овалихе, а на Алексеевской. Напротив пищевого рынка, в клубе "Ла
ви он роз".
   Фельдшерица громко присвистнула, а шофер значительно хохотнул.
   - Валюха, желаешь поближе познакомиться с тем...  Тут  Струмилин  на  миг
запнулся, потому что хотел сказать "с  тем  дебилом",  но  пожалел  Валюхины
чувства:
   - ..с  тем  здоровецким  парнем  из  "Шевроле"?  Да,  она  все  поняла  с
полуслова:
   - А что, есть шанс?
   - Не только шанс, но и приказ.
   - Рады стараться, ваше благородие! -  хохотнула  разбитная  деваха.  -  А
какова степень близости?
   - На твое усмотрение. Главное, чтобы он на  четверть  часа  был  накрепко
выведен из игры. Глух, и нем, и недоступен. Но как только я тебя позову, все
бросай и заскакивай в машину, поняла?
   - Яволь! - Валюха лихорадочно потерла руки. - А  ты,  часом,  не  знаешь,
Струмилин, этот мальчик женат?
   - Так ты сама и спроси! Витек... - Андрей повернулся к шоферу. -  У  тебя
часы есть?
   - А то!
   - Хорошо. Значит, так: Валюха отвлекает красавца, я  захожу  в  клуб.  Ты
ждешь пятнадцать минут, и если меня нет,  вызываешь  подкрепление.  Милицию,
"Скорую", пожарную, дежурную МЧС - на твое усмотрение, понял? И идешь с ними
нас отбивать.
   - Обижаешь, начальник! - ухмыльнулся Витек, ныряя рукой  под  сиденье.  -
Видишь?  Да  я  тебя  одной  этой  монтировочкой  отобью,  никакая  МЧС   не
понадобится!
   - Вот уж нет, ты нам потом понадобишься живой и здоровый  -  ноги  оттуда
делать. Короче, подчиняйся приказу.
   - Да пожалуйста... - Витек сунул монтировку обратно. - Приехали. Вон твоя
Алексеевская.
   - Готовность номер один. Валюха,  в  атаку!  С  этими  словами  Струмилин
выскочил из машины и вдавил палец в  кнопку  звонка  рядом  с  черно-золотой
вывеской. Подоспевшая Валюха бесцеремонно отодвинула его  себе  за  спину  и
расстегнула пуговку на груди.
   Дверь открылась. На пороге, поигрывая бицепсами, стоял "олигофрен".
   - "Скорую" вызывали? - поигрывая улыбочкой, спросила Валюха,  расстегивая
еще одну пуговку и шагая, к охраннику так напористо, что  тот  вынужден  был
попятиться в коридор.
   Струмилин  прошмыгнул  в  образовавшееся  пространство,   споткнулся   на
ступеньке лестницы, начинавшейся чуть ли не от порога, сморщился от  резкого
запаха краски и, оглянувшись, с  изумлением  убедился,  что  ни  Валюхи,  ни
бывшего боксера в коридоре уже нет.
   Фантастика какая-то!
   Впрочем,  он  тут  же  забыл  о  них,  когда  из-за  лестницы  вывернулся
невзрачный человечек со скучным лицом бухгалтера,  а  следом  -  мужиковатая
особа в брючном костюме, стриженная в стиле "Я только что после тифа".
   - Ага, явился! - протянул бухгалтер. -  Надо  же,  и  в  самом  деле  он,
собственной персоной. Андрей Струмилин, так я понимаю? Странно..,  почему-то
я думал, что ваше имя Борис. Или это какой-то код?
   - Погоди,  не  тарахти,  Семен,  -  остановила  его  мужиковатая  дама  -
очевидно, это и была упомянутая в газете Лада Мансуровна. -  Пройдите  сюда,
прошу вас.
   - Струмилин проследовал за ней в небольшой кабинетик под  лестницей  -  и
невольно присвистнул при виде царившего там разгрома.
