сти,  его  мужской  мертвой  хватке,  его  солидным  деловым
качествам, его  обаянию,  его  таланту,  его  пустой  и  легкой  трепотне,
наконец. Но дань эта была для Ленки необременительной и даже приятной. Она
любила посмеиваться над Стасиком,  вышучивать  его  напропалую,  она  даже
иногда издевалась над ним, хотя и беззлобно, но метко и часто  болезненно.
Но всегда обидчиво-гордый Стасик все ей прощал, потому что не было у  него
друга надежнее и вернее. Он сам сочинил такой критерий  настоящей  дружбы:
"Где-нибудь часа в три ночи накрути телефон, скажи: приезжай, плохо, а что
плохо - не объясняй, брось трубку. Сто из ста перезвонят:  что  случилось,
старичок? И постараются убедить, что все ерунда, тлен, надо  принять  пару
таблеток радедорма, успокоиться. Лишь бы самим из  койки  не  вылезать.  А
Ленка не перезвонит. Она сразу поверит, и приедет, и будет сидеть с тобой,
пока ты не оклемаешься". Вчера  вечером  после  спектакля  вез  ее  домой,
поплакался:
   - Все кругом недовольны бедным Политовым.
   - Кто все? - спросила.
   - Наташка, Ксения, Кошка... Или вон главреж отчебучил: вы несерьезны, и
это вас губит. А я Зилова  репетирую,  ты  знаешь:  какая  там,  к  черту,
серьезность? Там больная самоирония.
   - Здесь ты, положим, прав. А в ином?
   - В чем?
   - С Наташкой, Ксенией, Кошкой?.. - Ленка знала про все: и про Кошку,  и
про  "каштанок",  но  Ленка   -   могила,   индийская   гробница,   ничего
трепливо-бабского в характере.
   - Одна считает, что я плохой муж. Другая  -  что  я  равнодушный  отец.
Третья - что я эгоист, эготист, эгоцентрист...
   - Умная девушка: сколько иностранных слов знает!.. Но если все правда -
изменись.
   - Ты что, Ленк, спятила?
   - Изменись, Стасик, изменись. Как в песне: стань таким, как я хочу. Как
все хотят.
   - Это невозможно!
   - Почему?
   - Сорок лет.
   - Далась  тебе  эта  чертова  цифра!  Подумаешь,  возраст!  Только  что
круглый... А вспомни себя в пятнадцать. В  двадцать.  В  тридцать.  Только
по-серьезному вспомни, до мелочей. Ну,  поднатужься,  дорогой...  То-то  и
оно! Другим ты становился. С  каждым  годом.  Потихонечку,  не  вдруг,  но
другим. Обстоятельства хочешь не хочешь, а ломают  нас,  меняют  характер,
только мы этого не замечаем, и те, кто рядом с нами, тоже не замечают. Как
с детьми: родители не видят, что их чадо растет. А со стороны видно... Вот
и надо суметь взглянуть на себя со стороны...
   - Я, наверно, не умею, - признался Стасик.
   - Ты не умеешь, - согласилась Ленка. - Ты для этого слишком  самолюбив.
Как так - "Я" с большой буквы, личность самостоятельная, и вдруг ее что-то
ломает! Или кто-то. Невозможно представить, а,  Стасик?..  Однако  ломает,
ломает,  деться  некуда.  И  личностей  ломает  и  неличностей.  Всех.   И
окружающим от этого легче: ты к ним притираешься, они  к  тебе,  поскольку
тоже соответственно меняются. И не  без  твоего  влияния,  заметь.  Только
до-олго это тянется. Всю жизнь... А вот придумать бы такой хитрый  трюк  -
как в цирке, у Кио! - чтобы стать другим.  Сразу  стать:  алле-оп!  И  без
вреда для собственной гордости: трюк есть трюк.
   - Что значит "трюк"?
   - Не знаю. Просто так. Фантазирую.
   - Нет, ты что-то имеешь в виду.
