трясла его до мозга костей.
   Он тянулся к ней рукой, и одна только мысль сверлила  его:  не  хочу,
чтобы она умирала!
 
*** 
 
   - Стой! - крикнул Джейк.
   Вне себя от ярости он бросился на Стэллингса, вырывая  ружье  из  его
скользких рук. Ему хотелось загнать это ружье прямо ему в  глотку,  так,
чтобы до самых печенок достало. Но руки  ему  не  подчинялись:  ощущение
было такое, словно его молотили полицейской дубинкой  целую  неделю,  не
переставая. Рефлексы никуда не годились, в голове туман.
   Стэллингс ударил его головой в живот, а потом, когда Джейк  согнулся,
врезал со страшной силой по затылку. Грязь залепила ему глаза. Ничего не
видя перед собой, Джейк слепо махал руками, пытаясь схватить противника.
   Не теряя времени даром, Стэллингс подхватил  свое  ружье  и  помчался
вниз по каменистому склону. Ну и заваруха, - думал он. - А какого  черта
здесь делают русские?
   Никто не мог дать ему ответ на этот вопрос, но это его особенно и  не
волновало.  Его  миссия  была  выполнена,  а  времени  для  того,  чтобы
отгадывать мудреные загадки, у него не было. Он знал, что  через  минуту
Джейк очухается, а у него не было ни малейшего желания драться с ним.
   Не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыхание, он скользил
вниз под уклон в долину. Через мгновение он скрылся за завесой  ледяного
дождя.
   Джейк плевал кровью в талый снег. Он задыхался, и у  него  все  плыло
перед глазами. Без сил он откинулся назад, прислонившись спиной к стволу
дерева. Немного оправившись, он поднялся на  ноги  и  заковылял  к  краю
расселины. Он услышал шум небольшого обвала  на  той  стороне  и  увидел
осыпающиеся камни и женщину в кимоно.
   Дождь  утихал,  и  видимость  медленно   восстанавливалась.   Женщина
зацепилась за  выступ  скалы  и  лежала  теперь,  раскинув  руки,  будто
собираясь обняться с бурей.
   Сердце Джейка болезненно екнуло в груди, все внутри его похолодело.
   Марианна!
   Значит, все-таки информация, добытая  им  в  доме  Комото,  оказалась
верной: у Ничирена действительно в этих местах  убежище.  Да  и  Старика
интуиция не подвела: Марианна оказалась тоже неподалеку. И вот она лежит
окровавленная на камнях, медленно теряя сознание. Умирает за его  грехи,
за его упущения, за его эгоизм. Все эти дни  после  возвращения  с  реки
Сумчун на его совести. Все дни, которые они могли  провести  вместе,  но
провели врозь. Все радости, которые они могли разделить,  но  просто  не
заметили. Вся жизнь, которую она ему предлагала, но он не взял.
   Он потерял свою любовь к ней в тот миг, когда  потерял  самоуважение.
Это началось на реке Сумчун, а  закончилось  здесь  и  сейчас.  Марианна
умирает на его глазах, а он не в силах ей помочь, наблюдая за этим через
пропасть. И не меньшая пропасть разделяла их последние три года.
   Джейк видел, как кто-то, ухватившись рукой за  сук,  другую  тянет  к
ней. Зачем? Чтобы подпихнуть ее к последней черте? Вот она  пошевелилась
и оказалась  чуточку  ближе  к  зияющей  пустоте.  Если  бы  только  она
взглянула в его сторону! А потом до него донесся шум,  похожий  на  тот,
который слышишь при внезапном порыве ветра.
   - Марианна!
   Его крик, ударившись в каменную грудь окутанных грозовыми тучами гор,
упал в бездну. Тело Марианны последовало  за  ним:  былинка  на  крыльях
ветра.
   Джейк  оторвал  ничего  не  видящие  от  слез   глаза   от   пустоты,
разверзшейся под ним. Он сидел на краю расселины, вцепившись скрюченными
пальцами в раскисшую от дождя землю. Она  слегка  покачнулась  под  ним,
когда его глаза сфокусировались на второй человеческой  фигуре,  которая
по-обезьяньи карабкалась вверх по склону, цепляясь руками за кусты.
   Фигура остановилась на  своем  пути  к  безопасности,  и  их  взгляды
скрестились над пропастью, разделяющей их, и на какое-то  мгновение  они
не могли их разорвать.
   Двое над бездной - Джейк и Ничирен.
