что  умеет
играть Ла.

Глава 15

СЕРДЦЕ ОБЕЗЬЯНЫ

   В тот вечер на Джонке фонарь на мачте  потух  через  несколько  мгновений
после того, как его зажгли. Поль Жор думал  о  Ла.  Он  чувствовал  в  своем
сердце гнев. Он решился. Раз дьеппцы снова  колеблются..,  тем  хуже...  Тем
хуже для "Святой Эстеллы"!
   Он пошел на корму. Он был одет в льняную куртку,  белее,  чем  шерсть.  У
него было жесткое сердце, кинжал за поясом и сапоги из невыделанной кожи.
   Поль Крабб подошел к нему. Они поговорили  о  трубках.  Мандарин  подарил
обоим желтые  трубки  и  несколько  унций  вещества  плавкого,  ядовитого  и
всеведущего. Все трое курили. Крабб вяло говорил. У него были вздутые пальцы
и отвисшие губы.  Иногда  он  смотрел  на  свои  ладони,  будто  ища  в  них
воспоминаний. Поль Жор был более сдержан. Он говорил мало.
   На марсе дозорный зажег фонарь. Зеленый огонь  горел  на  вершине  мачты.
Там, вдали, виднелся огонь "Святой Эстеллы", розовый и бледный во мраке.
   Поль  Крабб  удалился,  разговаривая  сам  с  собой.  Несколько  матросов
бесцельно бродили по палубе. Они казались взволнованными.  Капитан  окликнул
их. Он знал, что они больны меланхолией и тоской по родине.  С  каждым  днем
они становились печальнее, замкнутей и жестче.
   - Эй, что с вами? Животы болят?
   Люди серьезно покачивали головами. Один из них заговорил:  они  опасаются
китайских предательств; им чудятся пиратские притоны и тайные  убийства;  им
не нравится мандарин. Никто не произнес имени Ла. Они  хотели  вернуться  на
"Святую Эстеллу", повернуть руль на Дьепп.
   Понемногу они успокоились и удалились. Снова капитан остался один.  "Если
они уплывут, - думал он, - нет, нет, он останется на джонке, около Ла... Тем
хуже для "Святой Эстеллы"!"
   Он пошел назад, держа руку на ноже.
   Он смотрел с кормы на черный корпус "Святой Эстеллы", плывшей на буксире.
Бледный огонь на фок-мачте  мигал,  как  глаз.  Мачта,  черная,  обнаженная,
поднималась бесцельно и беспредельно. На джонке какой-то китаец  застонал...
Какой-то китаец... Или Она?.. А там, вдали, вынырнув из тумана,  луна,  луна
из фарфора осветила вдруг Бастрда в вороньем гнезде  и  сделала  его  белым,
белее, чем девушка...
   Поль Жор вынул нож и попробовал лезвие.  И  тогда  послышался  голос.  Он
исходил из каюты на корме. Он запел  на  чужом  восточном  языке,  в  ритме,
отточенном веками. Он пел о сердце мужчины, о  сердце,  сохраняющем  тот  же
контур, тот же оттенок и то же биение на берегах  Голубых  рек  и  Франкских
морей. Это был голос очень молодого человека, быть  может  голос  женщины...
Нож выпал из рук Поля Жора, ударившись о фарфор. Голос умолк, но  тотчас  же
зазвучал снова. И снова он расцветал в ночи, как воспоминания...  Он  пел  о
сердце мужчины, ибо Поль Жор, не понимая, чувствовал это. Сердце мужчины!
   Поль Жор все еще смотрел на "Святую Эстеллу". Он видел, как на  бугшприте
расхаживало четвероногое существо. Теперь Бастард неподвижно стоял на  марсе
рядом с бледным огнем, бледным, как сердце мужчины. Черная  фигурка  прыгала
по бугшприту. Порой она издавала жалобный звук, который  тотчас  же  угасал.
Вынырнула луна и осветила обезьяну. Это была она. Она прыгала в лунном свете
и стонала он удовольствия... Сердце мужчины... Обезьяна плясала  на  палубе,
потому  что  дитя  Китая  пело  о  сердце  мужчины.  Тончайшие  соответствия
соединяют сердца в единстве мира. Поль  Жор,  полный  смущения,  вернулся  и
поднял нож. Он отчетливо почувствовал, что сердце обезьяны бьется в  такт  с
его сердцем. Так значит, та песня Китая не о сердце  мужчины,  но  о  сердце
мира.
   Поль Жор перешагнул через  заслоны.  Он  нагнулся,  но  не  смог  достать
буксирного  каната.  Он  скрывал  жест,  который  предстояло  сделать.  Луна
вынырнула еще раз; он стоял неподвижно,  выжидая,  чтобы  она  скрылась.  Он
уселся верхом на перекладину.
   Луна исчезла. Момент настал. Но Поль Жор чувствовал, что лишается  сил..,
может быть, трубка, может быть, воспоминание о Франции... Пояс  давил  бока.
Он  расстегнул  его  и  вдохнул  ветер  обнаженной  грудью.  Делать  нечего.
Каравелла или Ла... Он прошептал во мраке: Ла!..
   Он быстро прыгнул на  борт  и  сильными  ударами  ножа  перерубил  канат.
Последний удар.
   Канат упал в воду, застонав, как ребенок, как обезьяна...

