а потом спросил: - А вы что
видели?
  - Да то же, что и вы.
  И вдруг издалека донесся голос капитана Кукушкина:
  - Линия повреждена сильно?
  - Сильно. Тянем только один провод.
  - Правильно! Так и держите.
  Голос  капитана звучал уверенно,  спокойно,  словно он  давно,  заранее
знал,  что  может  произойти и  как  в  этом  случае  нужно  поступать.  Это
спокойствие передалось Губкину,  и  он подумал,  что капитан сможет ответить
ему на вопрос, который по-настоящему волновал связистов.
  - А что, это такое было, товарищ капитан? - осторожно спросил Саша.
  Кукушкин ответил уклончиво:
  - Самолеты на разведку вылетели. Скоро узнаем. Вы с кем в паре, Губкин?
  - С Васей Лазаревым.  Это племянник...  ученик тот.  -  Губкин сбился и
смолк.
  - Понятно.  А как этот самый племянник? - уже весело спросил капитан, и
Губкину показалось, что он подмигнул: - Ничего?
  - Замечательный, товарищ капитан!
  - Ну  вот  и  хорошо.   Молодцы.   Теперь  так,   Губкин.  Один  провод
восстанавливайте прямо до поста.  А о втором не беспокойтесь.  Сейчас в вашу
сторону выйдут надсмотрщики с восьмого поста, а на восьмой - с девятого. Так
что в случае чего подмога будет. Понятно?
  - Так точно!
  - Ну вот и хорошо. Действуйте. И главное, бдительность не теряйте. Чаще
докладывайте обо всем замеченном.
  Теперь после  этого,  в  сущности,  очень  веселого разговора последние
остатки страха пропали.  Все идет так,  как должно было идти. Да, конечно, и
бдительность нужна,  и поработать нужно, но они не одни. С ними - все, и они
- для всех.
  Губкин и Вася собрали свое имущество и побежали обратно.  Самым главным
теперь было то,  что было главным и вначале -  пост,  товарищи. Добраться до
них, помочь, может быть, спасти...
  Вокруг  было  так  тихо,  словно вся  жизнь  была  убита  тем  страшным
фиолетово-мертвенным светом,  который пронесся над тайгой.  И чем дальше они
бежали,  освещенные рассеянными лучами молодого месяца, тем неспокойней было
у  них  на  душе:  молчаливость тайги,  неизвестность положения угнетали все
сильней и  сильней.  И один и другой старательно скрывали друг от друга свои
страхи, говорить стали почему-то шепотом.
  Пробежав мостик, у которого совсем недавно сидели, связисты опять стали
сращивать обрывы,  все ближе и ближе подходя к тому месту,  где река, выходя
из ущелья,  делала крутой изгиб и обычно шумела особенно сильно. Здесь линия
перешагивала через реку,  некоторое время шла  по  противоположному берегу и
снова возвращалась на "свой" берег.
  Вася посмотрел на реку и  обмер.  Реки не было.  Было только русло,  на
котором в  мягком  свете  месяца блестели еще  мокрые камни,  был  крохотный
ручеек, бессильно пробирающийся меж обомшелых валунов. А реки не было.
  Предчувствуя беду,  связисты перешли русло,  перевалили через сопку и в
нерешительности остановились  -  перед  ними  простиралось  огромное  озеро.
Деревья стояли в нем по колено,  а кустарник местами скрывался с головой.  А
дальше,  в  направлении седьмого поста,  и  еще  дальше небо  было  освещено
багровым дрожащим заревом лесного пожара.
  - Туда ушел старшина, - глухо сказал Губкин.
  Они посмотрели в  глаза друг другу и опять молча,  словно договорившись
обо всем заранее,  стали спускаться с крутого склона.  На их счастье, первый
после  перевала столб  стоял возле самой воды,  и  они,  присоединив провод,
донесли  на  восьмой  пост  о   встреченном  препятствии  и  лесном  пожаре.
