р,
устланный ковровой дорожкой пол. И  даже  на  решетке  была  плотная  штора,
которой постоялец этой замечательной камеры мог в любой момент  отгородиться
от внешнего мира.
   Это и была,  как  я  понял,  та  скромная  обитель,  про  которую  сказал
национал-патриот Юрген Янсен.
   Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался  и  прислушался  к
рассказу Томаса.
   - А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись.  -  "Вечер  того  же
дня. Красавица Агнесса лежит  на  тахте,  покрытой  персидским  ковром.  Она
практически обнажена. Она открывает глаза и  видит  перед  собой  полковника
Ребане.  Агнесса:  "Ах!  Я  была  без  сознания!  Вы  воспользовались   моей
беспомощностью!" Полковник Ребане: "Милая фройляйн,  я  не  отношусь  к  той
категории мужчин, которые получают удовольствие от обладания  бесчувственной
женщиной". Агнесса: "Вы даже не притронулись ко мне? Это правда?"  Полковник
Ребане: "Да, это  правда".  Агнесса:  "Ах,  я  никогда  не  встречала  таких
мужчин!"
   - "Практически обнажена" - это красиво, - оценил Артист. -  Эта  сучка  и
есть русская шпионка, которую подослали к полковнику?
   - Почему сучка? - обиделся Томас Ребане. - Пожалуйста, не оскорбляй даму.
В конце концов, очень может быть, что она моя бабушка.
   Он приготовился читать дальше, но нам пришлось прервать их  увлекательное
занятие.
   - Зэка Злотников, с вещами на выход!  -  скомандовал  Муха,  отпирая  его
камеру.
   Артист недовольно покачал головой:
   - Вечно ты, Муха, торопишься. Куда  я  в  таком  виде  пойду?  Шмотки  не
высохли.
   - На себе досушишь. Быстрей! - приказал я.
   - А меня? Возьмите меня, ребята! - взмолился внук национального героя.  -
Мне очень нужно отсюда свалить! Что вам стоит? Возьмите!
   - Давай возьмем, - поддержал  Артист,  с  отвращением  натягивая  влажную
гимнастерку.  -  Малый  нормальный.  И  у  него  есть  кое-какая  любопытная
информация. Очень даже любопытная.
   - Отставить! У тебя все шутки. А тут не шутки. Нам бы самим выбраться.
   - Вот так всегда, - уныло заключил Томас Ребане. - Каждый думает только о
себе. А выручить другого человека, который попал в беду, -  куда  там.  Своя
задница всегда ближе к телу.
   - Рубашка, - поправил Муха. - Своя рубашка ближе к телу.
   - У кого-то рубашка, а у вас жопа, - парировал потомок эсэсовца.
   - В какую беду ты попал? - спросил я.
   - Не знаю, - хмуро ответил Томас. - Но от этого мне не  лучше.  От  этого
мне хуже.
   - Я бы взял, - сказал мне Муха. - Тут все не так-то просто. Берем?
   - Черт с ним! Выпускай!
   - Только быстро, быстро! - скомандовал Муха, отпирая решетку.
   Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную сумку и, как был, в
пижаме и тапочках, выскочил из камеры.
   - Сценарий не забудь, - напомнил Артист. - Потом дочитаем. И обуйся!
   Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и рванул к выходу.
   - Стой! - остановил я его. - Все делать только по моей команде!
   После треволнений минувшего дня весь лагерь спал  беспробудным  сном,  но
следовало соблюдать предельную осторожность. В любой операции самое важное и
самое трудное - чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по лагерю
такой толпой и не привлечь  нежелательного  внимания.  К  "губе"-то  мы  шли
нормально: начкар, с ним два солдата.  Картина  привычная  и  не  вызывающая
никаких  вопросов.  А  сейчас  нежелательным  было  любое   внимание.   Даже
какой-нибудь дневальный, сдуру  глянув  в  окно  и  увидев  такую  компанию,
немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата  спецподразделения
"Эст",  с  ними  эсэсовец  в  шинели   с   погонами   роттенфюрера,   но   в
красноармейской пилотке, и совсем уж какой-то придурок в красной пижаме и со
спортивной сумкой в охапке.