   - Да ничего, успокойся. Ну подумай сам, голова садовая, как можно стать
другим сразу? У тебя же психика не выдержит, надорвется.  Не  веришь  мне,
спроси своего Игоря.
   -  Игорь  в  отпуске,  -  машинально  ответил  Стасик.   Он   обдумывал
услышанное. Остраненное слово "трюк" ему сильно нравилось. Трюк -  это  из
области искусства. Трюк в  цирке.  Трюк  в  кино.  Трюк  -  дело  артиста.
Придумать трюк... Какой? И вообще зачем? Чтобы все кругом  были  довольны:
ах, как он мил, как добр, как прекрасен? А ему,  Стасику-то,  в  сущности,
плевать на всех. Лишь бы он был доволен - и ладно. А он доволен?..
   - Когда приедет, поинтересуйся, - сказала Ленка,  выходя  из  машины  у
своего дома.
   - Чем? - не понял Стасик.
   Он уже забыл, про что они говорили, не шел из головы Ленкин "трюк".
   - Состоянием психики. У Игорька... Чао!
   - Какао, - традиционно ответил Стасик  и  укатил.  И  по  дороге  домой
вспомнил по странной ассоциации собственную давнюю-предавнюю импровизацию.
Сидели, пили, ели, трепались о чем-то, "об умном", два каких-то  неведомых
физика  в  компанию  затесались,  кто-то   пустил   слушок   -   лауреаты,
засекреченные, "великие без фамилий", как выразился поэт-современник.
   Вот к ним-то Стасик и обратился с ерническим монологом:
   -  Всякой  ерундой,  граждане  милые,  занимаетесь,  давите  человечка,
ломаете, крутите. А нет бы наоборот!  Изобрели  бы  какую-нибудь  умную  и
добрую машинку: ты в нее входишь одним, а  выходишь  другим...  Ну,  я  не
знаю,  что  там  делается!  Сами  решайте...  Перестраивается  биопсиполе,
например... Ну, был человек вором, а вышел честнейшим членом общества. Был
злыднем, а вышел сама доброта. Был нищим духом, а  вышел  Вильям  Шекспир!
Слабо?
   Физики тогда сказали, что слабо. Что наука умеет еще очень мало  гитик.
Что руки коротки.
   А Ленка спросила:
   - Фантастикой увлекся?
   Ответил:
   - Мечтаю, подруга!
   Усмехнулась:
   - Ну, помечтай, помечтай...
   Неужто с того вечера все запомнила?
   А что? Память у нее,  как  у  девушки,  роли  с  третьего  прочтения  -
назубок...
   И сейчас куснула легонько, думала - не проассоциирует Стасик. А  Стасик
не лыком шит, у Стасика с логикой полный порядок...
   "Стань таким, как я хочу..." Ну, станет.  Ну,  найдет  ученого  братца,
который изобретет-таки умную машинку по незапатентованной  идее  Политова.
Ну, войдет туда Стасик. Ну, выйдет иным.
   А каким?
   Стасик ехал-ехал, в ус не дул, заправился  под  завязку,  седанчик  его
ходко шел, отлажен  на  совесть,  да  и  водительский  стаж  у  Стасика  -
семнадцать лет, зим, весен и осеней - шутка ли! Но вдруг ни с  того  ни  с
сего он почувствовал, как на него  страшно  наваливается  что-то  тяжелое,
темное, рыхлое, как оно застит ему свет,  выключает  звуки,  останавливает
время...
   Поскольку в описываемое мгновение на крутой поворот Яузской  набережной
выехал на дежурство старший лейтенант милиции... фамилия  в  принципе  для
повествования неважна,  но  ради  удобства  общения  назовем  его  условно
Спичкиным, Валерианом Валериановичем Спичкиным... поскольку  остановил  он
свой желто-синий "жигуль" как раз у кромочки тротуара, у  зеленого  откоса
безымянного  московского  кургана,  поскольку   направил   он   бдительный
прибор-скоростемер на трассу с ограниченной скоростью движения  и  там  на
нее внимательно уставился, то все происшедшее  он  описал  в  протоколе  с
хроникальной точностью и похвальным бесстрастием, вообще  характерным  для
доблестных работников Госавтоинспекции.
