ываемой
улыбкой. Тихим голосом он попросил меня улыбнуться дозорному. И я поняла.  Я
стояла неподвижно, без души, не видя даже огромных глаз,  полных  смерти.  Я
поняла, что из-за моей улыбки мандарин приказал убить Пе Ли  У.  Из-за  моей
улыбки... Бу Лей Сан все смотрел на меня. Он постепенно сильнее  сжимал  мою
руку. Должно быть, я слегка вскрикнула от боли. И  я  улыбнулась  бескровной
голове...
   И тотчас же, как  всегда,  когда  обряд  исполнен,  ребенок-карлик  важно
вышел, унося поднос. По знаку я последовала за  ним,  и  Бу  Лей  Сан  пошел
позади нас.
   Палубу только что вымыли. Наши шаги не рождали  звона.  Маленький  карлик
прислонился к заслонам, поднял руки и ждал. Мандарин  сделал  знак.  Ребенок
кинул в море все вместе, - и яшмовый поднос и голову дозорного.
   Я вернулась в каюту. Я не плакала; я растянулась на  большой  циновке,  и
грезы пришли ко мне...
   Я без всякого повода  вспомнила  мою  маленькую  сестру  Ли  Са,  которая
однажды в Лан-Су вонзила свои длинные ногти в мою правую грудь,  потому  что
она была круглее, чем у нее. Тогда ей было восемь лет, а  мне  десять.  Наша
мать слегка побранила нас и отстегала ее перламутровым  кнутиком.  Я  любила
сестру, потому что она была моложе меня и завидовала всему женскому  во  мне
по мере того, как оно у меня появлялось...  Потом  она  умерла  от  болезни,
оттого что выпила воды из озера Нефраи-Сан. Но я про  себя  думаю,  что  это
из-за сердца...
   Когда она умерла, ее жених Ху Кио покинул наше село. И я  его  больше  не
видала, только один  раз  в  Кин-Чеу.  Правда,  я  не  любила  его.  Он  был
красивый... Но ведь она была моя сестра. Один раз он прошел мимо  дворца  Бу
Лей Сана в Кин-Чеу. Я была в саду и занималась тем, что направляла в сторону
востока стебли моих цветов. Вставая на цыпочки, я срезала цветок с  высокого
куста, чтобы чувствовать, как напрягается грудь. Обернувшись, я увидела его.
Он немного постарел и хромал на левую ногу. Он шел в сторону реки. Он  исчез
за дворцом. Я задумалась.., правда, я не любила его.
   У того, кого я любила, была более изысканная фигура. И еще не было  усов.
Слегка розовый лоб, длинные руки и  светлые  ногти.  Я  звала  его  Ну  Нам.
Однажды, я помню, он коснулся моего тела.., когда мандарин купил меня и  вез
в Кин-Чеу, я чувствовала, что всю дорогу  Ну  Нам  следовал  на  расстоянии,
прячась на краю  рисовых  полей,  за  стволами  деревьев,  слева  и  справа,
страстный и бесполезный... Да, он  был  похож  на  дозорного.  Не  этому  ли
сходству улыбнулась я в то утро? Не смерть  ли  дозорного  напомнила  мне  о
смерти Ну Нама? Ибо он наверное умер. Я его  больше  никогда  не  видала.  А
теперь голова дозорного носится по океану".

Глава 6

ПТИЦА

   Птица опустилась на  воронье  гнездо  фок-мачты,  не  складывая  крыльев.
Должно быть, это был буревестник, хотя у него были слишком длинные  лапки  и
белые пятна на спине. Иногда он испускал пронзительные крики и бил  хвостом.
Потом раскрывал клюв и наблюдал горизонт.
   Маленький юнга позвал всех со штирбота. Потом побежал в часовню за дьяком
Аналютом, который знал приметы. Когда он вернулся,  буревестник  прыгнул  на
выблинки и со ступеньки на ступеньку начал спускаться по веревкам. Дойдя  до
бугшприта, он остановился: и снова он тряс хвостом по ветру и хрипло кричал.