   Поэтому я забрал начальника караула и прошел с  ним  к  штабному  уазику.
Водителя не было. Я приказал начкару сесть за руль и подогнать УАЗ к  дверям
губы. Потом за руль сел Муха, начкар рядом с ним, а я  устроился  на  заднем
сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша"  упирался  в  спину
начкара, напоминая ему о том, что любая самодеятельность нежелательна. Перед
КПП я приказал ему выйти и открыть ворота. После этого мне  осталось  только
вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
   Путь был свободен. Позади  было  тихо.  Кажется,  обошлось.  Но  едва  мы
отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за холмом, Артист приказал Мухе
остановить машину.
   - В чем дело? - спросил я.
   - Мне нужна эта тачка, - заявил Артист. - Примерно на час. - Он обернулся
к Мухе: - Поможешь?
   - Почему нет? А что делать?
   - Скажу.
   - Кончай! - приказал я. - Хватит с нас приключений!
   Но Артист не сдавался.
   - Пастух, сегодня мой день, - сказал он. - Не мешай, а? Иди с  Томасом  к
моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое большое через час. И  не  спрашивай,
что я хочу сделать.
   Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист  не  нравился.  Какая-то
дурь была в нем.
   - Я нечасто тебя о чем-то прошу, - проговорил он. - Сейчас прошу. Ну?
   Никогда я его таким не видел.
   - Ладно, валите, - разрешил  я,  хотя  мой  внутренний  голос  прямо-таки
вопил, протестуя. - Но чтобы через час были.
   Артист сразу повеселел.
   - Муха, гони вкруговую, - приказал он. -  К  понтонному  мостику.  А  там
разберемся.
   Мы с Томасом выгрузились из уазика и потащились к стогу,  возле  которого
была  спрятана  "мазератти".  Пока  я  очищал  тачку  от  маскировки,  Томас
переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился:
   - А плащ? Я забыл плащ!
   - Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
   - Это ты так шутишь, да? - спросил он.
   Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее  на
асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху,  если
они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.
   Томас с робкой надеждой спросил:
   - У вас выпить ничего нет?
   - Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом и думать!
   - А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на  минеральной
воде "Нарзан"?
   Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по  всему,  уже
давно вертелся у него на языке:
   - Вы кто, ребята?
   - А ты? -  вопросом  на  вопрос  ответил  я.  -  Кто  ты?  Если  ты  внук
национального героя, почему тебя держат на "губе"?
   - Они называют это - под домашним арестом, - объяснил Томас. - В  Таллине
я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках.  Не  возить  же
меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на "губу". С гарантией, что не
свалю.
   - Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают?
   - Я им нужен.
   - Зачем?
   - Не знаю. Это все  -  раскрутка.  Понимаешь?  И  фильм  -  раскрутка.  И
презентация. И я на презентации. Они раскручивают.
   - Тебя?
   - Нет. Альфонса Ребане.
   - Твоего деда, - уточнил я.
   - Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто
однофамилец. Ребане, если по-русски, - это Лисицын. И больше ничего общего у
меня с ним нет. В этом-то все и дело!
   - Точно?
   - Еще бы не точно!
   - Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней того, что мы  видели.
Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.

   Прошел час. Их не было.
   Час двадцать. Их не было.
   Час сорок. Никого.
   Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазератти", облегающем спину
и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на  иголках.  Вопрос  был
только один: что произойдет раньше -  в  лагере  поднимут  тревогу  или  они
вернутся.
   Мой внутренний голос  возмущенно  молчал.  Обиделся,  что  я  к  нему  не
прислушался.
   Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С  того
места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения,
а дальше справа - тусклая цепочка огней над укрепрайоном  Эстонской  дивизии
СС.
   И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и  нет.  Я  даже  сначала
подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не показалось. Ни единого огонька.
   Что бы это могло значить?

   4.10.
   Начало рассветать. Ребят  не  было.  У  меня  в  душе  появилось  тяжелое
предчувствие беды.

