до свиданья.
   Доктор Шварц, все еще улыбаясь, направился к выходу.
   Вдруг он остановился и сказал:
   - Кстати, я вам запрещаю поить Пуассона спиртом.  Запрещаю  пить  и  вам.
Если у вас появится желание выпить, скажите мне. Здесь у нас  есть  чудесные
коньяки: "Мартель", "Наполеон", что хотите.
 
   3. "НАУКА ТРЕБУЕТ УЕДИНЕНИЯ"
   Мир, в который я попал, оказался не таким бескрайним, как мне  показалось
вначале. На расстоянии около километра к северу от моего барака  возвышалась
ограда, отделявшая от территории института  то,  что  я  про  себя  окрестил
"оазисом алых пальм". В действительности пальмы не были алыми, но не были  и
зелеными. Днем цвет их листьев казался оранжевым, почти под цвет песка.
   Из разговоров с Пуассоном  я  узнал,  что  главный  въезд  на  территорию
института расположен в северной стене, у ее  северо-восточного  угла.  Через
эти ворота к Граберу прибыва-ли  различные  грузы,  материалы,  горючее  для
электростанции и цистерны с водой.
   По  крайней  мере  в   четырех   постройках   располагались   хи-мические
лаборатории. В двух одноэтажных  бараках  прямо  перед  центральным  въездом
размещались лаборатории Шварца, несколько дальше  к  северу  находилась  еще
одна лаборатория и  еще  одна-у  стены  "оазиса  алых  пальм".  Там  работал
Пуассон. Над  крышами  бараков  возвышались  характерные  жестяные  трубы  -
вытяжки из помещений, где проводились исследования.
   Трехэтажное кирпичное здание в  юго-восточном  углу  территории  являлось
резиденцией самого Грабера. Справа от здания возвышалась водонапорная башня.
   С тех пор как я приехал, прошло более трех месяцев, но мое  знакомство  с
территорией по-прежнему ограничивалось двумя бараками, где хозяйничал доктор
Шварц. Кроме меня, в его распоряжении было еще только два сотрудника -немец,
по имени Ганс, и итальянец Джованни  Сакко.  Оба  они  работали  в  северном
бараке и ко мне никогда не заходили. Весь северный барак  представлял  собой
синтетическую  ла-бораторию.   Там   изготавливались   какие-то   химические
вещества. Там же, вместе с Гансом и Сакко, жил и доктор Шварц. Я жил один.
   По  территории  днем  и  ночью  медленно  шагали   часовые,   вооруженные
карабинами. Они несли службу по двое  и  обходили  территорию  по  какому-то
очень сложному маршруту.
   Мне  редко  приходилось  видеть  кого-нибудь  на   территории.   Особенно
безлюдным был юг, хотя днем из труб валил  дым,  а  ночью  иногда  светились
окна. Вдоль восточной ограды проходила асфальтовая дорога, и по ней довольно
часто к водокачке или к электростанции  подъезжали  грузовики.  На  этой  же
дороге иногда появлялись люди, закутанные в белые бурнусы. Это были  рабочие
из местных жителей.
   Кроме Шварца и Пуассона, я долгое время не общался  ни  с  кем.  Ганса  и
Сакко я встречал, когда приходил с результатами анализа  в  северный  барак,
однако  всякий  раз  они  немедленно  удалялись,  оставляя  меня  наедине  с
доктором. Пуассон приходил ко мне сам, причем после случая со спиртом  очень
редко. Заходил главным образом для того, чтобы  взять  какой-нибудь  реактив
или передать мне препарат Для анализа. Он всегда был молчалив,  задумчив  и,
как мне казалось, немного пьян.  У  меня  создалось  впечатление,  будто  он
чем-то расстроен, но чем, он не хотел или не мог сказать.
   Впрочем, вскоре после приезда у меня появился еще один знакомый,  вернее,
знакомая. Правда, я ни разу не видел ее в лицо.  Это  знакомство  состоялось
так. Однажды, когда я почему-то залежался в постели, вдруг зазвонил телефон.
Так как до этого мне никто и никогда не звонил, я вскочил как  ошпаренный  и
схватил трубку. Не успел я произнести и слова, как послышался женский голос:
   - Господин Мюрдаль, пора на работу. - Женщина говорила  по-французски,  с
очень  сильным  немецким  акцентом.-  Вы  опаздываете  на  работу,  господин
Мюрдаль. Уже десять минут девятого.
   Я посмотрел на часы. Мои часы показывали только семь...