   "Уж не Миша ли Порываев заглянул сюда выяснить  отношения?"  -  мелькнула
мысль.
   - Здорово, правда? - с явным удовольствием осведомилась Лада  Мансуровна.
- Что и говорить, ваша Лидочка буйна во хмелю!  Вообразите,  ворвалась  сюда
пьяная в дымину, а может, накурившаяся, начала все ломать-крушить...
   Лада Мансуровна вдруг осеклась, вскинула  брови.  Андрей  обернулся  -  и
успел поймать досадливую гримасу на лице Семена. Он тыкал пальцем в наручные
часы и пытался остановить свою разболтавшуюся работодательницу.
   - Вот именно, - кивнул Струмилин. - Мы расстались с Лидой минут  тридцать
назад, и она была трезва как стеклышко. А уж ни о  каком  обкурении  и  речи
быть не могло. Напиться где-то,  опьянеть,  приехать  сюда,  устроить  такой
яростный дебош - на это нужно побольше времени! Не  проходит  вариант,  Лада
Мансуровна. Давайте перейдем сразу к делу.
   - К делу! - вспыхнула  Лада  Мансуровна.  -  Деловые  какие  пошли  нынче
вымогатели! Лидке не удалось меня до капли выдоить,  так  ударилась  во  все
тяжкие? Вы тоже станете теперь условия выставлять? А ведь я не врала  насчет
пьяненькой Лидочки. Она и сейчас спит, источая пары алкоголя. И если вызвать
милицию... Но ладно, к делу - так к делу.
   И она резко протянула руку ладонью вверх:
   - Давайте!
   - Уточните, что именно, - сказал Струмилин, опуская руку в карман.
   - Что? Вам же ясно сказали. Снимки и эти, как их, негры. Негативы!
   - Ну да, - кивнул Андрей. - Только.., только дело в том, что ничего этого
у меня нет. Да, честно сказать, и не было.
   И тотчас кто-то сзади кошкой прыгнул к нему на плечи,  повис,  захватывая
горло локтем и давя на хрип.

***

   "Кто такой этот Аверьянов? - не переставая думал Джейсон. - Сосед?
   Брат? Кузен?.. Друг?"
   Он и сам не понимал, с чего его заклинило на этой мысли. Почему-то  образ
загадочного человека, подписавшего телеграмму о Сониной смерти, беспрестанно
витал в сознании. Наверное, у нее были мать, отец, родственники,  подруги  -
почему вдруг возник какой-то Аверьянов?
   Потом Джейсон понял: он просто ревновал к  этому  человеку.  Уж  конечно,
Аверьянов близкий Соне человек, если она именно ему  доверила  тайну  своего
несостоявшегося брака, просила известить Джейсона в случае  беды.  Наверное,
она знала, что умрет.., и получается, думала перед смертью о  своем  далеком
поклоннике? Может быть, страдала от того, что рухнули надежды на счастливую,
богатую жизнь в безмятежной Австралии?
   До чего жаль эту бедную русскую девочку, которую обманула  жизнь,  просто
смертельно жаль! Не раз и не два на  глаза  Джейсона  наворачивались  слезы.
"Ну, не судьба!" - пытался утешить он  себя.  Однако  фаталистское  смирение
никак не помогало, и дни его, и ночи в больничной палате, с нелепо задранной
к потолку загипсованной ногой, были полны глубокого уныния.
   Ужасно удручало то, что ему не суждено оказалось  стать  обладателем  той
особенной красоты, какой поразила его Соня. Наконец-то удалось понять, в чем
ее сила, почему она произвела такое  потрясающее  впечатление.  Эта  красота
была какой-то безусловной, вневременной, вернее -  всевременной.  Не  просто
модное,. пикантное сочетание носика, глазок, губок, а безусловная  гармония.