Оказывается, о пожаре на линии уже знали - над ним пролетел разведывательный
самолет.
  - Пробивайтесь на пост!  - приказал Кукушкин. - Придумайте что-нибудь и
пробивайтесь!
  - Что ж тут придумаешь, - тихо сказал Саша и стал снимать одежду.
  Вася  тоже  разделся.  Поднимая имущество и  оружие  над  головой,  они
осторожно вошли  в  холодную воду.  Вначале она  только обожгла тело,  потом
вызвала мучительную дрожь и,  наконец,  стала сводить пальцы ног.  Связисты,
стиснув зубы,  осторожно щупая  босыми  ногами колючее дно,  упрямо брели  к
следующему столбу. Закрепив на столбе конец провода, Саша подсоединил к нему
провод связистской катушки и спустился вниз.
  И   они   опять  побрели  по   воде,   задыхаясь  от   жгучего  холода,
останавливаясь возле каждого столба,  чтобы подцепить провод.  И каждый раз,
взбираясь на столб или дерево,  Саша чувствовал,  как ломит от холода кисти,
как  замирает сердце.  На  Васю  страшно было смотреть.  Бледный,  лязгающий
зубами,  с  остановившимся взглядом упрямо горящих глаз,  он  покачивался от
усталости.
  "Пропадает парень", - подумал Губкин.
  До поста оставалось еще километра два -  два с  половиной,  а до места,
где линия перебиралась на  "свой берег",  -  метров пятьсот.  Но вода быстро
прибывала, и переправиться через реку с тяжелой катушкой, оружием, кошками и
телефонным аппаратом было  просто  невозможно.  Губкин  добрался до  первого
дерева и помог Васе вскарабкаться на него.
  - Оденься, сиди и грейся, - сказал он.
  - А ты?
  - Я поплыву вон к тому тополю и перетащу все имущество.
  - Нет, - покачал головой Вася. - Я тоже с тобой.
  - Слушай,  Лазарев,  - строго сказал Губкин. - Дело нешуточное. Если мы
закоченеем в этой чертовой воде, пропадем оба. Кто тогда доведет линию?
  - Все равно вместе, - упрямо сказал Вася.
  - Нет,  не  все равно!  Не  все равно.  Мы  сейчас не принадлежим себе.
Понял? Мы нужны для других.
  - Ну  как  же  я  тебя брошу?  -  возмутился Вася.  -  Разве это  будет
по-товарищески? Я буду греться, а ты мерзнуть?
  - Чудак!  Пойми,  что сейчас главное -  линия.  А  мы  с  тобой -  дело
десятое.  И я как старший приказываю:  сиди, грейся, доноси по телефону, что
делается. Если придумаешь что-нибудь, скажешь.
  Так и не заметив,  что он отдал первый в своей жизни приказ, что он уже
приобщился к  командирской деятельности,  Губкин забросил за  спину  когти и
поплыл,  петляя между  полузатопленными деревьями.  Он  добрался до  тополя,
оставил на нем когти и вернулся за оружием.
  Когда оставалось переправить лишь катушку с проводом,  нестерпимая боль
пронзила сначала ногу,  а потом, кажется, все тело. Губкин почувствовал, что
его правую ногу что-то выворачивает и стягивает.  "Судорога",  -  понял он и
едва нашел силы, чтобы вскарабкаться на тополь.
  С  большим трудом ему  удалось растереть посиневшую ногу.  Спуститься в
воду он  уже не  решался.  Вася с  катушкой был в  двухстах метрах от  него.
Оружие  и  все  остальное снаряжение было  уже  здесь,  на  дереве,  но  как
соединить все это и переправить на другой берег, Саша не знал.
  Губкин полез  по  стволу вверх.  В  воде  то  там,  то  здесь виднелись
вырванные где-то  вдалеке деревья.  Их притащила сюда река.  Собрать бы их и
сделать плот...  Однако для этою следовало поплавать,  а Губкин понимал, что
теперь,  когда ногу  схватила судорога,  он  не  выдержит обжигающе холодной
воды. И стоило ему подумать об этом, ногу опять искорежила нестерпимая боль.