   - На моих только семь... - произнес я растерянно.
   - Вы не проверяли свои часы. Звоните мне всегда после  восьми  вечера.  Я
буду говорить вам точное время.
   - А как мне вам звонить?
   - Просто поднимете трубку.
   - Хорошо, спасибо. Я буду так делать. Кстати, как ваше имя?
   - Айнциг.
   Впоследствии мне приходилось часто пользоваться телефоном,  чтобы  лишний
раз не ходить к доктору Шварцу, а также в  тех  случаях,  когда  нужно  было
справиться о судьбе анализов у  Пуассона,  к  которому  мне  не  разрешалось
ходить.
   Я поднимал трубку  и  называл,  кого  мне  нужно.  "Пожалуйста",-говорила
Айнциг,  и  меня  соединяли.  Однажды  вместо  доктора  Шварца  трубку  взял
итальянец. На очень ломаном немецком языке он стал быстро мне говорить,  что
количество кремния, которое я обнаружил в  препарате,  слишком  мало  и  что
анализ необходимо повторить, и чтобы я...
   Тут нас разъединили. Я стал кричать в трубку, чтобы меня соединили вновь,
но голос Айнциг с подчеркнутой вежливостью произнес:
   - По этим вопросам вам надлежит разговаривать только с доктором  Шварцем.
Его сейчас нет.
   После этого я  почему-то  заинтересовался,  куда  идет  провод  от  моего
телефона. Оказывается, вниз, под пол. Электропроводка также была  подземной.
Я попробовал  угадать,  где  находится  телефонный  коммутатор.  Наверно,  в
трехэтажном здании, где обитал доктор Грабер.
   За время пребывания в институте Грабера я научился многому. Теперь я  мог
очень профессионально выполнять  качественный  и  количественный  химический
анализ, причем со значительно большей точностью, чем в  университете.  Кроме
обычных  реактивов  для  обнаружения  химических   элементов,   я   применял
чувствительные органические индикаторы, Я освоил  многие  физические  методы
анализа, о которых раньше знал либо только по книжкам, либо  по  одному-двум
практическим опытам на устаревшем оборудовании. Я овладел колориметрическим,
спектрофотометрическим,      спектральным,       рентгеноструктурным       и
потенциометрическим  анализами.  Доктор  Шварц  настаивал  на   том,   чтобы
последний я выполнял особенно тщательно.
   - Концентрацию водородных  ионов  в  растворах  вы  должны  определять  с
высокой степенью точности. В конце концов, вы должны ее просто чувствовать с
точностью до третьего знака, - поучал он.
   Я долго не мог понять, почему это так важно. Только  впоследствии,  когда
здесь, в пустыне, разыгрались  трагические  события,  я  понял  смысл  всего
этого...
   Из лаборатории, где жил Шварц, мне передавали для анализа либо  растворы,
либо кристаллические вещества. Пуассон, как правило, приносил мне  золу.  Он
что-то сжигал у себя в лаборатории, и мне предстояло определить состав того,
что оставалось. Иногда он приносил растворы. По это были  не  те  кристально
чистые растворы, которые поступали от Шварца. Растворы Пуассона почти всегда
были очень мутными, с осадками, иногда неприятно пахли. Передавая их мне, он
настаивал, чтобы, прежде чем я помещу их в потен-циометрическую кювету или в
кювету нефелометра, я их тщательно взбалтывал.
   Однажды я не выдержал.
   - Послушайте,  Пуассон!-сказал  я.-Как-то  доктор  Шварц  забраковал  мой
анализ только потому,  что  я  высыпал  реактив  на  руку.  А  вы  приносите
буквально помои.  Вот,  например,  глядите,  в  пробирке  плавает  настоящее
бревно, или кусок кожи, или черт знает что! Как ни болтай, а эта грязь  либо
попадет, либо не попадет в анализ. И я уверен, что при той точности, которая
требуется, у вас могут получиться разные результаты,
   - Сделайте так, чтобы эта ткань попала в анализ, особенно в качественный,
- произнес он и ушел.
   Результаты каждого анализа я выписывал на  специальном  бланке,  указывая
все  данные:  какие  химические  элементы  входят  в  состав  препарата,  их
процентный  состав,  полосы  поглощения  вещества   в   ультрафиолетовой   и
инфракрасной  части  спектра,  коэффициенты  рассеяния,   концентрацию   для
растворов, тип  кристаллической  структуры  для  твердых  и  кристаллических
веществ, концентрацию водородных ионов и так далее.