Она считалась бы красавицей в XIX, XVIII, XV веках. В XI и  X,  II  и  I.  А
также  до  нашей  эры.  В  Древней  Руси,  при  дворе  всяких  Людовиков,  в
Голливуде... Всегда и везде! Но не в  одних  лишь  чертах  дело,  а  в  этом
сиянии, какое излучалось взглядом, улыбкой, голосом. Лицо,  которое  красиво
всегда, даже в слезах, даже в гневе и ярости, потому что...
   Потому что!
   Больше всего Джейсон сейчас жалел,  что  у  него  практически  ничего  не
осталось от Сони. Ну, несколько листочков, исписанных неровным почерком. Ну,
одно фото. Одна кассета. Каждый кадр этой записи он уже знал наизусть. И, не
желая примириться с мыслью о  вечной  разлуке  с  пленившим  его  существом,
бессознательно пытался нащупать что-то еще, искал какие-то  неведомые  пути,
чтобы продлить, зафиксировать состояние восторга, овладевшее  им  при  одной
только мысли о ней.
   Он привык тщательно анализировать свои мысли  и  чувства.  Ну  а  теперь,
когда он лежит недвижимо и делать больше нечего, он только думает и думает о
ней. Вскоре он понял, что этот невероятный, щемящий восторг в  нем  вызывала
не только красота Сони, но и мысль, что именно он, Джейсон Полякофф,  станет
единственным и полновластным обладателем этой красоты.  Он  вспоминал,  что,
еще  когда  жил  надеждою  на  сей   романтический   брак,   ревновал   свою
полупризрачную невесту к ее прошлому, настоящему и  даже  будущему.  Теперь,
оценивая  свои  эмоции,  Джейсон  начал  понимать  магометан  -  они  держат
несравненных прелестниц в  гаремах,  укутывая  их  паранджой  и  чадрою,  не
позволяя взглянуть на них ни одному постороннему оку.
   В чувстве собственности и чувстве любви  (а  что  такое  любовь,  как  не
достигший  своего  апогея  инстинкт   собственника,   жажда   безраздельного
обладания женщиной?)  европейца  преобладают  тщеславие  и  кичливость.  Ему
непременно  надо,  чтобы   достоинства   его   возлюбленной   были   оценены
посторонними людьми. Он выставляет  ее  напоказ,  а  потом  удивляется,  что
красотка, привыкнув к поклонению, начинает крутить юбкой направо  и  налево.
Человек  Востока  -  вот  истинный  собственник.  Ему  вполне  довольно  той
гармонии, которая воцаряется в его собственной душе при взгляде на обожаемую
женщину. И восторг посторонних способен только  оскорбить  его,  потому  что
разрушает эту чудную гармонию.
   Джейсон вспомнил свою небольшую картинную галерею. В  ней  были  истинные
сокровища, доставшиеся от отца и деда. Ни тот, ни другой не жалели денег  на
картины русских художников. Разумеется, места футуристам  или  какому-нибудь
там поп-арту здесь не было  и  быть  не  могло.  Отец  Джейсона  высокомерно
изрекал, что футуризм выдумали бездари, не умевшие держать кисть в руке. Они
продали душу дьяволу, и дьявол дал им силу искусить малых сих. Что  касается
абстракционизма, старший Полякофф считал его отвратительным  созданием  тех,
чья религия запрещает изображать человека.
   "Ну мы-то, слава богу, православные христиане, - твердил он. -  За  каким
же лешим нам разбивать лоб перед бессмысленным нагромождением красок и форм?
   Нам подавай не самовыражение идиота, ценное лишь для него  самого  и  его
соседей по палате  номер  шесть,  а  безусловную  кра-со-ту!  Как  бы  я  ни
кобенился, изображая  из  себя  прогрессивного  знатока  и  ценителя  нового
искусства, не могу не набить оскомину  перед  черной  мазней  или  летающими
уродами. А погляжу на Сомова, или Серебрякову, или Бакста - не говорю уже  о
Сурикове или Васнецовых!
