Виталий Кривенко.
    Как поживаешь, шурави?


     © Copyright Виталий Кривенко, 2000
     Email: vova@dux.ru
     WWW: http://www.artofwar.ru/krivenko/index_tale_krivenko.html
     Редактор: Владимир Григорьев (сайт "ArtOfWar")
     Автор ждет Ваших отзывов, присылайте их на vova@dux.ru
     или запишите в гестбуках "Art of War"
     Date: 08 Oct 2001


                     Пригласили Афганца выступить в школе перед учениками.
                     Он приходит, и рассказывает:
                     -- Идем раз ночью по ущелью и вдруг засада,
                     Х..як направо -- духи, х..як налево -- духи.
                     Учительница в ужасе:
                     -- Это же дети!
                     Афганец:
                     -- Да какие на х..й дети... Духи!



     Союз, как много  значило это слово  для  нас, Афганцев. Мне поначалу не
верилось,  что  я  вернулся  сюда.  В  Афгане  гражданка  казалась  каким-то
неправдушным сном, и я порой думал, а может и нет вовсе той жизни;  где дом,
родные, друзья и девчонки, может всегда вот так было: Афган, война и смерть,
и конца этому не будет ни когда.
     И  вот настал тот долгожданный момент, и  я в  Союзе: Ташкент,  вокзал,
вагон, все в пьяном угаре и, наконец, дом, где не был так  давно, но помнишь
все до мелочи. А как встретила нас Родина, а точнее общество? Это уже другой
вопрос. Каких только  унижений не пришлось испытать нам, Афганцам, я не хочу
хаять всех в подряд, многие относились к нам с пониманием,  но далеко не все
были такими.
     Я поссорился со своей девчонкой из-за того, что кто-то ей сказал, будто
все  Афганцы  наркоманы, хотя  сама  она  наркоманов в то время  в  глаза не
видела.
     Когда собирались с мужиками "квасить", меня, бывало, спрашивали:
     -- А тебя не клинит случайно, когда выпьешь?
     -- Если еще кто-нибудь спросит, то заклинит, -- отвечал я.
     Когда  устраивался  на работу,  то  промолчал, что  служил в Афгане.  И
справку о контузии, которую мне нашлепали в санчасти,  я выбросил по  совету
одного майора медика. Спасибо этому майору за совет, он мне сказал:
     -- Тебе, парень,  жить  еще  да жить,  военный билет я тебе  пачкать не
буду, а  справку о контузии  выбросишь, после  того, как  получишь  деньги в
Ташкенте  за  ранение,  и  она  тебе  больше не  понадобится,  а навредить в
дальнейшем может.
     Он как в воду глядел, если бы я показал кому эту  справку, то меня даже
сторожем не взяли бы.
     Кому  нужен на работу Афганец,  да еще контуженный?  Я  и  сейчас-то не
говорю  никому об  этом, по нынешним временам  из  тебя  дурака сделают  еще
быстрее,  чем раньше.  Хотя  я себя дураком не считаю, и здоровье у меня  не
хуже,  чем у любого, и контролирую  себя получше многих, в  голове,  правда,
шумит временами, но это не смертельно, и тем более не опасно для окружающих.
     Когда получил в  военкомате  удостоверение на льготы,  во, подумал,  не
забывают нас, Афганцев, льготы какие-то выдумали.  И после того как женился,
решил пойти насчет квартиры заявление подать,  думал, без  проблем все  это,
напишу -- и поставят на очередь. Но мне сказал местком, что льготы эти пусть
тебе предоставляют те, кто их придумал. Меня взяла злость, но этому придурку
повезло, я как раз был трезвый в это время, и поэтому проглотил его слова  и
молча  вышел,  а  про  себя  подумал,  да  кто  ты  такой, чтоб перед  тобой
пресмыкаться, подавитесь вы все этой хатой.
     А как-то на праздник 23 февраля собрались Афганцы в красном уголке -- в
организации,  где  я  работал  нас  было  девять  человек  с  Афгана --  ну,
естественно, немного поддали, и я решил все же подойти к главному инженеру с
вопросом насчет  квартиры, он в  это  время  замещал начальника. А  тот  как
начнет орать:
     --  Вы  --  Афганцы  --  меня  заколебали, то  вам отпуск  давай, когда
захотите, то квартиру вам давай, да если честно сказать, если бы я знал, что
ты Афганец, то вообще тебя на работу бы не взял, с вами одни проблемы!
