия  назад,
во время Первой Отечественной войны, наши солдаты сражались с могучей армией
Наполеона и победили ее, изгнали с позором из российской столицы. В середине
нашего века нам снова пришлось собрать в  кулак  все  свое  мужество  и  всю
решимость русского  народа,  чтобы  защитить  нашу  землю,  нашу  страну  от
немецких  фашистов  в  ходе  другой  войны,  получившей   название   Великой
Отечественной. И вот  сегодня  я  призываю  вас,  дорогие  соотечественники,
собраться с силами для последней Отечественной войны. Это - священная война,
она будет вестись не на поле боя, а на  полях  моральных  сражений;  в  этой
войне угроза исходит не от бомб и снарядов, а  от  культурной  деградации  и
утраты национального  духа,  от  морального  упадка  и  разложения.  Дорогие
соотечественники! Мы победим в этой священной войне, если  заглянем  себе  в
души, вспомним о наших  благородных  традициях  и  противопоставим  железную
дисциплину искушению...
   - ...в этой войне нельзя победить гонкой за американскими  долларами  или
стоя с протянутой рукой и ожидая подачек,  подобно  нищим  попрошайкам,  или
подвергая молодое поколение тлетворному влиянию американской музыки и  моды,
продолжал Педаченко, стараясь придать своему голосу особую убедительность  и
искренность. - Я не могу не согласиться с тем, что положение в нашей  стране
исключительно тяжелое, но мы сами  несем  за  него  ответственность  и  сами
должны найти выход.
   Старинов наблюдал за выступлением своего политического противника, сидя в
своем кабинете и не мог не восхищаться тем, как  хорошо  поставлено  часовое
выступление Педаченко, как умело подобраны фразы. Он повторяет одни и те  же
старые темы, однако ухитряется находить чувствительные моменты в  психологии
народа и так удачно, как это не удавалась никому из политических деятелей  в
последнее время. Использование им таких выражений, как "священная  война"  и
"благородная ярость" - оба взяты из самой знаменитой песни, которую пел весь
народ во время Великой Отечественной войны, - было  просто  великолепным.  А
преобразование его прежней политической  программы  в  новую  патриотическую
войну было вдохновенным, даже гениальным  использованием  кипящих  в  стране
страстей, вызывало в памяти русскую гордость, западало глубоко в душу, когда
Педаченко сравнивал трудности, переживаемые народом в  настоящий  момент,  с
муками прошлого и подавал борьбу за преодоление этих  трудностей  в  том  же
контексте, как и прежние легендарные битвы против иностранных  завоевателей,
причем победы в этих битвах были достигнуты в каждом случае лишь после того,
как родина полагалась только на собственные силы, а ее граждане и ее солдаты
вставали на защиту своей страны в едином всепоглощающем порыве  солидарности
и патриотизма.
   Старинов глубоко вздохнул. Он никогда не забудет  празднования  сороковой
годовщины победы над нацистами в мае 1985 года - огромные толпы, собравшиеся
для мемориальной церемонии у могилы Неизвестного Солдата  в  Александровском
саду, грохочущая процессия танков, солдат и марширующих оркестров по Красной
площади, вечерний салют, озаривший небо  над  Москвой,  вдохновенные  песни,
развевающиеся в руках людей советские флаги,  престарелые  ветераны  Великой
Отечественной войны, проходящие строем перед трибунами, четко  отбивая  шаг,
прямые и полные достоинства, несмотря на прошедшие годы...
   В тот день  Старинов  стоял  вместе  с  генеральным  секретарем  ЦК  КПСС
Михаилом Горбачевым и другими высокопоставленными  партийными  деятелями  на
трибуне Мавзолея Ленина, наблюдая за парадом, которому, казалось,  не  будет
конца. Его глаза были мокрыми от слез  умиления  и  гордости,  он  испытывал
уверенность  в  том,   что,   несмотря   на   все   недостатки   коммунизма,
многочисленные социальные и экономические проблемы, стоящие  перед  страной,
Советский Союз будет вечно могучим и нерушимым в его марше в будущее.