   Тогда только все заметили на правой  лапке  какой-то  изогнутый  предмет.
Матросы почуяли тайну. Но это был просто кусочек  коры.  Грелюш  тер  глаза.
Потом коснулся снастей. И тотчас же птица замерла. Повернула голову  вправо,
влево и улетела навсегда.
   Дьяк не думал, что  это  дурная  примета.  Однако  буря  усилилась.  Люди
вернулись  к  работе  немного  печальнее.  Некоторые  думали  о  трагических
судьбах, о каравеллах,  пожранных  морскими  чудовищами  или  расколотых  на
мелкие кусочки в безлунные вечера Людьми-Кото-рые-Живут-в-Воде. Жоан думал о
голове дозорного, которую внезапная китайская ревность низвергла в Океан...
   Дьяк Аналют вернулся в часовню. Она была  в  середине  судна,  у  главной
мачты. Она была из кедрового дерева с  железной  дверью.  За  алтарем  стоял
прямой латинский крест.
   Свечи, кроме двух, горели чинно по левую сторону алтаря, воск  стекал  по
ступеням. Аналют снял нагар и поправил розетки.
   Понемногу люди собирались для обета. Наконец, явился и Поль Жор.  Он  был
мокр от морской воды и дождя, чуть бледен. Он снял  свою  шапочку,  отряхнул
руки и вышел вперед. Невольно он взглянул на статую  Святой  Екатерины:  она
улыбалась, как улыбалась Дама Треф.
   Началась церемония... Обет...  Экипаж  отправится  босиком  к  Богородице
Утесов и в бурный день на  коленях  взберется  по  двадцати  одной  ступени,
высеченной в камне... Посреди обряда один из людей подошел и коснулся рукава
капитана. Поль Жор с досадой поднялся, и пошел за матросом. Снаружи, у входа
в часовню, валялась груда снастей, упавших с  реи.  Посреди  них  барахтался
дозорный - это был Ксалюс. Тонкая струйка крови сбегала по виску,  рисуя  на
лице - какая ирония - сладострастную линию бедра. Ветер на  мгновение  стих,
падение снастей казалось странным. И вдруг они заметили, что  рея  подпилена
пилой. Люди переглянулись,  полные  подозрений.  Птица  сидела  на  вороньем
гнезде. Они были так взволнованы, что дыхание казалось звучным, как  голоса.
Поль Жор нагнулся и взял руку раненого: пульс бился, губы слабо шевелились.
   Он отошел смущенный. Какой-то человек скользнул за ларь.  Недобрая  мысль
мелькнула у Поля Жора. Он обернулся, человек прятался. Капитан пошел прямо к
нему.
   - Что ты здесь делаешь, Антонио? Это был Генуэзец.  Он  смирно  сидел  на
канатах и дрожал. Од старался связать узел.
   - Эти канаты.., разорвались... - простонал он.
   - Хорошо! Плотник сделает! Возвращайся на место!
   Генуэзец ушел. И глядя на него сзади, капитан рассматривал  его  горбатую
спину, спину, похожую на пилу. Поль Жор  прошел  на  бак.  Четверо  матросов
выкидывали за борт множество тяжелых предметов.  Они  были  добросовестны  и
спокойны. Широкими ритмичными жестами она вверяли морю все вместе и предметы
торговли, и сундуки с зерном, и бочки  мальвазии.  Вокруг  "Святой  Эстеллы"
океан покрылся обломками.  Они  собирались  кинуть  за  борт  осколки  обеих
фарфоровых бутылок. Но капитан крикнул:
   - Нет, не это!
   Наступал  Вечер.  Но  буря  усиливалась.  На  "Святой  Эстелле"  уже   не
оставалось ни клочка парусов, и все же  она  неслась  по  водным  просторам.
Несколько водорослей повисли на киле и бесконечно ныли, как раны.