   ЛЕТО - ОСЕНЬ 1910, ЛЕТО 1921 - ВЕСНА 1927
   СУЧЖОУ - ШАНХАЙ
   В 1895 году, ровно за пять лет до рождения Чжилиня, Китай искал  мира
с Японией, справедливо опасаясь фанатичной, вымуштрованной  и  в  высшей
степени   дисциплинированной   японской   армии.   В    результате    по
Симоносекскому договору  Япония  получила  остров  Формозу,  а  Корея  -
освобождение. Подорвав могущество Китайской  империи,  Япония  вышла  из
войны могучей державой, с которой теперь должен был считаться весь  мир.
Даже учитывая то, что благодаря совместным действиям России, Германии  и
Франции Япония не удержала своих с таким трудом завоеванных  позиций  на
Ляодунском полуострове, от  которого  и  до  Пекина  рукой  подать,  она
выиграла для  себя  нечто  более  важное.  В  соответствии  с  условиями
договора,  Япония  получила   возможность   строить   свои   фабрики   в
определенных портовых городах вдоль побережья Китая.
   Даже обычно прозорливы английские  тай-пэни,  учредившие  чрезвычайно
прибыльные  компании  в  Шанхае,  не  додумались  до  такого.   Тай-пэни
занимались  торговлей,  покупая  товары  на  огромной   части   Азии   и
перепродавая их по всему миру с огромной прибылью для себя.
   Но строить фабрики в Шанхае! Для того времени это было фантастическое
предприятие. Не считая нескольких цехов по производству шелка,  которыми
владели иностранцы, международная братия в промышленность не лезла. Хотя
Британия, согласно договору  с  Китаем,  подписанному  в  1842  году,  и
получала  приоритет  перед  всеми  другими  государствами,  их  тай-пэни
оказались в хвосте хитрых японцев, взявшихся за индустриализацию Китая с
неимоверным жаром.
   Вообще японцы играли очень существенную роль в истории Китая, как и в
частной жизни Чжилиня. Хотя он и оба его брата родились  в  Сучжоу  (или
Сучоу, как называли этот город англичане), семья перебралась в Шанхай  к
тому времени, как он вошел в пору отрочества.
   Тем не менее, Сучжоу навсегда сохранился в его памяти. В этом  городе
были совершенно  необыкновенные  сады.  Чжилинь  родился  неподалеку  от
одного из наиболее известных и в честь него и получил свое имя,  которое
буквально означает "Львиный лес".
   Теперь эти сады, конечно, являются всенародным достоянием. Но в  годы
детства Чжилиня у каждого сада был свой хозяин,  который  создавал  его,
ухаживал за ним и наслаждался его красотой. Обычно это были мандарины из
Шанхая, ушедшие на покой и ищущие на севере отдохновения от  скандальной
жизни большого города, или просто богатые местные чиновники.
   В любом случае они приобретали в Сучжоу клочок земли  и  начинали  на
нем  возделывать  свой  сад.  Естественно,  эти  садики  -  юнь  линь  -
создавались вокруг вилл. Множество их  было  разбросано  по  стране,  но
только виллы Сучжоу строились вместе с садом и представляли собою  часть
его.
   Эти сады создавались не на показ, а  для  размышления.  Те  же  самые
буддийские идеалы, что, перекочевав  через  Южно-Китайское  море,  нашли
воплощение в японских садах дзэн, начали свою жизнь и здесь.
   Сад, который Чжилинь  запомнил  навсегда,  находился  в  самом  конце
переулка, настолько узенького, что два человека с  трудом  могли  в  нем
разойтись. В сад можно было попасть через деревянную калитку в  каменном
заборе, окружавшем юнь линь со всех сторон.
   Настоящих садиков для размышления очень мало.  Чтобы  создать  такой,
надо быть одновременно поэтом, архитектором, скульптором,  живописцем  и
философом. Даже в Китае такие  сады  редкость.  Создателей  их  называли
гордым именем Цзян. Оно довольно многозначно в китайском языке: когда-то
оно чаще всего употреблялось в значении "небесный опекун", "полководец",
потом - "генерал", "мастер вэй  ци".  Чаще  всего  оно  употребляется  в
значении "стратег", "создатель", "зодчий".
   Самое  главное  для  проектирования  такого   садика   -   обеспечить
максимальное количество перспектив в строго ограниченном пространстве.
