дание.  К  двум  ноль-ноль  его  рота
должна захватить сопку. Его  рота.  Даже  как-то  странно  звучит  -  рота
Ильина. Ему к этому так же трудно было  привыкнуть,  как  и  к  тому,  что
солдаты ему козыряют и стоят перед ним навытяжку. Кстати,  тут  тоже  была
заслуга  Сергеева,  который  неукоснительно  требовал  этого  от   бойцов,
особенно по отношению к командиру  роты.  А  командир  только  смущался  и
первое время тоже вытягивался перед бойцами, как они перед Ним.
   Так вот, к двум ноль-ноль 103,2 должна быть взята.



   7

   Ильин шел по  лесу  от  комбата  к  себе,  и  в  голове  его  неотвязно
вертелось:

   Итак, начинается песня о ветре,
   О ветре, обутом в солдатские гетры,
   О гетрах, идущих дорогой войны,
   О войнах, которым стихи не нужны...

   Он не помнил, откуда это, и чье это, и как оно ему в  голову  попало  -
стихов он не любил и знал их мало, - но вот  лезут  навязчиво  строчки,  и
никак нельзя от них избавиться.
   Где-то, совсем недалеко,  справа,  мигнул  красный  огонек  цигарки,  и
невидимый в темноте часовой обругал  курившего,  тот  что-то  пробурчал  в
ответ и повернулся, очевидно, на другой бок - огонек погас.
   Ильин на кого-то наткнулся.
   - Кого ищете, товарищ лейтенант?
   - Сергеева или Жмачука. Не знаете, где они?
   - Так Жмачук же дежурный сегодня по батальону, - ответил голос снизу. -
Его тут нет.
   - А Сергеев?
   - Сергеев? - Боец сел на корточки. - Во-он, видите, дуб здоровый.  Если
присмотреться, видно. С развилкой. Так  от  него  шагов  двадцать  правее.
Только у них малярия опять. С вечера еще затрясло.
   - У кого, у Сергеева?
   - Ага...
   - Вот черт - Жмачука нет, Сергеев болен. А Вовк где?
   - Там же, у дуба. Палатка там у них. Позвать, что ли?
   - Нет, нет, не надо. Я сам.
   - А то я мигом.
   - Спасибо, не надо.
   Вовка пришлось долго трясти, пока он не проснулся.
   - Ну, чего? - он приподнялся на локте и  приблизил  свое  лицо  к  лицу
Ильина. - Это кто? Это вы, товарищ лейтенант?
   - Я, я. Поднимайтесь.
   - А что?
   - На задание надо идти.
   - На какое еще задание? - в голосе  Вовка  не  слышалось  ни  малейшего
азарта.
   - Сейчас узнаете. Вставайте.
   Вовк, ворча, стал искать сапоги.
   - Тюлька! - заорал он на весь  лес.  -  Куда  ты  сапоги  дел,  чертова
голова?
   Никто не ответил, и Вовк опять стал шарить вокруг себя.
   - А о каком это задании вы  говорите,  товарищ  лейтенант?  -  раздался
вдруг слева голос Сергеева.
   - Спите, спите, Сергеев. Я не к вам.
   - А какое задание?
   - Я не к вам, я к Вовку. Вергасов приказал высоту одну  тут  захватить.
Вот и...
   Сергеев сразу сел.
   - Какую? 103,2?
   - 103,2.
   - Сейчас мы ее возьмем. Одну минуточку.
   Сергеев  оперся  о  плечо  Ильина  и  встал.  Даже  сквозь  гимнастерку
чувствовалось, что рука у него горячая.
   - Слушайте, у вас же это самое, куда вам, - запротестовал Ильин.
   - А у вас - первое задание, - шепотом в самое ухо сказал Сергеев, и  на
Ильина пахнуло жаром. - Что важнее? А?  Вовк  все  равно  до  утра  сапоги
искать будет.