     Тут я не  выдержал и  дал ему  по  зубам, и меня  через полчаса забрали
менты. В дежурке сидели два мента и  капитан, я знал  этого капитана, он еще
до армии мне нервы помотал, козел-козлом, короче говоря.
     Он перегнулся через стол и, глядя на меня в упор, ехидно так заявляет:
     -- А, это ты  опять? Думаешь, если в Афгане отслужил, то тебе ничего не
будет, а мне вот плевать, что ты Афганец.
     Меня аж  передернуло,  и вспомнился  случай,  как  менты  убили  одного
Афганца. Это было в начале 80-х, я про Афган еще ничего не знал, слышал, что
там война какая-то, в то  время еще  все только начиналось, и мало кто знал,
что там за  война. Один парень  с нашего города вернулся с Афгана,  я его не
знал  лично, слышал, что ему оторвало кусок черепа и  теперь  часть головы у
него  из пластмассы.  И  естественно, что с психикой у него  было  не  все в
порядке, а по пьяне он вообще гусагонил страшно.
     Как-то менты забрали его за мелочь какую-то, ну и как это раньше было в
ментуре  принято, начали  его  молотить, ну  и он тоже  попер на ментов,  те
завалили его и начали пинать, и какой-то козел ударил его по голове, как раз
в то место, где была пластина, и убил. В  то время такой залет не вписывался
в  пролетарские понятия нашей власти, и это решили  скрыть,  к  тому  же про
Афган в то время говорили  шепотом,  и старались не замечать, что там война.
Тех  ментов, кто был непосредственно причастен, перевели куда-то, и на  этом
все закончилось. А тут я сам прошел Афган, и передо мной мент, который был в
то время в ментуре и помнит тот случай.  Такое вытерпеть было выше моих сил,
да я еще поддатый хорошо был, и заорал ему в лицо:
     -- Козел  ты хренов,  думаешь, форму  напялил,  и  тебе  ничего сделать
нельзя?
     И  въехал ему в лоб, он отлетел и грохнулся на стул, шары у него на лоб
вылезли  от неожиданности  и  удивления. Меня тут  же  заломали  два  мента,
которые были в дежурке,  не  успел я ничего понять, как оказался  на полу  в
наручниках, и меня уже пинают сапогами. Капитан начал кричать:
     -- Не бейте, пришьем ему покушение на форму!
     И  вдруг удар  по голове,  и  я потерял сознание; очнулся в  телевизоре
(камера с решетчатой дверью), голова моя была вся в крови. Утром меня повели
на  суд, и  судья объявил мне  пятнадцать  суток.  А если  бы мне не пробили
башку, то пришили б покушение на форму и дали три года, не меньше.
     И после этого я за льготами никогда не ходил, и  даже  толком не  знаю,
какие  они там вообще. Жена поначалу ходила,  чего-то там пробивала,  но все
было бестолку, а я сказал, что не пойду, и никогда меня об этом не проси.
     Еще много всякого приходилось слышать в связи со службой в Афгане. Но я
уже успокоился, и думаю, да черт с  ними со всеми, главное -- живой пришел с
Афгана, руки, ноги на месте и голова вроде в порядке, а что еще надо мужику?
     Теперь вот война в Чечне, что придется пережить  этим ребятам, и как их
Родина отблагодарит -- неизвестно, и как отнесется к ним общество -- тоже не
ясно. И еще неизвестно, где трудней,  на войне быть, или после войны жить. А
в  стране нашей доблестной меняются  только  названия,  а люди все те  же, и
какая  разница, как весь этот  бардак назвать, коммунизм или  капитализм,  а
хрен все равно не слаще редьки. И  как современную молодежь не хают, а когда
надо, она всегда спасает честь  страны и задницы политиков, которые эту кашу
заваривают.
     Я  неоднократно  слышал  вопрос  об  уровне  патриотизма  у   Афганцев,
находились  мудрецы, которые ставили нам в пример  американских призывников,
сжигавших повестки у военкоматов в знак протеста против войны во Вьетнаме, а
мы будто б покорно шли на убой.
     Я не измерял уровень патриотизма, и понятия не имею, как он измеряется,
и  не знаю, что там делали американские призывники, мне на них наплевать. Но
что  касается нас  -- Советских Афганцев, то  я расскажу вот  что. Начну  по
порядку.