   Самая интересная перспектива открывалась в саду  детства  Чжилиня  из
необыкновенно изящной беседки,  расположенной  в  крайней  западной  его
точке. В этом ракурсе сад напоминал мальчику нежную девушку, застигнутую
в минуту задумчивости. В нем отразилась вся красота мира, лучше,  чем  в
зеркале. Зеркало, будучи предметом, сделанным руками человека, не  может
отражать  внутреннюю  сущность  смотрящего  в  него  человека.   А   вот
природные, хотя и не  столь  совершенные  отражающие  поверхности,  как,
скажем, гладь лесного озера, могут сделать это с большим успехом.
   Чжилинь часто слышал поговорку: "На небесах есть рай, а  на  земле  -
Сучжоу и Ханчжоу". И, конечно, в немалой  степени  этому  способствовали
знаменитые садики. Чем больше сидел мальчик в той изумительной  беседке,
тем больше проникался миром и спокойствием буквально разлитым в воздухе.
   Недалеко от беседки был небольшой холм, с которого открывалась другая
- совершенно иная - перспектива. Сначала Чжилинь думал, что Цзяну  очень
повезло, что на территории этого садика оказался  этот  холм,  поскольку
Сучжоу стоит в самом центре обширной равнины и поэтому  местность  здесь
абсолютно  плоская.  Но  потом  он  понял,  что  тот   холм   тоже   был
искусственный: натаскали камней, засыпали их землей и посеяли траву.
   Подобные сюрпризы составляли одну из прелестей садика и  содержали  в
себе некоторый воспитательный момент. Другой пример - камни в прудике. У
них был такой вид, словно вода столетиями обтачивала их, придавая им эту
естественную форму. Но потом Чжилинь понял,  что  и  эти  "естественные"
шероховатости искусно имитированы Цзяном, прежде чем он  положил  их  на
дно.
   Часами мальчик мог сидеть у этого прудика,  берега  которого  заросли
карликовым бамбуком и миниатюрными лимонными и апельсиновыми  деревьями.
Следя за ленивыми движениями пятнистого декоративного карпа,  плавающего
в прозрачной воде, он учился проникать в священную суть вещей сквозь  их
блестящую, искусственную оболочку.
   Именно  здесь  его  жизненная  философия  и  деловая  хватка   начали
формироваться, хотя он понял это годы спустя. Если бы Цзян знал, что его
садик способствовал этим  процессам,  он  был  бы  на  седьмом  небе  от
счастья. Впрочем, он догадывался, что нечто в этом роде, как  говорится,
имеет место быть. Конечно, он видел незаурядность этого мальчика.
   Однажды - это было в самый разгар жаркого лета - он вышел из  беседки
и направился к прудику, где сидел  Чжилинь.  Цикады  заливались  на  все
лады, выводя свою пронзительную песню. Обалдев от удушающей жары,  птицы
прилипли к веткам деревьев. Даже легкие перистые облачка повисли в  небе
без движения.
   Цзян  прошел  на   островок   по   сверкающим   под   ярким   солнцем
отлакированным малиновым досочкам мостика, который  он  спроектировал  и
построил своими руками. Все  здесь  было  сделано  его  руками.  Вот  те
многоугольные окошки тоже: вылеплены  из  глины,  высушены,  обожжены  в
печи, затем аккуратно покрашены. На каждое ушло до девяти месяцев труда.
И каждое  дорого  ему,  как  собственное  дитя.  Наверное,  потому,  что
собственных детей у него не было: жена много лет назад умерла при  родах
много лет назад, а второй раз он так и не женился.
   - Все, кто приходит сюда, - сказал он, - думают, что этот юнь линь  -
просто огороженная частичка природы. За многие годы я заметил, что  люди
не любят,  когда  я  пытаюсь  объяснить  им  элементы  техники  парковой
архитектуры. - Он улыбнулся открытости задранного вверх детского личика.
- Все предпочитают верить в совершенство природы. - Он взял  Чжилиня  за
руку. - Кроме тебя, конечно. -  Его  брови  вопросительно  поднялись.  -
Почему ты не веришь, а?
   Чжилинь задумался. Он наблюдал за движениями карпов в прозрачной воде
и завидовал их плавности и легкости: вот бы и людям так плыть по земле!
   -  Наверное,  это  потому,  дяденька,   -   ответил   он,   используя
уважительное  обращение  к  старшему,  -  что  я  предпочитаю  верить  в
совершенство человеческого ума.