   Старинов всем сердцем чувствовал притягательную силу  пламенной  риторики
именно это делало призывы Педаченко особенно  опасными.  Сейчас,  на  пороге
нового тысячелетия, Старинов  становился  свидетелем  возрождения  массового
националистического движения, которое  неминуемо  приведет  к  изоляции  его
страны и ее конфронтации с Западом. Именно  поэтому  он  потерял  сон,  ночи
превратились в кошмарные мучения, он то и дело просыпался в  холодном  поту,
ощущая во рту вкус пыли и пепла.
   Он увидел, что Педаченко на экране закончил  наконец  свое  вступительное
слово. Он положил  руки  на  стол,  подался  вперед  и,  улыбаясь,  устремил
пронзительный взгляд своих голубых глаз, казалось, прямо на зрителя.
   - А теперь, друзья, я буду рад ответить на ваши вопросы. Звоните прямо  в
студию.
   - Нет уж, спасибо,  друг,  -  пробормотал  Старинов  и  нажал  на  кнопку
дистанционного управления. Изображение Педаченко мигом исчезло,  словно  его
вовсе и не было. Но ведь это не так, верно? К сожалению,  подумал  Старинов.
Все не так просто. За  стенами  его  кабинета,  от  одного  края  Российской
Федерации до другого, Педаченко слушали все, он был повсюду.
   - Говорите, вы в эфире.
   - Добрый вечер, товарищ Педаченко.  Мне  хотелось  бы  услышать,  как  вы
относитесь к недавнему визиту министра Башкирова в  Китай  и  его  обещаниям
растущего сотрудничества между нашими странами.
   - Спасибо за хороший вопрос. По моему мнению, нам  следует  рассматривать
намерения  министра  Башкирова  и  заключенные  им  в  Китае  соглашения  по
отдельности. В свете дальнейшего расширения НАТО  и  продолжающихся  попыток
Соединенных Штатов монополизировать события в мире я согласен  с  ним  -  мы
действительно имеем много общих интересов с нашим  азиатским  соседом.  Мощь
Америки превратилась в угрозу, и ее нужно ограничить.  Для  достижения  этой
цели у нас нет иного  выбора,  как  повернуться  лицом  к  востоку.  Но  мне
кажется,  что  министр  Банкиров  допустил  грубую  ошибку  и  нарушил  свой
служебный долг, когда  объявил  о  планах  импортировать  китайскую  военную
технологию и китайское оружие.
   Наши  оборонные  заводы,  лучшие   в   мире,   страдают   от   недостатка
государственных заказов. Более того, Китай всегда был одним из самых крупных
покупателей нашего вооружения. Зачем нам теперь так резко  менять  ситуацию?
Это кажется ошибочным, даже неразумным.
   На своей даче, расположенной к северо-востоку от Москвы, Леонид Одчивалин
дремал под  звуки  включенного  телевизора,  как  вдруг  его  разбудил  звон
разбитого стекла. Он повернулся в кресле и увидел, что одно из  окон  позади
него разбито.
   Через зияющую в створке пустоту в комнату врывался ледяной  ветер.  Ковер
рядом с подоконником был усеян осколками стекла,  и  он  заметил  среди  них
большой камень.
   Резинкой к нему была прикреплена записка.
   Запахнув махровый халат, Одчивалин вскочил из кресла и подбежал к окну.
   Наклонившись, он поднял камень, стараясь  не  ступать  босыми  ногами  на
острые осколки, и выглянул во двор. Там никого не было. Однако ему казалось,
что он знает, почему это произошло.
   Одчивалин сорвал резинку и развернул записку. Крупными печатными  буквами
на ней было написано: ПРОКЛЯТЫЙ КРОВОСОС.