   "Святая Эстелла" не  становилась  легче.  Привели  двух  баранов  и  всех
козочек. Но первая же, которую кинули  в  воду,  уцепилась  за  разветвления
якоря. Она держалась за них - блея о милосердии.  Блеяние  козочки  Казалось
непомерным, как Океан. Никто не посмел коснуться ее багром. Люди  отступили,
уводя за собой животных.
   И  тогда  они  увидели...  Луна  вынырнула  у  горизонта...  Как  молния,
мелькнула фарфоровая бутылка...
   Но "Святая Эстелла" неслась по ветру. И вдруг там, вдали, какая-то черная
линия стала увеличиваться, расти. Кто-то крикнул:
   - Земля! Земля!
   "Святая Эстелла"  прыгала  по  волнам.  На  одно  мгновение  Хютт  увидел
деревья, розовеющие в лучах. Ему казалось, что вдали он слышит пение птиц. И
вдруг короткий толчок. Они сели на мель!
   Команда выла. От толчка фонарь на носу отцепился и с шумом упал  в  море.
Казалось, это луна рухнула в Океан.

Глава 7

МЯТЕЖНИКИ

   На следующее  утро  они  проснулись,  полные  солнца.  Некоторые  хватали
пригоршни песку и долго глядели, как он течет между  пальцами.  Там,  вдали,
лежала "Святая Эстелла", неподвижная, с голыми мачтами.
   Они радовались, что все живы. Они глядели друг  на  друга.  Многие  сняли
кафтаны, испорченные водой и водорослями. Другие остались в  грубых  штанах,
раскрашенных белизной соли. Только один был в шапке. Понемногу,  потому  что
они устойчиво стояли на твердой земле,  критический  дух  овладел  ими.  Они
дивились естественным вещам: солнце вставало на горизонте.  Капиль  заметил,
что у Салюра соски больше, чем у  других.  Злокачественные  струпья  Ксалюса
подсохли, сузились, наподобие монет из нечистого  золота;  маленький  Грелюш
пристально смотрел на них. Жоан смеялся исподтишка, потому что нос Поля Жора
побелел от соли. Многие сплевывали морскую воду и желчь. И посреди всех этих
бородатых лиц большое бритое лицо боцмана Томаса Хога поглощало все солнце.
   "Святая Эстелла" села на узкую песчаную  отмель  между  двумя  скалистыми
гребнями. Матросы шли гуськом. Один за другим они взобрались на палубу.  Там
каждый осмотрел свои планки,  канаты  и  реи.  Якорный  мастер  выжидательно
глядел на якорное отверстие. Маленький юнга взобрался  на  главную  мачту  и
разглядывал горизонт.  Но  он  был  разочарован;  вдали,  с  одной  стороны,
виднелось море деревьев, а с другой - неподвижный океан.
   Почти тотчас же его позвал рулевой. Он соскользнул по бакштагу  к  корме,
спустился в воду, чтобы осмотреть руль. Он был смертельно бледен от  страха.
В глубине, в красноватой воде,  темные  существа  ползали  между  коралловых
ветвей.
   Руль был невредим. Вскоре поднялся легкий ветер, благоприятный и  ровный.
Капитан Поль Жор, ходивший взад и вперед по корме, решил отплывать немедля.
   На берегу застонало дерево.., или быть может  птица  на  дереве.  Капитан
обернулся и увидел, что Томас Хог исчезает в пальмовом  лесу.  На  штирборте
Салюр скользил вдоль борта. Капиль бегом промчался мимо.
   Поль Жор окликнул его. Матрос на ходу ответил:
   - Мы хотим жить здесь. Долой море!
   В это время Люк Сартис спрыгнул с бакборта и  уверенными  шагами  ушел  в
лес.