   Высота 103,2 находилась в полукилометре от занимаемой батальоном  рощи.
Попасть на нее можно было или прямо, перейдя дорогу, по  равнине,  или  же
слева, по так называемому  Г-образному  оврагу.  Решили,  что  один  взвод
ударит в лоб, другой  из  оврага.  Сергеев  настаивал,  чтобы  удар  прямо
поручили ему, но Ильин заупрямился. Он считал, что по  оврагу  идти  менее
опасно, и ему было неловко посылать на  более  трудный  участок  Сергеева.
Тому пришлось подчиниться.
   В обороне остался взвод Вовка. Ильин взял солдат Жмачука, Сергеев пошел
со своими.
   Было около часа, когда оба отряда двинулись к  высотке.  Темень  стояла
адова. Небо с вечера затянуло  тучами.  Ильин  к  тому  же  был  близорук,
поэтому  старался  держаться  Кошубарова,  сержанта  из  взвода   Жмачука,
хвалившегося, что видит ночью как кошка.  И  действительно,  он  полз  так
быстро и уверенно, как будто по крайней мере раз  десять  здесь  ползал  и
знает каждую кочку.
   Ильин запыхался, с трудом поспевая за Кошубаровым, и  все  боялся,  что
солдаты потеряют направление или отстанут. Но солдаты  не  терялись  и  не
отставали. Во время  небольших  передышек  -  пятьсот  метров,  да  еще  в
темноте, в один прием не проползешь - Ильин слышал, как рядом с ним кто-то
дышал, отряхивался, тихо сплевывал. Потом  почудилось,  что  они  не  туда
поползли, что высота осталась где-то значительно левее, что Сергеев  давно
сидит на исходной и нервничает и не может понять, что же случилось в конце
концов. Условлено было начать бросок без всякого сигнала ровно в час сорок
пять, но в последнюю минуту Ильин забыл поменяться с Кошубаровым часами (у
того были светящиеся), и сейчас ему казалось, что положенный срок прошел и
что ползут они никак не меньше часа.
   Кошубаров неожиданно остановился и, когда Ильин к нему подполз, вытянул
руку вперед.
   - Видите?
   Ильин напряг зрение, но ничего не увидел.
   - Высотка, - задышал ему в ухо сержант. - Метров полтораста осталось.
   Ильин опять посмотрел, сощурил даже глаза, но так ничего и не увидел.
   Снова  поползли.  Местность  стала  подниматься.   Изредка   попадались
кустарники. Впереди вырисовывался гребень высотки - очевидно, взошла  луна
или тучи поредели, а может быть, просто потому, что подползли ближе.
   Когда  же  до  исходного  для  броска  рубежа   осталось   каких-нибудь
десять-пятнадцать метров,  до  слуха  Ильина  донеслась  чья-то  речь.  Ее
услышали все: движение разом прекратилось. Кошубаров прижался  к  земле  и
застыл.
   Говорили немцы. Говорили вполголоса, но без всякой  опаски,  -  они  не
подозревали, что противник может оказаться так близко.
   Ильин напряг слух.
   - Сколько там осталось? - донеслась сверху, чуть-чуть слева,  гортанная
немецкая речь.
   - Штук десять, - ответил кто-то справа.
   - А у Хельмута?
   - У Хельмута не знаю. Штук пять, вероятно.
   Немного погодя донесся и третий голос:
   - Кончили первый ряд?
   - Кончаем, - ответили справа. - Минут через пять кончим.
   "Минируют... - мелькнуло у Ильина в голове. - Вот черт..." Он подполз к
Кошубарову и в темноте нащупал его руку. На часах было  четверть  второго.
Неужели так мало ползли?
   - Минируют, сволочи... - еле слышно выругался Кошубаров; он тоже  понял
или догадался, о чем говорили немцы. - Что будем делать?
   - Что будем делать?