   - и затрепещет сердце, и  поклонишься  невольно  гармонии  и  красоте,  и
пожалеешь только об одном: что это принадлежит всему человечеству, а не тебе
одному!"
   Наверное, именно тогда и появилась у Джейсона мысль об еще одной галерее.
Галерее-гареме! Галерее -  тайной  любовнице,  посещать  которую  не  сможет
никто, кроме ее господина и повелителя.
   Каким-то неведомым  образом  память  о  Соне  сопрягалась  с  этой  новой
страстью, какой он подчинил свою  жизнь.  Ведь  сама  мысль  о  женитьбе  на
русской, родившейся в новой, опасной стране России, - да и сама эта  заочная
любовь исполнены риска. Решившись сделать предложение Соне, Джейсон  как  бы
поставил на кон всю свою прежнюю  жизнь.  И  точно  так  же  он  непрестанно
рисковал, непрестанно ставил на кон  судьбу,  отправляясь  в  Амстердам  или
Париж, Киев  или  Санкт-Петербург  за  новым  сокровищем  для  своей  тайной
коллекции. И все-таки было еще что-то, роднившее любовь к Соне с этой новой,
возможно, порочной страстью тайного коллекционера. Это  "что-то"  гнездилось
на   самой   обочине   его   сознания,   кололо   память   тоненькой   иглой
невозможности...
   За минувшее время Джейсон стал обладателем нескольких истинных  сокровищ,
бесследно покинувших по его воле музейные залы самых разных  стран.  И  вот,
приблизительно год назад,  ему  попался  на  глаза  новый  роскошный  альбом
"Живопись начала XX века в музеях России". Он  содрогнулся,  наткнувшись  на
репродукцию с картины Зинаиды Серебряковой "Прощание славянки".
   Ну конечно! Об этом удивительном сходстве он подумал сразу,  лишь  только
увидел Сонину фотографию!
   Решение  принял  мгновенно.  "Прощание  славянки"  должно  пополнить  его
собрание.  Нет,  не  так!  "Прощание  славянки"  должно   стать   жемчужиной
коллекции, султаншей его гарема! Ради этого он не пожалеет  ничего,  рискнет
всем своим состоянием.
   Но где, в каком конце огромной России, находится это сокровище?
   Джейсон заглянул в указатель картинных  галерей  на  последних  страницах
альбома - и не поверил своим глазам.
   Художественный музей Северолуцка!
   Именно в этом городке жила и умерла Соня...

***

   - Булка! Сюда! - давя  на  горло  Андрея,  заорал  сзади  Семен,  и  Лада
Мансуровна сунулась  в  карманы  струмилинского  халата,  вышвырнула  оттуда
записную книжку, носовой платок и расческу, а потом проверила карманы брюк.
   В следующую минуту Семен перелетел через нагнувшегося Струмилина  и  упал
на пол, заодно сбив с ног владелицу "Ла ви он роз".
   - Булка! - взвыла и Лада Мансуровна, вскакивая, как  резиновый  мячик.  -
Булка, ко мне!.. - Однако действующих лиц в комнате не прибавилось.
   "Ждите ответа! Ай  да  Валюшка,  ай  да  молодец,  -  подумал  Струмилин,
исподтишка наблюдая за Семеном, все еще лежащим на  полу,  нелепо  шевелящим
руками и ногами. - Иисусе! Уж не перешиб ли я невзначай  парню  позвоночник?
Вот это и  называется  превышение  необходимой  обороны.  Нет,  слава  богу,
пациент скорее жив!"
   - Коль я говорю, что негативов у меня нет, значит,  так  оно  и  есть,  и
совсем незачем хватать меня за горло и всякие другие  места,  -  укоризненно
сказал Струмилин, на всякий  случай  отступая  к  стене,  чтобы  обезопасить
спину, и выстраивая впереди баррикаду в виде спинки стула.  -  Бояться  меня
вам совершенно незачем, как, впрочем, и Лиды. Вообще с чего вы взяли, что  в
этом деле каким-то боком замешаны именно мы? Что, больше никто не  догадался
заглянуть в этот ваш "черный зал" с фотоаппаратиком?  Насколько  я  понимаю,
там был настоящий  проходной  двор.  Или  мужиков  туда  пускали  строго  по
списку?
