кандал - значит, это  Анна  Махоркина,
зловредная тетка из  дома  четыре  по  Дмитриевскому  переулку.  Если  диким
голосом  кричит  хромой  Хасан  с   дровяного   склада   -   значит,   опять
набезобразничали  пацаны  с  Кропоткинской,  если  у  Насти,   буфетчицы   в
единственной пивной на  его  участке,  глазки  словно  катаются  в  масле  -
значит, пиво она продает "балованное".
     И он заходил к Махоркиным и беседовал с Анной,  стыдил  ее,  что  не  к
лицу жене фронтовика устраивать  скандалы  в  магазине,  вызывал  к  себе  в
комнату  при  домоуправлении  родителей  пацанов,  нашкодивших  на  дровяном
складе, крепко штрафовал буфетчицу, грозясь  возбудить  уголовное  дело.  Да
разве мало забот у участкового, да еще в городе,  да  во  время  войны.  Был
случай, пришлось  применить  оружие,  дважды  в  магазине  с  поличным  взял
карманников, крадущих у людей карточки. Разное было.
     С  давних  пор,  с  пограничной  службы,  все,  что  его  интересовало,
записывал Василий Соколов в тетрадку, так он поступал и в  милиции.  Приедет
новый человек, он его заносит в свою "черную книгу", все  у  соседей  о  нем
узнает, на работе деликатно проверяет. Никуда не денешься  -  дело  военное.
Так попал к нему  в  тетрадь  гражданин  Судин  Илья  Иосифович,  1897  года
рождения,  инвалид  труда,  ранее   несудимый,   работающий   уполномоченным
Управления колхозов  Азербайджанской  ССР  по  снабжению  продовольствием  и
мануфактурой областей БССР, восстанавливающихся после оккупации.
     Илья Иосифович  поселился  в  Зачатьевском  переулке,  дом  пятнадцать,
квартира шесть. Человек он  был  в  районе  примечательный.  Зимой  ходил  в
кожаном пальто на  меху,  пыжиковой  шапке,  белых  бурках,  обшитых  желтой
кожей. Он часто ездил в Баку и Белоруссию, привозил домой мешки с  урюком  и
сухофруктами,  делился  с  соседями,  говорил,  что  родственники  из   Баку
подбрасывают. Соколов, внимательно наблюдая за его квартирой,  отметил,  что
образ жизни Судин ведет замкнутый,  гостей  у  себя  принимает  редко,  сам,
когда бывает в Москве, в основном сидит дома или уходит куда-то с военным  в
форме летчика.
     Соколов побывал в постпредстве Азербайджана,  поговорил  с  кадровиком,
тот о Судине толком ничего сказать не смог, дал  личное  дело.  Соколов  его
прочитал, выписал кое-что. А вот зачем? Да просто так, не нравился ему  Илья
Иосифович, и все тут. Спроси почему - участковый бы  не  ответил.  Вежливый,
здоровается с  ним  приветливо,  на  чай  приглашал,  соседи  о  нем  хорошо
говорят. А вот что-то было в нем не то.
     Когда Соколов  встречал  этого  розовощекого,  добродушно  улыбающегося
человека, не мог он поверить, что получил Судин  инвалидность  на  Магнитке,
не верил, что съедает его застарелый туберкулез.
     О своих сомнениях доложил он начальнику  угрозыска  отделения  капитану
Платонову. Тот выслушал его, попросил написать рапорт, сказал, что  разошлет
запросы. Но по нынешним временам бумаги идут долго.
     - Жди, - сказал капитан участковому, - работаешь правильно.
     Несколько раз приезжали к  Судину  машины.  Все  номера  их  на  всякий
случай Соколов тоже записал. Мало ли что. Вдруг понадобится.
     10 января он в отделение пришел, как всегда, к восьми утра.
     - Здорово, Соколов, - дежурный пожал ему руку, -  там  тебя  дворничиха
дожидается.