   Капитан медленно ходил по корме. Остались лишь маленький юнга, еще  более
бледный, чем всегда, и трое матросов.  Он  прислонился  к  заслонам  и  стал
смотреть на море.  Странные  рыбы  проплывали  взад  и  вперед,  параллельно
грузовой линии. Они были голубые, в ярких пятнах. Вдруг появилась стая тощих
белесых рыб. И обе стаи, прорезая одну другую, образовывали большой крест. А
маленький юнга, смеясь, бросил им кусочки сухарей.
   Поль Жор сделал знак четверым, они спрыгнули  на  землю  и  улеглись  под
тощей согнутой пальмой.
   А он швырнул шапку в воду и  бросился  большими  шагами  вдоль  берега  к
северу. Карликовые кусты росли в песке. Слышно было, как солнце  поджаривало
орехи.  Он  вошел  в  лес,  обходя  стволы  гигантских  деревьев.   Шуршанье
доносилось из высокой травы. Попугай кричал на пальме, как человек. Какое-то
животное с заячьими лапами и крыльями кондора выскочило и улетело.
   Капитан Поль Жор думал о Джонке, о Дьеппе. Он снова видел Морюкуа, Пе  Ли
У. Перед  глазами  стояли  большие  лакированные  реи  на  азиатской  мачте,
образованной телом высокой  женщины.  Он  вспоминал  вечерний  рев  слона  в
Эфиопской Гвинее. Он вспоминал унылую морду  нечистой  обезьяны  на  красном
дереве Красного Берега (и вдруг он увидел всю сцену; негритянка освободилась
от объятия и, привставая и стеная от любви и страха,  указывала  пальцем  на
большую, тощую и печальную обезьяну).
   Он устал. Он сел под смоковницу, единственную в лесу.  Он  глядел  на  ее
мрачную листву, на ее властный вид. Он устал...
   По временам ему казалось, что он слышит знакомые звуки: шаги  или  слова.
Потом снова молчание. Он прислушался... Живые  шепоты..,  стоны  деревьев  и
воды. Он встал. Он пошел дальше.  Понемногу  он  начинал  различать  оттенки
звуков. Человеческий голос.., люди.., ой хотел бежать  к  "Святой  Эстелле",
собрать моряков... Но он устал. Он подошел ближе и вдруг узнал  пикардийское
наречие и сочную речь Томаса Хога.
   Мятежники собрались в кружок на прогалине у высокого  дерева.  Некоторые,
сидя на песке, чертили на нем саблями.  Другие,  в  стороне,  чинили  черные
фуфайки. Бочар из Лейдена тер сапоги травой.  Генуэзец,  стоя  на  пригорке,
держал речь. Фальшивым голосом говорил он об  опасностях  дальних  морей,  о
стоячей воде, о припасах, испорченных временем и вызывающих цингу. Перед  их
глазами сверкали земные богатства: золотые монеты  Судана,  весом  с  дукат,
благородные пряности, лунные камни. Он  напомнил  им  о  дворце  Милиндского
короля, о десяти страхах, стоящих у дверей с палицами  в  руках,  о  тысячах
женщин в садах Замбийского султана.
   Генуэзец смеялся, разгоряченный, собственными словами. Трепет пробежал по
собравшимся. И вдруг люди вскочили все сразу и с громкими криками  поклялись
остаться на земле.
   Тогда показался Поль Жор.  Он  был  взволнован  и  бледен.  Мятежники  на
мгновение смутились. Капитан тихим голосом увещевал их:
   - Надо отчаливать, ребята!.. Вспомните  о  ваших  хенах  и  дочерях.  Там
женщина на Фарфоровой Джонке.., женщина...
   Но  они  оставались  безучастны.  Слышался  только  пронзительный   голос
Генуэзца.
   Тогда Поль Жор осыпал  их  проклятиями.  Хриплым  голосом  выкрикивал  он
ругательства, которые можно  услышать  на  Берегу  Слоновой  Кости,  имеющие
привкус прогорклой смолы, и те, что с Канарских островов, свежие водянистые,
и те, солоноватые, что выкрикивают  прерывисто  кареокие  женщины  в  вечера
южного полнолуния...