   Не откажу себе в  удовольствии  и  процитирую  указанный  протокол:  "9
сентября 19... (год роли не играет, хотя у Спичкина он указан точно!) года
в 18 часов 23 минуты я занял вверенный мне пост у поворота от бензоколонки
N_13, где скорость ограничена до 40 км/час. В 18 часов 27 минут я заметил,
что от бензоколонки N_13, которая находилась не очень далеко, но все  было
отлично видно, потому что погода стояла  жаркая,  сухая,  что  и  доказано
отсутствием следа торможения, отъехал автомобиль  марки  "ВАЗ-2105",  цвет
"коррида", государственный номерной знак У_00-17_МЕ, и когда я взглянул на
счетчик прибора, то увидел его скорость 38,5  км/час,  но  он  ее  заметно
увеличивал. Я уже приготовился сделать нарушителю сигнал остановиться, как
он вдруг неожиданно быстро поехал прямо к решетке заграждения от падения в
р.Яуза, на полном ходу примерно 50 км/час, на счетчик в этот момент  я  не
глядел, пробил решетку и плашмя упал на воду, но сразу не  утонул,  потому
что оставался на плаву, а потом немного погрузился  в  воду,  но  тоже  не
утонул, потому что мелко. Сначала я бросился к решетке заграждения, где ее
пробил автомобиль, номерной знак  У_00-17_МЕ,  и  хотел  спуститься  вниз,
чтобы оказать первую помощь водителю транспортного  средства,  но  пока  я
добежал до пролома, после промера рулеткой дистанция  оказалась  93  м,  а
московское время 18 часов 28 минут, водитель выбирался из  бокового  окна,
весь в одежде, и когда он влез на  крышу  автомобиля  и  увидел  меня,  то
закричал: "Что случилось, товарищ старший лейтенант?"
   Протокол на сем не кончался, там еще много всего наличествовало (термин
из арсенала Валериана Валериановича), но  продолжать  его  бессмысленно  и
малопродуктивно, потому что все дальнейшее Стасик сам помнил прекрасно.  А
предыдущее, выходит, не помнил?..
   Не станем забегать вперед, а вкратце, своими  словами  перескажем  суть
протокола, процитированной его части. Ехал Стасик  от  бензоколонки,  ехал
грамотно, потом невесть с какой радости  его  понесло  к  ограде,  он  ее,
натурально, проломил, и автомобиль, как  аэроплан,  спланировал  в  речку,
где, на счастье, оказалось мелко. Любопытствуем: почему он  так  поступил?
Увы, наше с вами законное любопытство останется  неудовлетворенным.  С  18
часов 27 минут до 18 часов  28  минут  (секунды  В.В.Спичкин  не  отмечал,
поскольку  секундомера  не  захватил)  Стасик  Политов  оказался   напрочь
выключенным из  окружающей  действительности:  он  ничего  не  помнил,  не
соображал, не контролировал, не регистрировал и еще  -  по  желанию!  -  с
десяток "не". Он, вы помните,  почувствовал  то  страшное  и  темное,  что
начало  обволакивать  его  (или  его  сознание)  сразу  после  выезда   от
бензоколонки, отключился напрочь и вновь врубился в реальность, когда она,
реальность, полилась на него через  открытое  окно  машины,  мерзко  воняя
тиной, гнилью и еще чем-то, столь же отрадным обонянию.
   Откуда взялась вода, Стасик не понял, потому что впал в  дикую  панику.
