екоторые моменты вашей деятельности, подсчитать, сколько загубленных душ на вашей совести. Нам о многом надо поговорить.
     - Идиот! - чуть не плача, заорал он. - Она ведь уйдет вместе с моими деньгами!
     - Кто? Я не понимаю вас.
     - Танька, сучка дешевая!
     - Кармен, что ли? Значит, она устроила вам этот маленький карнавал?
     Веселая девушка, как же ей удалось справиться со здоровым мужиком и куда она уйдет?
     - Опоила она меня чем-то во время обеда, а когда очнулся, то был уже привязан. Под пыткой я сказал ей шифр сейфа. Потом она соорудила этот дьявольский агрегат и уехала в летный клуб на аэродром вместе со всеми моими деньгами.
     - Но надо думать, далеко она не уйдет...
     - Кретин, она не уйдет, она улетит, у меня там стоит свой самолет. На свою голову я научил ее летать!..
     - Все ясно, какой самолет и как давно она вас покинула?
     - Минут пятнадцать назад, у меня серебристый "Як-18" с голубыми крыльями, номер...
     - Не надо, все и так ясно, отдыхайте пока!
     Вернув кляп его прежнему владельцу, я позвонил Медову. Предупредил, где я буду находиться в ближайшие полчаса, и попросил приехать по настоящему адресу, чтобы понянчиться и присмотреть за обиженным дитятей на тот случай, если ему вздумается чудить.
     Расстояние в двадцать километров, отделявших меня от аэродрома, я преодолел за десять минут и ровно в половине восьмого, почти не снижая скорости, вылетел прямо на взлетную полосу, куда с противоположной стороны уже выруливал нужный мне "Як". Начать разгон я ему не дал, осадив машину в десяти метрах от бешено секущего воздух винта. Татьяна сбросила обороты, но выходить из кабины не собиралась, я - тоже. Так мы и стояли в полном бездействии, пока к нам не подъехал какой-то тип в летной форме. Он сразу же попер на меня буром.
     - Вы кто такой? Немедленно покиньте полосу!
     - Я-то Гончаров и прислан хозяином этого самолета, Владиславом Сотником, чтобы предотвратить угон, а вот кто вы? - с трудом перекрывая рев авиамотора, прокричал я.
     - Я начальник... - договорить ему не пришлось, потому что он, удивленно на меня взглянув, вдруг тихонько завалился под машину, а на моем стекле, словно осы, начали появляться дырки. Бездействие было равносильно смерти. Уже откровенно выйдя на крыло, Татьяна вела прицельную стрельбу. Я же ничем, кроме газовой пукалки, ей ответить не мог. Открыв дверцу, я хотел уже выброситься из машины и тут краем глаза заметил, как моя Кармен, неуклюже цепляясь за плоскость, сползает на взлетную полосу. Очевидно, раз и навсегда покидая эту землю. Когда я к ней подбежал, понял, что жить ей осталось не больше пяти минут.
     - Спасибо, Костя! - с наивной, детской улыбкой из проклятого джипа выходила Марго, держа в руках какой-то чудовищный пистолет совершенно невообразимых размеров. - Ты чего не стрелял-то в нее?
     - У меня ничего не было, - стараясь переварить увиденное, ответил я.
     - Это плохо, она бы могла тебя убить. Танька, ты еще живая, гнида ты дешевая, хотела без меня свалить?! - наклонившись над умирающей, зло прошипела она.
     - Прости! - по одним только губам прочел я.
     - Бог простит! - прокричала Марго, простреливая голову своей подруге из пистолета, который, после моей смерти, она вложит в мои руки. И тогда картинка будет исчерпывающей.
     Я выстрелил в нее первым с расстояния трех метров и здорово обезобразил ее детскую улыбку.
     - Ты кого сожгла вместо себя? - спросил я уже связанную кустодиевскую королеву. - Да не молчи, не молчи, потому как смысла в твоем молчании нет никакого.
     - Послушай, Константин, отпусти меня, - опять по-детски заныла она. - Отпусти, пока не поздно, пока никого нет. Я хорошо тебе заплачу, я баба добрая.
     - Твою доброту уже видел, - кивнул я на труп ее подруги, - так убивают только профессиональные убийцы.
     - Но она же меня хотела обмануть. Отпусти!
     - Я повторяю вопрос: кого ты сожгла вместо себя?
