когда заедем за КП, я резко сверну  с бетонки, и мы смоемся, патруль за нами
не погонится.
     Проезжая мимо точки на мосту мы притормозили, и я передал  одну бутылку
пацанам, они стояли  обалдевшие оттого, что нас патруль домой  сопровождает.
Не доезжая КП, Шавкат  вдруг  резко вывернул с бетонки и мы,  выключив свет,
вслепую  помчались по бездорожью  куда попало, лишь бы подальше. Я  вылез на
броню и посмотрел на бетонку, патруль стоял там  и не думал за нами гнаться.
Потом, постояв минут  пять,  они развернулись и  поехали обратно  в  сторону
Герата.  Ну  все,  подумали мы,  временно  пронесло, а  дальше  видно будет.
Объехав КП  и выехав  на  бетонку,  мы вернулись в полк. Сразу  заскочили  в
ремзону через  дырку,  с  которой  выезжали, нас  уже давно ждали. Я  Залиму
сказал, что  мы засветились патрулю и возможно завтра будет небольшой кипеш.
Но  это ерунда, главное, мы на месте,  а все  остальное  обойдется. Наряд по
быстрому  поправил  ограду,  как  она была до  этого, и замел все следы.  Мы
поставили БТР на место,  отдали мужикам  бутылку литровую. Потом заскочили в
нашу  палатку,  там пацаны готовились  к  празднику, и  сказали Алану,  чтоб
сделал  в БТРе все как было, отдали ему  пузырь и пошли в баню, нам литровой
вполне хватало. Шавкат зацепил у  дуканщика косметику для нашей гостьи, надо
же,  предусмотрительный таджик,  подумал я. Время было  одиннадцатый час, мы
немного опаздывали.
     Володя не наврал, и вправду с ним была женщина лет  тридцать на вид, не
сказать  что  красавица,  но  и  не  уродина,  да  это  не  важно,  главное,
разнообразие какое-то было, а не просто  пьянка. Стол был уже накрыт, играла
музыка, все,  короче,  было готово  для празднования. Володя нас познакомил,
все как  положено, и мы сели за стол. Марина вроде  ее  звали, уже  не помню
точно, но это не важно,  была она в Афгане  второй  год, скромностью тоже не
болела,  и поэтому мы чувствовали себя не так скованно, хотя матов за столом
слышно не было, а это в армии  большая редкость. После  того как все изрядно
выпили, все  вошло  в свое  русло, и разговор стал более раскованный,  потом
начались   танцы,   и   праздник   набрал  обороты.  Помню,  ходили  кого-то
поздравлять,  кто-то приходил  к  нам, в  общем,  весело встретили и провели
Новый год. Проснулись мы в обед  первого января в бане,  Марины не было, она
ночью ушла  продолжать праздник с девчатами и офицерами в модуль. Вот так мы
встретили 1987 год, я считаю, что встретили мы его отлично.
     Частенько  в   компаниях,   когда  разговор   заходит  о   службе,  все
рассказывают, как они там делали какой то дембельский  аккорд, а я слушаю, и
вспоминаю про свой аккорд, который продолжался с мая по август. И помню свой
последний рейд,  после которого мы,  дембеля, по быстрому наспех собравшись,
на следующий день полетели в Союз. И вспоминаю февральских дембелей, которые
ночью пришли с рейда,  а утром им  надо было лететь  домой --  они пробыли в
рейде  около  двух  месяцев, точно  уже не  помню,  но около того  или может
больше. Похожи они были на дикарей,  обросшие, небритые, все в пыли и грязи,
но  радостные и  счастливые.  Я в то время  мог  неплохо стричь,  и  до утра
подстриг  человек пятнадцать, а утром они, побритые, отмытые,  в отглаженных
парадках стояли  возле штаба и  получали документы на отправку в Союз. Я еще
подумал,  надо же, как это они успели так быстро привести себя  в порядок, а
через  полгода тоже  самое произошло и  с нами, только с рейда  мы вернулись
вечером, и времени у нас было немного больше, а в остальном все так же.