ПРИЗЫВ

     Я должен был призваться в 83-м, но из-за неладов с законом я опоздал на
2 года и призвался в 85-м.  Повестка была на 1 июня в стройбат, и я спокойно
работал, ожидая отправки.  И как-то вечером 15  мая,  когда я спал дома (мне
надо было идти в ночную смену), меня  вдруг разбудил какой-то парень. Вручил
мне повестку и сказал, что он из военкомата, и что я должен появится сегодня
в 23.00 на ЖД  вокзале для отправки в  армию по  спец команде 20а,  то  есть
через семь часов. Я спросонья не могу ни чего сообразить, мать должна придти
с работы через два часа, отец в рейсе и приехать должен на следующий день, а
братишка поехал с ним. Я по быстрому  оббегал  друзей и  девчат, кого  смог,
закупил  водки  и  вина, благо  на  днях выдали  зарплату.  Мужикам с работы
поставил  ящик  вина,  из  родственников  мать позвала,  кого  успела. Сели,
посидели,  и ночью я укатил  служить, из  близких родных  попрощаться  успел
только с матерью.
     Рано  утром я  был  в  областном  центре.  С  вокзала  нас  привезли  в
облвоенкомат,  зачитали по  спискам, потом в автобус и  в аэропорт, даже  не
было медкомиссии, которая всегда бывает, когда  привозят в облвоенкомат, и к
обеду того же дня я был уже в Питерской учебке, толком еще не отрезвев.

УЧЕБКА

     Нас сводили сразу в баню, выдали форму, и дали два часа, чтоб  привести
эту форму в порядок, а потом начали дрючить прямо с первого дня. Учебка была
общевойсковая  и  уставная,  здесь  были   десантура,  морпехи,  погранцы  и
мотострелки, отсюда отправляли  даже на  Кубу.  Сержанты были  наполовину из
Западной Украины, дрючили  нас до предела человеческих  возможностей. Были и
передышки от службы, и в месяц раза 2-3 по выходным нас водили на концерты и
по  музеям, каждый  из нас  один  или  два раза  сходил  в  увольнение.  Наш
комбатареи  майор  Кодрин начинал службу рядовым  курсантом  в  этой учебке,
потом  сверхсрочником, прапором,  потом младшим лейтенантом и так до майора,
без учебы, а чисто службой, он был  до мозга костей солдат,  и  относился ко
всем соответственно, расслабухи не давал.
     Через пять месяцев, после всевозможных марш бросков, полевых разверток,
стрельбищ,  строевых,  политзанятий  и  физподготовок  из меня,  абсолютного
раздолбая, сделали универсального солдата, натасканного физически, морально,
политически, да как хотите. Я с  трудом верил  в то, кем я стал,  но недаром
говорят, что  возможности  человека безграничны,  и  мне  очень  помогла эта
учебка впоследствии.
     В учебке с командой 20а было 60 человек, мы знали, что эта команда идет
в Афган, и слышали, что там война, но не осознавали полностью, что это такое
-- Афган. И я уже не помню в подробностях, о чем думал перед раскидкой.
     Ночью майор нас построил на плацу, никаких торжественных  напутствий не
было, он каждому из нас пожал  руку, пожелал вернуться домой,  и  я заметил,
что у  этого  закоренелого  военного  и железного командира  на глазах  были
слезы,  видно, ему  в тот  момент больше было известно про Афган, чем нам --
зеленым курсантам. Потом нас  отвезли в аэропорт, посадили в самолет,  и под
утро мы приземлились на Ташкентский военный аэродром.