Глава 16

БЕЛАЯ ЧУМА

   Четыре доски держались на защитных заслонах, в  неустойчивом  равновесии.
На них положили четыре трупа, зашитые в парусину и завязанные тщательно, как
мумии. Это были трое китайцев и один человек из Дьеппа, Флешу Л'Онс. Болезнь
искусно преобразила их  лица,  согласно  законам  дополняющих  цветов.  Лицо
европейца было вздуто и красно; лица китайцев -  сморщены  и  зеленоваты.  В
этот миг над ними поднялась заря, мертвенно бледная и братская.
   Они умерли за одну ночь. Это была тяжелая болезнь; она начиналась со рта,
скребла горло, разъедала внутренности  и  спускалась  в  ноги.  Многие  были
заражены ею. Они не знали, турецкая ли это болезнь или белая чума.
   Показался капитан. И тотчас же Томас Хог одну за другой качнул все четыре
доски. Ветер в снастях пел монотонно, как священник. Море желтело  с  каждой
минутой. Оба экипажа выстроились  перед  досками:  с  одной  стороны  белые,
мрачный и бородатые, с другой - маленькие китайцы, распухшие от слез.
   Четыре тела, с ядрами на ногах, нырнули в веселое море, прямо и точно.
   Все было конечно.
   Поль Жор направился к Китайской каюте  (так  дьеппцы  называли  каюту  на
корме). С тех пор, как "Святая Эстелла" исчезла, его  мысли  были  свободны.
Отныне с этим покончено. Нет возврата, нет  родины.  Он  посвятит  все  свои
мысли Ла, всю свою жизнь. Он бросил Европу, как котомку.
   На нем был коричневый сюртук, в виду церемонии, и  кепи  с  козырьком  из
кордовской кожи. Он снял кепи, наслаждаясь свежестью ветра,  ласкавшего  его
виски. Восходящее солнце накладывало на фарфоровые мачты тонкий слой  румян.
Матрос в гнезде,  кашлянув,  расстроил  изящную  картину:  белая  джонка  на
бледном море.
   Поль Жор  хотел  посетить  Ла  в  ее  комнате.  Приятная  нерешительность
овладела им. Он беспричинно медлил.
   Перед  бизань-мачтой  Жоан  помогал  управлять  реей.  Капитан  рассеянно
взглянул. Кончив работу, маленький юнга сел на  связку  канатов,  и  спрятав
лицо в маленькие кулаки, заплакал.
   Поль Жор подошел к нему. Он никогда не думал, что  другой  мужчина  может
полюбить Ла.
   - Ты плачешь? - спросил он.
   - Я люблю ее, - ответил мальчик.
   Поль Жор ушел в раздумье. Пред тем, как войти к  Ла,  он  остановился  на
мгновенье, чтобы пригладить бороду, оправить рукава. И вдруг  он  насторожил
слух, изнутри  доносились  взрывы  голосов,  и  металлический  звон.  Кто-то
стонал. Вскоре стоны усилились и громкий  крик  разорвал  воздух.  Поль  Жор
узнал голос Ла. Под напором его плеча поддалась хрупкая китайская дверь.  На
низкой постели без подушек лежала Ла, с руками протянутыми  вдоль  тела,  со