   Цзян подивился такому ответу, подумав, что  мальчик  рассуждает,  как
взрослый. Причем немногие взрослые среди  его  знакомых  могли  бы  дать
такой ответ.
   - Боюсь, - сказал он после небольшой паузы, - что ты, братишка, скоро
убедишься, что совершенство - дефицитный товар в этом мире.
   Чжилинь протестующе поднял руку.
   - Но ваш сад - это само совершенство, дяденька!
   Цзян улыбнулся.
   - Может быть, в твоих глазах. - Он ласково стиснул руку мальчика. - И
мне это очень приятно слышать, поверь мне... Но не в моих.  Я  провел  в
нем больше времени, чем ты успел прожить на свете. Вероятно,  поэтому  у
нас несколько разное представление о совершенстве.
   - Разве вы не ощущаете счастье, бывая здесь?
   Цзян опять улыбнулся.
   - Счастье порой ощущаю, но  удовлетворение  -  никогда.  Между  этими
двумя состояниями большая разница. - Он отпустил руку  мальчика,  поднял
камешек и уронил его в пруд. Карп колыхнул плавниками, приняв камешек за
пищу, но, когда подплыл и обнаружил обман, снова  погрузился  в  ленивую
дремоту. - Со временем ты поймешь, что жизнь - это непрестанный поиск.
   - Поиск совершенства?
   - Для некоторых, пожалуй, да. Другие  понимают,  что  совершенство  -
явление не от мира сего и поэтому недостижимо.
   - Значит ли это, что следует прекратить попытки достичь его?
   - Полагаю, что нет. - Тут он предостерегающе поднял палец. - Но  есть
люди - вроде меня - которые не хотят стремиться к совершенству.
   - Почему?
   - Потому что жизнь существует только в движении. Я порой  думаю,  что
смерть - это единственное состояние, допускающее совершенство.
   - А как же Будда?
   - Я не Будда, - задумчиво ответил Цзян. - Да и ты тоже,  братишка.  -
Он как-то сразу погрустнел, будто вспомнив о мраке ночи среди бела  дня.
- Ты будешь совершать ошибки, идя по жизни. Все  совершают.  Но  ты  все
равно иди дальше, учась на своих ошибках. Помни, что дурак не  тот,  кто
совершает ошибки, а тот, кто повторяет их.
   Солнце жгло их с высоты. До самого вечера никто из  них  не  проронил
больше ни слова, погрузившись в размышления о целях, ради  которых  этот
юнь лши, был создан.
   Но лето незаметно перешло в осень, и  скоро  школьные  занятия  стали
поглощать практически все светлое  время  суток.  А  потом  в  семействе
Чжилиня начались разговоры,  что  скоро  они  переедут  на  новое  место
жительства и, возможно, аж в самый Шанхай.
   Когда мальчику удалось выкроить свободную минутку  и  он,  пройдя  по
узкому переулочку, приблизился к заветной калитке, он обнаружил, что она
заперта, очень странно, подумал он, и с бьющимся сердцем  побежал  вдоль
забора, чтобы попытаться зайти с парадного подъезда.
   Незнакомый человек открыл дверь на стук Чжилиня. На нем  были  одежды
священника местного монастыря.
   - Да?
   - Извините, дяденька, - сказал Чжилинь, пытаясь  проникнуть  взглядом
внутрь дома в обход его обширного брюха, - но я ищу хозяина этой виллы.
   Священник улыбнулся.
   - Ты его уже нашел.
   Чжилинь удивленно взглянул на него.
   - Как так? Я приходил сюда много раз. Я...
   - Понятно. Тебе нужен ее прежний владелец.
   - Прежний?
   Священник кивнул.
   - Он был отчаянным игроком, насколько я понимаю. И  он  проиграл  эту
виллу чуть  ли  не  в  фань  тянь  .  А  потом  вилла  была  приобретена
монастырем. - Он отступил от  дверного  проема  с  застенчивой  улыбкой,
странной на его полном лице. - Но ты здесь по-прежнему  желанный  гость.
Для пытливого ума в этом саду больше пищи, чем в школе.
   Чжилинь был просто потрясен.
   - А Цзян? - грустно спросил он. - Что с ним  стало?  Священник  пожал
плечами.
   - Понятия не имею. - Его круглое лицо снова осветилось улыбкой. - Так
давай зайдем внутрь? Здесь есть что...
 
*** 
 
   Но Чжилинь уже мчался по пыльной улице. Какая-то собака увязалась  за
ним и с лаем гналась по пятам.