   - Заткни свою пасть! - заорал Семен, держась  за  поясницу.  -  Тебе  все
равно никто и никогда...
   - Тихо! - скомандовала Лада Мансуровна, резко взмахнув рукой.  -  Значит,
мужики сюда ходили? Значит, по списку? - Ее небольшие и очень  темные  глаза
так и бегали по лицу Струмилина, оставляя впечатление снующих по нему липких
мушиных лапок. - Хорошо! Пошли. Тебе полезно кое-что увидеть. Да  не  бойся,
сейчас тебя  никто  не  тронет.  Нет  надобности,  -  пояснила  она,  уловив
выражение явного недоумения в глазах неприятеля.  -  Придержи  лапы,  Семен.
Этот лох ничего не знает.
   - Кстати, а вам известно, что такое на самом-то  деле  лох?  -  заносчиво
спросил  Струмилин,  несколько  обиженный  тем,  что  Лада  Мансуровна   так
мгновенно раскусила: он и в самом деле не знает ничего, и даже  меньше,  чем
ничего. - Лох, на профессиональном языке  рыбаков,  -  это  выметавший  икру
лосось. А поскольку икру мечут, как вы понимаете, только самки, значит,  это
слово имеет большое отношение к роду женскому, чем к  мужскому.  И  называть
лохом мужчину некорректно.
   - Грамотный, да? - У Семена вдруг стали белые глаза. Так  он  не  злился,
даже когда Струмилин качественно шваркнул его об пол. - Книжки читаешь, да?
   - Есть такое дело, - покладисто кивнул Андрей. - Ну, так мне вроде что-то
хотели показать?
   - Покажем, покажем. - Лада Мансуровна, выходя, поманила его за  собой.  -
Тебе будет очень интересно.
   Сделали несколько шагов по коридору, потом  спустились  в  подвал.  Запах
краски  здесь  стоял  просто  ужасающий.  Мимо,  чихая,  прошагал  тщедушный
паренек, толкая перед собой каталку с манекенами в вечернем прикиде. Дамы  с
пустыми глазами гордо демонстрировали умопомрачительные платья, джентльменам
также повезло приодеться.
   Струмилин невольно фыркнул, вспомнив, как в "Мастере и Маргарите" везут в
клинику знаменитого психиатра, профессора Стравинского, коллектив  какого-то
учреждения, на который Фагот, он же Коровьев, напустил неистребимую  страсть
к пению. Помнится, страдальцы стояли в  грузовике,  держась  за  плечи  друг
друга, выводя мелодию:  "Славное  море,  священный  Байкал!"  -  и  прохожие
думали, что это экскурсия едет за город.
   Правда, здешние дамы и господа не пели.
   Лада  Мансуровна  открыла  дверь  в  небольшой   зальчик   и   заговорила
преувеличенно-громко, словно хотела, чтобы ее услышал не  только  Струмилин,
но  и  маляры-штукатуры-работяги,  споро  орудующие  мастерками   и   прочим
инструментом во всех углах зальчика:
   - Теперь у нас здесь будут  проводиться  презентации  модной  одежды.  Мы
пришли к выводу, что эстрадный зал нерентабелен, да и наши клиентки  ищут  у
нас не столько шума,  сколько  тишины,  поэтому  решили  устроить  еще  одну
комнату отдыха. Дамы могут расположиться вот здесь, в креслах,  а  на  сцене
перед ними пройдут лучшие модели города.  Установим  здесь  также  манекены,
подобные тем, какие вы только  что  видели.  Надеюсь,  у  санэпидстанции  не
окажется претензий?