скрещенными ногами, скованная у шеи, бедер и ног длинной золотой цепью.
   Мандарин вскочил и пятился, не говоря  ни  слова.  Поль  Жор,  переступая
прог, схватил вазу и швырнул ее в Бу Лей Сана. Ваза  разбилась  о  китайский
череп и длинная черная жидкость потекла по ушам Желтокожего, по  его  жирной
спине и пяткам.
   Тогда Поль Жор подошел к кровати. Пама была из красной меди,  постель  из
черного шелка.
   На черном шелке лежала Ла, одетая в желтый шелк.  Капитан  неуклюже  снял
цепи и швырнул их на пол. На фарфоре золотые цепи издали хрупкий пророческий
звон, звенящий в ушах девушек всего мира.
   Ла поднялась и протянула руки Полю Жору. Капитан сел  в  ногах.  Он  взял
руки Ла в свои и молча глядел на них. Они были матовые и гладкие, без вен  и
без жилок. Ногти, отточенные  треугольниками  и  раскрашенные,  сверкали  на
кончиках пальцев. Он сжал эти  пальцы.  Он  был  молчалив,  растроган...  Ла
ударила в бронзовый гонг и тотчас же показался китаец, это был южный китаец.
Поль Жор глядел на него с некоторой тревогой.
   Он был еще меньше, чем другие китайцы.  Его  круглое  лицо  лоснилось  от
полноты и мудрой юности. Кроткий лоб овально выступал  над  двумя  линейными
глазами. Его тело женственно извивалось.  Он  был  одет  в  шелк  с  цветами
лотоса.
   Он почтительно склонил голову и украдкой улыбнулся. Капитан нашел, что он
слишком красив. Он похвалил его преданность и его тело. Ла заговорила с ним,
и он вышел. Вскоре он вернулся и принес ликеры. Руки Ла  еще  хранили  следы
цепей. Она говорила о своем несчастном детстве:
   - Я родилась в красном Бассейне, где молчаливые  пески  окрашены  кровью,
где есть колодцы каменной соли и зеленого масла. Когда я была  маленькая,  я
ходила смотреть, как вода бьет из колодцев, солоноватая, белая вода. Однажды
струя жидкости воспламенилась. Одна из моих подруг сгорела живьем. Я  помню,
когда ее платье сгорело, ее маленький голый животик, вздутый огнем,  лопнул.
Из него вылетели маленькие зеленые внутренности, как змеи. У меня  был  ожог
на плече, шрам виден до сих пор.
   Она расстегнула рукав и Поль Жор увидел на ее плече старый след огня.  Но
его рука еще дрожала от прикосновения к обнаженному плечу.
   Ла продолжала:
   - Иногда мы ходили на берег пруда, но никто не решался  купаться  в  нем,
ибо он был бледен и полон чувственных снов, тростников и пиявок...
   Тогда она понизила голос и заговорила о Ну Наме, о Лу Пей Хо и Пе  Ли  У.
Она склонялась к Полю Жору, смущенная печалью.  Капитан  целовал  ее  желтые
руки. Она опустила голову на черный шелк постели...
   Когда Поль Жор вышел, он увидел, что на груде канатов маленький юнга Жоан
все еще плачет...