     В коридоре на истертой до блеска деревянной  скамье  сидела  дворничиха
из дома пятнадцать. Ждала она его недолго, как заметил Соколов, снег  у  нее
на валенках так и не успел растаять.
     - Ты чего это, Климова, в такую рань?
     - Да как же, Василий Андреевич, несчастье  у  нас  какое.  Жилец-то  из
шестой...
     - Судин, что ли?
     - Он самый, Илья Иосифович по делам уехал, а у  него  что-то  с  газом.
Видать, горел, он не выключил, а знаете, как теперь, газ-то по три  раза  на
день перекрывают. Вонища на всю лестницу.
     - А я тебе, Климова, зачем? - Соколов начал расстегивать  шинель.  -  Я
же не слесарь.
     - Так слесаря я позвала. А он ни  в  какую,  говорит,  без  милиции  не
пойду. Мало что пропадет или еще как.
     - Это он, пожалуй, прав. - Соколов  застегнул  шинель.  -  А  почем  ты
знаешь, что жильца нет?
     - Так я и в дверь звонила, и по телефону.
     - Какой у него номер?
     - Г-1-74-78.
     - Пойду сам позвоню.
     Соколов вышел в дежурку, набрал номер. Двадцать раз басовито  и  длинно
пропела трубка.
     "Надо идти, - подумал участковый, - а то, не  дай  бог,  газ  скопится,
замкнет где электричество, одна искра - и весь дом на воздух".
     Идти не хотелось, он добирался до работы из общежития  на  Шаболовке  с
двумя пересадками, в трамвае было холодно,  как  в  погребе.  Он  продрог  в
подбитой "рыбьим мехом" синей милицейской шинели, ноги в  сапогах  сделались
дубовыми, а главное, от холода у  него  длинно  и  мучительно  ныло  раненое
плечо.
     Но ничего не поделаешь: идти было надо.
     - Я в дом пятнадцать, в Зачатьевский, -  сказал  Соколов  дежурному,  -
там с газом что-то.
     - Ладно. - Голос у дежурного был вялый и сонный.
     Соколов вышел на улицу, и холод  снова  сдавил  его  железным  обручем.
Снег визжал под подошвами сапог,  переулок,  заваленный  сугробами,  казался
синим.  Где-то  за  Москвой-рекой,   над   башенкой   монастыря,   появилась
мутноватая светлая полоска, оттуда в город приходил рассвет.
     Соколов шел быстро, и дворничиха в тяжелом тулупе и  огромных  валенках
едва поспевала за ним.
     - Ох, - вздохнула она, когда переулок,  выгнув  горбатую  спину,  резко
пошел вверх, - заморил ты меня, Андреич, жарко.
     Соколов, скользя  кожимитовыми  подошвами,  мысленно  ругал  мальчишек,
раскатавших спуск  и  превративших  его  в  сплошной  каток.  Он  так  и  не
согрелся, дойдя до холодного подъезда дома пятнадцать.
     - Слесарь-то где, Климова?
     - Ждет наверху.
     На  площадке  второго  этажа  стоял  резкий  запах  газа,  у  стены  на
чемоданчике сидел слесарь.
     - Здорово, участковый.
     - Здоров, Петрович.
     Соколов повернул звонок.
     - Не стоит. - Слесарь встал. - Я уже раз десять звонил, без толку.
     - Ну, что будем делать? - спросил Соколов.
     - Ты власть, тебе и решать.
     - Тогда давай попробуем эту дверь вскрыть.
     - Тяжеловато. - Слесарь громыхнул спичечным коробком.
     - Ты что, Петрович, сдурел, дом взорвать хочешь?
     - И то...
     - Погоди.
     Соколов  достал  карманный  фонарь.  Узкий  луч  пробежал  по   рваному
дерматину двери, осветив четыре замочные скважины.
     - Видишь, - вздохнул слесарь, - то-то и оно. Замки-то у него  лабазные,
ручной работы, из нержавейки. Сам делал.