Он заметался на сиденье, как  пойманный,  почему-то  давил  под  водой  на
педаль тормоза, ухитрился  выжать  сцепление  и  перевести  рычаг  коробки
передач на  "нейтралку",  локтем  нечаянно  задел  бибикалку,  и,  как  ни
странно, именно подводный гудок авто окончательно отрезвил его, и он яснее
ясного увидел,  что  "жигуль"  довольно  прочно  держится  на  чем-то,  не
исключено - на дне Яузы, сам Стасик сидит в воде по грудь  и  та  же  вода
ласково омывает ветровое стекло, пошедшее сеткой мелких и длинных  трещин,
а сквозь них виден горбатый мостик,  толпа  любопытствующих  товарищей  на
нем, а еще дальше - шпиль "высотки" на Котельниках. Сидеть  было  холодно,
мокро, зловонно и бессмысленно. Стасик  автоматически  потрогал  нагрудный
карман - документы на месте - и полез  в  боковое  окно,  вскарабкался  на
крышу седанчика, непременно возжелавшего стать  катером,  глянул  вверх  и
узрел прихотливо  проломанную  чугунную  решетку  ограды  и  около  нее  -
милиционера с черно-белым жезлом в руке.
   - Что случилось,  начальник?  -  крикнул  ему  Стасик,  и  тут  следует
отметить, что В.В.Спичкин чуть погрешил в протоколе против  нагой  истины:
там, если  вы  заметили,  потерпевший  обращается  к  нему  с  упоминанием
офицерского звания.
   Старший лейтенант ответил Стасику отнюдь не без иронии:
   - Это я хотел бы у вас узнать, товарищ водитель.
   Но Стасик иронии не оценил. Он был не на шутку  встревожен  не  столько
аварией, сколько странным выпадением сознания.
   Такого с ним никогда не случалось!
   - Я ни черта не помню! - крикнул он  Спичкину.  -  Мне,  видимо,  стало
плохо, и вот... Как бы мне отсюда выбраться?
   Рядом со  старшим  лейтенантом  скопилось  довольно  много  прохожих  и
проезжих, которые  прервали  свои  пути  ради  редкого  зрелища.  Один  из
проезжих сбегал к своему "Москвичу" и принес трос-канат,  крепкий  буксир,
который полутонный автомобиль  выдерживает,  а  уж  Стасика  хозяин  троса
вместе с доброхотами вытащил на берег в одну минуту.
   Со Стасика лило в три и более ручьев,  на  его  прекрасной  в  недавнем
прошлом рубахе висели какие-то водоросли, а туфли Стасик  снял,  вылил  из
них воду, как из  кружек,  и  надевать  не  стал:  поставил  рядышком  для
просушки.
   Дурацкий, в общем-то, поступок. Он говорил о том, что  Стасик,  как  ни
хорохорился, а в себя полностью не пришел: во-первых, туфли запросто могли
спереть, а во-вторых, носки-то все равно мокрые...
   - Ваши документы, пожалуйста,  -  вежливо  попросил  старший  лейтенант
В.В.Спичкин.
   На что ему из толпы немедленно указали:
   - Какие документы? Ты ему "скорую" вызови: видишь,  мужик  не  в  себе?
Может, сломал чего. А ты - документы... И кран зови аварийный: чего машине
зря пропадать, она еще поездит.
   В.В.Спичкин дернулся было к своему казенному "жигулю", к  спасительному
радиотелефону, но Стасик быстро вынул из кармана права, протянул офицеру.
   - Вот. Пожалуйста. Только поскорее: у меня через полчаса спектакль.
   - В театр, что ли, торопишься? - хохотнули  в  толпе.  -  Нет,  смотри,
мужик в театр спешит! Во, юмор! А лишнего билетика у тебя нет?
