вовало о незатухающей разносторонности его интересов.
   А. просил меня, если я все же буду писать о  нем  книгу,  характеризовать
его "справедливо, честно и точно"  и  при  этом  помнить,  что  он  "простой
солдат". "К сожалению, - сказал мне полковник А.,  -  авторы  художественных
произведений преувеличивают и искажают подлинную  роль  шпиона  в  XX  веке,
который зачастую является всего лишь собирателем фактов. Они рисуют его так,
чтобы не вызывать разочарования читающей публики, потому-то в  дискуссиях  о
шпионах и шпионаже в большом количестве присутствует романтический "дух Мата
Хари". Между тем основная масса разведывательного материала достается  путем
упорной, кропотливой работы, тонким исследованием и анализом  легкодоступной
информации. Вопреки распространенному ошибочному  мнению  подавляющая  масса
наиболее важной разведывательной информации добывается не посредством тайной
шпионской деятельности, а открытым  путем.  Именно  поэтому  демократическое
государство с  его  свободой  слова  и  печати  является  наиболее  уязвимым
объектом".
 
   Из моей речи в Верховном суде: "Прошу вас подумать о том, что такое  наша
национальная оборона, карту которой нашли при аресте у моего подзащитного, в
век континентальных ракет, водородных бомб и искусственных спутников..."
 
   Полковник   обладал   сверхъестественной   способностью   примиряться   с
обстановкой и событиями, а также уделять внимание самым  различным  мелочам,
даже находясь в тюрьме, где  он,  по-видимому,  испытывал  ряд  существенных
неудобств и, кроме того,  переживал  горечь  и  разочарование.  На  что  мог
рассчитывать А., вернувшись в результате пока  очень  призрачного  обмена  в
свою страну? Посчитают ли его там благонадежным?
 
   "Я заметил, - сказал  мне  А.,  -  что  у  людей,  привыкших  действовать
методами насилия, эмоциональное возбуждение утоляется при помощи  физической
нагрузки".
 
   По инструкции заключенным  не  разрешено  читать  в  тюрьмах  литературу,
которая может снова толкнуть их на преступную  деятельность.  Полковнику  А.
запретили читать шпионские детективы.
 
   Завещание полковника А., составленное до оглашения приговора:  "В  случае
моей смерти в тюрьме тело кремировать, а  урну  с  пеплом  и  все  имущество
передать семье".
 
   Вынесение  приговора  заняло  по  процедуре  всего   шестнадцать   минут:
"Соединенные  Штаты  Америки  против  А.  ..."  В   этот   момент   холодное
самообладание полковника  показалось  мне  невыносимым.  Его  приговорили  к
тридцати годам заключения. Для человека, получившего такой срок, А.  обладал
поразительным спокойствием  профессионала.  В  США  он  конечно  же  был  бы
незаурядным политическим деятелем первой величины.
 
   Когда происходил обмен, было раннее утро, и улицы Берлина были  безлюдны.
Глинеке-брюкке:  темно-зеленый  стальной  пролет,  уходящий   с   территории
Западного  Берлина  к  Восточному.  За  озером  Потсдам  справа   на   холме
вырисовывался в тумане силуэт старинного замка. По обе стороны озера я видел
густые лесопарки. Все совершилось на мосту, который в последний год и  месяц
войны был прозван солдатами "Мостом свободы". Вот уж воистину!
 
   Подполковник X., предавший своего резидента, через некоторое время  погиб
в результате таинственной автомобильной катастрофы на Пенсильванском шоссе.
 
   "Я мог бы много лет быть заключенным, - сказал  мне  полковник  А.  после
вынесения приговора, - но ни минуты не мог бы работать  надзирателем.  Нужно
быть лишенным воображения человеком, чтобы пасти других людей, как стадо".
   Конон Трофимович:
   К а ч е с т в а. Наживать личных врагов разведчику  никак  невозможно:  у
врага пристальный взгляд. Я только так и оцениваю: друг или враг?  Случайное
знакомство или не случайное? И даже случайное  беру  под  подозрение,  боясь
подвоха, а в конечном итоге - провала. И не люблю молчаливых  людей,  обычно
сидящих в углу. Молчаливые наблюдательны; хотя их мало, но уж  если  человек
наблюдателен, он  обладает  способностью  складывать  отдельные  черточки  в
картину, а нам, разведчикам, это ни к чему. Как от огня, я всегда  бегал  от
тех, чьи взгляды на жизнь оценивал, как близкие моим. Судите сами: если я их
"оценил", они могли "оценить" меня. И еще: принципиально ни с кем никогда не
ссорился, я имею в виду - там.  Уходил  в  сторону.  Если  кто-то  очень  не
нравился, кроме "хелло" и "гуд бай", он от меня ничего не слышал,  а  вместо
того, чтобы при случае послать его ко  всем  чертям,  говорил  с  неизменной
улыбкой: "Извините, сэр, я очень тороплюсь!" Думаете, легко  давалась  такая
жизнь да при моем характере?
 