 
*** 
 
   Несмотря на все свои старания, он так и не смог найти  Цзяна.  Может,
это и к лучшему. Цзян был частью этого замечательного сада, и  в  памяти
Чжилиня он так и остался среди  своих  ирисов  и  олеандров,  под  сенью
бамбука и лимонного дерева.  У  него  было  худое  лицо  и  высокий  лоб
философа, но под ногтями его навеки поселилась бурая земля,  которую  он
возделывал с таким тщанием. Колени на его брюках были всегда  грязны  от
влажной почвы.
   Ребенком Чжилинь жалел, что не унес  с  собой  чего-либо  осязаемого,
хотя бы камешка, вроде того, что Цзян однажды на  его  глазах  уронил  в
пруд, - на память об  этом  удивительном  месте.  Когда  он  подрос,  то
перестал жалеть. То, что Цзян заложил в своем саду, должно остаться там,
- вплоть до камешка. Чжилинь унес с собой из сады  нечто  более  ценное,
чем глупые реликвии детства: он унес мировоззрение.
   Семена этого мировоззрения запали в его  душу  через  попытки  понять
идею, заложенную Цзяном в  его  творении.  Этот  человек  так  мастерски
использовал  язык  парковой  архитектуры  для  передачи  чего-то   более
важного, чем просто иллюзия. Вот этого-то большинство людей и  не  могло
понять, и они разочаровывались, когда Цзян пытался раскрыть  им  секреты
своего мастерства.
   И Чжилинь понял почему. Эффекты контрастов и сходства  использовались
мастером для пробуждения чувств  и  создания  определенного  настроения.
Люди, не знающие  секретов  этого  юнь  линя,  просто  входили  в  него,
подвергались  воздействию  этих  эффектов  и,  сами  того  не   замечая,
изменялись внутри.
   Постепенно Чжилинь начал понимать, что этой методологией можно широко
пользоваться в жизни вообще. Если ты  даешь  людям  то,  что  они  хотят
получить, то абсолютно неважно, как это делается. Даже если это иллюзия,
то все равно: пусть они ее получат. Потом сами разберутся, что к чему. И
ни в коем случае не надо раскрывать секреты своих фокусов. Это  как  при
искусственном вскармливании ребенка: его ничуть  не  волнует,  из  каких
компонентов состоит смесь, которую он потребляет.
   Вот такие примерно мысли копошились в юном сознании Чжилиня, когда он
покидал Сучжоу. Потом они постепенно развились в теорию, которую он  про
себя назвал "искусственнической".
 
*** 
 
   Шанхай, пожалуй, является самым удачно расположенным городом во  всем
Китае. Это единственный крупный порт центрального
   Китая, который не отрезан горами от внутренних районов. Он расположен
в морских воротах бассейна реки Янцзы, одного из самых богатых  регионов
всего континента. Повезло Шанхаю.
   Повезло и  отцу  Чжилиня,  талантливому  инженеру-технологу,  что  он
получил вовремя повышение и был направлен из Сучжоу в такое  место,  где
его талант мог быть использован наилучшим образом - в Шанхай.
   До Симоносекского договора спрос на инженеров-технологов  был  весьма
ограничен и, можно сказать, отец Чжилиня опережал свое время. Так что  в
его сыне это качество можно в какой-то степени считать наследственным.
   Так или иначе, волны промышленной революции, начатой японцами в  этом
городе в 1895 году, вынесли семейство Чжилиня из тихой заводи  Сучжоу  в
бурные волны современного восточного мегаполиса, уже в те годы вышедшего
на первое место в Китае по количеству населения.
   Кроме престижной и более высокооплачиваемой работы для  отца,  Шанхай
предоставил Чжилиню и его братьям прекрасные возможности для продолжения
образования. Он и его младший брат поступили в  университет,  а  средний
брат предпочел пойти в Шанхайский технологический институт.
   Культурные горизонты Чжилиня  стремительно  раздвигались:  он  освоил
английский язык, обзавелся  множеством  друзей,  среди  которых  были  и
"чужеземные черти", испытал влияние не только старших, но и  ровесников.
Но ничто при этом не заглушило ростков, посеянных  Цзяном.  Скорее,  они
еще более укрепились.
   В Китае, вопреки распространенному мнению,  живут  не  одни  китайцы.
Более того, с  некоторых  пор  определенные  регионы  этой  страны  даже
контролируются не одними китайцами. К этому факту  можно  относиться  по
разному. По мнению Чж