ы его смажем.
     - Дело не в оружии, а в замке.
     - ?! - Аркадий Сычев развел руками, равно как и все мы.
     - Тут  по  штатному  расписанию  должно  быть электронное устройство, -
стыдливо  пояснил  майор,  - но оно в данный момент временно вышло из строя.
Вот мы и приспособили замок.
     - Понимаю,  -  сказал  Аркадий Миронович, так и не поняв, почему нельзя
снимать замок на пленку. Творческий замысел был подрублен на корню.
     В  казарме  нас  удивил  Олег Поваренко, который одним глазом разглядел
то, чего мы не увидели. Смотрите, говорит, у солдат ночные тапочки!
     Мы  посмотрели.  Так и есть. Вдоль стены на выходе из казармы стройными
рядами лежали обыкновенные шлепанцы.
     Раскрасневшийся Олег Поваренко петухом наскакивал на майора:
     - Смотри-ка  -  тапочки!  Это  что же получается, вы и воевать будете с
тапочками? Много ли навоюете?
     Майор косился на Олеговы ордена и безропотно отвечал:
     - Штатное расписание, штатное расписание.
     Подполковник Неделин знающе пояснил:
     - Это, брат, современная армия. Новые возможности и новые запросы.
     Аркадий Сычев внес окончательное умиротворение:
     - В  американской армии в танках установлены кондиционеры. Видел своими
глазами.
     Олег Поваренко долго не мог успокоиться. Шагал, качая головой.
     - Это  же надо. Иду по казарме, смотрю - а у них тапочки кругом. Вот те
на!
     Но  эти  незначительные  эпизоды не могли затмить главного. В этот день
все  удавалось.  Солдаты  были  построены  и  совершали  ритмичные  строевые
упражнения  на  плацу,  где были четко размечены квадраты и точки поворотов,
причем   в   знак  особого  уважения  дача  строевых  команд  была  доверена
восьмидесятидвухлетнему   полковнику   Шургину,  и  тот  звонким  счастливым
голосом  командовал:  шагом  марш,  напра-во, кру-гом, стой, равняйсь. За 40
лет в армии не появилось ни одной новой команды.
     Полковник Шургин был на высоте. Кинокамера стрекотала.
     Солдаты  построились  и  прошли мимо нас колонной. Старый полковник дал
команду:
     - Запевай!
     Они  запели  "До  свиданья  города  и хаты". Я смотрю, что и солдатские
песни за эти годы не переменились.
     А за плацем выглядывало ракетное жерло.
     Аркадий  Миронович  был  что  называется в ударе. Операторы с полуслова
понимали   его   указания.  Проглянуло  солнышко,  обеспечив  дополнительную
контрастность  изображения.  Если  передача  пойдет в эфир, это будет лучший
репортаж года.
     Напрасно  Сергей  Мартынов  пытался  утверждать,  будто  Аркадий  Сычев
говорит  по  бумажке,  к  тому же не им написанной. Аркадий Миронович в этот
день взлетел словом.
     В  кадре  единообразный  строй  солдат  на  плацу.  Перед  строем стоят
ветераны,  чуть  в  стороне  офицеры  части. А между ветеранами и солдатским
строем Аркадий Миронович - пришел его час.
     Аппарат  панорамирует вдоль строя, как бы вглядываясь в солдатские лица
и пытаясь разгадать: о чем они сейчас думают?
     Затем   аппарат  переходит  на  группу  ветеранов:  покрасневшие  глаза
старого  полковника,  сосредоточенный  взгляд  младшего  лейтенанта Рожкова,
рядового Юмашева - потом мы проверим, кто попал в кадр, того и запишем.
     Голос за кадром.
     - Вот  я  смотрю  на  вас  и  думаю:  какие  вы  все молодые, красивые,
сильные.  А  мы приехали к вам вроде бы старички согбенные, у кого руки нет,
у  кого  ноги,  кто  просто  перебит  осколком,  снаружи не увидишь. В нашем
ветеранском  штабе  недавно  подсчитали:  средний  возраст ветерана 63 года.