     - Что, замки?
     - Да нет. Вставлял. Тяжелые замки.
     - Так какой же ты слесарь, раз  их  открыть  не  можешь?  -  разозлился
Соколов.
     - Это кто не может? Я? - В голосе Петровича сквозила явная обида. -  Да
если хочешь знать, я по молодости на заводе работал, где для  сейфов  запоры
делали.
     - Ты еще про Ивана Грозного вспомни, - зло буркнул Соколов.
     Теперь только он начал понимать всю  серьезность  положения.  Газ  шел,
остановить его было невозможно, в любой момент мог вспыхнуть пожар.
     - Посвети-ка мне, - попросил Петрович.
     Соколов  осветил  чемодан,  набитый   разводными   ключами,   какими-то
металлическими щупами, молотками и отвертками. Петрович,  покопавшись  минут
пять,  вынул  отмычку,  повертел  ее  в  свете  фонаря  и   буркнул   что-то
непонятное.
     - Что? - спросил Соколов.
     - А ничего, давай свети на дверь.
     Участковый осветил дверь.
     - Да не сюда,  ниже,  -  ворчливо  сказал  Петрович,  -  вот  там,  где
английский.
     Он сунул отмычку в скважину замка, покрутил ею,  и  вдруг  дверь  мягко
подалась.
     - Не закрыл все замки-то... - изумился слесарь.
     - Стоп, - скомандовал Соколов, - вы стойте на лестнице, я захожу один.
     Он шагнул  в  пахнущую  газом  темноту  квартиры,  повернул  налево  по
коридору и толкнул закрытую дверь кухни. Сначала он  ничего  не  заметил,  а
только нащупал рукой газовую трубу, нашел кран и повернул его. Потом  шагнул
к окну, чтобы раскрыть форточку, и обомлел. На полу, прислонившись спиной  к
плите, сидел человек. Соколов толкнул раму  окна  и  при  сером  свете  утра
увидел остекленевшие глаза и белую  полоску  зубов.  Участковый  наклонился,
взял руку Судина, она была так же холодна, как и снег за окном.
     Стараясь ступать осторожно, Соколов вышел в прихожую.
     - Климова, - крикнул он, - только не заходи. Здесь дело темное,  и  ты,
Петрович, стойте на лестнице, понадобитесь в качестве понятых.
     - Ой, - испуганно вздохнула дворничиха, - а что же там, Андреич?
     - Труп там хозяина, такие дела. Где телефон?
     - Да в коридорчике на стене.
     Сквозняк выдул газ, и Соколов все же решился зажечь фонарик.  Он  нашел
телефон, набрал номер.
     - Дежурный! У меня  труп.  Зачатьевский,  пятнадцать,  квартира  шесть.
Обеспечу, жду.
     Он повесил трубку и  вышел  на  лестничную  площадку.  Теперь  согласно
инструкции он никого не должен был впускать в квартиру.
     Через десять минут приехал Платонов и два оперативника.
     - В прокуратуру я позвонил,  -  сказал  капитан,  -  следователь  скоро
будет. Собаку не брали, незачем, а вот эксперт наш заболел, но ничего,  сами
попробуем. Понятые где?
     - На лестнице, товарищ капитан.
     - Молодец, Соколов, зови  их  в  квартиру  да  спустись  в  автобус  за
чемоданчиком эксперта.
     Капитан  скинул  командирский  полушубок  и  остался  в  ладно  сидящем
кителе.
     - Давай, Соколов.
     Хотя в комнатах был  сквозняк,  тяжелый  запах  газа  все  же  плыл  по
квартире.
     - Это же надо, знал бы, противогазы взял,  -  сказал  Платонов.  -  Ну,
приступим.