   Б ы т. "Женский вопрос" лишь условно можно отнести к  "быту"  разведчика:
это не быт, а, я бы сказал,  условия  его  деятельности,  некоторым  образом
затрагивающие  личную  жизнь.  Вообще-то  дело  хоть   и   щепетильное,   но
естественное: разведчик живет за границей не один год (я двенадцать прожил),
- а если он не старик? Ситуация не из простых, потому что  возникают  разные
"но". Во-первых (если это не "во-вторых"),  у  многих  дома  остались  жены:
вопрос приобретает, таким образом, нравственную окраску. Во-вторых (если это
не "во-первых"), Центр очень опасается прочных  связей  разведчика:  любовь,
как  известно,  вытягивает  из  человека  самые  страшные  тайны,  и,   если
заграничная  партнерша  разведчика  не  его  жена,  дело  принимает  опасный
поворот. Однако, в-третьих, если  он,  живя  в  обличье  художника,  шофера,
журналиста, бизнесмена и так далее, вообще не будет иметь никаких  отношений
с женщинами, его окружение  воспримет  этот  факт  как  вызывающий  или,  по
крайней мере, странный: не "голубой" ли и прочие вопросы такого рода. Вот  и
выделится человек из толпы, чего  ему  категорически  делать  нельзя!  Стало
быть, надо проплыть между Сциллой и Харибдой и чтобы  были  "отношения",  но
такие, будто их нет. А как это осуществить? Хотите знать, какой тут возможен
выход из положения?
 
   С у д ь б  а.  Вот  история  моего  коллеги  (назову  его  Ф.),  до  меня
работавшего в Англии; история  связана  с  пресловутым  "женским  вопросом",
поэтому я о ней и вспомнил. По дороге  в  Лондон,  кажется,  из  Мадрида,  в
самолете, какой-то немец-попутчик (Ф., конечно, сразу насторожился, по  себе
знаю: попутчик ли?) попросил его передать в Лондоне письмо одной женщине, не
желая пользоваться почтой, поскольку родители молодой леди проявляли крайнее
любопытство к ее переписке с мужчинами. Ну что  ж,  подумал  Ф.,  отчего  не
передать? Прилетели, самолет с немцем  дальше  ушел.  Во  время  первого  же
сеанса связи Ф. доложил Центру: так, мол, и так, ситуация вроде невинная,  а
что из нее выйдет, еще надо посмотреть, поскольку леди работает секретарем в
Верховном суде, - не такой уж плохой источник информации, чтобы с  ходу  его
отвергать. Центр согласился и дал разрешение. И вот мой коллега звонит  этой
леди по телефону, договаривается о встрече, они встречаются и,  представьте,
- симпатия! С первого взгляда, причем взаимная!  Зашли  в  кафе,  вечером  в
ресторан, завтра театр, послезавтра ипподром  или  не  знаю  что,  короче  -
общение. На ипподроме ставят на цифру "13", тотализатор к  ним  милостив,  и
вот уже "общий" капитал в несколько сот фунтов стерлингов...
   Через месяц Ф. сообщает в Центр: беда, она меня  любит!  А  на  следующий
сеанс: еще большая беда - я ее  люблю!  Центр  думает,  что  делать:  любовь
разведчику, как и инфекционная болезнь  с  высокой  температурой  и  бредом,
категорически противопоказана. Ему пока добрый совет: попридержи лошадей! Ф.
"попридерживает", как может:  никаких  ей  авансов  и,  разумеется,  никаких
намеков на свою истинную сущность. При этом Ф. знает: если леди,  с  которой
он находится в нежных отношениях, не задает  ему  "лишних"  вопросов  -  это
весьма подозрительно, а если задает, подозрительно вдвойне! Новая  Сцилла  и
Харибда! И вот однажды она говорит ему: что будем делать на Пасху? (К слову,
у меня бабка верующая была, а я ребенком как-то пришел домой с  лозунгом  на
устах, услышанным на улице: "Кулич и пасха - для маленьких детей  яд,  а  не
сказка!", - и бабушку мою едва откачали.) Ф. ей отвечает:  ничего  не  будем
делать, а что? (А ему как раз на Пасху наметили встречу в  другом  городе  с
курьером-связником.) Она говорит: я бы  хотела  съездить  с  тобой  к  моему
дядюшке на морское побережье, он там держит отель и приглашает молодежь. Ф.,
конечно, подумал, что дело уже пахнет керосином, но согласие дал.  Потом,  в
первый день Пасхи, просто и бездарно смылся - а что ему  было  делать?  Она,
как вы понимаете, смертельно обиделась. Недели две не  встречались,  но  это
еще не конец истории, вы мне напомните, в следующий раз доскажу...
 