Словом,  деды  и  прадеды. Но мы отнюдь не слабее вас. А какое у вас оружие!
Мы  на  фронте  и  не  видели  такого. У вас танки, пушки, ракеты - огромная
сила,  возможно, ее стало даже слишком много. А что стоит за нашими плечами?
Почему  я  сказал,  что  мы  не  слабее  вас? Я вам отвечу. Недавно я был за
океаном  -  по  делам  службы.  И  государственный секретарь США на одном из
приемов  сказал буквально следующее. "Войну с Россией, - сказал он, - нельзя
начинать  до  тех  пор,  пока  в России жив хоть один ветеран". Я вам скажу:
этот  секретарь  знает, о чем говорит. Мы ветераны Великой Отечественной. Мы
есть  носители  народной  памяти  о нашей Победе. И наша память не иссякнет.
Вот  здесь, на встрече, начал выходить новый журнал "Ветеран", уже вышло два
выпуска,  в  них  рассказывается  о  том,  как  мы  сражались  с  врагами, в
частности, вели бой за станцию Дно.
     И  смею  вас  заверить,  что  мы не предадим нашу память сладкой ложью.
Сколько  километров  от  Москвы до Берлина, как вы думаете? Тысяча четыреста
тридцать  два  километра.  И двадцать миллионов жизней отдано, пока мы дошли
до  победы. Значит, за каждую пядь нашей земли, за каждые семь сантиметров -
заплачено одной человеческой жизнью.
     В  кадре  возникает  одухотворенное  лицо  Аркадия  Сычева.  Его  глаза
излучают  мысль. Голос то возвышается до вибрирующих модуляций, то ниспадает
до шепота наполняясь тоской и скорбью.
     Это  был  Аркадий Сычев эпохи расцвета, которого мы все знали и любили,
живя  трепетным  ожиданием  того  момента,  когда  его интеллектуальное лицо
возникнет  на  нашем  голубом  экране.  И  оно  возникало.  И мы узнавали от
Аркадия Сычева то, о чем думали сами.
     Лицо Аркадия Мироновича остается в кадре. Он продолжает взволнованно.
     - Человечество   создало   колоссальные  разрушительные  силы,  страшно
подумать.   Сейчас   американский  президент  вышел  на  новый  виток  гонки
вооружений,  установив  ракеты  первого  удара  в  Западной  Европе.  В мире
накоплено  столько  термоядерного  оружия,  что  если  его  пустить в дело и
взорвать,  то  этого  вселенского  огня  хватит  для  гибели  80  миллиардов
человек.  Я повторяю - восьмидесяти! А нас на планете всего 4 миллиарда. Это
значит,  что  под  нашу цивилизацию заложена бомба, которая может уничтожить
нас   двадцать   раз,   таково  уравнение  смерти.  Вчера  полковник  Шургин
рассказывал,  мы  записали  это на пленку, как в 1943 году он потерял за два
часа  лыжную  бригаду,  3500 штыков, когда они попали в ловушку к немцам. Но
это  же было на фронте, где против нас действовал коварный враг. А сейчас на
земле  мир,  светит солнце, и мы за два часа можем потерять не только лыжную
бригаду,  но  все наше человечество, потому что оно на Земле одно - а может,
и  во  всей  Вселенной.  Значит, мы за два часа можем уничтожить все то, над
чем  природа  трудилась 20 миллиардов лет - если будут развязаны темные силы
и кто-то бесноватый нажмет красную кнопку.
     В  этот  момент  у  оператора  кончилась  кассета. Он опустил аппарат и
торопливо   перезаряжал  камеру.  Но  Аркадий  Миронович  не  сделал  паузы.