     - А если скажу, ты меня отпустишь?
     - Мы не на базаре, чтобы торговаться. - Неопределенно пожав плечами, я вновь переспросил:
     - Кого ты оставила нам на пепелище?
     - Борьку, отпусти!
     - Не ври. Борьку с двумя товарищами ты утопила в сортире.
     - А я не вру, у меня их два было. Одного утопила, а другого сожгла.
     Господи, ну и кретин же вы, господин Гончаров, об этом давно надо было догадаться! Об этом тебе неоднократно твердили цокотухи и Галка Поварешка!
     Конечно же так и никак иначе!
     - Отпусти-и-и, - ныла Марго, - я тебе все расскажу, только отпусти.
     - Все я уже знаю сам. Только добавь: кто угробил Старкова и Дунаева?
     Кто инициатор: ты или Сотник?
     - Мы оба.
     По взлетной полосе к нам мчалась медовская "Волга".


   Михаил ПЕТРОВ
   ГОНЧАРОВ И ПОРТРЕТ ДЬЯВОЛА



Анонс

     Бывший бизнесмен Герберт Васильевич Седых, после "наезда" бандитской группировки на принадлежащий ему магазин потерял все свое имущество и близких.
     Гончаров, старый друг предпринимателя, берется вывести вымогателей на чистую воду.

     В припадочном бреду двое суток я провел в гостиничном номере на скомканных мокрых простынях, сквозь паутину кошмаров временами различая лица Макса, полковника и белый халат толстой врачицы. В последний день осени кризис миновал, и уже на следующее утро Ухов отвез меня в мою освободившуюся квартиру.
     Квартирантка Тамара оказалась дамой порядочной. Покидая мою конуру, она сделала небольшой косметический ремонт, и теперь мое жилище выглядело даже лучше, чем год назад. Пожелав ей всяческих благ, я прошел на кухню и, ощущая некоторые признаки голода, автоматически открыл холодильник. Чисто вымытый, он сиял белизной и полным отсутствием снеди. Огорченно поцокав языком, я выгреб весь свой капитал и, разложив на столе, начал вдумчиво его ревизовать. К моему великому разочарованию, он оказался совсем хилым. Раз-другой сходить в магазин, и то еле на скромный пенсионерский паек хватит. С маленькой выпивкой, понятно.
     А врачица, после болезни, мне рекомендовала усиленное и калорийное питание. О каком тут усиленном питании можно говорить? Ноги бы не протянуть, раздраженно подумал я, собираясь в гастроном.
     Находись я в полной форме - это обстоятельство ничуть бы меня не тронуло. Деньги, имея машину, можно заработать извозом, но одной левой баранку не покрутишь, а правая, пробитая ножом бандита, до сей поры висит на перевязи.
     Поодиночке персты уже работают, но целиком кисть пока сгибается с трудом.
     Кстати, к подпольному лекарю, который меня пользовал, надо сходить на перевязку, размышлял я, вышагивая по грязной снежной каше.
     Истратив ровно половину имеющейся у меня суммы, я двинулся к выходу и в дверях буквально лоб в лоб столкнулся с каким-то стариком, внешность которого показалась мне знакомой. Автоматически выругавшись, я выронил пакет и в самый последний момент успел подхватить его воробьиное тело.
     - Спасибо, Костя, - отряхиваясь, поблагодарил он голосом, лишенным всяких эмоций. - А ты все скачешь, все прыгаешь.
     - Прыгаю, - согласился я, пытаясь разглядеть и узнать под недельной щетиной своего знакомого. - Как дела? - спросил я, надеясь получить от него хоть какую-то наводящую информацию.
     - Как сажа бела. - Безнадежно махнув рукой, он отступил на шаг и с горечью заметил:
     - Представляю, какой у меня видок, если даже Гончаров не узнает. Герка я, Герберт Седых, да ладно, чего уж там. Будь здоров, - кивнул он и пошаркал к прилавку.
     - Подожди. - Мгновенно все вспоминая, я преградил ему путь. - Герка, что с тобой случилось? Вроде на алкаша ты не похож. Что произошло?
     - Долго рассказывать, - отвел он глаза в сторону.
     - А мне спешить некуда. Времени хоть отбавляй. Пойдем сейчас ко мне, поедим, выпьем, и ты все расскажешь.
