же, как и Ничирен.
   - Ничирен? - У Джейка появилось ощущение, что из-под  него  выдернули
половик. - Но Ничирен ведь работает на Советы!
   - Не совсем так, - улыбнулся Сун. - Советы думают, что он работает на
них. Но его деятельность направлена на пользу йуань-хуаня.
   - Я даже не знаю, что это за организация.
   - К сожалению, в этом вопросе я вас просветить не могу.
   - После того, что я сделал для вас?
   - Мистер Мэрок, вы прекрасно  знаете  пределы  нашей  договоренности.
Йуань-хуань не упоминался.
   - Хорошо, - согласился Джейк. - Тогда Ничирен. Зачем он хотел собрать
руководителей троек?
   - Я полагаю, цели совещания очевидны. Сплотить триады  вокруг  одного
дела.
   - Понятно, какого. Дела йуань-хуаня.
   Верзила Сун не стал на это возражать.
   - И как же вас удалось втянуть в "круг"? Насколько я понимаю, драконы
всегда гордились своей независимостью.
   - Независимость, мистер Мэрок, есть понятие  историческое.  Позвольте
мне рассказать вам одну подходящую  историю.  Начало  ее  уводит  нас  в
далекое прошлое. Некий горячий юноша гонял свою  лорку  по  всем  водным
путям вокруг Гонконга в компании с капитаном  другой  лорки.  Они  знали
каждый подводный камень и каждую  мель  в  этих  водах.  Некоторые  вещи
никогда не меняются в Китае. Я полагаю, вы об этом сами  хорошо  знаете.
Например, наркотики всегда были и  остаются  прибыльным  делом.  Поэтому
конкурентная борьба в этом бизнесе никогда не  ослабевала.  Ну  а  юноша
был, как я уже говорил, не в меру горячим. Вот его и угораздило  однажды
по пьянке расхвастаться перед людьми, которых он считал  надежными.  Но,
как он позже  уразумел,  надежда  на  быстрое  обогащение  весьма  часто
подтачивает дружбу... И вот однажды этот горячий  юноша  и  его  старший
товарищ попали в засаду, когда  возвращались  после  завершения  удачной
сделки. Четверо людей из  их  экипажей  погибли,  а  сам  юноша  получил
тяжелое ранение. Наставник не оставил своего ученика в беде,  а  выходил
его и  никогда  впредь  ни  словом  не  поминал  о  том  инциденте  и  о
материальных и моральных потерях, которых он им обоим стоил.  Но,  чтобы
компенсировать эти потери  своему  наставнику,  тот  юноша  безвозмездно
работал на него целый год и в процессе этой работы еще больше  сблизился
с ним... А наставник тот был весьма необычным человеком.  И  вот,  когда
обстоятельства принудили его уйти из этого прибыльного дела, он  передал
все тому юноше, который, по сути, не был таким уж не в меру горячим.
   Верзила Сун снял свой пиджак и повесил его на вешалку в  углу  офиса.
Затем он расстегнул рубашку, снял  галстук  и,  заголив  правую  руку  и
грудь, показал Джейку  шрамы,  образующие  некий  замысловатый  узор  на
лишенной растительности коже и делающий  эту  часть  тела  Верзилы  Суна
похожей на полотно какого-нибудь художника-авангардиста.
   - Как вы уже догадались, - сказал он, снова застегивая рубашку, - тем
горячим юношей был я. А моим наставником, мистер  Мэрок,  был  Цунь  Три
Клятвы - дракон йуань-хуаня. Да что я вам  все  рассказываю?  Вы  и  так
должны знать о том, что он входит в йуань-хуань.
   Джейк недоуменно посмотрел на своего собеседника.
   - Почему я должен был об этом знать?
   - Да потому, мистер Мэрок, что ваша Блисс - его дочка.
 
*** 
 
   Солдаты  из  личной  охраны  премьера  вошли  в  кабинет  Чжилиня   в
министерстве ровно в девять часов утра. Они  открыли  шкафы  с  папками,
выдвинули ящики столов, разыскивая,  вероятно,  материалы,  связанные  с
Гонконгом, Митрой и планами Чжилиня по тому региону.
   Сам Чжилинь бесстрастно наблюдал, как они хозяйничают в его кабинете,
в то время как Чжан Хуа, который привел их в комнату, белый  от  страха,
дрожал как осиновый лист.
   После  того  как  солдаты  закончили  обыск,  их   начальник   прочел
официальный приказ, в котором четко и ясно говорилось,  что  министру  и
его   заместителю    надлежит    предстать    перед    трибуналом    под
председательством самого Премьера.