Несколько   фраз   могли  пропасть  для  истории,  но  мы  не  допустим,  мы
восстановим каждое слово, каждую буковку, запятую.
     - Во  время  последней  поездки  за  океан  я  участвовал  в  диспуте с
американским  политическим  обозревателем  Гленом  Гроссом,  который считает
себя  независимым,  хотя  всем  известно, кому он служит. И этот мистер Глен
начал  диспут  с того, что спросил меня: "Скажите, мистер Сычев, если это не
ваша  великая  государственная  тайна:  каким  образом  и  с помощью чего вы
узнаете  о  том,  что  ваши  руководители  не совершали ошибок?" И я отвечаю
этому  Глену: "Совершенно верно, мистер Глен, я подтверждаю: у нас ошибок не
было,  и  мы  совершенно точно знаем об этом". - "Каким образом? Умоляю вас,
откройте  секрет".  -  "Извольте, говорю, мистер Глен, никакого секрета нет:
потому  что  на  земле  сейчас  мир,  вот  и все!" - "Как вы сказали, мистер
Сычев?  Что потому что?" - "Готов вам разъяснить. Главная цель политики моей
страны  есть  мир. А вы, надеюсь, согласны, что планета живет мирной жизнью,
конфликты  местного  значения  я  не  учитываю.  А если сейчас на земле мир,
значит,  ошибки  в политике у наших руководителей не было". - "Мистер Сычев,
браво!  Один  -  ноль  в  вашу пользу". Уже потом, после диспута, когда были
потушены  камеры,  я спрашиваю его: "Значит, вы согласны с тем, чтобы убрать
все  американские  ракеты?"  -  "Согласен,  -  говорит.  -  А  вы?"  -  "И я
согласен".  -  "Так это же прекрасно. Давайте завтра и уберем". Посмотрел на
меня  подозрительно и спрашивает: "А кто первый начнет?" В том и секрет, что
они  не  хотят  разоружаться.  Вот  и топчемся вокруг методов о контроле. Но
народы  никогда не согласятся с гонкой вооружений. Мы не хотим быть мишенями
для  ракет.  Один  раз  мы уже отстояли мир на земле. И не допустим ядерного
безумия. Это обещаю вам я - ветеран второй мировой.
     Спасибо за внимание.
     Мы  были потрясены этой пламенной речью, в особенности солдаты, стоящие
в  строю,  я  видел  это  по  их  глазам.  Кто  мог  тогда  хоть  на секунду
предположить,  что  это  была  лебединая  песня  Аркадия  Мироновича.  Какой
прекрасный взлет. Мы оглушенно молчали.
     Первым  опомнился  командир  части, поджарый майор. Подскочил к Аркадию
Мироновичу,  начал  трясти  его  руку, а после дал команду распустить строй.
Солдаты  возбужденно  загудели, собираясь кучками. Один из них, двухметровый
верзила с погонами ефрейтора, подошел к Аркадию Мироновичу.
     - Товарищ Сычев, а какой был общий счет вашего диспута с этим Гленом?
     - Не  помню  точно,  -  отвечал  Аркадий Миронович, медленно остывая. -
Кажется,  три:три.  Да  мы и не считали так прямо. Дело ведь не в том, чтобы
положить  соперника  на лопатки, а в том, чтобы сблизить позиции. Кстати, он
послезавтра прилетает в Москву, будет новый стратегический диспут.
     Подошел  Иван  Снегирев,  сияя  синим  носом.  В  руках  палочка, плечо
перекошено.
     - Слушай, Сыч. А где эти слова напечатаны, чтобы их глазом увидеть?
     - Какие именно?
     - Про нас с тобой: пока мы живы, воевать нельзя.
     - А тебе зачем, пехота? - спросил Аркадий Миронович с улыбкой.
     - Как  зачем?  Мне  бумажка  нужна с данным текстом, хорошо бы в газете
пропечатать,  я  учительнице  нашей  покажу.  Часто мимо школы хожу в ларек,
мальчишки  меня дразнят. Вот пусть учительница им объяснит: "Смотрите, дети,
это дядя Иван идет, которого вся Америка боится".