Она выворачивала пальцы,  и  они разъединялись и  становились торчком,  икра
окаменела и  вздувалась,  а  боль лезла выше и  выше.  Сознание мутилось,  в
глазах  плыли  радужные пятнышки.  Держаться на  дереве  уже  не  было  сил.
Приходило отчаяние.
  И  в  эту  полуобморочную минуту Губкин думал  не  о  себе,  а  о  Васе
Лазареве:  "Пропадает, пропадает". Ему было и стыдно, и обидно. Боль рванула
особенно сильно,  пронизывая,  кажется, все тело. На какое-то мгновение Саша
не удержался на ветке и качнулся.  Неестественно вывернутая нога сорвалась и
зацепила за  острый сучок.  Новая боль ворвалась в  старую,  и  старая стала
отступать.
  Когда Губкин очнулся и почти оправился от судороги, он услышал всплески
воды  и  бульканье.  Похоже,  кто-то  захлебывался.  Он  быстро  взглянул на
освещенную  месяцем  воду  и  обмер.   По  светло-стальной,  слегка  рябящей
поверхности озера, захлебываясь, усиленно работая ногами и руками, плыл Вася
Лазарев. Впереди и сбоку паренька двигалась какая-то удивительная коряга. Их
движения были явно согласованны,  их что-то определенно связывало,  но что -
Губкин не понял. Он только ужаснулся, подумав, что Вася утонет. Потом решил,
что тот сделал себе плот, хотя странная коряга не напоминала плот. И коряга,
и  мальчик попали на лунную дорожку,  и  рассмотреть их уже было невозможно.
Слышались лишь все те  же всплески воды и  бульканье.  Превозмогая пришедшую
после судороги слабость,  Губкин собрался было прыгать в ледяную воду, чтобы
спасти товарища,  помочь ему, но в это время с той, противоположной стороны,
раздался чей-то удивительно знакомый голос:
  - Стой! Кто идет?!
  Губкин замер. Послышались сильные всплески и Васин голос:
  - Это я! Только я плыву! - И крик: - Куда тебя черт понес?
  Все тот же знакомый, уже растерянный голос спросил:
  - Стой, говорят, кто идет?! - Потом зло добавил: - А то стрелять буду!
  После непродолжительной паузы Вася закричал:
  - Андрей! Почуйко! Я не иду! Я плыву! И этого черта не остановишь!
  Если  бы  вдруг  в  этом  пронизанном рассеянным светом молодого месяца
таежном воздухе раздался голос матери,  Губкин,  наверное, обрадовался бы не
так сильно. Он сразу забыл о своих бедах и заорал:
  - Андрей! Почуйко!
  Сопки ответили ему:
  - Ого-го-го!
  Слабость опять овладела Губкиным,  тело  передергивала мелкая противная
дрожь,  и почему-то хотелось не то что плакать, а просто потереть защипавшие
глаза. Саша улыбался синими, сведенными холодом губами и шептал:
  - Живы... Живы...
  И впервые он забыл о деле, о линии.


СОХАТЫЙ

  Восстановив линию  от  поста  до  реки,  обстоятельный Почуйко  вовремя
вспомнил старую пословицу: "Не зная броду, не суйся в воду".
  "Трэба делать плот", - решил он.
  Он нашел сухостойное дерево и начал рубить его.  Работать было трудно -
болело тело,  но  Андрей быстро свалил дерево и  хотел было  взяться за  его
разделку,  как услышал чьи-то  слабые голоса и  плеск воды.  Он прислушался.
Голоса смолкли, и между деревьями кто-то проплыл. Андрей знал, что у Губкина
и  его  товарища лодки  нет.  Значит,  плавал кто-то  чужой.  Почуйко выбрал
местечко посуше и  поудобней,  залег и стал наблюдать.  Несколько раз ему не
терпелось окликнуть неизвестных, но он сдерживался.