   4.30.
   - Вон они! - вдруг сказал Томас.
   - Где?
   - Да не впереди - сзади!
   Я врубил заднюю скорость. Через две минуты  Артист  и  Муха  ввалились  в
машину, Артист хрипло выдохнул:
   - Все в порядке. Гони!
   - А где уазик?
   Он неопределенно махнул рукой:
   - Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Серега, гони!
   Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было  оказаться
от этих мест как можно дальше. И  как  чувствовал:  не  успели  мы  отъехать
километра на три, как до нас донесся вой сирены - в лагере  "Эста"  объявили
тревогу. Я дал под сотню - больше не  позволяла  дорога,  она  была  слишком
узкая и извилистая,  петляла  между  холмов.  Но  минут  через  пять  Артист
попросил ехать  помедленней.  "Мазератти"  огибала  высокий  холм,  поросший
ельником и мелкими соснами.
   - Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной безопасности.
   Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и  полез  по  холму  вверх,
жестами  предлагая  нам  следовать  за  ним.  Поднявшись  метров   на   сто,
остановился.
   - Вот отсюда все будет хорошо видно, - удовлетворенно сообщил он.
   Я осмотрелся. Уже заметно рассвело.  С  косогора  хорошо  просматривались
холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но  было  слишком  далеко,
чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился  туман.
Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней
листвой. У нас в Затопино - морозы и вьюги, а  здесь  -  почти  весна.  Было
что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.
   Артист напряженно всматривался в сторону Векши.
   - И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем рассветет?
   - Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.
   - И что будет?
   - Увидишь.
   Ожидание  затягивалось.  Воспользовавшись  этим,  Муха  стащил   с   себя
камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:
   - И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!
   На брючине его костюма темнело мазутное пятно.
   - Отчистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком ототрешь. Да что  же  они
тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не  придет  в  голову  пойти  и
проверить, что с ними?
   И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.
   - Вс„! - завопил Артист. - Смотрите!
   И мы увидели.
   Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали  словно
бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее  выстреливали  картечные
сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И  лишь  потом  на  наши
ушные перепонки обрушился грохот  взрыва.  Вернее,  серии  взрывов,  которые
сливались друг с другом, образуя какой-то утробный гул. И не  успела  осесть
поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже
понял, что это такое: это начал рваться боезапас в "тиграх".
   От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.
   - Вот вам, суки, битва на Векше! - изрек Артист. - Валим!
   Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел за руль  и  погнал
"мазератти" к шоссе, которое связывало Тарту с Таллином.
   - А теперь объясни мне, что это было, - попросил я Артиста.
   - Да все очень просто. Мы вывели цепь на  рубильник,  которым  включается
освещение. Единственная проблема была - взрыватели не сразу нашли. Они  были
в снарядном ящике в штабном блиндаже.
   - И пришлось поуродоваться, пока перетаскали  тол  к  танкам,  -  добавил
Муха. - До чертовой матери они его наготовили.
   - А насчет трупов можешь не беспокоиться, - заверил меня  Артист.  -  Все
кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом с ним ничего не взрывалось.
   - Это, конечно, утешает, - сказал я. - Но я тебя спросил не о том,  каким
образом вы замкнули взрывную цепь. Я тебя спросил совсем о другом.
   - Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все  точно  по  тексту.  Получив
приказ из ставки фюрера, доблестные эстонские патриоты  отступили.  А  перед
этим взорвали свои позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась
врагу.
   - С какой техникой?
   - Со всей. Четыре "тигра". И с десяток крупповских пушек.
   - Артист, твою мать! - сказал я. - Ты хоть понимаешь, что натворил?
   - А что я натворил?
   - Это теракт! И вмешательство в дела суверенного государства!
   - Ничего подобного, - возразил  он.  -  Я  лишь  слегка  подкорректировал
творческий процесс. Денег на  новую  технику  у  них  нет.  И  даже  за  эту
расплатиться не смогут. И значит - кина не будет.
   - Почему ты это сделал? - удивленно спросил Томас Ребане.
   - Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны,  а  диалоги  написаны
газетным языком.
   Томас взглянул на меня:
   - Он шутит?
   - Да, шучу, - резко сказал Артист. -  Но  могу  и  без  шуток.  По  этому
сценарию отца моего героя сослали  в  Сибирь  или  расстреляли.  Моего  отца
никуда не ссылали. Но его брат, две тетки и мой дед с бабкой - все они лежат
в Бабьем Яру. Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр -  это
овраг в Киеве, между Лукьяновкой и  Сырцом.  В  сорок  первом  году  фашисты
расстреляли там семьдесят тысяч евреев. Среди них были и все мои предки. Мне
до феньки, кто их расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди
них эстонцы - это мне тоже  до  феньки.  Фашисты  не  имеют  национальности.
Теперь понятно, почему мне не понравился этот сценарий? И закончим на этом.
   Шоссе выскочило из перелеска  и  тянулось  вдоль  железнодорожной  ветки.
Впереди показалась платформа пригородной электрички.
   - Высадите меня здесь, а сами уезжайте, - сказал Томас Ребане без  особой
уверенности в голосе.
   - Хочешь вернуться на "губу"? - спросил я.
   - Нет, я не хочу. Но вам  нужно  делать  ноги.  Очень  быстро.  Если  вас
прихватят, у вас будут большие проблемы.
   - Если мы тебя высадим, нас прихватят гораздо быстрей, - резонно  заметил
Муха. - Сначала отловят тебя. Ты в своем сюртуке - как жираф. Кто  тебя  раз
увидит - надолго запомнит. Ты им все выложишь: и где мы, и на  какой  тачке.
После этого отловить нас - раз плюнуть.
   - Почему я им все выложу? - оскорбился Томас.
   - Потому что ты не Зоя Космодемьянская.
   - Это такая партизанка? - припомнил он. - С гордо поднятой головой?
   - Она самая, - подтвердил Муха.
   - Да, я не Зоя Космодемьянская, - самокритично признал Томас.
   - Поэтому сиди и не рыпайся.
   - Из-за меня у  вас  будут  дополнительные  неприятности,  -  счел  своим
гражданским долгом предупредить он.
   - Одной больше, одной меньше - без разницы, - усмехнулся Артист.
   - И ты должен  нам  кое  о  чем  рассказать,  -  напомнил  я.  -  Ты  нас
заинтриговал.
   - Тогда купите мне водки, - потребовал Томас.
   - Совсем обалдел малый! - изумился Муха. - Кто же пьет водку в пять утра?
   - Я! - твердо  сказал  Томас.  -  Вон  там,  рядом  со  станцией,  ночной
универсам. Там продают все. И водку тоже. Иначе я с вами не поеду. И  ничего
не расскажу.
   - Тормозни, - кивнул я Артисту. - Муха, сгоняй. Ты  у  нас  единственный,
кто нормально одет.
   - Что будем брать? - деловито спросил Муха, словно  всю  жизнь  только  и
занимался тем, что бегал за водкой.
   - Все равно, - сказал Томас. - Только много!
   Через двадцать  минут  Муха  вернулся  в  машину.  В  руках  у  него  был
полиэтиленовый пакет с побрякивающими бутылками. Не успел Артист тронуться с
места, как Томас  извлек  из  пакета  бутылку  и  начал  зубами  выдергивать
пластмассовую пробку.
   - Стой! - заорал Муха. - Это же бензин!
   - Какой бензин? - опешил Томас.
   - Чистый. Авиационный.
   - Зачем ты купил бензин? - обиделся Томас. - Я просил купить водку, а  ты
купил бензин!
   - Штаны почистить, вот зачем,  -  объяснил  Муха.  -  Водка  -  в  другой
бутылке. Ну, кадр!
   Но Томас уже не обращал ни на кого  внимания.  Отвинтив  пробку  какой-то
водяры с эстонской этикеткой, он припал к горлу и сделал  несколько  хороших
глотков. Потом промакнул губы рукавом, понюхал мятую гвоздику,  торчавшую  в
петлице его сюртука, аккуратно завинтил пробку и сообщил:
   - Вот теперь тип-топ. Ты спросил, кто пьет водку утром, - обратился он  к
Мухе. - Водку хорошо пить в любое время. Вечером - чтобы вечер был  веселый.