   Потом он ушел... Удаляясь большими шагами, он кричал, что сам снимется  с
якоря, что сам, совсем один,  пристанет  к  Джонке,  один  увидит  Европу...
Дьепп...
   Он дошел до берега. Два матроса, бочар из Лейдена и юнга, отчалили вместе
с ним. И они вышли в море...

Глава 8

НА КОЛЕНЯХ ПЕРЕД ГОРЛИЦАМИ

   Мятежники провели ночь в лесу. Проснувшись,  они  принялись  блуждать  по
окрестностям. Море вдали было спокойно и солнце подымалось  еще  влажное  от
морской воды. Люди бродили наугад. Бастард из Э начал есть. Один  за  другим
они  последовали  его  примеру.  Они  стали  болтливы.  А  так  как   солнце
поднималось все выше, некоторые  начали  смеяться,  и  один  из  них,  самый
бледный, запел.
   Это был тонкий, переливчатый голос. Иногда он колебался и усложнялся,  но
всегда оставался четким, как снасть. Это пение щемило души  людей,  сидевших
на красном песке, распивая ячменную водку. Мелодия наполняла  их.  Некоторые
чувствовали, как слезы подступают к глазам. Очарование смерти...
   Вдруг Генуэзец встал, подошел к бледному человеку  и  ударил  его.  Голос
умолк. И люди, вскочив в беспорядке, глядели на противников. Бледный человек
пошатнулся, кровь окрасила его губы. Тяжелые  веки,  посиневшие  от  ударов,
сомкнулись. Потом он упал навзничь, на песок  цвета  крови,  а  Генуэзец,  с
отвратительной монотонностью, продолжал колотить его по плечам и по  бедрам.
Потом он уселся на поверженного и изложил своей план.
   - Эй, уйдем все вместе через леса.  Мы  наверняка  встретим  какой-нибудь
торговый город, полный пряностей и вина.
   Потом Генуэзец заговорил тише. Он описывал копи чистого золота, плантации
сахарных деревьев, прилавки, полные сукон и жемчуга. Может быть,  они  убьют
короля...
   У  мятежников  глаза  расширились  от  жадности.  Они  смыкали  руки  над
воображаемыми сокровищами. Они вскочили и с громкими  криками  пустились  на
запад, не взяв припасов.
   Они шли гуськом между стволами деревьев и  фиговых  пальм.  Генуэзец  шел
впереди, смеясь в тишине, или проклиная чешуйчатых змей. Его горб свисал  со
спины, как бурдюк. У него было четыре кинжала за поясом и татуировка на шее.
   Сначала они говорили громкими голосами,  как  сытые  люди.  Но  когда  им
приходилось переходить через ручьи, они чувствовали, что им не хватает  сил,
и один из них падал в воду. Порой кто-нибудь спотыкался о звонкий  камень  и
вставал с проклятиями. Так они шли, гуськом, среди неизвестности и знамений.
   Те, что шли впереди, кидали камушки в  самые  высокие  деревья,  радуясь,
когда взлетали голубые птицы. Лианы и субу росли подле карликовых  деревьев,
населенных изящными птицами. Им повстречалось дерево с квадратными листьями.
На нем росли восьмигранные ягоды, величиной с  можжевеловые,  но  пряные  на
вкус. Грелюш попробовал одну, но тотчас же выплюнул с судорогами  и  зеленой
слюной.
   Между тем холмы сменялись холмами и не было признака ни людей, ни  жилья.
Многие матросы жаловались на усталость, становясь  все  мрачнее...  Лес  без
конца.., сердца без приключений... Кто-то уже начал хромать...
   Они дошли до  последнего  холма.  Бастард  из  Э,  который  шел  впереди,
закричал от огорчения. Все подбежали. У подножия холма  -  Океан.  Он  катил
задумчивые волны вдоль обнаженного берега. Он был прекрасен и пуст.