   Чжилинь собрал нужные бумаги в портфель и подал его Чжан Хуа,  бросив
на него испытующий взгляд.
   - Мужайтесь, мой друг, - сказал он внятно, но достаточно тихо,  чтобы
его не услыхали солдаты.
   Медленно спустились они по лестнице и вышли на улицу. Стального цвета
дождь падал с небес, обесцвечивая не только стены домов  и  асфальт,  но
даже зелень на деревьях.
   Нагнув голову, Чжилинь залез в машину, которая ждала их  у  подъезда.
Поморщился от боли, которую вызвало в нем резкое движение. Чжан Хуа  сел
рядом, устроив портфель на коленях. Он так крепко вцепился в его  ручку,
что  костяшки  пальцев  даже  побелели.  Чжилинь  чувствовал,  что   его
помощника всего трясет. Ему хотелось хоть как-нибудь подбодрить его,  но
он понимал, что при посторонних этого делать не следует.
   Офицер сидел с ними рядом, двое солдат - на переднем сидении. Чжилинь
невольно подумал, не многовато ли охраны  для  двух  пожилых  и  больных
людей.
   Прижавшись затылком к дерматиновой обивке сидения, он  закрыл  глаза.
Боль не отпускала его. День  ото  дня  становилось  все  труднее  с  нею
справляться. Каждый раз ему стоило больших усилий  локализовать  боль  и
отправить ее на хранение в какой-нибудь участок тела, где она  не  очень
мешала работать.
   Чжилинь открыл глаза. Сквозь завесу боли и дождя он уставился в  окно
на милый его сердцу Пекин. Любовь к этому городу захлестнула его сердце,
оттеснив на какое-то время боль.
   Он вспомнил, как лет тридцать назад ездил в Чжоукуцзян, к  юго-западу
от города, посмотреть на место, где были обнаружены  останки  Пекинского
Человека. Вспомнил, какое волнение он испытал - и даже какую-то странную
гордость, - когда разглядывал раскопки.
   Время покатилось вспять, возвращая его к  заре  человечества.  Именно
здесь,  на  одной  из  самых  стратегически  важных   точек   азиатского
континента, человек оставил древнейшие следы своего пребывания  на  этой
планете.
   Здесь, где  плодородная  долина  великой  Желтой  Реки  переходит  на
северо-востоке в горный массив, где торговцы, совершающие  свой  опасный
путь в северные районы, должны преодолевать водную преграду,  и  выросло
поселение, позднее ставшее Пекином.
   В период междоусобных войн, между 403 и 221 годами до новой эры,  оно
называлось Цзи, что значит "тростник", который  рос  здесь  в  изобилии.
После заката династии Тан это место потеряло  свой  статус  пограничного
района. Став частью северной империи в 936 году,  оно  стало  называться
Танцзин. Так его назвали основатели династии Киао.
   В начале XII столетия название изменилось  на  Чжунду,  что  означает
"центральная столица". Столетие спустя монголы сравняли город с  землей.
Но место было настолько  важным  со  стратегической  точки  зрения,  что
Хубилай-хан в 1261 году построил здесь Даду, "великую столицу" монголов.
Марко Поло называл этот город Камбалуком, произнося таким образом  слово
Ханбалык, что означает "город хана". Ко времени  посещения  его  великим
путешественником он был уже большим городом.
   Когда в 1368  Чжу  Йуаньчжень,  основатель  династии  Мин,  пришел  к
власти, он переименовал город в Бэйпин, что значит "северный мир". Придя
к власти в 1403 году, один из его сыновей решил перевести  сюда  столицу
из Нанкина, и город был переименован в  Бэйцзин,  что  значит  "северная
столица".
   При этом правителе  город  принял  облик,  который  он  сохраняет,  в
основных чертах, и поныне. В его северной  части  были  построены  новые
стены внутри старых фортификаций. В южной - был насыпан земляной вал, на
месте которого, повторяя контуры монгольского "города хана", в 1543 была
возведена кирпичная стена. Таким образом,  Бэйцзин,  который  иностранцы
предпочитают называть как Пекин, имеет как  бы  два  облика:  внутренний
город скорее квадратный, а внешний - прямоугольный.
   Чжилинь повернул голову. Дождь хлестал в стекла  лимузина,  мчащегося
по широким бульварам столицы. Уличного движения почти не было,  так  как
автобусные и троллейбусные маршруты здесь не проходят.