   Стасик на тонкую шутку не реагировал, шел за старлеем к гаишной машине,
нес туфли в правой руке, а левую прижимал к сердцу, объяснял  что-то,  как
будто  оправдывался.  А  скорее  всего  именно  оправдывался:   мол,   все
помутилось, какой-то припадок, ничего не понимаю и так далее. Почему-то  у
всех - исключения автору неведомы! - водителей  личного  транспорта  любой
работник Госавтоинспекции вызывает мистический, малообъяснимый  страх.  Мы
хорохоримся, мы вовсю "качаем права", которые, к слову,  у  нас  есть,  но
внутренне трепещем: а вдруг, а вдруг?..
   Вот и Стасик-то, по сути, ни  в  чем  не  виноват,  а  все  же  лепетал
В.В.Спичкину полную ерунду. И зря лепетал. Потому что В.В. свое дело  знал
туго: документы Политова проверил,  сунул  себе  в  планшет  до  выяснения
обстоятельств, вызвал "скорую" и "аварийку" с краном, сообщил  о  дорожном
происшествии куда-то по  милицейским  верхам  и  сел  писать  протокол,  с
отрывком из коего вы уже знакомы.
   Врач "скорой", как ни смешно, оказался невропатологом по специальности:
поддежуривал временами на станции, зарабатывал тяжкие  деньги  на  прокорм
разросшейся семьи. Он Стасика осмотрел, ощупал,  подсунул  ему  знаменитую
трубку Шинкаренко-Мохова - та не позеленела, трезвым нарушитель  оказался,
внешних повреждений не нашел, а про внутренние, про "помутнение",  туманно
объяснил:
   -  Возможно,  кратковременное  эпилептиформное  расстройство  сознания.
Отсюда - неконтролируемые действия, полный провал в памяти. Бывает.
   - Как бывает? - громко возмутился  Стасик.  -  Откуда  бывает?  Что  я,
эпилептик, выходит?
   -  Ничего  подобного,  -  успокоил  его  нервный  доктор.   -   Похожий
прискорбный факт может случиться с каждым  абсолютно  здоровым  человеком.
Медицине известны случаи,  когда  психически  нормальные  люди  в  похожем
состоянии совершали ужасные убийства и потом ничего  не  могли  вспомнить.
Подробно и тщательно  проведенная  судебно-медицинская  экспертиза  делает
свой вывод: человек не отвечает за совершенное  в  состоянии  выключенного
сознания. Он не виновен... Впрочем, суд может не  согласиться  с  выводами
экспертов...
   - Какой суд? - верещал Стасик. - Кого я убил?
   Он уже мало что понимал, у него голова кругом шла. Он успел позвонить в
театр и сообщить, что произошло Ужасное  и  он  не  приедет.  На  счастье,
Колька Петровский, дублирующий его в роли Актера, оказался  в  театральном
буфете и еще не успел принять внутрь свои двести пятьдесят,  был  отловлен
помрежем и запущен в спектакль. Мамуле Стасик тоже позвонил,  и  она  уже,
забыв про дневную ссору, мчалась сюда на таксомоторе, захватив энную сумму
денег для ребяток-умельцев из аварийной службы.
   Умельцы прибыли первыми. Они поизучали вид сверху, вкусно поматерились,
перекурили, не обращая внимания на суетящегося Стасика. В те  трудные  для
его самолюбия минуты он являл собой жалковатое  зрелище:  зачем-то  бегал,
чего-то у кого-то просил, куда-то звонил и не дозванивался, потому что  не
соображал, чей номер накручивает. Короче, процесс  расстройства  сознания,
похоже, продолжался. Если бы Стасика увидела  Кошка,  привыкшая  к  образу
супермена, джентльмена, вообще "мена", то есть  мужчины,  она  бы  немедля
выполнила свою вчерашнюю полуугрозу.  Или,  точнее,  свое  предложение  по
поводу последнего "прости" провела бы в жизнь, выражаясь языком протокола.
   Да и каким языком выражаться в подобной ситуации? Только  протокольным,
только языком казенных бумаг...