   Ильин впервые понял, вернее даже не понял, а почувствовал,  что  сейчас
именно от него, а не от кого-либо другого зависит все дальнейшее. От того,
как быстро он сообразит, и от того,  как  быстро  принятое  решение  будет
осуществлено, зависит не только его жизнь -  как  ни  странно,  сейчас  он
меньше всего думал о ней, - а жизнь двадцати  человек,  устами  Кошубарова
спросивших его: "Что будем делать?" От этого зависит успех всей  операции.
Там, в лесу, у комбата, и позже, когда  они  с  Сергеевым  собирались,  он
ловил себя на том, что больше всего ему  хочется  не  подкачать,  показать
всем: Вергасову, Коновалову, майору Филиппову и даже милому, трогательному
Сергееву, что вот он - шляпа, мямля, а тоже может кое-что делать.  Детская
черта, но что поделаешь, она была и проявилась у него  здесь,  на  фронте,
как невольный ответ на отношение к  нему  окружающих.  Однако  теперь,  на
склоне высотки, которую ему, лейтенанту Ильину, поручено  было  захватить,
он и не думал об этом.
   Он ощущал на себе взгляд Кошубарова и еще двадцати лежащих рядом с  ним
человек, понимал, что они с Сергеевым плохо условились, чего-то  не  учли,
что-то  прошляпили,  понимал,  что  задача   таким   образом   значительно
усложнилась, но также понимал и то, что оправданием это служить не  может.
Приказано захватить высотку, и он должен ее захватить.
   Он опять посмотрел на  часы.  Двадцать  три  минуты  второго.  Осталось
двадцать две минуты... Он мысленно представил  себе  карту  предполагаемой
немецкой обороны, которую показывал  в  лесу  Вергасов.  Белый  кружок  от
фонаря, коричневые горизонтали, двигающийся  по  ним  палец.  В  кружке  -
высотка, слева овраг, справа нечто вроде ложбинки и за ней пологий длинный
подъем. Высотка стоит как прыщ. Надо ее обогнуть  и,  пока  не  поздно,  в
условленный с Сергеевым час, ударить по немцам с  тыла.  Это  единственный
выход... Ударить с тыла.
   - Хельмут. Алло, Хельмут! - донеслось сверху.
   Ильин вздрогнул и зашептал Кошубарову:
   - Пошли вправо. Ударим с тыла. Осталось двадцать минут.
   Кошубаров энергично закивал головой и пополз. Гребень  высотки  остался
слева.



   8

   - Ну, как наш Судак? Не присылал еще связного?
   Коновалов подсел на корточки к Вергасову и пощекотал ему травинкой ухо.
   - Рано еще. А ты чего не спишь?
   - Не спится.
   - Волнуешься?
   - Что мне волноваться?
   - Врешь, волнуешься. Я  вот  волнуюсь.  -  Вергасов  сел  и  почесался,
муравьи не давали покоя. - Черт его знает, может и вправду  не  надо  было
посылать.
   - Я ж говорил.
   - Говорил, говорил... Все вы только говорите. - Вергасов поймал муравья
и со злобой втоптал его каблуком в землю. - Командиры называется.  Никогда
ничего поручить нельзя. Все комбат сам должен делать, за всех отдуваться.
   Вергасов встал.
   - Пойди узнай, нет ли связного?
   Коновалов отошел и почти сразу же вернулся. Связного не было.  Вергасов
посмотрел на часы - семь минут третьего - и  пошел  к  опушке.  Как  будто
немного посветлело, но высоты еще не было видно. Стояла тишина,  чуть-чуть
только шумели верхушки деревьев. Со стороны немцев не доносилось ни звука.
Вергасов постоял несколько минут и пошел назад. Коновалов лежал на  шинели
и курил в кулак.
   - Ну?
   - Что ну? Сам не видишь, что ли? Третий час, а от него ни звука.
   С опушки донесся хруст веток, словно кто-то ломал кусты.
   - Кто идет? - окликнул часовой.