  "Шут его  знает,  кто  такие и  сколько их.  А  я  один",  -  думал он,
ворочался и молчал.
  Через некоторое время он  увидел,  что по  лунной дорожке прямо на него
плывет большая, рогатая коряга. Послышалось сопение и легкий хрип.
  "Не  иначе  как  мотор  якый-то  заграничный..."  -  подумал  Андрей  и
приготовился к бою. В самую последнюю минуту, когда он уже готов был открыть
огонь, он вспомнил уставное требование обязательно окликать неизвестных.
  "Ведь и верно, может, все-таки наши. С восьмого или иного какого поста.
А моторы и у нас разные есть", - решил он и окликнул плывущую корягу.
  Он  не  узнал осипшего от холода Васиного голоса и  растерянно хмыкнул,
потом сделал то,  что  сделал бы  на  его месте всякий честный,  не  умеющий
лукаво мудрствовать солдат. Он опять вспомнил железное уставное требование и
вскинул автомат:
  - Стой, говорят, кто идет?! А то стрелять буду!
  Он,  может быть, и в самом деле выстрелил бы - вначале вверх, как велит
устав,  а потом,  если бы не удостоверился,  что его подозрения напрасны,  и
прямо по цели, но раздался отчаянный крик Губкина, странная коряга метнулась
в  сторону.  Теперь Почуйко уже не  старался разобрать Васины слова.  Он был
безмерно рад,  что товарищи нашлись, что все идет в общем не так уж плохо, и
закричал:
  - Ого-го-го!
  Он поковылял к берегу,  чтобы встретить Васю и помочь ему причалить. Но
вместо  Васи  из  реки  показалось огромное поблескивающее в  неверном свете
месяца чудовище.  Оно фыркало и  трясло горбоносой,  бородатой головой.  Его
большие рога,  похожие на  растопыренные ладони  великана,  отражали блеклый
отсвет пожара и казались окровавленными.  Чудовище запаленно дышало и упрямо
лезло на Андрея.  Наверное, он не выдержал бы и заорал свое: "Ратуйте!" - но
в это время раздался всплеск воды и звон металла.
  - Пошел! - закричал Вася. - Пошел, дурак!
  Чудовище,  которое Вася так  непочтительно называл дураком,  рванулось,
запрокидывая голову, выскочило на берег и помчалось вверх, на сопку.
  Вася выбрался на  сухое место и  бросился обнимать опешившего и  слегка
испуганного Почуйко.
  - Андрей, дорогой! А что с дядей Колей? Он тоже здесь?
  Почуйко помотал головой, словно освобождаясь от паутины.
  - На посту твой дядька,  - сказал он и смущенно спросил: - Слухай, а що
це такэ було?
  - Лось!
  - Який лось?
  - Вроде оленя. Ну, сохатый. Понимаешь?
  И  хотя потомственный степной хлебороб Андрей Почуйко никогда не слышал
этого слова,  он подумал,  что к  этому странному животному как нельзя лучше
подходит такое необыкновенное название -  сохатый.  Андрей успокоился, сразу
смекнул,  что был смешон,  и,  по привычке, начал хитрить, чтобы скрыть свой
промах. Он с достоинством выпрямился и укоризненно покачал головой.
  - Подцепит разную ерунду и во-от - радуется! - сказал он сердито. - Тут
дело серьезное, а он на сохатых кататься вздумал. Як малый, честное слово!
  Он  говорил так  искренне,  как  неподкупно-сердито смотрели его острые
глазки,  что Вася,  у  которого зуб на зуб не попадал,  опешил:  вместо того
чтобы похвалить за находчивость, его ругали.
  - Так пойми же...
  - А чего ж тут понимать, колы связи нема? Вот ты и понимай.