   Великая история, великий город.  Чжилинь  гордился,  что  был  рожден
китайцем, что всю свою жизнь прожил в этой великой стране. Он никогда не
был на Западе и никогда не стремился  туда  попасть.  Но  он  знал,  что
современные  технологии  идут  оттуда.  Пусть  они  кажутся  порой  ему,
коренному китайцу, чем-то вроде ядовитых змей, но без  их  сладкого  яда
невозможна цивилизованная жизнь. Правда, есть опасность погибнуть от  их
яда, прежде чем научишься их укрощать. Но ради того, чтобы не дать своей
стране  прозябать  вечно  на  задворках  современности,  он   всю   свою
сознательную жизнь шел по канату над пропастью. Сейчас он  понимал,  что
пришел решительный момент: или он дойдет до конца, или же позволит  себя
свалить.
   Обширный зал, где заседал трибунал, из-за гнусной погоды казался  еще
мрачнее, чем обычно. При теперешнем душевном состоянии Чжилиня  он  даже
казался ему могилой на дне океана. Как ни странно, сырой  запах  комнаты
напомнил Чжилиню запах  раскопок  в  Чжоукуцзяне,  где  археологи  нашли
Пекинского Человека.
   Это был запах не только сырости, но  и  остановленного  времени.  Мир
Чжоукуцзяна нисколько не изменился с тех пор, как по той  земле  ступала
волосатая нога Пекинского  Человека.  Здесь,  в  этом  просторном  зале,
ощущение остановившегося времени было не меньшим.
   Когда он в сопровождении дрожащего Чжан Хуа и суровых стражей  закона
приблизился в столу трибунала, он увидел, что У Айпин пришел сюда раньше
него. Долговязый министр сидел все в той же позе богомола, сложившись на
стуле, в какой он сидел во  время  их  первого  открытого  столкновения,
произошедшего всего несколько недель назад.
   Премьер тоже сидел на  своем  привычном  месте,  за  высоким  дубовым
столом. На его челе была маска власти: сложная  сеть  морщинок,  которая
даже молодых людей превращает в стариков.
   Проходя мимо высокого зеркала, Чжилинь непроизвольно бросил  на  него
взгляд.  То,  что  он  увидел  в  зеркале,  потрясло  его:  было   такое
впечатление, словно маска премьера перешла на лицо Чжилиня.
   Все человеческие чувства, переполнявшие  сердце  Чжилиня,  когда  они
ехали по улицам Пекина, куда-то испарились. Сейчас он чувствовал  только
холод коридоров власти, по которым он ходит уже много лет.  Он  подумал,
что все то время, которое он потратил, выжидая и  наблюдая,  прежде  чем
сделать тот  или  иной  ход,  сплести  паутину  той  или  иной  интриги,
терпеливо ожидая именно того стечения  обстоятельств,  которое  позволит
ему выйти на ту или иную фазу его генерального плана, -  все  это  время
сжалось в мгновение, которое он теперь переживает.
   Чжилинь и Чжан Хуа сели.
   - Мы сегодня собрались здесь. -  начал  премьер,  -  чтобы  выслушать
серьезные обвинения, которые выдвинуты против одного из  наших  наиболее
заслуженных министров.
   Краем глаза Чжилинь заметил  гаденькую  улыбочку,  промелькнувшую  по
лицу У Айпина. Вот момент, которого его враг ожидал с того  самого  дня,
когда встал во главе министерской клики, поставившей себе целью  свалить
его во что бы то ни стало.
   - У Айпин, - торжественно произнес премьер, - встаньте и  повернитесь
лицом к трибуналу.
   Министр поднялся во весь свой внушительный рост. Под  левой  рукой  у
него была зажата папка с бумагами. Без сомнения,  компрометирующие  меня
материалы, - подумал Чжилинь.
   - Ши Чжилинь, - продолжал премьер, поворачиваясь к нему.  -  Учитывая
ваш преклонный возраст, я не буду просить вас стоять во время слушания.
   - Ничего, я постою, - отозвался Чжилинь с места. Оперевшись  о  плечо
Чжан Хуа, он почувствовал,  как  в  него  вливаются  силы  его  молодого
сподвижника, помогая ему подняться. - Я еще пока не совсем инвалид.
   Премьер кивнул. Прежде чем продолжать, он  перевел  взгляд  в  точку,
находящуюся где-то посередине между враждующими министрами.
   - Вчера вечером специальный курьер доставил мне некоторые  документы.
- Он зашелестел бумагами, разложенными на столе. - Вот они здесь  передо
мной. С помощью советников я тщательно изучил их, на  что  ушла  большая
часть этой ночи.