     В последнем моем рейде мы пробыли около месяца, было это в июле, и жара
стояла страшная, ветер-афганец свирепствовал во  всю свою  силу, и  пыль  от
колонны стояла стеной. От чарса и жары давил страшный сушняк, а вода в рейде
на вес  золота,  и мы  во рту катали по  паре металлических  шариков,  чтобы
выжать  хоть немного слюны, иногда это помогало. На мне был  летний танковый
комбез, в эксперименталке  было слишком  жарко  (эксперименталка это  форма,
которую  сейчас  называют  "афганкой",  в  то   время  в  Афгане  эту  форму
экспериментировали,  и поэтому мы ее так и называли  эксперименталка,  ввели
ее, если не ошибаюсь, в 1985 году). В БТРе у нас была пара маскхалатов, один
мой и один таджика, раньше не было  камуфляжей, и для  маскировки в  зеленке
применялись маскхалаты, это широкий комбинезон с капюшоном в мелкую сеточку,
закамуфлированный под зелень. В пустыне применялась обычная форма  ХБ, мы ее
называли  песчанка  --  новую  форму  замачиваешь  в  хлористом растворе,  и
получается желтый цвет, похожий на песок.
     Был обычный рейд, два полка -- 101-й  и наш -- решили духов погонять  в
районе  старого  Герата,  район был  знакомый,  приходилось  когда-то  здесь
бывать. Не  доезжая  старого  Герата,  мы разъехались  со  101-м полком, они
поехали в обход  Герата,  а наш полк двинулся в его  окрестности, намечалась
какая-то крутая операция, даже вызвали ДШБ (десантно-штурмовая бригада).
     В одном месте наша колонна проходила между двумя  кишлаками, один был в
километре от нас, другой  метрах в трехстах, обычные с  виду  кишлаки, каких
навалом  по  Афгану. Мы ехали распаренные  на солнцепеке,  автоматы лежали в
стороне и таджик мне сказал:
     --  Если  сейчас  обстрел начнется, смотри, как Теннисный  Шарик в  люк
залетать будет.
     Теннисным  Шариком  мы  называли  начальника  штаба  батальона, он  был
небольшого  роста,  толстенький и  круглый.  Комбатовский БТР ехал за  БТРом
полкача, потом БТР ротного  и  после наш,  у комбата и Шарика  автоматы были
внутри, а сами они  сидели на броне.  Мы с Шавкатом  взяли в руки автоматы и
сидим  смотрим  вперед  на БТР комбата, а  сами обкуренные как  удавы. Вдруг
возле БТРа  комбата взорвалась граната, и пулеметная очередь по БТРам. Шарик
залетел  в  люк как пуля,  мы с  таджиком  чуть со  смеху  не упали, начался
обстрел и  переполох, все  давай лупить  по кишлаку. Танкисты несколько  раз
проехались  туда сюда вдоль кишлака и постреляли в него из  своих  пушек, мы
тоже с  пулеметов  и  гранатометов пошуровали.  Пехота  стала  готовиться  к
проческе, мы все затарились боеприпасами и стали ждать команды, потери после
обстрела составили несколько раненых и один убитый, подъехали две таблетки и
забрали раненых. Но  прочески мы  не дождались, полкач дал команду  отменить
проческу  и  вызвал вертушки  для  обработки  кишлака, а  колонна  двинулась
дальше. Рота  наша стала на блок, километрах в  пяти от  того места, где нас
обстреляли. Стояли мы на возвышенности, и  нам хорошо  было  видно кишлак, с
которого обстреляли  колонну. Было  видно, что в кишлаке  этом  нет  никого,
естественно, что все уже  затарились потому что знали, что сейчас их  начнут
бомбить. А в кишлаке, который  находился с другой стороны колоны, видно было
шевеление, там не думали прятаться и продолжали жить своей жизнью, так как с
их стороны залета не было и они не боялись. Вдруг  появились четыре вертушки
и  начали  бомбить  ракетами  кишлак,  а  мы  смотрим  и  не  врубимся,  что
происходит, они же бомбят не тот кишлак,  а другой, и все спокойно наблюдают
и молчат. Первым включился, Шавкат и крикнул:
     -- Они же не туда бомбят, надо полкачу сказать по рации!
     Мы  запрыгнули в БТР  и передали полкачу по рации, в чем  дело, слышим,
полкач говорит танкистам:
     -- Покажите вертушкам, куда бомбить надо.
     Танкисты  дали  пару  залпов в другой  кишлак, летуны врубились,  в чем
дело, и  переключились  на другой, а  первый  кишлак ни за что  разнесли, по
запарке короче. Ну  и  хрен на него, мало ли их по Афгану было раздолбано, и
за дело и без дела или просто ради спортивного интереса.
     На блоке мы проторчали две недели, первую неделю бомбили МИГами ущелье,
за это время  духи сбили два  МИГа.  Потом бросили десантуру, но  десантники
начали нести большие потери, санитарные  вертушки только  успевали туда сюда
мотаться, и десантников  с ущелья убрали. Потом опять начали  бомбить ущелье
МИГами  и  СУ-17, на МИГах летали  сарбосовские летчики,  а на  СУ-17  наши.