     В дверь позвонили. "Зачем Соколов дверь захлопнул?" -  подумал  капитан
и  пошел  открывать.  Замок  поддался   сразу.   Все   остальное   произошло
стремительно и страшно. Платонов увидел человека в  коротком  полушубке,  он
еще не успел среагировать, как тот выстрелил в  него,  не  вынимая  руки  из
кармана. Пуля оцарапала плечо, дверь захлопнулась. Но на этот раз  проклятый
замок не поддавался.
     Соколов поднялся на первый этаж, когда в квартире  приглушенно  хлопнул
выстрел, грохнула дверь, кто-то, прыгая через  ступеньки,  побежал  вниз  по
лестнице. Участковый бросил чемодан и рванул из кобуры пистолет.  Но  он  не
успел его поднять. Неизвестный  выстрелил  раньше.  Соколов,  отброшенный  к
стене горячим свинцом, падая, все же собрал остатки сил и тяжело  рухнул  на
бегущего человека, захватив его руку последней смертельной  хваткой.  Он  не
слышал, как сбежал сверху оперативник и капитан, как прибежал шофер. Он  уже
ничего не слышал. Только в уходящем сознании билась одна мысль: "Не  пущу!",
"Не пущу!", "Не..." Он уже не чувствовал боли, не чувствовал пуль,  входящих
в него и разрывающих тело. Он умер, так и не разжав рук.


МУРАВЬЕВ

     Когда их машина подъехала к дому, двое  санитаров  выносили  из  дверей
носилки, покрытые белой простыней. Игорь  увидел  только  каблуки  сапог  со
сбитыми металлическими косячками и свисающую из-под покрывала руку,  залитую
кровью.
     Во  дворе  толпились  жильцы,  с  жадным  любопытством   разглядывавшие
санитаров, муровскую машину, сотрудников милиции.
     У дверей подъезда стоял милиционер.
     - Второй этаж, товарищ начальник. - Он четко козырнул.
     - Кто там?
     - Следователь прокуратуры,  товарищ  капитан  Платонов,  задержанный  и
понятые.
     Игорь, оперуполномоченный Белов, эксперт и врач  вошли  в  подъезд.  На
площадке первого этажа стоял второй  постовой,  кусок  лестницы  был  покрыт
брезентом.
     "Молодец  Платонов,  -  подумал  Игорь,  -  все  предусмотрел,  видимо,
здесь-то и убили участкового".
     Он осторожно обошел брезент и поднялся в квартиру.  В  коридоре  гуляли
сквозняки и пахло газом.
     - Что это у вас, - спросил Игорь Платонова, - труба, что ли, лопнула?
     - Да нет, хозяин газом отравился.
     - Где тело?
     - На кухне.
     - Илья  Маркович,  -  повернулся  Игорь  к  медэксперту,  -  начинайте.
Задержанный?
     - Там. - Платонов кивнул головой на дверь.
     Муравьев вошел в комнату. У стены на стуле  сидел  парень  на  вид  лет
семнадцати, в разорванном коротком полушубке, руки,  скованные  наручниками,
были завернуты за спинку стула. Задержанный поднял  голову,  и  первое,  что
бросилось  в  глаза  Игорю,  -  рассеченная  губа,  которую  тот  все  время
облизывал, и глаза с  огромными  зрачками,  смотревшие  куда-то  мимо  него,
Муравьева.
     За столом, раскладывая бумажки, сидел закутанный  в  толстый  шерстяной
шарф старичок.
     - Следователь райпрокуратуры Чернышов Степан  Федорович,  -  сказал  за
спиной Платонов, - а это, Степан Федорович, товарищ Муравьев из ОББ.
     Следователь закивал головой, привстал и выдавил  из  себя  что-то  типа
"очень рад".
     На столе среди  бумаг  лежал  офицерский  планшет,  ремень  с  кобурой,
красным пятном на скатерти выделялась книжка-удостоверение и два пистолета.