  - Так я  же  привез связь.  Понимаешь?  Привез!  -  От  обиды Вася даже
перестал дрожать и,  поднимаясь на  цыпочки,  старался доказать Андрею  свою
правоту.
  Почуйко был неумолим:
  - Ну, як привез, так нечего и балакать. Где она в тебэ? В кармане?
  Оскорбленный в  самых  лучших чувствах,  Вася  снял  с  себя  катушку с
телефонным кабелем и в сердцах бросил ее под ноги Почуйко.
  - Держите! Вот она - связь!
  - Ну,  ото ще ничего,  -  уже подобрее пробурчал Андрей.  Он понял, что
спасся от  позора,  и  так  вошел в  выдуманную им  роль неподкупно строгого
человека, что спросил: - А Сашка чего там орет?
  - Так он, понимаешь, на дереве. Переправиться же нет возможности...
  - Нема возможности, - передразнил его Андрей и, соединив конец провода,
крикнул: - Седьмой пост! Товарищ лейтенант? Все в порядке! Знайшев и Ваську,
и Сашку!  Таки скаженни ребята... шо-шо? Та целы. Ну вы там держите связь, а
мне и тута делов хватает.
  Он  положил трубку на  аппарат и,  приставив ко  рту  сложенные рупором
ладони, закричал:
  - Сашко-о!  Зараз приедем!  - И опять ворчливо сказал Васе: - Як фазаны
те клятые - на деревах порасселись и сидят. Давай-ка плот строить.
  Замерзший и  растерянный Вася  сразу забыл и  о  холоде,  и  об  обиде:
Андрей, оказывается, имел право ворчать. Он уже успел обо всем подумать.
  Они  по  очереди стали  рубить сваленное Андреем дерево,  потом связали
обрубки телефонным кабелем.  Вася собрался было встать на этот плот,  однако
неумолимый Почуйко решил по-иному:
  - Думай,  хлопец!  Обратно ж втроем плыть нужно. Оставайся здесь. Ружье
твое где?..
  - Оно там... На дереве, - растерянно ответил Вася.
  - От тебе и солдат...  -  развел руками Почуйко.  - Оружие бросил. А як
тебе зараз сражаться придется?  Чем тогда будешь?  На кулачках?  Эх, солдат,
солдат...
  Почуйко опять укоризненно покачал головой,  встал на плот и оттолкнулся
шестом от берега.
  Все,  что  было пережито за  эти  несколько часов Васей,  все отошло на
задний план и  теперь казалось уже не очень страшным и  потому неинтересным.
Главным было то,  что он оставил свое оружие.  Значит,  он все-таки не может
считаться  настоящим  солдатом,  настоящим защитником Родины.  Ведь  недаром
Губкин, когда забирал свой автомат, предупреждал:
  - Твое ружье пусть будет с тобой. Мало ли что.
  Перебирая руками  телефонный кабель,  стоящий  на  плоту,  Андрей,  как
заправский паромщик,  быстро поплыл на другой берег.  Минут через пятнадцать
он привез уже одетого Губкина и все имущество.
  Спрыгнув на берег, Губкин спросил:
  - Как ты на лосе очутился?
  - Так и очутился,  -  сердито ответил Вася,  которому показалось, что и
его новый дружок и командир тоже собирается ругать его за самоуправство.
  - Нет, серьезно! Ведь это же здорово!
  Вася недоверчиво посмотрел на  Сашу,  но,  увидев его  оживленное милое
лицо, уже смелее ответил:
  - Так уж... подвернулся... - Он снял с плота свою трехстволку, обтер ее
от водяных брызг и забросил за спину.
  - Как это "подвернулся"? - удивился Саша.