Десантуру снова забросили в горы с  другой стороны ущелья, а нас подтянули к
подножию гор,  но  БТРы по горам ездить  не  могут, мы  немного продвинулись
пешком, но впереди были отвесные скалы и пришлось остановиться; было слышно,
что сверху идет бой, а мы снизу ничем не могли помочь. Потом поступил приказ
пехоте готовиться к десантированию с вертушек, и  мы стали спускаться, внизу
нас ждали 2  вертушки. По быстрому запрыгнув на борт, мы поднялись в воздух,
на вертушках мне, конечно, приходилось летать, но десантироваться -- нет.
     Когда подлетали к ущелью, летчик крикнул:
     --  Я  садиться  не буду, тут камни, зависну  метров  пять  над землей,
прыгали когда-нибудь с вертушек?
     -- Нет, не приходилось, мы же пехота, -- ответил взводный.
     -- А с крыши в детстве прыгали?
     -- Да, да, -- ответили мы.
     -- Ну, тогда ни пуха, -- крикнул летчик.
     И мы начали высыпаться с вертушки, я спрыгнул удачно, и вроде ничего не
повредил, все остальные тоже попадали без  происшествий. А вот другому борту
повезло  меньше,  духи  задели  двоих,  одного  ранили  в живот,  а  другому
прострелили  ноги.  В  общем,  на  себе пришлось  испытать  незавидную  долю
десантников.  В пехоте  тоже конечно не  мед, хотя чего  сравнивать, каждому
своя доля выпала на этой войне, кому-то может меньше, кому-то больше, кто-то
вообще  по  каптеркам, штабам  и  кухням  протарахтел  всю  службу,  но  как
говорится, каждому свое.
     Как только мы попадали с вертушек, бой завязался тут же -- откуда  духи
лупят не видно, но такое ощущение, что со всех сторон, и не понятно, куда же
стрелять, а  стрелять  надо, и  чем быстрее  тем  лучше. Хорошо,  что вокруг
лежали глыбы, а  не открытое  место,  иначе  бы  нашими трупами  усеяли  всю
площадь. Спасибо летчикам, знают, где зависнуть. Вертушки начали по быстрому
улетать,  долго  висеть над землей  для них  самоубийство,  для духов  сбить
вертушку большая честь  и неплохая за это плата. И опять надо отдать должное
летчикам,  улетая,  они  влупили  из  своих пушек  в сторону духов,  как  бы
показывая, куда  нам надо ориентироваться.  Положение у нас было незавидное,
нам  надо  было  выбить духов из ущелья, или  самим здесь  остаться,  ничего
другого не оставалось. У  духов положение было тоже  не  из  лучших, с одной
стороны  десантура, с  другой мы,  но  духи  были  на возвышенности, а мы  в
низине, и  поэтому нам доставалось прилично.  Не прошло и часа, а  у нас уже
шесть  человек  было ранено,  а  бой  не прекращался ни  на  минуту. Сказать
честно,  было страшновато, а контролировать  себя все равно  надо, иначе  ты
труп.  Но в бою страх  какой-то мимолетный,  временами  про  него не думаешь
просто-напросто. А вот во время затишья  перед боем, или во  время  прочески
кишлака,  когда можно из любого  дувала пулю в лоб получить, да когда сидишь
наблюдающим на блоке  где-нибудь  в горах,  и  ночь -- хоть глаза выколи, да
плюс  ко  всему еще и обдолбишься, вот это настоящий,  леденящий душу страх,
словами его не передать.
     Снова подлетела вертушка, сбросила нам боеприпасы и забрала раненых, от
летчиков мы узнали, что с другой стороны  духи сбили  санитарный  вертолет с
ранеными на борту, все погибли. Мы немного продвинулись вперед и соединились
с  десантурой,  а духи ушли в глубину ущелья, но бой  еще  продолжался. Я не
знаю точно,  сколько  духов мы  замочили, я  лично видел вблизи двоих,  один
валялся развороченный весь,  видно в него попал ПТУРС  с  вертолета,  другой
лежал недалеко с перебитым горлом, еще несколько валялись вдали, но время не
было  считать  духовские трупы,  так, мельком  глянешь,  и дальше погнал. Не
далеко  от меня взорвалась граната от гранатомета, но вроде пронесло, только
ногу немного задело осколком. Осколок сидел неглубоко  и  кончик его  торчал
из-под кожи, я пытался  его вытащить, но не получалось, наверно  потому, что
делал это сам себе.