Глава 17

ЮНГА

   Компас находился над каютой на  носу.  К  нему  вела  винтовая  лестница,
высеченная в цельном фарфоре. Жоан торжественно поднялся по ступеням. Он был
высок и в этот вечер казался более мужественным. Свет фонаря, который он нес
в правой руке, освещал узкое лицо, раненное двумя большими  глазами.  Голова
была непокрыта, волосы спускались на брови. Он чувствовал усталость.
   Он глядел на маленькую коробку  черного  дерева,  вправленную  в  розовое
дерево. Внутри стрелка компаса двигалась, как сердце  юноши.  Она  указывала
направление звезды. Но  ни  одной  звезды  не  сверкало  еще  на  сумеречном
небосводе. И только слабая луна безжизненно светила на небе. Жоан попробовал
поднять крышку. Но его руки, побледневшие от луны, были бессильны. Тогда  он
зажег маленькую лампу. Мир показался ему великим, слишком великим для  него.
Он сел на белые ступени и задумался. Он вспомнил, что  у  матери  золотистые
волосы. Луна заливала своим светом джонку. Светом,  золотистым,  как  волосы
матери.
   Почему Ла улыбнулась ему? С тех пор Жоан тысячи раз  мысленно  видел  эту
улыбку. Но Ла больше ни разу не взглянула на него. Ла была женой  мандарина.
Ла любила капитана. А Жоан...
   Без Ла к чему жизнь?
   Он вспоминал. Теперь он чувствовал,  что  кровь  снова  струится  по  его
жилам.
   Жоан чувствовал, что вены его наполняются кровью. В сердце билась  любовь
к жизни. После улыбки Ла он созрел, он стал мужчиной.
   Мужчиной. Но к чему? Этого мужчину терзали юношеские муки. Он взглянул на
свои слишком нежные руки, на слабые мускулы.  И  впервые  он  ощутил  узость
своих плеч. Ему хотелось убить, умереть, заплакать. Но он  не  заплакал.  Он
улегся на ступени и припомнил всю свою жизнь. Он  увидел  свое  ничтожество.
Его душа уменьшалась перед величием моря. Он ждал, когда пробьет час судьбы.
Ветер порывами дул в лицо и щекотал уши. Казалось, женская  рука,  китайская
рука, ласкает ему лоб и шею. Ну что же! Еще несколько мгновений и потом...
   Без Ла к чему жизнь?..
   Он хотел сначала выполнить последний труд жизни. Он встал и спустился  на
палубу. Он обошел ванты, проверил галсы, укрепил тросы. Он очнулся на баке у
капитанской каюты. Спустилась  ночь.  Ходили  матросы,  перенося  мачты  или
канаты. Ветер свистел в снастях, как и в другие вечера. Ничто не  изменилось
на Джонке,  ничто  кроме  судьбы  Жоана.  Одним  Жоаном  меньше..,  и  жизнь
продолжается.
   Прошел Поль Жор. Он ходил проверять ночные посты. Лунный луч играл на его
груди у самого сердца.
   - Эй, Жоан, что ты здесь делаешь?
   Жоан сел. Он встал и что-то пробормотал. Но капитан уже прошел мимо.  Он,
должно быть, спешил.., или был счастлив...
   Поль Жор отпер двери своей каюты. Квадрат света вырвался из нее. Юнга  на
мгновение украдкой заглянул в каюту: там  на  лакированном  столе,  рядом  с
трубкой, горела желтая круглая лампа. Высокие стулья  с  большими  драконами
вместо спинок стояли у стен. Фарфоровые вазы и бумажные картинки  свисали  с
потолка на шелковых нитях. На  шкафу,  расписанном  цаплями,  стояла  статуя
Будды с  серебряными  глазами  и  животом  слоновой  кости.  В  глубине,  на
подушках, лежала Ла в ткани, расписанной птицами.
   Жоан глядел на  нее  долго,  долго..,  в  течение  секунды.  Потом  дверь
закрылась.
   Без Ла к чему жизнь?
   Он снял шапочку и бессознательно вертел ее в руках. Он  считал  шерстяные
кисти: семь.., восемь... девять... Их пришила Ивелина. Значит там, в Дьеппе,
есть девушка, пришивающая шерстяные кисти к шапочкам юнг. У нее  глаза,  как
подушки с булавками. Жоан вспомнил ее первый поцелуй.., и последний...
   Человек на  бизани  убрал  парус  и  потушил  фонарь.  Ночь  стала  гуще.
Слышались то крик ночной птицы в небе, то взрыв смеха  в  каюте.  Ночь  была
спокойна, как зверь поджидающий добычу.  Фонари  отбрасывала  прямоугольники
мертвенно-бледного света, как гробы. Огонь на рее погас. Потом кто-то  задул
фонарь на гафеле.
   Жоан начал ходить  большими  шагами.  Он  вдыхал  ветер,  чтобы  освежить
сердце. Теперь он спешил.  Только  Смерть  казалась  подругой.  Он  принялся
насвистывать и для бодрости вспоминал красивых девчонок Дьеппа; и  тех,  что
родом из Фландрии, толстых,  с  белыми  животами;  и  тех,  что  прибыли  из
Германии, со светлыми, как пиво, бедрами и волосами цвета льна;  и  тех,  из
царства Арль, которые прячут в глазах дикую любовь; и тех, что привезены  из
стран неверных, с умелыми губами и без волос на теле.
   Но вдруг все эти образы исчезли. Жоан почувствовал еще большую усталость.
Ему было жарко. Он открыл куртку черному ветру и потрогал грудь. На ней едва
пробивался легкий пух. Кожа была нежная, мягкая. И вся эта  юная  кожа,  все
это - для Смерти.
   Фонарь на главной мачте только что потух. Над всей Джонкой  осталось  два
огня: фонарь в вороньем гнезде и луна.
   Жоан влез на мачту и  на  середине  вдруг,  без  всякой  торжественность,
разжал руки...
   Тело упало в воду.