   Парочка работяг без особого интереса оглянулась на парня в белом халате и
снова вернулась к своему занятию.
   Лада Мансуровна прикрыла дверь и с торжеством воззрилась на Струмилина:
   - Понял? Все, больше никто и никогда... Лопнул шарик,  ясно  тебе?  Шарик
лопнул! А на "Ведомости"  подадим  в  суд.  При  поддержке  Порываева,  жену
которого   грязно   оклеветали.   Обыкновенный   фотомонтаж!   Причем    эта
неврастеничка Оксана станет свидетельницей обвинения. Так что даже  если  ты
все же имеешь отношение к фоткам, тебе никто не поверит. Можешь идти на  хер
со своими обвинениями!
   Струмилин пожал плечами.
   - Простота человеческая не имеет границ,  -  приветливо  сказал  он  Ладе
Мансуровне. - Вы уверены, что оскорбили меня? Между тем слово "хер" в данном
конкретном  случае  не  имеет  ничего  общего  с  непристойностью.  "Хер"  -
старинное название  буквы  X.  Перечеркнуть  какой-то  текст  двумя  чертами
крест-на-крест - нарисовать на нем букву X. Хер, стало быть. Отсюда и  слово
"похерить". И, как последующая модификация, - послать на хер. "На хер тебя!"
- просто-напросто: исчезни, сгинь, как  перечеркнутый  текст.  Все  чинно  и
благородно. Это уже потом развращенное человеческое  воображение  превратило
невинную букву Х в синоним неприличного  слова  из  трех  букв.  Так  что..,
каждый понимает вещи согласно своей испорченности.
   И пока Лада Мансуровна на пару с Семеном люто хлопала перед ним  глазами,
не в силах исторгнуть ни словечка из своей возмущенной  груди,  Струмилин  с
благодарностью вспоминал  свою  маму  Майю  Ивановну,  всю  жизнь  истово  и
фанатично восхищавшуюся словарем Даля, не устававшую приводить сыну  примеры
из  этой  сокровищницы  русского  языка.  Андрей  рос  довольно  болезненным
мальчишкой, после гибели отца некому было особенно  заниматься  его  мужским
воспитанием, и частенько случалось так,  что,  неумело  помахав  кулаками  в
драке и шмыгая разбитым носом, он насмерть сбивал  противника  одной  только
просьбой: показать прямо вот здесь, посреди двора, пядень с кувырком.
   Наглядевшись вдоволь на самые лихие,  с  подскоком  и  вывертом,  пацаньи
кувырканья в пыли и песке, Андрей садился на краешек песочницы и отмерял  на
ее бортике расстояние от большого до вытянутого указательного пальца:
   - Вот это, братцы, пядень, или пядь. А это, - он прибавлял  к  указанному
расстоянию два первых сустава указательного  пальца,  -  а  это,  братцы,  -
кувырок!
   Вот вам пядень с кувырком!
   И с торжеством уходил, в то время  как  дворовые  мастера  кулачного  боя
отряхивали грязную одежду и грозились непременно набить Андрюхе морду. Еще с
детских лет усвоив способ поставить на место зарвавшегося хама, сейчас он  с
удовольствием наблюдал, как меняет цвет  лицо  Лады  Мансуровны:  возмущенно
бледнеет, краснеет, багровеет, лиловеет...
   Но она здорово умела брать  себя  в  руки,  эта  тетка!  Пожала  широкими
плечами, усмехнулась:
   - Забавно! Ну что, можно считать,  мы  обо  всем  договорились?  Тогда...
всего доброго?
   И как ни в чем небывало начала подниматься по лестнице.
   - Минуточку, - окликнул Струмилин.
   - Что такое? - Стоя на верхней ступеньке, Лада  Мансуровна  казалась  еще
массивнее. А как величаво, как  неприступно  она  закидывала  свою  круглую,
почти безволосую голову! - Вас еще что-то интересует?
   - Да. Где Лида