     Вдруг откуда-то появился капитан с десантуры, он посмотрел и спросил:
     -- Что такое, пуля что ли?
     -- Да  нет, не пуля, кусок  жестянки, наверно,  от корпуса гранаты,  --
ответил я.
     -- Давай сюда ногу, я, бывало, и похуже раны ремонтировал.
     Капитан штык-ножом и  большим пальцем зацепил и выдернул  осколок, было
больно, но терпимо. Потом этот капитан говорит:
     -- Сейчас продезинфицируем, будет немного больно.
     Взял патрон, выломал пулю, высыпал порох мне на рану и поджог  порох --
то, что немного будет больно, это  мягко сказано,  больно было много, но  не
смертельно.
     -- Ну вот  и все в порядке, теперь можешь бегать снова, -- сказал он. Я
поблагодарил его и побежал дальше за своими. Нога пекла  от ожога, но болела
не сильно и я даже  не хромал, да и некогда было думать  об  этой пустяковой
ране, пацанам вообще ноги отрывало, а тут осколок какой-то.
     Духи, почувствовав,  что силы неравные, начали отходить,  но  все равно
отпор давали хороший. Я помог оттащить двоих раненых и одного убитого к краю
обрыва, там должна была появиться вертушка.  Погиб пацан-узбек с нашей роты,
прослужил  он  в  Афгане полгода, а  двое раненых были десантники. У  одного
десантника  были перебиты  ноги,  другому  пуля попала в лицо  и  раздробила
челюсть.
     Через  минут  пять подлетела вертушка и, зацепившись  колесом за откос,
повисла над обрывом, я удивился от того, какие виртуозы  наши летчики. Ближе
вертушка подлететь не могла, так как попадала под обстрел духов, а в висячем
положении над обрывом ее от прострела защищала скала. Мы загрузили раненых и
убитого на  борт, взяли  оттуда  воду и боеприпасы, потом вернулись к своим.
Бой понемногу стих  и  все немного  расслабились,  иногда  только от  нечего
делать перестреливались, то духи в нас, то мы в их сторону, но это  уже было
так, нехотя и от нечего делать.
     Дело шло  к закату, и никто не знал, то ли  останемся ночевать в горах,
то ли улетим  отсюда, но все готовились ночь провести здесь, а  ночь в горах
рядом с  духами,  это дело, мягко  выражаясь, хреновое. Но опасения наши  не
сбылись, прилетели вертушки и нас  убрали с гор, что очень было кстати,  так
как до  дембеля  оставались  считанные дни, и  не хотелось  утром без  башки
проснуться в каких-то проклятых горах.
     У  подножья гор  мы поужинали с десантниками  и помянули  тех,  кто  не
вернулся живым с  этих гор. Потом десантура улетела, а мы попрыгали в БТРы и
двинулись  к иранской границе, разведка передала, что караван направляется в
сторону  Герата   и  надо  его  перехватить  до  темноты.  Что  за  караван,
неизвестно,  может мирный, может отвлекающий; отвлекающий  -- это когда духи
пускают один  караван на  растерзание, а этим  временем  несколько  проходят
стороной. Разведка не стала  проверять, чтобы не засвечиваться, они передали
координаты нам, а сами погнали дальше, шмонать границу. Караван мы не нашли,
он, наверное, затарился в каком-нибудь кишлаке, а кишлаков в том районе штук
десять нам попалось. Мы обстреляли пару кишлаков  для верности,  дабы не зря
мотались, и направились в полк.
     По пути  нас  запросили на  перевал-базу в Тургунди,  там находился наш
зампотыл, а мы  в тридцати километрах оттуда болтались. Мы обрадовались, во,
думаем, сейчас по Союзу потопчемся, как никак граница. Оказалось, нужны были
люди для разгрузки вагона с продуктами в наш полк, а зампотыл прослышал, что
мы поблизости мотаемся, и вызвал нас помочь. Ну, мы не против такой  работы,
продукты  разгружать  --  это мы  всегда пожалуйста,  а  то  как накуришься,
постоянно голодняк давит.