   - Свои. Лещилин со второй роты. Где комбат?
   - Здесь, здесь, - приглушенно крикнул Вергасов. - Давай сюда.
   Подошел запыхавшийся боец.
   - Взяли сопку?
   - Нет еще. Вам записка от лейтенанта Ильина.
   - Сопка мне  нужна,  а  не  записка.  Записки  еще  пишет.  -  Вергасов
выругался. - Ну, чего ты там возишься? Коновалов, посвети-ка.
   В записке, написанной крупным кривым почерком  с  налезающими  друг  на
друга словами, - писалась она второпях и в темноте, - было сказано:
   "Поймал языка. Выяснилось, что важнее захватить не 103,2,  а  следующую
за ней. 103,2 блокирую. Захватываю следующую. Ильин."
   - Видал? - Вергасов затряс листком перед носом Коновалова. - Видал? Ему
приказано взять сопку, взять, а он... "блокирую", понимаешь ли!
   Вергасов скомкал листок и швырнул его наземь.
   - Важнее другую брать... Он знает... Тоже полководец нашелся. И  дернул
меня черт посылать его. - Вергасов круто повернулся к бойцу. - Что это еще
за сопка? Ты видел ее?
   - Ага.
   - Ты не агакай, а отвечай толком. Что это за сопка?
   - Так за первой другая, поменьше.
   - Ну?
   - Лейтенант Ильин и решили ее взять...
   - А кто ему разрешил? Кто разрешил, спрашивается? Кто?  Русским  языком
было сказано - 103,2, а он...
   - Так мы ж на мины напоролись, - оправдываясь, сказал боец.
   - Какие там еще мины?
   - Да фрицы ставили. Мы полезли, а они как раз ставят.
   - Ну?
   - Вот лейтенант Ильин и решили обойти их, с тыла ударить. А там как раз
фриц связь тянул.  В  ложбинке,  между  большой  и  малой  сопкой.  Совсем
случайно напоролись. Так он, этот самый фриц, сказал,  что  на  той  сопке
оборону их солдаты роют...
   - Ну и что? - перебил Вергасов. - Пускай себе роют.
   - Так фриц же сказал, что там сейчас никого нет. А  на  этой,  как  ее,
103, что ли, рота саперов. НП делают. Так лейтенант решили...
   - А ну его, твоего лейтенанта! Какие-то  саперы,  НП...  Чего  он  воду
мутит? - Вергасов осмотрелся по сторонам. - Поведешь меня туда. Пастушков!
Тащи автомат! И Шутовых ко мне. Живо!
   Через минуту  явились  Шутовы  -  батальонные  разведчики,  с  которыми
Вергасов всегда ходил на задания. Шутовы были близнецами, причем  до  того
похожими друг на друга, что одному пришлось отпустить усы.  И  все  знали:
Борис с усами, а Глеб бритый.  Все  же  остальное  было  одинаковым,  даже
татуировка одинаковая: на левой руке, немного выше запястья, у обоих  были
наколоты женские головки.
   - Диски полные? - спросил Вергасов.
   - Полные, - в один голос ответили Шутовы.
   - Пошли тогда. Где этот, из второй роты?
   Лещилин -  самый  быстроногий  и  толковый  боец  второй  роты,  всегда
используемый как связной, - повел не  прямо,  а  через  Г-образный  овраг.
Вергасов заметил это не сразу, а уже около самой высоты и, несмотря на  то
что крюк отнял каких-нибудь  пять  лишних  минут,  пришел  в  еще  большую
ярость. Но они были под самой сопкой, и давать  волю  своей  ярости  никак
нельзя было. Пришлось сдержаться, хотя Вергасов дошел, как  говорится,  до
точки. Он даже не представлял себе, как будет говорить сейчас  с  Ильиным.
Человеку в первый раз в жизни дают задание, ответственное задание,  а  он,
вместо того чтобы его выполнять, пишет  записки,  теряет  время.  А  через
час-полтора  будет  уже  совсем  светло.  Струсил,  и  все.  Роты  саперов
испугался.