   Вначале я выполнял всю работу автоматически, не думая, каков ее  смысл  и
для чего она необходима. Меня просто увлекало огромное многообразие сведений
о веществе, получаемых  современными  методами  исследования.  Было  приятно
узнать о  каком-нибудь  розоватом  порошке,  что  молекулы  вещества  в  нем
расположены в строго кубическом порядке. Об этом говорил рентгеноструктурный
анализ. О том, что это органическое  вещество,  в  котором  есть  метильная,
гидро-ксильная, карбоксильная и ароматическая группы, что имеются двойные  и
тройные связи, свидетельствовал спектрофо-тометрический анализ. Что вещество
имеет кислую реакцию- об этом  говорил  потенциометрический  анализ.  Что  в
состав молекул вещества входят атомы кремния, алюминия, железа и так  далее,
я узнавал из результатов эмиссионного спектрального анализа.  Иногда  данных
получалось так много, что я свободно писал химические формулы  исследованных
соединений.
   Закончить химический анализ написанием  формулы  вещества  мне  удавалось
только для препаратов, которые поступали от Шварца.  Что  касается  анализов
Пуассона, то они были такими же  мутными,  как  и  его  растворы.  Это  было
огромное нагромождение всяких химических элементов, групп, радикалов, ионов.
В них было все, что угодно. Спектральный эмиссионный анализ золы давал такое
огромное  количество  линий,  что  только   после   многочасового   изучения
спектрограмм  можно   было   выписать   все   те   элементы,   которые   там
обнаруживались.
   Но, проделав несколько сотен анализов, я вдруг сделал  открытие:  получал
ли я чистые вещества от Шварца или  "грязь"  от  Пуассона,  я  почти  всегда
обнаруживал кремний. Кремний в  сочетании  с  другими  элементами  назойливо
фигурировал почти во всех случаях. То он входил в кислотный  остаток,  то  в
радикал органического соединения, то встречался в качестве комплексного иона
в сочетании с другими  элементами...  Я  сказал  "почти",  потому  что  было
несколько  анализов,  в  которых  кремний  не  обнаруживался,  но  зато  там
обнаруживался  другой  элемент  четвертой   группы   периодической   системы
Менделеева - германий.
   Это было важное открытие, и я сделал его  совершенно  самостоятельно.  Но
оно ни на шаг не приблизило меня к ответу на  занимавший  меня  вопрос;  что
здесь делают немцы? Как химик, я знал свойства кремния и его  соединений.  Я
мысленно перебирал в своей памяти многие из них, и  они,  как  я  был  почти
уверен, не могли представлять большой интерес. Соединения кремния-это песок,
это различные твердые минералы - кварцы, граниты, шпаты, это стекло,  жидкое
и  твердое,  это  материалы  для  режущих  инструментов  вроде   карборунда.
Кремний-это различные силикатные изделия- кирпич, фарфор, фаянс...  Все  это
давным-давно известные вещи. Стоило ля забираться в пустыню, чтобы тайком от
всего мира исследовать соединения кремния?
   В конце концов я решил поговорить об этом вначале с Пуассоном, а после со
Шварцем.
   Разговор с Пуассоном  просто  не  состоялся.  На  вопрос,  почему  в  его
анализах почти всегда присутствует кремний, он вдруг нахмурил брови,  затем,
как бы боясь, что его могут подслушать, шепотом сказал:
   - Взгляните вокруг. Всюду песок. Песчаная  пыль  легко  может  попасть  в
препарат. А известно, что даже ничтожные следы  кремния  обнаруживаются  без
труда.
   Это было сказано с таким видом и так выразительно,  что  почти  означало:
"Не будьте идиотом и не задавайте неуместных вопросов".
   Я его об этом больше спрашивать не стал, так как понял, что  он  врет.  В
его препаратах кремния было очень много. Не сыпал же  он  в  пробирки  песок
специально!
   Разговор с доктором Шварцем оказался более интересным.  Как-то  я  принес
ему стопку анализов. Когда он стал рассматривать один из них, я сказал:
   - В отношении этого я не совсем уверен.
   - Почему? - поднял он на меня свои светло-голубые глаза:
   Он всегда имел привычку, рассматривая что-нибудь, жевать  кончик  спички.
Это он делал и сейчас. Но после моего  замечания  мне  показалось,  что  его
лицо, всегда спокойное и самоуверенное, вдруг стало настороженным.
   - Здесь я не обнаружил кремния,-ответил я, не спуская с него глаз.