     Мы переночевали в своих БТРах, а  утром разбрелись по перевал-базе  как
тараканы,  на нас все смотрят, как на дикарей, но никто не трогает, и ничего
не спрашивает. Мы  лазим туда-сюда -- обросшие, небритые,  с  автоматами,  в
"лифчиках"  на  голое  тело, (лифчик это что-то  вроде жилетки  для  ношения
дополнительных боеприпасов, а то непросвещенный подумает, что мы там женские
лифчики таскали). А там что-то вроде порядка, все  ходят в форме нормальной,
солдаты офицерам честь отдают, а  мы обдолбленные ходим и разглядываем  все,
как  в музее. Шавкат прикопался к  какому-то  местному  сержанту, мозги  ему
парил минут десять, потом рассказывает:
     -- Сержант этот потерял два патрона в карауле, и теперь весь взвод ищет
эти патроны, я ему говорю пошли  я тебе сейчас цинк дам, а он не  знает, что
такое цинк, я отстегнул магазин и предлагаю ему -- на, бери, сколько хочешь,
он не берет, боится.
     Я Шавкату говорю:
     -- Ты не знаешь, что такое Устав, а я был  в уставной учебке и сержанта
этого прекрасно понимаю.
     Потом откуда-то  появился  ротный и забрал нас, пока  мы чего-нибудь не
натворили. Нас сводили в  столовую  и покормили, правда, после того, как все
местные  поели,  а  то  мы  не  вписывались  в  общий  пейзаж.  Мы  привыкли
трапезничать в  палатках, в БТРе, или  вообще  на песке  или  в горах,  и  в
большинстве случаев  питались сухпайком,  а  тут в столовой культурно все, и
жратва  нормальная, не  то,  что  наша полковая баланда,  в общем,  нам  эта
столовая показалась шикарным рестораном.
     Вагон мы разгрузили до  обеда, в первую очередь,  конечно  же, затарили
продуктами свои БТРы, не каждый день такая лафа выпадает, потом  пообедали и
поехали в полк. Но в расположение мы не  попали, наш полк проводил  операцию
возле Герата, мы присоединились к  нему, и стали на блок. Мне уже  ничего не
хотелось, побыстрее бы  в полк и домой в Союз,  уже двадцать пятое июля, а я
еще в Афгане под Гератом, который мне уже надоел за два года, и  сколько еще
здесь торчать,  хрен его знает. А к дембелю уже все готово,  и  дипломат,  и
эксперементалка со значками, в 1987 году начали разрешать на дембель одевать
экспиременталку,  а  до  этого  не  разрешали,  она  считалась  как  ХБ,  но
смотрелась  лучше, чем  приевшаяся  парадка, да к тому же  в  Союзе мало кто
такую форму видел.
     И лишь первого августа поздно вечером наш полк прибыл на место,  а рано
утром долгожданный  дембель, и нас  повезут в  Шиндант,  а оттуда  самолетом
домой в Союз. Вот такой у меня был дембельский аккорд.
     До полуночи мы готовились, подстригались, брились, готовили форму и все
такое,  дембелей  нас  было  пятеро:  два  узбека,  один  таджик, Серега  из
Воронежской области и  я.  Мне пришлось побегать по полку,  надо было триста
чеков разменять  на  червонцы,  можно  было и стольниками, но  в  купюрах от
двадцатки  и  выше находилась  намагниченная полоска, и  на  таможне могли б
зазвенеть. Да еще проблема,  как раз начался  обмен чеков, появились новые с
красной полосой, начали болтать,  будто б старые в Союзе не  будут брать,  и
много еще чего болтали, а времени уже не было. Но как оказалось, старые чеки
в Ташкенте ушли  со свистом, правда, брали по курсу один к двум, и я полторы
сотни  продал,  мне  некогда  было  искать,  где  дороже.  Чеки  я  все   же
наразменивал,  где по червонцу, где по пятерке, и положил  их в  коробку  от
конфет  на  дно, две лепешки  с  чарсом засунул  в  банку  с индийским  чаем
(аккуратно  открыв  целлофан, отсыпал заварку и положил  вовнутрь  чарс),  в
общем, готов был полностью, были еще дукановские вещи,  немного, но я тарить
их не стал, заберут так заберут, и черт с ними.
     До утра сидели с пацанами, спать не хотелось, напиваться тоже,  немного
чарса курнули, чуть-чуть бражки выпили, пацанов помянули, поспали часа два и
утром направились в штаб. В штабе  нам оформили  документы, выписали билеты,
поблагодарили  за  службу  и  пожелали  счастливого  пути. Мы попрощались  с
пацанами,  сели в БТРы и отправились в  Шиндант на аэродром. Сопровождал нас
старшина с  нашей  роты, он был молодой, лет 25,  и только  недавно  попал в
Афган,  всю  дорогу рассказывал, как  он служил  в Союзе, а наши головы были
забиты своими  мыслями, каждый думал: быстрее бы