ПЕРЕВАЛ-БАЗА

     Несколько часов мы просидели на военном аэродроме, потом нас  погрузили
в грузовики под тентом, сколько ехали, точно не помню. И вот мы в Чирчике на
перевал  базе,  начало октября, но жара как  в  августе. Весь  личный состав
перевал-базы вместе с офицерами улетел в Ашхабад, для оказания помощи, там в
это время было очередное землетрясение. На базе остались несколько сержантов
и один майор, который появлялся вечером,  и зачитывал списки, а утром кто-то
уже отправлялся за речку (так мы называли путь в Афган). Нас понаехало сотни
со  всех  концов необъятной родины, и предоставлены мы были сами  себе,  все
документы и  вещи были при  нас. И после уставной учебки,  где за день  даже
сигарету некогда было выкурить, я попал в бесконтрольный бардак и пробыл там
девять дней. По рассказам кое-что узнал об  Афгане, и знал на сто процентов,
что  не  сегодня так завтра окажусь  там.  Вино пили немеряно, его продавали
местные по 3 рубля за литр,  а деньги нам были не нужны и мы их пропивали. В
это  время  как раз  действовала  Горбачевская  мудистика  насчет  борьбы  с
пьянством, и не все продавали вино, так что приходилось искать, но кто ищет,
тот всегда найдет.  Каждый раз  за вином  ходили  через заднюю ограду, а  за
оградой  кладбище  было  --  все в  звездах, потому что почти  каждая вторая
могила из Афгана, так  что мы  все прекрасно понимали,  куда нас отправляют.
Была  возможность просто взять и уйти  куда хочешь, и неизвестно, когда тебя
кинутся  искать, но у  меня  в то время даже мысли  такой  не  возникало. По
рассказам местных,  не было ни одного  случая, чтоб  кто-нибудь  испугался и
сбежал. Каждый из нас понимал: раз выпала такая доля, значит, ты должен быть
там, и если не ты, то кто-нибудь другой, такой же как ты, заменит тебя.
     Были случаи, что забухает кто-нибудь и в  поселке на ночь застрянет, но
никто не волновался,  и  называли следующую фамилию по списку, а этот завтра
явится,  никуда  не денется.  И мне  приходилось видеть, как на  другой день
пацаны переживали из-за того, что полетят не сегодня, а завтра, и что вместо
них сегодня полетел другой. Может, этим  измерялся  наш патриотизм,  но  это
ведь в двух словах не опишешь, и поэтому я на такие вопросы не отвечаю.
     И  еще,  когда я пришел из Афгана, мне все знакомые задавали один и тот
же вопрос:
     -- Расскажи, сколько душманов убил?
     Это  самый глупый вопрос, какой приходилось мне  слышать, такие вопросы
не  стоит задавать  тем,  кто был в  горячих точках. Ведь когда нас посылали
воевать, то не спрашивали про личные убеждения, и для многих осознание того,
что ты убивал людей, или убили на твоих глазах пацана,  такого как ты (я уже
не говорю о друге, это тяжелый удар для любого), впоследствии тяжелым грузом
давит на психику. Там этого не осознаешь, потому что на войне другие понятия
о  законе и морали,  и убивать  --  это  была наша работа. А сейчас остается
помнить о  тех, кто  не вернулся  оттуда, это наш долг,  и поэтому, когда мы
пьем, то третий стакан за них.
     И  вот  наконец-то назвали  из списка  несколько фамилий,  и  мою в том
числе. В какую  точку Афгана  нас  направляют, мы  не знали, хотя слышали из
разговоров  о таких местах  как  Кабул, Кандагар, Баграм, Шиндант. Нас опять
посадили в грузовики и доставили в  Ташкент на военный аэродром, посадили  в
самолет  ТУ-134, и мы полетели  за  речку. Помню, в  салоне играла восточная
музыка, и я представлял себе  душманов, почему-то танцующих вокруг костра, и
было полное безразличие ко всему, только какая-то тревога скребла душу.
     И вот стюардесса объявила, что мы приземляемся на аэродром Шиндант.