     - Нет, Костя. Куда я такой пойду? Мне на люди-то стыдно появляться, а уж твоей жене тем паче. Не нужно, как-нибудь в другой раз.
     - Ты прекрасно знаешь сам, что другого раза может и не быть, а что касается моей жены, то у меня ее просто нет. Я живу один.
     - Ну если так... - неуверенно пробормотал он. - У меня на бутылочку есть...
     - Ничего не надо, все уже куплено, - подталкивая к выходу, успокоил я его.
     С Гербертом Васильевичем Седых судьба меня свела лет пятнадцать тому назад на берегу Телецкого озера, куда мы оба приехали в составе тургруппы, сформированной в нашей области. Трудился он тогда инструктором райкома и поэтому по праву являлся старшим группы. С первой же минуты наши отношения начали складываться недоброжелательно и даже враждебно. Уже в полете, заметив, что я к легкому завтраку присовокупил четвертинку, он металлическим голосом заявил, что если подобное безобразие повторится, то он первым же самолетом отправит меня обратно.
     Однако по прибытии на место уже на третий день все в корне переменилось. Заметив, как легко я нахожу общий язык с дамами всех возрастов, вероисповеданий и моральных устоев, он вечером приперся ко мне в домик и, выставив бутылку армянского коньяка, нечленораздельно промямлил:
     - Я это... вот... хочу извиниться за резкость.
     - Извиняю, - ответил я, заткнул ему коньяк в карман и встал, давая понять, что аудиенция окончена.
     Не тут-то было - как истинный коммунист, он не сдался так просто.
     Уверенно распечатав сосуд, он налил два стакана и предложил вечную дружбу плюс комнату со всеми удобствами в своем домике.
     "А почему бы и нет?" - подумал я, и уже следующим вечером мы в обществе двух дивных созданий отдыхали в каюте катера. И так продолжалось все три недели. Вполне устраивая друг друга, мы вскоре сошлись довольно близко.
     По возвращении домой отношений мы не прервали и частенько встречались по вечерам в баре. А когда начался разгул перестройки с приватизацией, то он на правах бывшего партаппаратчика урвал себе довольно жирный кусок госимущества или что-то в этом роде. Короче говоря, один из первых стал владельцем довольно крупного магазина и, умело действуя в свете новых законов, лихо спекулировал самыми разнообразными товарами, начиная от ржавого гвоздя и вплоть до дубленок из перьев попугая.
     С каждым годом наши встречи становились реже и мимолетней. Охваченный азартом наживы, он вскоре ушел из политики, целиком себя посвятив новому и прибыльному делу.
     Последний раз я видел его около полугода назад. Вальяжного и самодовольного, его подсаживали в джип два дюжих охранника. Однако, увидев меня, он поспешил навстречу и долго тряс руку, умоляя при первых же трудностях обращаться только к нему, уверяя, что помочь старому товарищу - дело святое.
     А теперь он плелся сбоку и чуть сзади, похожий на старого побитого кобеля.
     Дома он первым делом попросил позволения помыться и выдать ему комплект чистого белья. Пока он плескался в ванной, я кое-как накрыл на стол и в ожидании уселся перед телевизором...
     - Наши несчастья начались полгода, а если быть точным, то полтора года назад, - подсаживаясь к столу, приступил он к своему рассказу. - Но тогда я и предположить не мог, что они пойдут чередой, цепляясь друг за друга, словно ржавые звенья одной цепи. Первым ударом для нас стал августовский бешеный скачок доллара. Мы с Любой с большим трудом оправились от него только к февралю этого года.
     - Прости, Герберт, но давай по порядку. Кто такая эта Люба и с чем ее едят?
     - Так звали мою жену.
     - Почему звали, ты что - развелся?
     - Нет, она умерла, а точнее, ее убили, но об этом позже. Любовь Васильевна являлась владельцем нашего магазина "Гранд". На всякий случай я оформил все документы на нее. Мало ли кто окажется хозяином страны через пять минут, а свой партбилет я завернул в тряпочку и положил в сундук. А кроме всего прочего, Люба, как экономист, гораздо лучше меня разбиралась в финансах.