     - Хорошо,  Иван,  сделаем такой текст. Но с одним условием. Если ты мне
ответишь: почему у тебя нос такой синий?
     Иван  Федорович  Снегирев  мелко  запрыгал перед Сычевым, стуча о землю
палкой.
     - Хорошо,  Сыч,  я  тебе  отвечу,  -  прострекотал  Синий нос, - можешь
передать  это  по  телевизору.  Отвечу  я  тебе,  отвечу. Потому что это мой
собственный нос.


                       7. Операция местного значения

     У  нас  уже  появились сопровождающие лица. Сорок четыре ветерана, двое
из  них  отсутствуют,  а  банкет  заказан  на  60  персон,  да еще три стула
пришлось   подставлять.   Впрочем,   сейчас   любое   мероприятие  обрастает
сопровождением, мы не исключение.
     Столы  стояли в виде буквы "П" в большом зале бара "Чайка", где Сычев и
Мартынов   провели   первый   вечер.  Аркадий  Миронович  увидел  хлопочущую
Валентину   и   тотчас  приблизился  к  ней.  Состоялся  волнующий  разговор
полушепотом.
     Где  Сергей Мартынов, куда он пропал? Ничего подобного, Сережа работает
в  мастерской,  Валентина  видела его утром, когда приносила воду и яйца. Но
время  уже  истекает,  мы  ждем,  надо  предупредить  товарищей.  Сережа еще
никогда  не  подводил  своих заказчиков, можете пройти к нему, тут недалеко.
Нет ни минуты, уже все расселись. У вас тут мило.
     - Спасибо, - отозвалась польщенная Валя.
     Телевидение  было выключено. Синяя гора передвижки отдыхала на площади,
операторы  сидели  за  общим  столом.  На  стене  висел  очередной  выпуск -
"Ветеран"  Э  3  с  воспоминаниями  Павла  Юмашева  о  боях на реке Великой.
Одноглазый  Олег  Поваренко  пришел  с баяном. Словом, обстановка намечалась
самая непринужденная.
     Полковник  Шургин  усадил  Аркадия Мироновича справа от себя. Александр
Георгиевич  Неделин  сидел  слева,  но то и дело вскакивал и убегал по делам
банкета.
     Расселись   дружно,  с  аппетитом  поглядывая  на  салаты  и  колбасные
изделия. И селедочка вкраплена местами.
     Семен Семенович Шургин постучал ножиком по бутылке.
     - Разрешите  сообщить  вам,  товарищи ветераны. В течение четырех суток
ветераны  122-й  Стрелковой  Дновской бригады вели крупную операцию местного
значения.  Наша  операция  прошла  успешно,  о  чем  я  буду  писать  мирное
донесение  в  штаб фронта, вернее, в Совет ветеранов. Мы провели 32 встречи,
посетили  воинскую часть, возложили венки. Потерь в личном составе не имеем,
отстающих  нет.  Правда,  два  человека  пока отсутствуют, майор Харабадзе и
капитан  Мартынов,  они  еще  не  завершили  своих дел и явятся в положенное
время.  Словом, операция развивается по графику. В 20 часов 30 минут посадка
в  автобус,  едем  все  в одном вагоне. На этом разрешите наш банкет считать
открытым,  -  полковник  Шургин  сделал паузу и придал лицу строгости. - Мы,
воины,  никогда  не  забываем своих боевых товарищей, отдавших жизни за нашу
победу. Почтим их память.
     Схлынул   шум  отодвигаемых  стульев,  мы  молчали,  вспоминая  друзей,
которые  могли  бы сидеть рядом с нами за этим столом, да вот не получилось.
Мы  были  с  ними наравне - а досталось не поровну. И мы несем по жизни свою
ношу.