   Вылезли из оврага и поползли - идти было опасно -  по  обратному  скату
холма. Сверху доносились приглушенные голоса и стук топора. Потом свернули
налево и поползли в высокой, мокрой от  предутренней  росы  траве.  Вскоре
наткнулись на окапывающегося солдата, затем на второго, третьего.  "С  ума
спятил, ей-богу с ума спятил", - думал Вергасов, быстро  пробираясь  вслед
за Лещилиным. Высотка осталась позади, и оттуда изредка  доносился  только
стук топора, голосов расслышать было нельзя.
   - Сюда, товарищ комбат, сюда, -  шепотом  сказал  Лещилин  и  пропустил
Вергасова вперед.
   - Кто это? - раздался голос Сергеева. Он сидел на дне ямы  или  воронки
от бомбы - в темноте не разобрать.
   Вергасов спустился туда же. Несколько секунд он молчал, тяжело дыша.
   - Где Ильин? - спросил он сдавленным шепотом, переводя дыхание.
   - Там. - Сергеев махнул рукой куда-то в пространство.
   - Вы мне не рукой  машите,  а  объясняйте  толком.  Где  Ильин,  я  вас
спрашиваю?
   - На той сопке, где немцы оборону роют, - спокойно ответил  Сергеев.  -
Вы разве не получили записку?
   - Кой черт мне ваша записка нужна! Мне сопка нужна, понимаете, вот  эта
вот, что у вас под самым носом, а не  какая-то  там...  Почему  вы  ее  не
взяли, а?
   Сергеев открыл было рот, чтобы ответить, но Вергасов не дал.
   - Чтобы через пять минут Ильин был здесь. Ясно?
   - Ясно, - ответил Сергеев. - Разрешите сначала объяснить?
   - Ты  сначала  Ильина  мне  доставь,  понятно?  Очень  мне  нужны  ваши
объяснения.  Испугались  роты  саперов  -  вот  и  все  объяснение.  Вояки
называется!..
   Вергасов отвернулся, давая понять, что ни в какие  объяснения  вступать
не собирается.
   Сергеев подозвал Лещилина и отправил его за Ильиным. Потом повернулся к
комбату.
   - Зря вы его за командиром роты послали.
   - Почему зря?
   - Честное слово, зря. Во-первых, пока он будет его искать, они уже  там
начнут...
   - Я им дам начать!..
   - А во-вторых, - продолжал Сергеев, - ведь  все  думали,  что  на  этой
высотке 103,2 только два пулемета и что  их  можно  будет  тихо  снять.  А
оказывается,  там  НП  строят.  Чуть  ли  не  рота  саперов.  Пришлось  бы
ввязываться в бой. А от пленного - товарищ лейтенант вам  писал  об  этом,
связиста тут одного поймали, он связь тянул - узнали, что основная оборона
немцев проходит совсем недалеко отсюда...
   Сергеев торопился изложить план Ильина. Он сидел на корточках  рядом  с
Вергасовым на дне воронки и говорил, как всегда,  очень  сдержанно  -  это
была его отличительная черта,  -  но  внутренне  волновался,  боялся,  что
говорит недостаточно убедительно и что раздраженный Вергасов не  даст  ему
договорить.
   А план Ильина заключался в следующем.
   Из показаний пойманного связиста - он сидел тут же, скрученный по рукам
и ногам, с кляпом во рту - выяснилось,  что  метрах  в  ста  пятидесяти  -
двухстах от высоты 103,2 есть еще одна,  в  районе  которой  немцы  сейчас
лихорадочно роют оборонительный рубеж. Пока он еще не  занят  пехотой,  но
через час будет поздно. Захватив вторую сопку,  рота  Ильина  вклинится  в
немецкую оборону и парализует  ее,  одновременно  отрезав  от  нее  высоту
103,2. Если же атаковать саперов, это привлечет внимание противника, и он,
спешно заняв оборону, не даст  в  нее  вклиниться.  Поэтому  Ильин,  боясь
упустить время, самостоятельно принял решение -  взвод  Сергеева  оставить
для  блокировки  высоты  103,2,  которую   впоследствии   нетрудно   будет
захватить, так как немецкие пулеметы этот скат не простреливают, а  самому
со своим взводом занять вторую высоту.