   П с и х о л о г и я. Бич для бизнесмена -  налоги,  буквально  пожирающие
прибыль. Особенно противно платить их  было  мне,  имеющему  бизнес  в  виде
прикрытия:    основной    капитал    был,    как     говорится,     кровный,
рабоче-крестьянский, прибыль делал я, а не какой-то умный  "дядя",  а  налог
приходилось платить чужому государству! Спрашивается: где справедливость?
   Мой бывший партнер по фирме, с которым, расставшись, мы сохранили  добрые
отношения, любил тяжелые и  шикарные  машины.  И  вот  как-то  своим  мощным
"ягуаром" он покорежил чей-то легонький "фиат", заплатил большой штраф и был
лишен водительского удостоверения. Тогда он подал в суд на дорожную  полицию
(вроде нашей ГАИ), а меня попросил быть в  суде  свидетелем.  Я  согласился.
Потом произошла  такая  исполненная  для  меня  двойного  смысла  процедура.
Положив левую (или правую?)  руку  на  Библию,  а  другую  подняв  вверх,  я
торжественно произнес: "Я, Гордон Лонгсдейл, клянусь говорить правду, только
правду, одну только правду!", в то время, когда ни Гордоном, ни  Лонгсдейлом
я в действительности не был,  -  какую  еще  "правду"  можно  было  от  меня
ожидать?
   После  этого  случая  я  задумался:  в  каком  соотношении  находятся   у
разведчика искусство лжи и его интеллектуальная  честность?  Впрочем,  лучше
сказать не "ложь", которой меня не обучали, а "легенда" - канва, по  которой
я построил представление о самом  себе:  вспоминал  детство,  что-то  в  нем
переиначивая. Ложь? Да нет, это работала моя  фантазия  во  имя  маскировки.
Творческий подход к биографии! -  который  не  мешал  мне  оставаться  самим
собой, потому что мои вкусы,  манеры,  характер,  психология,  моя  "личина"
вылезали на поверхность, ибо все это оставалось во мне, было ярко выражено и
не вытравлялось никакими легендами.
 
   "К  р  ы  ш  а".  С  детства  я  был  приучен:  если  что-то  делать,  то
"по-большому", как озаглавила статью одна  московская  газета  в  пору  моей
комсомольской юности. Бизнес так бизнес. Халтурить я не умел, тем более была
мысль: чем больше я разбогатею, тем лучше будет Центру.  И  я  богател.  Мои
автоматы не были примитивными. В кафе "Литл фиш" ("Рыбка"),  куда  я  иногда
заходил, чтобы посмотреть автоматы моего конкурента,  вы  бросали  монету  в
щель и понятия не имели, какая заиграет пластинка. А  "мои"  автоматы  после
нажатия соответствующей кнопки давали вам то, за что вы платили, и я, ощутив
превосходство над конкурентом, испытывал истинно "акулье"  капиталистическое
удовлетворение. Кстати, вас не шокирует то обстоятельство, что я  употребляю
местоимение "мои", говоря о фирмах, автоматах и миллионах фунтов стерлингов?
Хотя они такие же "мои", как и "ваши": советские. Правда,  иногда,  входя  в
роль, я ловил себя на том, что фирмы, на  которые  мне,  собственно  говоря,
было плевать, как усыновленные чужие  дети,  становились  мне  дороги,  и  я
по-настоящему спорил, торговался, тратил силы,  добиваясь  их  благополучия.
Эта  двойная  жизнь  "по  системе  Станиславского"  меня  самого   частенько
пугала...
 