     В феврале наши дела выправились, а в марте и апреле опять пошли в гору. Как и все вновь испеченные предприниматели, мы исправно платили налоги с заявленного копеечного оборота, стараясь основную прибыль держать в тени. В общем, мы опять обрели почву и распушили хвост. Обрадовались, да, как видно, рановато. Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. Однажды в начале мая - было это четвертое число, вторник, и я запомнил его на всю жизнь, будь он проклят, - перед самым закрытием в салон зашел один невзрачный господин и вежливо попросился к нам на работу.
     - Но у нас нет свободных вакансий, - ответил я. - Штат продавцов, сторожей и грузчиков давно укомплектован.
     - Ну, для меня-то вы местечко найдете, - ухмыльнулся он. - Тем более работа продавца, сторожа или грузчика мне не импонирует.
     - И какую должность вы бы хотели получить? - заинтересованный его заявлением, невольно спросил я. - Какая работа вас прельщает? Может быть, уборщицы?
     - Нет, полы я мыть не умею, - без тени улыбки ответил он. - Я хочу быть равноправным совладельцем вашего магазина.
     - А может быть, ты еще хочешь, чтобы мы чистили твой ночной горшок? - расхохотался я, да, видно, правильно говорят, что смеется хорошо тот, кто смеется последним. - Пошел вон! - указал я ему на дверь.
     - Вы, наверное, меня не поняли. - Не двинувшись с места, он посмотрел на меня холодными рыбьими глазами. - Когда мы можем пересмотреть устав вашей фирмы и переписать пятьдесят процентов всего имущества на мое имя?
     - Ты ненормальный? - естественно, спросила у него Люба.
     - Вы ошибаетесь, если так обо мне думаете, - не повышая голоса, по-прежнему спокойно и даже лениво ответил он. - Любовь Васильевна, я нахожусь в полном здравии и рассудке. Я в третий раз предлагаю свои услуги и помощь.
     - Наглец, мы не нуждаемся ни в чьей помощи, - заверещала Люба. - Убирайтесь отсюда прочь и чтобы больше никогда ваша нога не переступала этот порог.
     - Вы даже не представляете, какой приговор вы себе подписываете своим отказом, - поднимаясь, оскалился он. - До свидания, выгодной вам торговли.
     Совершенно убитые, мы вернулись домой, и в тот вечер Любе впервые стало плохо с сердцем. Наутро я поехал в салон один. В десять часов меня ждал новый удар. Неожиданно приехала комиссия в составе налоговой полиции, налоговой инспекции, представителя из Комитета по правам потребителя и двух вредных баб из Горкомторговли. К их визиту мы были совершенно не готовы, потому что плановая проверка прошла у нас неделю назад. В подсобках у меня лежали кучи незадокументированных товаров, а в сейфе большая сумма "черного" нала.
     Костя, говорю тебе чистую правду. В тот момент я чуть было не наделал в штаны. Коротко говоря, эта проверка трахнула меня так, что я понял - нам уже никогда не подняться на ноги. Кроме сумасшедшего штрафа, они наложили арест на все левое барахло. Я отпустил продавцов, закрыл магазин и два часа просидел в полной прострации. Как мне идти домой и что сказать Любе? Это будет для нее страшным ударом.
     Но сколько бы я ни тянул, от нее все равно не скрыть случившегося, так уж пусть лучше узнает от меня, решил я и собрался ехать домой. Телефонный звонок остановил меня на пороге. Уже заранее чувствуя недоброе, я поднял трубку.
     - Ну и как ваше самочувствие? - насмешливо спросил меня вчерашний мерзавец. - Вы еще не надумали взять меня в долю?
     - Пошел ты на... - сгоряча я послал его подальше и бросил трубку.
     Дома меня ждало новое несчастье. Плачущая дочь бросилась мне на грудь и, захлебываясь, рассказала, что десять минут назад маму увезли в больницу, признав у нее инфаркт.
     - Сначала ей позвонил какой-то мужчина, - рассказывала дочка. - Я передала маме трубку, и она спросила, кто звонит. А потом она побледнела и повалилась на пол. Я испугалась и побежала к соседке. Тетя Шура вызвала "скорую помощь", и маму увезли.
     Я сразу понял, что звонил тот подонок. Не переодеваясь, тут же поехал в больницу, но к Любе меня не пустили, объяснив, что ей нужен полный покой.
     Через две недели ее выписали. Я привез ее болезненно-бледную и тут же уложил в постель, запретив думать о случившемся. Ночью она меня разбудила.