   -  Кремния?  А  почему  вы  думаете,  что  он  обязательно  здесь  должен
присутствовать?
   - Я  его  нахожу,  как  правило,  во  всех  препаратах,  которые  вы  мне
передаете. Мы ведь работаем с соединениями кремния?
   Последний вопрос я задал, стараясь казаться как можно более  безразличным
и спокойным, хотя по совершенно непонятной  причине  сердце  у  меня  сильно
стучало. Какое-то сверхчутье подсказало мне, что сейчас я  коснулся  чего-то
такого, что является страшной тайной.
   Вдруг Шварц громко расхохотался:
   - Боже, какой же я идиот! И все это время я  заставил  вас  мучиться  над
вопросом, с какими соединениями мы имеем дело? А ведь мне нужно было об этом
вам сказать с самого начала. Ваша работа приобрела бы совершенно иной смысл.
- Насмеявшись вдоволь, он вытер платком  слезящиеся  глаза  и  спокойно,  но
весело произнес: - Ну конечно, конечно, мы занимаемся изучением  и  синтезом
кремний-органических соединений. Мы  занимаемся  органическими  соединениями
кремния. Вот и все. Вот в этом и вся наша работа.
   Я продолжал смотреть на него удивленными глазами, как  бы  спрашивая:  "А
почему именно здесь, в пустыне?"
   Однако он ответил и на этот невысказанный вопрос:
   - Знаете ли, кремний-органические  соединения  очень  мало  изучены.  Те,
которые до сих пор были синтезированы, пока не имеют никакого  практического
значения. Однако им, по-видимому, принадлежит будущее.
   Доктор Шварц встал  и  подошел  к  большому  книжному  шкафу.  Он  извлек
немецкий химический журнал и передал мне.
   -  Вот,  возьмите  и   прочтите   здесь   статью   доктора   Грабе-ра   о
кремний-органических соединениях. Этими соединениями профессор занимался еще
до войны. Сейчас он продолжает  свои  исследования  в  том  же  направлении.
Почему здесь, а не в Германии? Это совершенно ясно: истинная  наука  требует
уединения.
 
   4. УРАГАН
   Через полгода моя жизнь вошла в монотонную колею. Наступила зима.  Теперь
после захода солнца становилось так холодно,  что  выходить  на  дозволенную
вечернюю прогулку совершенно не хотелось. Электрическая  печь  не  согревала
моей комнаты, и поэтому с наступлением темноты  я  сразу  же  забирался  под
одеяло и читал.
   Как раз в этот период я заметил, что в южной лаборатории закипела работа.
Из труб барака круглые сутки валил дым, окна светились ночи напролет. И  вот
однажды, когда мой  рабочий  день  окончился,  в  лабораторию  вдруг  вбежал
высокий белокурый человек в роговых очках, с фарфоровой банкой в  руках.  На
мгновение он остановился в двери как вкопанный.
   -  Простите   меня,   пожалуйста,   мне   необходимо   видеть   господина
Шварца,-наконец пролепетал он по-немецки, растерянно улыбаясь.
   -  Господин  Шварц  куда-то  ушел.  Наверно,  в  свою   лабораторию,-тоже
по-немецки ответил я.
   - Увы, его там нет. Я там был. А это так срочно, так срочно...
   - Может быть, я смогу вам помочь? - спросил я.
   - Не знаю, не  знаю...-Он  прижал  банку  к  груди.-Ме-ня  послал  доктор
Грабер... Нужно немедленно произвести полный анализ вот этого.
   - Это как раз по моей части,-сказал я и протянул к нему руку.
   Немец отскочил от меня и попятился к двери.
   - А вы допущены к работам "Изольда-два"?-прошептал он, прикрывая ладонями
свою драгоценную банку.
   -  Конечно!-нагло  соврал  я,  решив,  что  сейчас   мне   представляется
исключительный случай узнать нечто очень важное.  -  Конечно.  Я  допущен  к
работам "Изольда-два", "Зигфрид-ноль", "Свобода", "Лореляй", вообще ко  всем
работам цикла "Глиняный бог".
   На меня нашло какое-то безрассудное вдохновение,  и  я  придумывал  шифры
неизвестных мне работ с быстротой молнии. Он заколебался и робко спросил:
   - А вы немец?
   -  Господи,  конечно!  Разве  может  иностранец  быть  допущен   к   этим
исследованиям? Я родом из Саара,-продолжал я лгать,  а  мозг  сверлила  лишь
одна мысль: "Скорее, скорее же  давай  твою  проклятую  банку,  иначе  будет
поздно, иначе придет Шварц".