   В  з  г  л  я  д.  Минимальный  капитал,  чтобы  фирма  могла  официально
существовать, - сто фунтов, которые должны находиться в банке, хотя истинный
актив может исчисляться и несколькими миллионами. Но только дураки кладут  в
банк весь капитал: банкротство оставляет их без штанов. Умные ограничиваются
более или менее "приличным" минимумом, от величины которого, правда, зависит
солидность фирмы, а от этого и ее доходы, так что  палочка  о  двух  концах:
хочешь - рискуй, не хочешь  -  довольствуйся  малым.  Кстати,  есть  чудаки,
которые возглавляют фирмы сами, а не через подставное лицо;  конечно,  им  и
доверия больше, но и горят они целиком,  если  не  успевают  заблаговременно
перевести имущество и основной капитал на жену или детей. Впрочем,  тогда  у
них возникает шанс погореть "через жен",  алчность  которых,  я  бы  сказал,
интернациональна (можно понимать и в том смысле, что не  имеет  границ):  уж
если жены получают капитал де-юре,  какая  из  них  откажется  получить  его
де-факто? Известен случай с одним крупным бизнесменом, который ценой отсидки
спас капитал, причем  даже  успел  перевести  его  в  швейцарский  банк  "на
пароль", но пароль неосторожно сообщил жене,  нежно  его  любящей,  а  потом
вернулся из тюрьмы и не нашел ни жены, ни денег. Нет, нелегкое  это  дело  -
быть капиталистом!
 
   С у д ь б а (окончание). Хорошо, что напомнили: мы остановились  на  том,
что мой коллега Ф. поссорился со своей милой дамой,  и  они  две  недели  не
встречались. Ф., как и я, бизнесмен, но помельче, коммивояжер, - таким  было
его прикрытие. Одним из его агентов был милейший человек, дядя которого имел
доступ к важной военной информации, и его можно отнести к разряду  "светлых"
помощников, то есть ему было известно,  на  кого  он  работает  и  за  какие
деньги. А вот леди, работавшая секретарем Верховного суда, использовалась Ф.
"втемную": не знала, кому поставляет информацию, притом  бесплатно,  вот  уж
воистину - за красивые глаза; мой коллега - мужчина импозантный и с  глазами
действительно красивыми. Ровно за сутки до его провала (его тоже предали,  и
предал "милейший" агент) она вдруг звонит: хочу тебя видеть, вечером можешь?
(Все их разговоры, при которых я не присутствовал, приводятся мною, конечно,
не дословно, а так, как я представляю их себе, зная общую ситуацию.) Ф.  уже
чувствовал вокруг себя некоторое "движение", а потому  сказал  ей:  лучше  в
следующую субботу. В следующую субботу, когда Ф. уже  был  в  тюрьме,  вдруг
вызывают его на свидание. Он - ей: зачем ты пришла, дорогая? У  тебя  и  так
будут неприятности! Она отвечает ему: но ведь мы договорились  о  встрече  в
эту субботу! - английский юмор. Удивление и испуг у нее уже прошли, ей  было
просто жаль Ф.: она его и вправду любила, и в самом деле имела неприятности,
но соучастия доказать не удалось, ее просто уволили с работы. Эта леди  была
хорошим и воистину светлым человеком, а вовсе  не  тот,  хоть  и  работавший
"всветлую", но черный агент-предатель. Ф. сидел  до  обмена,  кажется,  года
полтора-два,  и  каждую  субботу  она   навещала   его   в   тюрьме,   прямо
рождественская получилась история, но  "хеппи-энда"  не  было.  Когда  моего
коллегу обменяли, она хотела покончить с собой,  ее  спасли  и,  как  могли,
успокоили: не мог же он взять бедняжку в Союз второй женой! Я столь подробно
все это знаю не потому, что история случилась со мной, хотя вы именно так  и
думаете (увы, я решил "женский вопрос" много банальней и  проще),  а  потому
что в связи с Ф. нам было разослано Центром  инструктивное  письмо,  главная
мысль которого была предупреждающая: учтите, дорогие товарищи,  что  прочные
отношения с женщинами опасны и для вас, и особенно для них,  тем  более  что
они имеют относительно вас одни мысли, а вы относительно  них  -  совершенно
другие.
   Ведущий:
   С ю ж е  т.  Собственно  говоря,  сюжетная  линия  исчерпана:  ваш  герой
попадает по заданию  Центра  в  Англию,  становится  крупным  бизнесменом  и
резидентом, и начинается "другая жизнь" с другими сюжетными  разветвлениями.
Здесь следует сделать еще одно (последнее) приложение: дело в том, что Л. на
разных  этапах  своей  деятельности   мог   сталкиваться   с   американскими
разведчиками, имена  которых,  чаще  всего  вымышленные,  а  потому  имеющие
значение кличек, я сейчас представлю с краткими характеристиками. Это и  вам
будет небесполезно использовать в повести для большей  ее  достоверности,  и
нам,  как  говорится,  не  вредно.  Начну  с  сотрудников  и  преподавателей
американской школы разведки в Бадвергсгофене, а затем перейду к  резидентуре
США с центром в  Иокогаме.  Надеюсь,  вы  понимаете,  что  это  "айсберг"  -
крохотная надводная часть того, что мы хотим предать гласности (говорю не из
хвастовства, а для дела).
 