  - Да  так.  Я  пригрелся на  дереве и  думаю,  почему ты  так  долго не
возвращаешься.  Уже хотел закричать, как меня что-то дернуло! Я не удержался
и плюхнулся в воду.  Катушку я на себя надел, чтобы не потерять, она меня на
дно  и  потянула.  Испугался страшно.  Вынырнул сам  не  знаю  как  и  сразу
почувствовал, что меня что-то тянет по воде. Барахтаюсь, воду хлебаю, но уже
стал соображать -  смотрю,  в  сторонке лось плывет и  вроде меня буксирует.
Проверил,  провод как струна.  Тут я  понял,  что зверь спасался от  пожара,
поплыл и зацепился рогами за провод. И меня стянул. Разобрался и вижу: тянет
он меня куда-то в сторону - провод его не пускает, заворачивает. Думаю: все,
пропадаю.  Хотел было катушку снять, потом как-то сразу придумалось - скинул
петельку,  которой провод на катушке закреплялся, чтобы не разматывался зря,
и отпустил немного. Лось поплыл прямее. Так и пошло у нас. Как его в сторону
поведет, так я провод подам. Он и выравняется. Вот и доплыли.
  - Ну,  я тебе скажу,  это случай! - восхищенно протянул Саша. - Не хуже
почуйковского медведя.
  Андрей, почувствовав недоброе, рассудительно сказал:
  - Мы тут разговорами занимаемся, а там ни Пряхина, ни Сенникова нема...
  Связисты примолкли и поспешили на пост. Андрей старался не отставать от
товарищей,  хотя идти ему было больно,  и  он,  прихрамывая,  ругался сквозь
зубы.


СОЛДАТ УХОДИТ В БОЙ...

  Когда связисты приблизились к седьмому посту, их остановил окрик:
  - Стой! Кто идет?
  - Свои! Свои!
  Окликов  больше  не  последовало.   Седьмой  пост  оказался  совершенно
пустынным -  даже гора имущества и  та  исчезла.  Вася беспомощно оглянулся,
Саша пожал плечами и на всякий случай вскинул автомат: исчезновение Лазарева
и  всего имущества было очень подозрительным.  Но  Николай Иванович не  стал
играть в прятки. Он вылез из окопа, тяжело припадая на больную ногу, подошел
к товарищам и положил руку на Васино плечо.
  - Ну,  вот и  славно!  -  сказал он.  -  Я  тут к обороне приготовился.
Имущество убрал в землянку, отрыл окоп... Понимаете, ничего подозрительного.
Правда, недавно пролетел самолет да вот пожар разгорелся.
  - От старшины ничего не было? - озабоченно спросил Губкин.
  - Молчат. Я думаю, что кому-то нужно немедленно идти на розыски...
  - Я пойду, - сразу решил Вася, поднял голову и посмотрел на дядю.
  Николай Иванович сжал ему плечо и ласково заглянул в глаза:
  - Ведь ты же мокрый. И устал...
  - Ну как вы можете,  Дядя Коля?!  - возмущенно крикнул Вася. - Да разве
вы стали бы отдыхать, когда такое делается?
  Лазарев усмехнулся:
  - Ну вот,  Губкин.  Придется вам с Васей идти. А мы с Почуйко на правах
инвалидной команды будем охранять пост.
  - Чтой-то?  -  удивился Андрей.  -  Я тоже с ними. Может, до конца и не
дойду, так около поста поработаю. А вы связь держите.
  - Ладно...  Только вот что -  после такой передряги сил у вас не так уж
много. Хоть немного прихватите еды.
  И они, опять втроем, двинулись вдоль линии в тайгу. Вася роздал остаток
лепешек с  лимонником.  Губкин поделился прихваченной медвежатиной.  Они  на
ходу перекусили и  расстались.  Почуйко должен был  восстанавливать линию от
седьмого поста  в  направлении шестого,  Губкин и  Вася  -  искать Пряхина и
Сенникова и тянуть провод дальше.
  Не успели они расстаться с  Андреем,  как Вася схватил Губкина за руку.
Они  остановились  и  прислушались.  Вдалеке,  на  склонах,  слышался  шорох
валежника.  Но