   У Айпин не смог скрыть  торжествующего  блеска,  появившегося  в  его
глазах при этом заявлении главы государства.
   - Надеюсь, вы нашли материалы вполне убедительными, товарищ  премьер?
- спросил он.
   - Вполне.
   У Айпин с удовлетворением кивнул.
   - В случае какой-нибудь неясности, на вес вопросы  может  дать  ответ
заместитель Ши Чжилиня, товарищ Чжан Хуа. - Тут он повернулся так, чтобы
видеть лицо Чжилиня. - Чжан Хуа за последнее время много  поработал  для
меня.
   - Чжан Хуа, - сурово сдвинув брови, произнес премьер, - подтверждаете
ли вы это заявление?
   Чжилинь не пошевелился. Высказывание У Айпина, кажется, не  произвело
на него никакого впечатления. Это весьма разозлило  У  Айпина,  которому
очень бы хотелось  видеть,  как  ненавистный  враг  извивается  под  его
каблуком.
   Когда Чжан Хуа поднялся-таки на ноги, хилый на вид  Чжилинь  протянул
руку и поддержал своего более молодого помощника, который чуть не  упал.
И  столько  тепла  было  в  пожатии  руки  наставника,  что   Чжан   Хуа
расхрабрился и произнес коротко и решительно:
   - Я отвергаю это обвинение.
   - Что? - У Айпин сделал было шаг по направлению к  своему  "мышонку",
но премьер остановил его жестом руки.
   - Объясните, что это все значит, Ши Чжилинь, - приказал премьер.
   - Попытаюсь, товарищ премьер.  -  Чжилинь  глубоко  вздохнул.  -  Уже
несколько лет я замечаю, что группа министров, чьи  взгляды  на  будущее
страны значительно отличаются от моих и, позволю заметить, от  тех,  что
преобладают в правительстве, все более и более набирает  силу.  Когда  я
узнал, что во главе этой ЦУН встал У Айпин, я понял, что пора переходить
к решительным действиям. Я  вознамерился  расставить  ему  ловушку  так,
чтобы, попавшись, он разоблачил и себя, и  всю  ЦУН.  Для  этой  цели  я
уговорил своего помощника, чтобы он взял на себя роль наживки.  Согласно
замыслу, товарищ Чжан Хуа должен  был  сделать  вид,  что  завел  тайную
интрижку с некой молодой особой.  Эта  роль  очень  трудно  далась  ему,
поскольку такие вещи совершенно не в его натуре,  а  также  потому,  что
из-за секретности операции  он  вынужден  был  все  скрывать  от  семьи.
Замысел  был,  конечно,  опасным,  но  он  сработал.  Обдумывая  способы
инфильтрации в мое министерство, У Айпин узнал о "любовной связи"  моего
заместителя и начал шантажировать  его  сделанными  тайно  фотографиями.
Сделав вид, что страшно испугался "разоблачения",  Чжан  Хуа  согласился
поставлять У Айпину всяческую секретную  информацию,  касающуюся  работы
моего министерства. Ну и, естественно, товарищ премьер, У Айпин  получал
такую информацию, какую я хотел, чтобы он получил.
   У Айпин побелел от гнева.
   - Я не могу слушать эту белиберду! - крикнул он. - Все это ложь и...
   - Замолчите! - рявкнул премьер. Он любил время  от  времени  повысить
голос, который обычно был мягким и приятным.  Он  весь  подался  вперед,
налегая облаченной в гимнастерку грудью на дубовую крышку стола.  -  Как
вы смеете уличать кого бы то ни было во лжи! Вы, сам погрязший во лжи  и
махинациях!  Да  у  меня  здесь,  под  рукой,  целая  папка  документов,
уличающая  вас  и  членов  вашей  ЦУН  в  растрате  огромных   сумм   из
министерских фондов!
   - Товарищ премьер, я вам все объясню! - вскричал У Айпин с  отчаянием
в голосе. - Это никакая ни растрата! Просто я занял эти деньги у  своего
собственного  министерства,  чтобы  внедриться   в   гонконгскую   фирму
"Тихоокеанский союз пяти звезд".
   - Про этот ваш "союз" мне тоже известно из этих документов, -  заявил
премьер, хлопнув рукой по папке. Он произнес эти слова таким тоном,  что
кровь застыла в жилах У  Айпина.  -  Это  не  какие-то  там  домыслы,  а
подлинные  документы,  представленные  Ши  Чжилинем  и  Чжан  Хуа.   Они
убедительно   доказывают   ваше   тайное   сотрудничество    с    фирмой
"Тихоокеанский  союз  пяти  звезд",  возглавляемой  неким  сэром  Джоном
Блустоуном, о котором у нас есть неопровержимые данные, что он  является
резидентом КГБ в Гонконге.