   Они поняли, что находятся на острове, и великая печаль охватила их. Они в
молчании  уселись  на  сухую  землю.  Они  смотрели  на  море.  Их  охватило
одиночество, и они любовно приблизились  друг  к  другу.  Ветер  в  деревьях
шептал надоедливые упреки. Вдали красные цапли летали вдоль  берега.  Солнце
было в зените, оно продолжало свой  бег,  без  расстояния,  без  отклонений,
всемогущее и одинокое. Они чувствовали вокруг себя круг, круг воды...
   Понемногу отчаяние  сменилось  гневом.  Некоторые  вскакивали  и  саблями
сбивали кору с деревьев. Генуэзец продолжал сидеть бледный, безучастный:  он
отстегнул один за другим все четыре кинжала и швырнул  их  в  сторону  моря.
Потом он предложил  построить  хижины  и  основать  здесь  деревню.  Его  не
слушали. Они спешили вернуться по  своим  следам  к  "Святой  Эстелле".  Они
поднялись все сразу и пошли на восток. Генуэзец боязливо шел сзади.
   Они плохо узнавали обратный путь. Они шли медленнее и не свистели. Хромой
перестал хромать. По временам  они  с  волнением  замечали  следы  утреннего
похода. Они снова увидели дерево с квадратными листьями,  и,  проходя  мимо,
вешали на него клочки материи от дурного глаза.
   Потом  они  заметили,  что  не  хватает  Поля  Крабба.  Кое-кто  украдкой
высказывался за то, чтобы не искать его. Но с тех пор, как они  узнали,  что
находятся на острове, странная жалость появилась в них. Их  души  смягчались
суеверием и страхом. Они вернулись, прислушиваясь,  испытывая  горечь.  Люди
кидали оружие в знак его бесполезности или из  потребности  в  кротости.  Их
лица сияли дружбой, их сердца были жалостны. Мимо них  пробежала  собака  на
низких лапах, без ушей, со сросшимися ноздрями. Она пристально поглядела  на
них и прыгнула в траву. Наконец они услышали голос Крабба. Они  приблизились
к нему.  Он  находился  на  узкой  прогалине,  его  душа  была  преисполнена
нежности, грудь под расстегнутой рубашкой была открыта ветру,  он  стоял  на
коленях перед горлицами.
   Он  встал,  его  ноги  подкашивались,  он  с  сожалением  последовал   за
товарищами.
   Они снова почувствовали себя одинокими. Они говорили  мало  и  неискусно.
Бастард сказал громко: "Это Остров Увости". И  все  широко  раскрыли  глаза.
Некоторые монотонно заныли. Была потребность в признаниях, но язык был  нем.
Они чувствовали любовь к деревьям. На привалах они садились в круг  и  молча
держались за  руки.  Потом  продолжали  путь  еще  более  одинокие.  На  них
спускалась тень.
   Тогда они вспомнили о капитане. И сожаление  пронзило  их.  Они  упрекали
друг друга в непокорности сдержанно и вполголоса.
   Они снова прошли мимо холмов. До них долетел восточный ветер.  Тогда  они
немного приободрились. Ускорили шаг.
   Но вдруг они остановились и столпились  вокруг  животного,  лежавшего  на
песке. Они глядели на него, как дети.
   Оно судорожно  простирало  четыре  руки.  Это  была  маленькая  бородатая
обезьяна с жалкими глазами. Шерсть цвета смолы росла на спине и конечностях,
на животе она была мышиного цвета. У нее был кривой позвоночник, может быть,
вследствие  ранения,  и  тощий  зад.  Два  хорошеньких,  нежно-розовых  ушка
украшали круглую головку без лба и без подбородка. Она  все  время  стонала.
Грелюш подошел  и  почтительно  коснулся  ее  кончиками  пальцев.  Обезьянка
подняла голову и взглянула на  них.  И  они  увидели,  что  у  нее  изъедена
мордочка, вся в язв