Глава 18

ТРУБКА ВОДЫ

   Бу Лей Сан, мандарин Сан-Кина, замер в проеме окна. Он  созерцал  Джонку.
Свою Джонку. На палубе матросы, одни желтые, другие  белые,  ходили  взад  и
вперед. Слева, на бакборте, у трапа, среди свечей, спал последним сном Жоан,
маленький юнга. Над ним стоял матрос. Вдали, на баке, капитан и Ла глядели в
сторону моря.., в сторону своих сердец.
   Всей своей тяжестью Бу Лей Сан закрыл окно. Он опустил занавес и сел.
   Он размышлял. Ла любила Поля Жора.  Никаких  сомнений.  Она  проводила  с
полем Жором все свои дни, все свои ночи... Бу Лей Сан улыбнулся.
   Он встал. Он открыл ящик, запертый на пять ключей, и вынул трубку Великих
обстоятельств. Она была смуглая, как женщина, с украшениями в форме  грудей.
Затем выбрал хорошее зелье. И приготовил Трубку судьбы.
   По временам он взглядывал на компас Достопамятного Фа Су Лака.  Все  идет
хорошо. Поль Жор сделал Бу Лей Сана лоцманом джонки. Он управляет  рулем.  И
сегодня же он поставил киль на скалы. Он знал китайские моря, как свои  пять
пальцев. Он потирал руки. Ла любит Поля Жора. Ла и Поль Жор по воле его,  Бу
Лей Сана, умрут. Джонка неслась на скалы. Джонка плыла к Смерти. Бу Лей  Сан
производил последние расчеты. Еще несколько часов и...
   Бу Лей Сан стал презирать белых людей. Они не ведают мудрости и бесстыдно
плавают, не заботясь о воле воды. Он же обладает знанием и уверенностью. Ему
ведомы время и место. Он улыбнулся: час близок.
   Какое прекрасное любовное  мщение,  мщение  мандарина!  Он  сладострастно
воображал  предстоящую  сцену:  джонка,  разбившись  при  первом  же  ударе,
раскрывается как переспелый гранат и рассыпает по свету зерна жизни: людей и
мачты.
   Все правильно. Морская карта улыбалась своими скалами.  Компас  клонил  к
северо-востоку, как и требовалось.
   Бу Лей Сан вышел на палубу.
   Небо было неизмеримо.  И  в  неизмеримости  океана  плясал  тонкий  белый
предмет - фарфоровая джонка. В неизмеримости  джонки  добродушно  расхаживал
мандарин Бу Лей Сан, существо измеримое. Среди раздумья он заметил, что один
из ногтей, самый  любимый,  испачкан  тушью.  Он  вернулся  в  каюту,  оттер
недостойный  ноготь  зеленым  эликсиром  болот  Лу-Сей  и  отполировал   его
бронзовой пудрой. Потом он снова вышел с чистой совестью и чистым ногтем.
   Ему оставалось жить несколько часов. Он гулял по палубе.  Вялый  ветер  и
паруса обманывали друг друга. Капитан, утомленный любовью, спал.
   Бу Лей Сан подошел к рулю. Рулевой дремал, закрыв глаза. Бу Лей Сан кинул
взгляд на руль. Прекрасно. Прямо на скалы.
   Он прислонился к заслонам и созерцал горизонт. Подводные скалы были  тут,