   П р и л о ж е н и е № 9 (из архива Центра). Бадвергсгофен (ФРГ):
   "Андрей" (предположительно майор Гарольд Ирвин Ридлер), 46 лет.  Уроженец
Нью-Йорка. Выше среднего  роста,  смуглый,  темно-русый,  нос  прямой,  губы
толстые.  Носит  американскую  военную  форму   с   несколькими   орденскими
колодками. По-русски говорит с легким  акцентом.  Хорошо  играет  на  губной
гармошке. Молчалив. Видимых пороков нет. В 1950 году был в Москве  (в  каком
качестве - неизвестно). Начальник разведшколы.
 
   "Всеволод" - русский, 35 лет. Высокий, полный, блондин, в  очках,  правый
глаз стеклянный. Пьет крепко, но сохраняет  выдержку.  Ходит  в  гражданской
одежде. Хорошо владеет немецким языком, английским хуже. Общителен, однако о
себе почти ничего не рассказывает. Преподает все дисциплины, кроме радиодела
и физподготовки.
 
   "Саша" (Волошановский Алексей Миронович) -  украинец,  33  лет.  Высокий,
сутуловат и в то же время  строен.  Склонен  к  полноте.  Лицо  бритое,  лоб
высокий,  нос  крупный,  с  горбинкой,  брови  широкие.   Волосы   вьющиеся,
каштановые, по бокам лба небольшие  залысины.  Иногда  носит  очки.  Владеет
русским, французским, английским, испанским, украинским, польским,  немецким
языками. Не пьет, не курит. Отец, мать и  брат  живут  в  Нью-Йорке,  сестра
замужем  за  владельцем  текстильной  фабрики.   Преподает   языки,   служит
переводчиком.
 
   Гленн (настоящее имя) - американец, примерно сорока лет. Высокого  роста.
Ходит в форме. Женат, переписывается с семьей. Выпивает  умеренно.  Скрытен.
Отличный шофер, преподает вождение машины.
 
   "Алексей" - лейтенант американской армии, 1925  года  рождения.  Среднего
роста, волосы русые, правильные черты лица. Хорошо говорит  по-русски  (мать
русская). Молчалив.  Пьет  мало.  Увлекается  женщинами,  независимо  от  их
национальной принадлежности, даже немками и еврейками. Преподает  гимнастику
и дзюдо. Одновременно ведает экипировкой курсантов школы.
 
   "Джонни Муоллер" (он же Антон Алексеевский, он же Аркадий Голубев, он  же
А. Голуб) - русский,  37  лет.  Среднего  роста,  плечистый,  плотный.  Лицо
круглое. Брюнет. Волосы густые, длинные, зачесаны назад.  Глаза  карие,  нос
прямой. Усы коротко подстрижены. По-немецки и  по-английски  говорит  слабо.
Движения  энергичные.  Немного  рисует,  хотя  и  дальтоник.  Пишет   стихи.
Откликается на кличку  "Лирик".  Работает  специалистом  по  русскому  быту,
преподает взрывное дело и радиотехнику.
   "Вано" (Кошелев  Иван  Васильевич)  -  русский,  32  лет,  бывший  офицер
авиации. Был в немецком плену, служил в РОА в разведуправлении. С 1945  года
на службе в американской  армии,  был  офицером  связи  в  Иране.  Тогда  же
завербован ЦРУ. Высокий, худой.  Решительный.  Нос  перебит.  Волосы  русые,
жидкие,  зачесаны  на  пробор.  Три  передних  зуба  с  золотыми  коронками.
Словоохотлив. Пьет. В пьяном виде буянит. Холост. Преподает парашютное  дело
и владение  холодным  оружием.  Развратник,  рассказывает  о  своих  амурных
похождениях. Форму не носит. Немецким и английским владеет слабо.
 
   Иокогама (Япония):
 
   Майк Огден (настоящее имя) - майор американской армии, 35  лет.  Среднего
роста, худощав, волосы светлые, зачесаны назад. Л