     - Гера, - торопливо заговорила она, - а ведь я нашла выход. Может быть, мне съездить к своей подруге в Самару, или...
     - Успокойся и забудь, - поправляя ей подушку, взмолился я. - В конце концов, жили раньше без джипа, проживем и сейчас. Продадим машину, магазин, заплатим штраф и рассчитаемся с производителями за арестованный товар. Все нормально, у нас с тобой еще останутся деньги. Откроем маленький магазинчик и будем понемногу клевать зернышки. Самое главное, не расстраивайся, все будет хорошо.
     - Нет, Гера, я думаю по-другому. Мы возьмем в долг у Гринберга сроком на шесть месяцев. Я знаю, он даст под десять процентов. Но просить его об этом должен ты.
     - Люба, - попытался я ее образумить, - ну зачем нам опять эти лишние волнения?
     Но она была непреклонна, и, чтобы ее не расстраивать, я согласился.
     Станислав Гринберг, войдя в наше положение, ссудил миллион, и уже через неделю мы были чисты перед государством и поставщиками. Теперь нужно было работать, работать и работать.
     Любу из дома я пока не выпускал. Задыхаясь, в бешеной гонке закрутился один. Сам сел за руль старенького "КамАЗа" и заколесил по странам СНГ, выбирая товар подешевле и оплату по реализации. К августу дела начали выправляться, и я уже рассчитывал пораньше вернуть ссуду.
     Шестнадцатого августа я подъехал к "Гранду" к семи часам и потерял сознание.
     Магазин взломали под утро. То, что смогли вытащить, вытащили, а остальное облили бензином и подожгли. По свидетельству соседей, загорелся он под утро, часов в пять с минутами. Пожарные прибыли почти сразу, но сделать уже ничего не могли.
     Охранник исчез неизвестно куда. Возможно, он убежал от страха, а может быть, его увезли с собой грабители и, не желая оставлять свидетеля, где-нибудь прихлопнули. Но тогда я об этом не думал. Единственной моей заботой было скрыть все это от Любы. Махнув рукой на пепелище, я помчался домой, но, увы, не успел.
     Люба с телефонной трубкой в руке лежала на полу. Глаза у нее были приоткрыты. Я подумал, что она жива и это просто второй инфаркт. Не двигая ее с места, я вызвал "скорую". Они приехали только для того, чтобы выразить мне свое соболезнование.
     Вскрытие показало обширный инфаркт. У нее как будто изнутри взорвалось сердце.
     Это был конец, и не только для нее, но и для меня. Помимо ссуды Гринберга, я столько же был должен производителям и поставщикам. Если бы не ответственность перед дочерью, я в тот же день залез бы в петлю, но Майя была у нас поздним ребенком, она только закончила седьмой класс. Повеситься и бросить ее на произвол судьбы? Такого бы Люба мне не простила. Надо было думать и что-то делать.
     В день похорон тот подонок позвонил опять.
     - Вот видите, к чему привело ваше ослиное упрямство, - мерзким менторским голосом проговорил он. - Пожалев половину, вы лишились всего.
     Надеюсь, что впредь вы будете умнее. Выражаю вам свои соболезнования, и до свидания.
     В бессильной злобе я послал его на три буквы, разбил телефон и, упав возле гроба, зашелся в истерике.
     Но я обязан был жить. Глядя на несчастную дочь, я решил это твердо.
     После похорон я, как Сизиф, вновь покатил свой камень. За продажу обгоревшего салона я выручил миллион. За джип мне заплатили триста пятьдесят тысяч. Рассчитаться с долгами всего этого не хватало. Оставалась элитная трехкомнатная квартира, которую я тоже поставил ребром. Она оказалась не такой дорогой, как я думал. За нее мне дали лимон двести. За двести я купил самую дешевую двухкомнатную хрущевку, а за триста оформил крохотный модуль, где сам встал за прилавок.
     Первый товар я приобрел на деньги, вырученные от продажи мебели, ковров и личного барахла. Я загнал все, что можно, начиная от перстня и кончая дорогой одеждой. Остался только Любин гардероб, но трогать его я не имел права.
     Через пару лет Майке он будет в самую пору. Даже дорогую посуду я выставил на продажу в своем "комке", и, как это ни смешно, она явилась добрым почином.
     Костя, наверное, я тебе уже надоел?