   Мамуля в отличие от неведомой ей Кошки за двадцать лет  видала  Стасика
всяким. Поэтому  она  тут  же  включилась  в  действие,  сунула  туда-сюда
того-сего, и вот уже двое "менов" из  "аварийки",  по-прежнему  -  но  уже
довольно - матерясь, лениво разделись,  полезли  в  сентябрьскую  водичку,
завели троса под брюхо утопленнице, вылезли на сушу и  мгновенно  получили
от мамули бутылочку согревающего питья: она, оказывается,  и  это  заранее
предусмотрела, умница.
   Кто-то главный прокричал: "Вира помалу!" - крановщик в  кабинке  "МАЗа"
потащил на себя рычаг, и морковное авто Стасика с сильно помятым  передком
с длинным бульком вынырнуло из Яузы, качаясь, зависло над черной гладью, и
из него низвергся водопад, подобный, быть может, Ниагарскому, если  бы  он
так скоро не иссяк.
   Все-таки небольшой емкости машины делают наши автомобилестроители, мало
воды в салоне помещается...
   Но как бы мало ее ни было, как бы  Стасик  ни  волновался,  как  бы  ни
пребывал в раздрызганных чувствах,  в  расстроенном  сознании,  а  все  же
заметил, как вместе с водой выпорхнули из  родного  салончика,  с  правого
сиденья, солнечные очки с дефицитными стеклами "Поляроид"...


   Короче говоря, "аварийка", осыпанная щедротами мамули,  отбыла  в  свои
аварийные  края,  любопытствующие  граждане  мирно  разошлись,   и   тогда
инспектор ГАИ Валериан Валерианович Спичкин, терпеливый старший лейтенант,
который всю церемонию до конца высидел, остановил  свободного  таксиста  и
уговорил его подцепить промокший автомобильчик и дотащить до  Сокольников,
благо недалеко.
   - Двигатель в порядке, - сказал Спичкин, приоткрыв покореженный капот и
изучая в кои-то веки помытые внутренности машины. - Составите  калькуляцию
на "жестянку" и "малярку", я тут вчерне вам прикинул, не шибко  дорого,  а
точнее вам страховики сосчитают, и катайтесь себе на здоровье... А к врачу
зайдите. Хорошо, вы в реку, а если б в дом?..
   - Что в дом? - слабым голосом спросил Стасик, который, видать по всему,
напрочь вырубился из суровой действительности.
   И толковый Спичкин это понял, подтолкнул Стасика к морковному  инвалиду
автолюбительства, ласково пошептал на ушко:
   - Вам жена объяснит. А пока - до свидания.
   - До какого свидания? - встрепенулся Стасик. Он не  хотел  видеться  со
Спичкиным, он хотел забыть его, как сон, как утренний туман.
   - Права заберете, актик подпишете, завтра, завтра. - Спичкин уговаривал
Стасика, как малого ребенка, а  сам  все  подмигивал  Наталье,  все  щекой
дергал: мол, включайтесь, гражданка,  не  видите,  что  ли  -  сознание  у
человека так и не врубилось.
   - Поехали, Стае, - заявила Наталья и  решительно,  не  боясь  запачкать
платье, уселась в "жигуль".
   Таксист газанул  вхолостую,  рявкнул  движком,  напоминая  о  том,  что
времени у него - в обрез, торопился в парк, искра, вот-вот в землю  уйдет,
тормозная жидкость на исходе.
   И тогда Стасик неуверенно сказал:
   - Я не могу.
   - Что не можешь? - спросила Наталья.
   - Я не могу ее вести. Я боюсь.
   - Вы только рулить будете. - В голосе Спичкина  слышались  нетерпеливые
нотки: клиент ему сильно надоел.
   - Я боюсь. Я в нее не сяду! - уже твердо заявил Стасик и  пошел  прочь,
пешком, в сгущающийся сумрак, не оборачиваясь, -  уже  подсохший,  но  еще
жалкий, в одних носках, поскольку туфли по-прежнему цепко держал в  правой
руке.
   - Стае, куда ты? - крикнула из машины Наталья.
   - Домой, - доне