ШИНДАНТ

     После удачного приземления, когда мы покинули самолет, я увидел,  как в
него начали  садиться дембеля, мы, прилетевшие из Союза,  были их заменой. Я
помню, как они смотрели на  нас, с  радостью и сочувствием, а мы думали, что
когда-нибудь,  если повезет,  мы вот  также будем  лететь домой,  но  служба
только начиналась.
     Нас  на ночь разместили в  палатке, а утром должны были распределить по
подразделениям. Со всех  сторон разносилась стрельба автоматная, пулеметная,
минометная, в общем, непонятная канонада, мы не могли понять, что происходит
и  куда  мы  попали. К нам  в палатку заглядывали пацаны и искали  земляков,
спросили:
     -- Есть кто с Казахстана?
     -- Есть, -- ответил  я, и они  меня  пригласили к  себе в подразделение
поговорить и рассказать, как там жизнь на родине.
     Я спросил:
     -- Что за пальба вокруг?
     -- Аэродром 2-3 раза за  ночь обстреливают духи, вот пацаны и долбят по
горам, чтоб пошугать их немного, -- ответили они.
     Еще они сказали, что меня и еще пятерых отправят в Герат служить, двоих
в Адраскан, остальные останутся в  Шинданте.  Там же в Шинданте я первый раз
попробовал  с  земляками  афганский чарс  (гашиш). Эффект  был  трубейный, я
улетел капитально. По гражданке я знал,  что  такое анаша,  и  видел, как ее
курят и балдеют,  хоть  сам и  не курил. Но чтоб так накрыло, я  и не думал:
афганский  чарс --  это не  анаша, да  еще с непривычки нахапался.  Начались
измены, и думки  разные  в  голову полезли, да еще стрельба снаружи,  и  все
вокруг  не знакомо и странно. Меня  стали шуги пробивать, и я  решил -- надо
как-то до палатки добираться,  а  встать не могу. Пацаны говорят: оставайся,
здесь переночуешь, а мне как запало, в палатку надо и все. Я пытаюсь встать,
а меня тянет назад, и я падаю снова в кровать. Потом кое-как встал, согнулся
и, расставив в стороны руки,  мелкими шагами поковылял к выходу, но не дошел
до двери,  как меня занесло, и я снова  упал в кровать. Пацаны вырубались со
смеху,  ничего, говорят,  привыкнешь.  А  я ищу, где бы воды хлебнуть, а  то
сушняк  ураганный,  но  мне  посоветовали  не  делать   этого,   потому  что
бесполезно. И  мне осталось думать,  когда же  это кончится,  даже возникала
мысль, а вдруг это не пройдет никогда, и я буду тормозить вот так всю жизнь.
Потом пацаны врубили  магнитолу, на кассете пел "Каскад", эту  группу  знают
все, кто был в Афгане, и  я прикололся под  кайфом по  песням.  И  вот  так,
обкурившись чарса,  слушая  снаружи стрельбу,  а  внутри песни  "Каскада", я
мысленно сказал себе: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АФГАН.

     ГЕРАТ: ПОЛК # 12

     Утром  нас посадили  в БТР,  и  мы направились  в  Герат,  по  пути  мы
находились на броне и с интересом глазели на горы и сторожевые заставы, или,
как их там называли, "точки", располагались  они  по обеим сторонам бетонки.
Слева по ходу проходил керосин-провод, который и охранялся этими точками. На
тех точках,  что слева, находились насосы для  перекачки керосина, их  так и
называли -- перекачки. Керосин этот предназначался для военной авиации, и на
керосин-проводе частенько происходили диверсии, это было наше слабое место.
     Нас  определили  в 12  гвардейский  полк,  командовал полком в то время
подполковник  Карабанов,  начальником штаба был  майор Барабанов. И  в  этом
полку я прослужил с октября 1985-го до августа 1987-го, то есть 22 месяца.
     По прибытию в полк мы построились возле какой-то палатки, там нас ждали
офицеры и  прапор, они спрашивали, кому какая должность была присвоена после
учебки. Потом двоих забрали в разведку, одного к саперам, а меня и еще двоих
в ремроту.
     Я заметил, что весь полк состоял из палаток, как на развертке в полевых
условиях.  Модульными  были только  санчасть  и  магазин,  все  остальное  в
палатках -- столовая, склады, оружейные комнаты и даже штаб, кухни тоже были
полевыми, а парк и ремзона были огорожены колючей проволокой.
     Наш  полк  перебросили в  Афган  в марте 1985 г.  из г. Даугавпилса,  и
предназначался  он для поддержки 101-му полку, который там  находился с 1979
г. и располагался  на другой стороне бетонки, километрах  в трех от нас. А я
попал в 12  полк в октябре 1985 г., через 4 месяца после ввода, поэтому полк
не успел  отстроиться, и  находился  в  полевых условиях, и хотя со временем
полк  потихоньку расстроился,  но  все  равно --  два  года,  которые я  там
прослужил, мы прожили в палатках.
     Палатки были на 60 человек и отапливались двумя буржуйками, но зимой мы
не  мерзли, в общем,  жить можно было. Многие подразделения обивали  палатки
изнутри щитами  от ящиков  из-под снарядов, и  получались как  бы деревянные
домики,  и смотрелось хорошо,  и зимой меньше задувало, и не  так колыхалась
палатка  от ветра,  а  бывало, что  фляжки с брагой прятали между палаткой и
деревянной стенкой.

РЕМРОТА

     Когда старшина привел меня  в роту, ко мне подошел командир 1-го взвода
прапорщик Садыков и спросил:
     -- Ты после учебки, так?
     -- Да, так -- ответил я, и он продолжил:
     -- Теперь слушай и запоминай,  кто ты с этого момента,  а  ты не