на правильном расстоянии, тайные и верные.
   На палубе ни  одного  китайца.  Несколько  дьеппцев,  вытянувшись  вокруг
бизань-мачты, спали или гладили бороды.
   Бу Лей Сан прошел мимо них. Он прошел на бак, в  тень  парусов,  ибо  она
эфирна, ибо стояла жара, ибо он любил тень. Он увидел  среди  тонких  свечей
тело  маленького  юнги,  вздутое  смертью.  Одна  из  свечей   потухла.   Он
отвернулся. С марса дозорный прокричал час. Кто-то сплюнул.
   Бу Лей Сан представил себе ласки любовников. Любовь... Смерть... Он  один
на всем свете знал, что джонка пойдет ко дну, что эти люди  погибнут.  Из-за
него.  И  он  испытал  высшее  сладострастие,  сладострастие   разъединения,
познания смерти.
   Время шло. Скоро настанет час. Бу Лей Сан подозвал своего ученика Су  Ли.
Су Ли прибежал, сердце его трепетало, как маленькая барка.  Он  знал  своего
повелителя.
   Она вошли в каюту мандарина. Су Ли пил, поэтично и спокойно. Бу  Лей  Сан
лежал на подушках. Он взял трубку, зажег ее и,  вытянувшись  во  весь  рост,
закурил.
   Бу Лей Сан улыбался и курил, как курят и улыбаются все мандарины.
   Он все яснее  и  яснее  представлял  себе  все:  удар,  явный  и  немного
торжественный.., горизонтальность.., вечность... Трубка была глубока...
   И пришел конец. Громкий звон посуды. Джонка разбилась сразу. Океан хлынул
внутрь. Бу Лей Сан касался воды.., вдыхал воду... Трубка была полна воды. Бу
Лей Сан, мандарин Сан-Кина, курил трубку Воды.

ЭПИЛОГ

ТУАНЕЛЛА Л'ЭКЮРЕЙ

   Пасха пела над Дьеппом. На Святой  Евлалии  пробило  девять  и  петух  на
городских часах пропел девять  раз.  Туанелла  Л'Экюрей  сложила  котлеты  в
корзину из болотного тростника и быстро вышла из мясной лавки хозяина  Блэва
под вывеской "Плачущий теленок". Она ускорила шаг, так  как  прихрамывала  с
самого возвращения "Святой Эстеллы". На улицах была толпа в этот святой день
тысячу четыреста шестьдесят четвертого года от Рождества Христова.  Туанелла
потеряла много времени. Когда она дошла до улицы Ир, солнце перешло за порог
дома номер 16 бус и покусывало двери.
   Она вошла и поставила горшки с мукой, котлетами  и  маслом.  Она  слышала
ворчание  Маон.  Она  развязала  завязки  рукавов  и  медленно  сняла   свой
прекрасный ипрский чепец. Маон  волновалась  все  сильнее,  испуская  стоны.
Наконец, Туанелла подошла к ней. Маон быстро качала головой, показывая  зубы
и десны. А Туанелла в шутку показывала ей пустые руки.
   Она посмеивалась и ногтем почесывала шерстку над глазами.
   На мгновение Маон умолкла. Тогда Туанелла  шепотом  заговорила  с  ней  о
своем сыне Жоане. Она жадно спрашивала обезьяну  о  дж