   -  Тогда  берите.  Только  я  должен  здесь   присутствовать.   Так   мне
приказали...
   - Хорошо. Я-то ведь порядок знаю! Он протянул мне белую фарфоровую банку,
закрытую крышкой.
   - Что нужно определить? - спросил я.
   - Концентрацию водородных ионов, количество кремния, натрия и железа.
   - И все? - спросил я весело.
   - Все. Только, пожалуйста, скорее...
   В моей лаборатории под потолком горела яркая электрическая  лампа.  Кроме
нее, еще одна, без абажура, стояла на рабочем  столе.  Я  подошел  к  ней  и
открыл крышку.
   Меня поразил запах находившейся там жидкости. Я  слегка  качнул  банку  и
застыл, потрясенный,  глядя,  как  по  белоснежным  стенкам  стекает  густая
красная масса.
   Это была кровь.
   - Боже мой, что вы так медлите? Это же образец семнадцать-сорок два... От
вчерашнего он  отличается  только  концентрацией  водородных  ионов...  Если
анализ не сделать быстро, кровь скоагулирует!
   Я поднял на немца вытаращенные глаза, продолжая сжимать  банку.  Я  вдруг
почувствовал, что она теплая, более теплая, чем  ее  можно  было  нагреть  в
руках.
   - А вы уверены... что она  свернется?  -  проговорил  я  наконец  хриплым
голосом, медленно подходя к немцу.
   Он попятился, уставившись на меня своими огромными голубыми глазами.  Так
мы шли, очень медленно, он- пятясь к  двери,  а  в  двух  шагах  от  него-я,
судорожно сжимая фарфоровую банку.
   - А теперь вы мне скажите,-проговорил я сквозь стиснутые зубы, - чья  это
кровь?
   - Вы сумасшедший!-завизжал он.-Вы разве забыли?  Серия  "Изольда-два"-это
кролики, крысы и голуби! Скорее же, вы...
   И я захохотал. Я не знаю, почему я так испугался этой крови,  почему  она
произвела на меня такое страшное впечатление. Кроличья кровь! Ха-ха-ха!  Вот
чудо! А я-то думал...
   - Ах да, конечно! - воскликнул я, смеясь, и сильно  ударил  себя  по  лбу
ладонью. - А я-то думал, что это по серии...
   - А разве есть серия, в которой...-вдруг прервал  меня  немец  и  в  свою
очередь  пошел  на  меня...  Его  лицо  исказили  ненависть   и   презрение.
Симпатичное и молодое лицо мгновенно стало страшным...
   Трудно представить, чем бы кончилась эта неожиданная встреча, если  бы  в
лабораторию не ворвался доктор Шварц. Он влетел  как  вихрь,  разъяренный  и
взбешенный. Таким я его никогда не видел. Все его добродушие,  любезность  и
обходительность исчезли. Еще на пороге он не своим голосом заорал:
   - Вон! Вон отсюда! Как ты смел лезть сюда без разре-шения?!
   Я думал, что все это относится ко мне, и уже приготовился  ответить,  как
вдруг доктор Шварц подбежал к немцу и  ударил  его  кулаком  по  лицу.  Тот,
закрыв рукой глаза, отскочил к окну, а Шварц догнал его и ударил еще раз.
   - Проклятая свинья, где препарат?! Немец не ответил. Лицо его блестело от
пота.
   - Где препарат, я спрашиваю тебя, подлец!
   -  Он  у  меня,  господин  доктор,  -  негромко  произнес  я  по-немецки,
протягивая фарфоровую банку Шварцу.
   Шварц круто повернулся ко мне. До этого, казалось, он  не  замечал  моего
присутствия, но тут уставился на меня вытаращенными глазами:
   - Какое  право  ты  имел  брать  этот  препарат?  -  заревел  он.-Ах  ты,
французская свинья...
   Он замахнулся, но я успел прикрыться рукой,  и  удар  пришелся  прямо  по
фарфоровой банке. Удар был сильный, банка вылетела у меня из руки, ударилась
о стену над моим рабочим столом и разлетелась вдребезги. На стене расплылось
огромное красное пятно, темные струйки, быстро набухая" побежали вниз. Кровь
забрызгала весь стол, все мои бумаги.
   Несколько  капель  попало  на  электрическую  лампочку,  и  алые   брызги
пузырились