   - Этого не может быть! - заверещал У Айпин пронзительным  голосом.  -
Этот гвай-ло агент Чжилиня, а не Советов! Я это докажу!
   - Не удастся, товарищ У! - ледяным тоном осадил его премьер. - А  вот
эти документы доказывают, что вы и члены вашей группы по  уши  увязли  в
контролируемой! Советами западной фирме, переведя на ее счет  двенадцать
миллионов долларов государственных денег. Надеюсь, этого вы не  посмеете
отрицать?
   - Нет, но...
   - Как вы не посмеете отрицать, что, нанося удары по  Ши  Чжилиню,  вы
стремились  расширить  ваше  влияние  в  правительстве,  чтобы  добиться
радикального поворота в его политике.
   - При всем уважении, я протестую...
   - Вы расскажете этому трибуналу все без утайки или будете отвечать за
последствия по всей строгости закона!
   - Моя преданность Родине вне сомнений! Я протестую...
   - Не смейте говорить о Родине! Я лишаю вас всех привилегий как  члена
правительства и заключаю под стражу. Суд решит вашу дальнейшую судьбу.
   - Это  чудовищное  недоразумение,  товарищ  премьер!  Вы  попались  в
ловушку, расставленную прожженным интриганом!
   -  Чуть-чуть  не  попался,  товарищ  У.  Чуть-чуть.   Но,   благодаря
бдительности товарища Ши и товарища Чжана, вы сами в нее угодили!
   В этот момент Чжан  Хуа,  который  во  время  этой  перепалки  дрожал
сильнее обычного, вдруг  охнул  и,  оттолкнув  поддерживающую  его  руку
Чжилиня, тяжело упал на пол лицом вниз.
   - О, Будда! - выдохнул Чжилинь. Превозмогая пронзающую его  боль,  он
опустился на колени перед распростертым помощником.
   - Чжан Хуа! - восклицал он. - Чжан Хуа!
   Премьер дал знал охранникам, и двое бросились на помощь  министру,  а
третий побежал за врачом. Не  прошло  и  пяти  минут,  как  личный  врач
премьера опустился на колени перед лежащим на полу  человеком.  Проворив
пульс, он покачал головою и с великой осторожностью  перевернул  его  на
спину. До самого своего смертного часа  это  мгновение  будет  стоять  в
памяти Чжилиня с кристальной четкостью: добрые руки незнакомого  доктора
осторожно переворачивают Чжан Хуа; неподвижные глаза  на  пепельно-сером
лице, уставившиеся в потолок.
   Он понимал, что это судьба, жестокая судьба скосила его  помощника  в
минуту его торжества. Сердце его кричало от боли.  Что  значит  рядом  с
этой болью победа над ЦУН, одержанная после многих  лет  борьбы?  Жалкая
эта победа, раз Чжан Хуа не может разделить ее с ним. Чжан Хуа,  человек
чести и долга. Человек, поломавший свою жизнь ради Чжилиня.
   Именно такую смерть принято называть героической.
   Он чувствовал потерю давнего друга с такой остротой,  словно  потерял
ногу. Остаток своей жизни  он  проживет  калекой.  Возможно,  он  и  был
калекой всю свою жизнь. Со страшной силой нахлынули на него воспоминания
не только лет, прожитых бок о бок с этим  человеком,  но  и.  мгновения,
когда он оттолкнул от себя Афину и Джейка, Шен Ли  и  мальчика,  который
стал Ничиреном.
   Склонив голову, он застонал от невыносимой муки: сердце,  сокращаясь,
посылало по всему телу волны боли, как от никогда не заживающей раны.
   Судьба, - подумал он. - Жестокая судьба.
   Неужели и детей он потеряет так  же  внезапно,  как  потерял  лучшего
друга?
   - Боюсь, здесь ничем нельзя помочь, - сказал  врач,  подтверждая  то,
что Чжилинь знал и без него. Врач бросил на премьера виноватый взгляд. -
Его. сердце просто перестало биться. Скорее всего, инфаркт миокарда.  Но
окончательный диагноз можно делать только на основании вскрытия...
   Премьер дал знак охранникам.
   - Уведите отсюда У Айпина, - приказал он. - Меня тошнит от одного его
вида.
   В полном остолбенении У Айпин позволил себя  вывести,  не  сказав  ни
слова. Глаза его были совершенн