     Выпили   молча,  сосредоточенно.  Застолье  потекло  привольной  рекой.
Казалось, что так и будет хорошо до самого конца.
     Вскочил младший лейтенант Рожков, сидевший правее Сычева.
     - Предлагаю   поднять  тост  за  нашего  полковника  Семена  Семеновича
Шургина.  Он  нас  собрал  и  объединил. Он нам как отец. Меня пропесочил на
первом  собрании.  Докладываю,  товарищ полковник. Сегодня утром с городской
почты  мною  отправлена  телеграмма  на  имя  моего  начальника  Заботкина с
категорическим   отказом   считать  его  соавтором  моего  изобретения.  Вот
квитанция  -  78  слов,  сказал  телеграфно все, что думаю. Поэтому я пью за
здоровье нашего полковника. Ура-а!
     Мы подхватили. Не было такого тоста, который мы бы не подхватили.
     Олег  Поваренко,  сидевший  в  торце  стола, начал мягко вести на баяне
мелодию. Мы слитно запели.

                Пусть ярость благородная
                Вскипает как волна.
                Идет война народная,
                Священная война.

     Левый   глаз  Поваренко  закрыт  черным  кругом  повязки,  как  луна  в
новолуние. Левая щека прижата к баяну, исторгающему песню тоски и ярости.
     Напротив  Аркадия  Мироновича  сидел большой красивый мужчина. Разворот
плеч,  густая  шевелюра  тронутых  сединой  волос. Мужчина пел самозабвенно,
полнозвучно.
     - Вы откуда? - спросил Аркадий Миронович, когда песня кончилась.
     - С   Урала.  Всю  жизнь  там  прожил,  -  отозвался  мужчина,  ответно
перегнувшись к Сычеву. - Виктор Ефимович Булавин из деревни Борки. Рядовой.
     - У  нас  под  Старой Руссой тоже Борки были, наступали на них, чуть ли
не первый наш бой.
     - Так я под этими самыми Борками и прилег. Дальше не продвинулся.
     - Сколько  же вы на фронте были? - спросил Аркадий Миронович, ничуть не
догадываясь, каким будет ответ.
     - Полтора  часа.  С  марша в бой. В первой же атаке меня шарахнуло. Я в
одну  сторону,  нога в другую. Но я памяти не потерял. Зову санитарку. И она
приползла  ко  мне  по  первому  стону.  -  Он говорил просто, как говорят о
давнем,  обыденном  деле.  На  этот  раз дело было ратное. - Быстро она меня
вытащила,  ловко,  я  уже вчера подходил к нашим девушкам, нет, отвечают, не
мы.
     - Виктор  Ефимович,  -  заторопился  Сычев,  - я вас должен обязательно
записать.
     - А  чего  меня  записывать?  - напевно отозвался Булавин. - Подумаешь,
какая  доблесть: в первом бою ногу потерять. Я ведь тогда о подвиге мечтал -
таком, чтобы на всю страну прогреметь.
     - Сколько вам тогда лет было?
     - Сейчас  шестьдесят,  тогда,  выходит,  девятнадцать. Первый парень на
деревне. Сорок лет хожу с деревяшкой.
     - Да, да, я заметил. Где же протез? Парадный протез у вас имеется?
     - Жизнь  прожил  разную.  То  недород, то засуха. Я бы завел протез, да
тут  подфартило.  Приехал  к  нам  в  деревню такой же как я инвалид. У меня
левая  деревяшка,  у него правая. Мы с ним и сговорились, что будем покупать
одну  пару  обуви  на двоих. А деревяшка есть не просит, ей сноса нет. Зачем
мне на лишний сапог тратиться?
     - Виктор  Ефимович,  -  с  чувством  сказал Аркадий Миронович, поднимая
бокал.  -  Я пью за ваше счастье. Чтоб вам в жизни все удавалось, чтобы были
вы здоровы и мудры.