     Игорь подошел к столу, взял в руки  оружие.  "Фроммен"  7,62  и  маузер
6,35.  Из  ствола  "фроммена"  кисло  пахло  порохом.  Игорь  вынул  обойму,
выщелкнул на ладонь патроны. Три. Значит, этот парень стрелял пять  раз.  И,
словно угадав его мысли, Платонов сказал:
     - В меня раз, самым жиганским методом, прямо из  кармана,  остальные  в
Соколова.
     - Так. - Игорь внимательно посмотрел на задержанного, на  этот  раз  он
не показался  ему  таким  молодым.  У  него  было  странное  лицо  порочного
мальчика.
     - Документы его где?
     - А вот, пожалуйста. - Чернышов подвинул Игорю  истрепанный  паспорт  и
какие-то справки.
     Так, Кузыма Сергей Казимирович, год  рождения  двадцать  второй,  место
рождения - село  Гольцы  Пинской  области,  из  колхозников,  паспорт  выдан
Пинским   ОУНКВД   БССР,   подпись,   печать.   Паспорт   прописан:   Пинск,
Станиславская, 5. Справка:  "Дана  настоящая  Кузыме  С.К.  в  том,  что  он
освобожден от военной службы по  состоянию  здоровья  (эпилепсия)".  Подпись
райвоенкома, печать.
     Пропуск в Москву. Все тоже вроде в порядке,  цель  поездки  -  лечение.
Пропуск-то туфтовый. Реквизиты не те. Прошлогодние реквизиты.
     - Игорь Сергеевич, - крикнул эксперт, - можно вас на минуточку?
     Игорь вышел на кухню. Труп хозяина лежал  на  боку,  казалось,  что  он
просто пьян, просто вошел, упал и уснул до утра.
     - Ну как?
     - Вот в чем дело, - сказал эксперт, - на бутылке  вина  отпечатков  нет
никаких. Отпечатки только на его стакане, на кранах плиты тоже нет ничего.
     - Что  же   это   он,   сначала   газ   включил,   потом   все   вытер?
Предусмотрительный самоубийца. Что еще?
     - Плитка шоколада с прикусом в вазочке,  слепок  мы  потом  сделаем  на
Петровке. Слесарь говорит, товарищ Муравьев,  что  звонок  слышал,  когда  у
двери сидел, вроде как бы будильник звенел.
     - А может, телефон?
     - Да нет, звук непрерывный  и  резкий,  а  телефон  в  квартире  звонит
иначе. Я посмотрел: будильник поставлен на восемь часов.
     - Давайте проведем следственный эксперимент.
     - Так, - внезапно сказал  эксперт,  осматривающий  пол  под  столом,  -
есть.
     - Что?
     Эксперт осторожно поднял пинцетом женскую заколку с камнем, положил  ее
на стол, начал разглядывать в лупу.
     - Заколка черепаховая с брильянтом, работа старинная.
     - Много ты понимаешь, - усмехнулся Игорь.
     - А вы не смейтесь. Приедем на Петровку, я точно докажу.
     Вот теперь все стало абсолютно непонятным. Если поначалу  Игорь  думал,
что в квартиру Судина ворвался случайный налетчик, ничего не знавший о  том,
что хозяин кончил  жизнь  самоубийством,  то  теперь  самоубийство  отпадало
полностью, по делу проходил некто неизвестный, возможно  женщина.  А  может,
она послала Кузыму за заколкой? Отпадает. Он бы  не  стал  тогда  звонить  в
дверь. Так при чем же здесь этот эпилептик из Пинска? И зачем женщина  убила
Судина? Да и вообще, кто такой был  Судин?  Только  узнав  это,  можно  было
понять, почему пришел Кузыма и зачем убили хозяина квартиры.
     Игорь вышел в  комнату.  Там  все  было  по-прежнему.  Чернышов  что-то
писал, задержанный сидел, не подымая головы, в углу затихли понятые.
     - Ну что, Степан Федорович, - спросил Муравьев, - начнем обыск?
     - Приступайте.
     - Белов, бери людей, начинайте обыск. Задержанного на Петровку.