Днем - чтобы день был хороший. Ночью - чтобы ночь была не очень длинной.  Но
лучше всего водку пить утром. У вас, у русских, есть хорошая  поговорка:  "С
утра выпил - весь день человек свободный". Теперь я  свободный.  -  И  он  с
удовольствием закурил.
   - Пора валить из этого независимого государства, - сказал  Артист.  -  Не
нравится мне Эстония. Маленькая, но злая. Как злобная собачонка.
   - Ты не имеешь права так говорить, - запротестовал  Томас.  -  Страна  не
может быть злой. Такой ее делают люди.
   - А я про что? - отозвался Артист. - Проскочим через Нарву, - решил он  и
прибавил газу.
   - Нет, - возразил Томас. - Через Нарву нельзя. Там перехватят.
   - Тогда через Псковскую область, через погранпереход "Куницына гора".
   - Нельзя, - повторил Томас.
   - Ладно, через Латвию - через Валгу.
   - И через Валгу нельзя.  Вообще  через  границы  нельзя.  Все  они  будут
перекрыты.
   - Ерунда, - отмахнулся Артист. - Пока они нас вычислят, пройдет время. Не
сразу же они кинутся нас ловить.
   - Они будут ловить не вас, - сказал Томас.
   Он помолчал и со вздохом добавил:
   - Они будут ловить меня.
   VII
   Мы поначалу не придали значения  словам  Томаса  и  с  таллинского  шоссе
свернули на трассу, которая должна была вывести нас самым коротким  путем  к
Нарве.  Восточнее  Кохтла-Ярве  она  вливалась   в   автостраду   Таллин   -
Санкт-Петербург. До  автострады  было  чуть  больше  ста  километров,  потом
километров пятьдесят до Нарвы, а там -  Ивангород,  Россия.  При  нормальном
раскладе к вечеру мы могли быть в Москве. Но нормальным раскладом здесь и не
пахло.
   - Это плохая дорога, - сказал Томас. - Мы неправильно по ней поехали.
   - Нормальная дорога, - возразил Артист, держа под  сто  пятьдесят.  -  Не
автобан, но бывают и хуже.
   - Она не потому плохая, что неровная, - объяснил Томас. - Много  дорожных
постов.
   - А на таллинской трассе - меньше?
   - Не меньше. Но там их можно объехать. Хорошие проселки -  к  хуторам,  к
дачам. Здесь - болота, особенно на севере. И если пост - его не объедешь.
   - Фигня, проскочим, - отозвался Артист. - Пока они сообразят, что к чему,
мы уже будем в России.
   Дорога была пуста, в темных ельниках и прозрачных березнячках по обочинам
висели клочки тумана, мелькали  хутора,  в  которых  только-только  начинала
пробуждаться жизнь. Над печными трубами вились  дымы,  кланялись  колодезные
журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные коровы  знаменитой
эстонской черно-пестрой породы с мотающимися на шеях жестяными боталами.
   - Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, - продолжал успокаивать
нас и себя Артист. - А они керосинили до утра, сейчас дрыхнут, как...  Черт!
- сказал он, увидев замигавший красный светодиод антирадара. - Кому  же  это
не спится в такую рань?
   Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура которого маячила возле
стеклянной будки поста. Он был без бронежилета, как это  заведено  сейчас  у
российских гаишников, и даже без "калашникова"  на  груди.  Хорошо  они  тут
живут, мирно. В руках у полицейского была черная труба переносного  локатора
типа "Барьер-2", он с интересом смотрел на цифры, мелькающие на  дисплее,  и
наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку обойдется  водителю
превышение скорости. Кто рано встает, тому Бог подает.
   Артист сбросил скорость до девяноста.
   - Сейчас нас оштрафуют, - сообщил Томас. - На  этой  дороге  везде  стоят
знаки "шестьдесят".
   -  Пере