     - Спасибо. Вам того же. Я за сорок лет ни одной таблетки не принял.
     Они   чокнулись,  выпили.  Полковник  Шургин,  слушавший  их  разговор,
склонился к Сычеву.
     - Аркадий  Миронович, есть предложение. Иди ко мне заместителем. Я имею
в  виду  Совет ветеранов. Будем вместе ездить, в город Дно поедем, в Тарту -
у меня со многими горкомами полный контакт налажен.
     - Я  же  служу,  -  удивился Сычев. - В командировках все время. Сейчас
вообще предполагается отъезд на три года.
     - А  жаль,  -  полковник  Шургин  заговорщицки  подмигнул  Сычеву.  - Я
подумал:  твой  возраст  пенсионный,  пора  искать пристанище на старость. И
вообще  -  зря ты на это телевидение пошел. Тебе надо было по военной линии,
сейчас бы генералом был, не меньше. Как ты солдат голосом держал.
     - Я  человек  мирный, - дипломатично возразил Сычев, пытаясь вычислить,
с  какого  бока  полковник  мог узнать о его служебных неприятностях. Скорей
всего это случайность. - В армии я рядовой, - скромно заключил Сычев.
     - А то подумай над моим предложением, я тебя не тороплю.
     "Как  мне  хорошо  здесь,  с этими людьми, - размягченно думал Сычев. -
Почему  мне  так хорошо? Потому что я живу здесь народной жизнью. Между мной
и ими нет телевизионных камер, я вышел на прямую связь с народом".
     К   Сычеву   подсел  грузный  мужчина  с  тоскующими  глазами.  Побрит,
причесан,  костюм  с  иголочки.  Только  вот  глаза тоскуют на раскормленном
лице.
     - Аркадий  Миронович,  можно  вас  на  пару минут побеспокоить. Я хотел
спросить...  Я вас всегда по вечерам слушаю, у вас дикция замечательная, а я
в  Пруссии  контужен  был,  слух  имею  неважный,  приходится  ухом  на звук
поворачиваться. Вы меня простите, Аркадий Миронович, я правильно говорю?
     - То есть в каком смысле? Вы хотели о чем-то спросить?
     - Об  этом  и  хотел  спросить.  Правильно ли я говорю? - и не сводил с
Аркадия Мироновича тоскующих немигающих глаз.
     - Простите, как вас зовут?
     - Извините,  Аркадий Миронович, забыл представиться: Виталий Леонидович
Бадаев,  68 лет, работал в закрытом КБ, руководитель группы, в данный момент
персональный пенсионер республиканского значения. Я правильно говорю?
     - Совершенно правильно, Виталий Леонидович. Однако я не понимаю...
     - Простите,  я  представился  не  до  конца. Словом, я тот, которого не
понимают.  Я  своим  домашним  все  говорю  правильно,  а  они понимают меня
неправильно   и  в  ответ  заявляют,  будто  я  говорю  неправильно,  а  они
правильно.  В  чем  же  состоит  моя неправильность, они объяснить не могут.
Понимаете,   тут  проблема  контакта,  как  с  внеземными  цивилизациями.  Я
правильно говорю, Аркадий Миронович?
     - Во всяком случае, я полностью понимаю вас, Виталий Леонидович.
     - Вот  видите!  Удивительное  явление.  Я  четвертый день здесь - и все
меня  понимают.  Стоило  мне уехать из дома, и меня перестали не понимать. Я
сам  из  второго  батальона,  командир  огневого взвода, лейтенант, тут трое
наших,  они  меня  тоже понимают. Это удивительно. Я пошел на прием к майору
Харабадзе,  он  прекрасный  врач. Выслушал меня, дал какие-то незнакомые мне
таблетки.  Буду  их  принимать. А моя внучка, моя Настенька, которую я люблю
больше  всех  на  свете, все время мне делает замечание: "Деда, ты о че