   Таков был план. Со стороны он выглядел стройно  и  логично,  придраться
было не к чему.  Но,  если  говорить  прямо,  Сергеев  мало  верил  в  его
благополучный исход. Он боялся  за  Ильина,  боялся,  что  тот  с  ним  не
справится. В таких делах нужен прежде всего военный опыт, а у  Ильина  его
нет. Сергеев потому и пошел сам с командиром роты, что хотел, как  всегда,
быть при нем и так же, как на занятиях, незаметно руководить им.
   Получилось иначе. Мало того, что Ильин придумал план - он взялся  лично
руководить  самой  его  ответственной  частью.  Вот  этого-то  Сергеев   и
опасался. Но сейчас, когда Ильин с ротой  находился  на  исходной  и  план
фактически начал осуществляться,  Сергеев  понимал,  что  изменить  ничего
нельзя. Он считал своим долгом защищать принятое его командиром решение  и
делал это со всей убежденностью, на которую был способен.
   - Вы понимаете, товарищ капитан, насколько мы выигрываем, - говорил  он
все тем же внешне спокойным тоном. - Надо  только,  чтобы  оставшиеся  две
роты закрепили успех. У лейтенанта с собой всего два  пулемета,  а  немцы,
как увидят, сразу же начнут отбивать высотку. Ведь правда же?
   Вергасов ничего не ответил. Он почти не слушал Сергеева. Ему ясно было,
что возложенное на командира роты задание не выполнено, высота  не  взята,
то, о чем он писал в своем донесении командиру полка, не сделано.  А  все,
что  говорит  Сергеев,  чепуха.  Выгораживает  своего  командира,  который
вообразил себя полководцем... Да что говорить! Это хороший урок Вергасову,
чтобы знал, кого можно, а кого нельзя посылать на задания. Надо отстранить
Ильина от командования ротой. Не его это дело. А теперь надо брать сопку.
   Вергасов  посмотрел  в  сторону  уже  отчетливо   видневшейся   высоты,
соображая, как и откуда лучше всего нанести по ней удар. Потом  повернулся
к Сергееву:
   - Отсюда ударишь, видишь? А Ильин оттуда, из оврага.  В  пять  минут  с
этой петрушкой покончим, - он глянул на часы. - Куда он  провалился,  твой
связной, черт бы его забрал...
   Сергеев не успел ответить. Где-то совсем недалеко раздался выстрел.  За
ним второй, третий...
   Оба переглянулись. Ильин начал свою операцию.



   9

   Когда Ильин писал записку Вергасову, он приблизительно догадывался, как
она будет встречена  комбатом.  Вергасов  самолюбив  и  не  терпит,  когда
нарушают или изменяю" отданные  им  распоряжения.  То  же,  что  собирался
делать Ильин, можно  было  назвать  и  тем  и  другим.  Правда,  выражаясь
уставным языком, это было скорее "самостоятельно принятым решением в связи
с изменившейся обстановкой".  Но  как  отнесется  к  этому  самостоятельно
принятому решению Вергасов, было более или менее ясно.
   Еще по институту Ильин помнил, что экзаменующие предпочитают,  чтоб  им
отвечали именно так, как они  читали  на  лекциях.  Отклонение  отнюдь  не
всегда  повышало  отметку  -  чаще  всего  результат  оказывался  как  раз
противоположным.
   Когда Ильин писал записку, Сергеев ему сказал:
   - А может, не стоит, товарищ лейтенант? Все-таки ваше первое задание.