     Сергей и оперативники разошлись по комнатам. Началось самое  сложное  -
найти улики среди этих на первый взгляд мирных, ничего не говорящих вещей.
     Игорь не вмешивался, он вполне  доверял  сотрудникам,  по  собственному
опыту  зная,  как  неприятно  работать,  когда  у  тебя  над   душой   стоит
начальство. Переходя из комнаты в комнату,  он  фиксировал  детали,  обращал
внимание на мелочи. Так всегда делал Данилов. Еще в сороковом году  он  учил
Игоря, что главное в работе оперативника - обыск. Иногда  любой,  на  первый
взгляд самый незначительный предмет, катушка  ниток  или  старая  пробка  от
духов могут рассказать больше  о  хозяине  квартиры,  чем  самый  тщательный
опрос свидетелей.
     И вот сейчас, глядя на вещи, доставаемые из шкафов и комодов,  Муравьев
понимал, что кто-то до них здесь что-то очень тщательно искал.  Часто  бывая
на обысках, он привык к этой неприятной, но тем не менее  неизбежной  работе
оперативника. Привык, что перед ним раскрывалась чужая жизнь, никому  дотоле
не известная. Привык и смирился с этим, как не останавливаешь себя, когда  с
любопытством заглядываешь в освещенные окна чужих квартир на первом этаже.
     - Игорь, - к нему подошел Белов,  -  мне  кажется,  что  до  нас  здесь
что-то искали.
     - Отпечатки?
     - Не видно, эксперт все внимательно  посмотрел.  Наверное,  работали  в
перчатках.
     - Ты обратил внимание на чемоданы в шкафу?
     - Да.
     - Сколько их?
     - Два.
     - Там был третий. - Они подошли к шкафу.  -  Смотри,  вещи  вывалены  в
угол. А судя по всему, покойный был мужик аккуратный. Кроме того,  носильных
вещей нет. Никаких, кроме старого френча. Позови-ка сюда дворника.
     - Звали,  товарищ  начальник?  -  Дворничиха   стрельнула   любопытными
глазами по сторонам.
     - Скажите, у покойного были хорошие вещи?
     - Да вон их сколько, целая гора.
     - Нет, не это, я имею в виду костюмы, пальто.
     - А то как же, он одевался здорово.
     - Вы не могли бы припомнить, что именно у него было?
     - Перво-наперво, товарищ  начальник,  пальто  кожаное  на  меху,  потом
костюмы, летний, коричневый, и синий, уж не знаю из какого  материала,  плащ
габардиновый.  Боле  не  припомню.  Да,  халат  у  него  был  еще   шелковый
полосатый. Я ему телеграмму передала, так он в ем был.
     - Этот?
     - Он самый.
     Игорь сунул руку в карман халата, вынул телеграмму.
     "Буду Москве завтра остановлюсь обычно у З.".
     - Приобщи к делу.
     - Есть! Нашел! - крикнул Платонов. - Муравьев!
     Игорь  вышел  в  другую  комнату.  Оперативники  возились  у   плинтуса
подоконника.
     - Я смотрю, -  возбужденно  говорил  Платонов,  -  вроде  все  плинтусы
нормальные, а в этом какая-то шляпка торчит. Почистил,  нажал,  вроде  винт.
Вывинтил, плинтус-то поддается.
     - Погоди, не снимай, позовите понятых и следователя.
     Под подоконником, в глубоком тайнике, были найдены пачки денег,  желтый
металл, похожий на золото, и двенадцать коробок с ампулами морфия.
     Обыск окончился. Вещдоки запаковали и отправили на Петровку.  Протоколы
были составлены, понятые расписались. Но Муравьев все же не  уходил,  что-то
еще задерживало его в этой  квартире.  Вот  только  что,  он  никак  не  мог
понять. Еще раз осмотрел комнаты, кухню, туалет. Смущало, что в квартире  не
было  найдено  ни  одной  записной  книжки,  ни  одной  бумажки  с