   Он почувствовал приступ ярости.  В  течение  двух  месяцев  его  железная
дорога перевозила американское зерно из  центральных  московских  складов  в
расположенные поблизости западные области. Количество зерна, перевозимого  в
каждую область, было рассчитано в соответствии с численностью  населения,  и
никто не должен был заметить, что часть зерна, привезенного в его город,  он
отвез в собственный склад,  чтобы  сбыть  на  черном  рынке.  Он  знал,  что
рискует, но разве  он  не  заслужил  небольшого  дополнительного  дохода  за
перевозку зерна по его дороге?
   - Неблагодарные подонки! - крикнул он, швырнув камень в  своих  невидимых
преследователей. - Пьяные свиньи! Вон отсюда!
   Ответа не последовало. Он встал, ругаясь  уже  про  себя,  и  решил,  что
прежде всего нужно убрать осколки стекла. Кто-то заплатит за  это.  Ведь  он
хотел одного - встретить Новый год в тишине и покое. Он  добьется  наказания
виновных сурового наказания.
   Одчивалин направился к дверному шкафу за веником и  тут  услышал  сильный
удар в дверь. Он остановился, повернулся к разбитому окну и увидел на  снегу
следы. Почему-то раньше он их  не  заметил.  Он  не  был  уверен  в  этом  и
заключил, что это не имеет значения. Гораздо важнее, что  хулиганы  стоят  у
переднего крыльца.
   Новый удар в дверь, затем  еще  один.  Одчивалин  посмотрел  на  дверь  и
увидел, что дверные петли начинают сдавать.
   - Уходите вон! - закричал он. - Уходите, иначе я вызову милицию!
   Теперь на дверь посыпался  град  ударов.  Засов  дрожал.  От  края  двери
отлетела щепка.
   Одчивалин слышал собственное хриплое  дыхание.  По  лицу  катились  капли
пота.
   На голове буквально шевелились волосы.
   Последовали новые удары, и дверь затрещала.
   Одчивалин замер на несколько секунд в прихожей, а затем решил достать  из
шкафа в спальне ружье. Сделать это нужно как  можно  быстрее,  до  того  как
хулиганы выбьют дверь.
   Он едва успел добежать до спальни,  как  входная  дверь  не  выдержала  и
сорвалась с петель, взметнув щепки и пыль. Одчивалин  повернулся  и  увидел,
что в дом ворвались трое мужчин в  натянутых  на  головы  черных  масках  из
женских чулок.
   Двое держали в руках отрезки железных труб. Третий нес тяжелую канистру.
   - Вы сошли с ума! - взвизгнул Одчивалин. - Вы не имеете права! Вы...
   Один из мужчин устремился к нему  и  ударил  его  отрезком  металлической
трубы в живот. Он скорчился от боли,  и  воздух  с  шумом  вырвался  из  его
легких, словно из лопнувшего аккордеона.  Теперь  оба  мужчины,  вооруженные
трубами, стоя над упавшим Одчивалиным, осыпали его ударами. Он поднял  руки,
пытаясь защитить лицо, и один из ударов  перебил  ему  пальцы.  Застонав  от
боли, Одчивалин свернулся в комок и сунул руки  между  бедер.  По  его  лицу
текли слезы.
   Жестокое избиение продолжалось. Удары металлических труб сыпались на  шею
и голову. Один из ударов выбил ему зубы. Из носа и  открытой  раны  на  щеке
хлынула кровь.
   На мгновение  приоткрыв  глаза,  Одчивалин  увидел,  что  третий  мужчина
поливает комнату какой-то  жидкостью  из  канистры.  Одчивалин  почувствовал
запах бензина. Выплеснув бензин на мебель и  занавески,  мужчина  подошел  к
лежащему Одчивалину и с ног до головы облил и его.
   - Прошу вас, не надо, -  слабо  простонал  Одчивалин.  У  него  кружилась
голова, рот был полон крови. - Я дам вам... деньги... продукты...
   - Заткнись!
   Отрезок металлической трубы обрушился ему на  скулу,  и  он  застонал  от
нестерпимой боли. Наконец мужчины в масках оставили  его.  Одчивалин  увидел
неясные очерта