е нашлось гражданского врача?  - спрашивает
Барран.
     Ответа нет.
     Щелчком  Барран  раскачивает  массивный  брелок,   висящий   на  ключе,
вставленном в замок зажигания, потом продолжает:
     - Ты берешь напрокат машину и, вся в слезах, едешь за тысячу километров
-  и  все  ради  того,  чтобы подрядить  военного  на работу,  которую может
выполнить любой врач!.. Интересно.
     Ответа по-прежнему нет.
     Барран срывает с себя черные очки и гневно восклицает:
     - Ты что, смеешься надо мной?
     Изабелла смотрит на него печальными глазами, губы ее дрожат.
     -  Медосмотр проводится  в  подземелье  здания  компании, перед  самыми
рождественскими каникулами, - говорит она, отворачиваясь.
     И все. Она выпалила это одним духом - так бросаются в воду.
     - Ну и что из того? - не понимая, спрашивает Барран.
     - Не всякий врач согласится дать себя запереть там в последний вечер.
     Барран  не  успевает удивиться  - "ДС"  ныряет в  один  из  туннелей на
подъезде  к Лиону.  Машина бежит сквозь тьму, прорезаемую красными и желтыми
огоньками и металлическими отблесками. Ни Баррана, ни Изабеллу не различить.
     - Что там, в подземелье? - спрашивает Барран.
     - Сейф, - коротко отвечает Изабелла.
     - Что в сейфе? - наконец задает Барран следующий вопрос.
     - Ничего.
     - Тогда зачем тебе  понадобилось его открыть? Автомобиль выныривает  из
туннеля  на  яркое  солнце.  Барран смотрит  на  молодую женщину. Достав  из
сумочки толстую  пачку зеленых акций  на предъявителя, она с покаянным видом
показывает их Баррану.
     - Чтобы положить туда это... Акции, которые я стащила. - Их тут на пять
миллионов...
     Ближе к вечеру, на плоскогорье Морван.
     "ДС" с открытыми дверцами  стоит у придорожного  ресторана. Поодаль  на
стоянке - другие автомобили.
     Устроившись  на  сиденье пассажира с  тарелкой  на  коленях,  Барран  с
аппетитом поглощает бутерброд  с бифштексом и  салат.  Изабелла, стоя  возле
машины, заканчивает рисовать  губной помадой на  лобовом  стекле нечто вроде
плана.
     Закусывая, Барран поглядывает  на эти красные линии, ветвящиеся будто в
пустоте между ним и лицом склонившейся к нему молодой женщины.
     - Здание тридцатиэтажное... -  поясняет Изабелла. - Подземелье отведено
службам   рекламы...  Это   огромное  помещение  с  множеством  коридоров...
Медосмотры проводятся здесь, в конференц-зале... А как раз рядом - хранилище
с сейфом..
     Она ставит помадой крестики, отмечая места, о которых говорит.
     - И как бы он туда вошел, твой Моцарт? - спрашивает Барран
     -  Дверь  открывается   электрически.   У  меня  есть  план   цепей   и
выключателей.
     - А сейф?
     -  Он отпирается комбинацией из семи цифр.  Но мы  с Моцартом придумали
способ, как ее узнать.
     - Кто это "мы"? Моцарт или ты?
     - Мы оба.
     Барран,   покончивший   с   едой,   отставляет   тарелку   и   включает
стеклоочистители. Делает он это, похоже,  с некоторым раздражением. Что это-
ревность из-за слов  "мы оба"?  Или  недоверие к истории, явно непохожей  на
правду?  Неизвестно. Никогда толком не известно, что скрывается за замкнутым
лицом Баррана.
     "Дворник"  размазывает  по   стеклу   помаду  Изабеллы,   стирая   план
подземелья.
     Проселочная дорога, глухая ночь.
     В  стоящем  на  обочине "ДС", салон  которого  освещен только приборной
панелью,  Барран  и Изабелла  устроились на  ночлег  на  откинутых сиденьях.
Сидящий в углу  Барран курит  сигарету, и все вокруг, когда он затягивается,
проступает в красном свете. Он перебирает пачку акций.
     Изабелла лежит рядом с ним голая, с распущенными волосами. Приглушенным
голосом она заканчивает свой рассказ:
     -  ...И вот полгода назад я  увидела  акции в  кабинете администратора,
незадолго до  того,  как их  следовало  положить в  сейф...  Я  взяла  самые
маленькие купюры,  их  легче  всего сбыть. Я и  не представляла,  во что это
выльется.
     Барран не отвечает, и она  придвигается  к нему,  пытаясь разглядеть  в
красном свете сигареты выражение его лица.
     - Понимаешь, с самого начала я твердила себе, что выкуплю эти проклятые
акции.  И еще, что Моцарт поможет мне положить их  на  место  перед  годовой
проверкой.. Я ему верила.
     Барран поворачивается к Изабелле и разглядывает ее  в полумраке. Потом,
с  неожиданно  усталым  вздохом, он  бросает  сигарету и  заключает  молодую
женщину в объятия.
     Только что встало солнце.
     Лежа в  машине, Барран  открывает глаза и с  удивлением обнаруживает за
боковым стеклом голову лошади - настоящей  живой  лошади, которая смотрит на
него.  Теперь  видно,  что  "ДС"  стоит на краю большого  луга, на пригорке,
довольно  далеко  от проселка,  по  которому  они сюда  приехали,  и  что их
окружает с полдюжины великолепных лошадей.
     Внутри  "ДС" Изабелла тоже только что проснулась. Ночью она накинула на
себя армейскую гимнастерку Баррана
     Прижавшись друг к дружке, любовники какое-то время созерцают  лошадь за
стеклом. Потом они обнимаются и смотрят один на другого.
     Улыбка медленно сползает с лица Изабеллы -  похоже, ее одолевают старые
заботы.
     - Сколько платят врачу за медосмотр? - деловито спрашивает Барран.
     - Точно не знаю. Тысяч триста, а может, четыреста.
     Барран покачивает головой, понуждая ее лечь.
     - Ладно, спи. Я заменю тебе Моцарта.
     Поначалу  Изабелле кажется, что она  ослышалась, но потом улыбка  вновь
расцветает  у  нее  на губах, и  она, поспешно притянув к себе руку Баррана,
целует ее.  Из  них двоих она куда искренней  в проявлении  чувств. Изабелла
доверчиво закрывает глаза.
     Барран  открывает дверцу, выходит из  машины и  потягивается в утренней
свежести. Лошади при  его появлении отошли в  сторонку. Тогда он с волнением
обнаруживает, что за полого спускающимся лугом, за ближней деревушкой, перед
ним раскинулся весь Париж, еще далекий, но уже хорошо видимый.

     Выхваченный  из  этой  панорамы,  более крупным  планом  виден  квартал
Пор-Руаяль и купол больницы Валь-де-Грас.
     Еще ближе: окна одного из этажей больницы.
     Наконец, одно  из  этих  окон,  широко  распахнутое.  Изнутри доносится
женский голос:
     - Но скажи, зачем тебе врач?
     Внутри  -  раздевалка  для медсестер  с выбеленными  стенами.  Рядом  с
металлическим  шкафом,   где  висят  белые  халаты,  стоит  молодая  женщина
белокурая,  миловидная, с серьезным лицом. Она в чересчур просторной для нее
армейской  гимнастерке и с голыми ногами - точь-в-точь как Изабелла в "ДС" с
откинутыми сиденьями.
     В  комнате, кроме  нее,  есть  кто-то еще. сначала видны  лишь  ноги  в
мокасинах на спинке стула. Мужчина отвечает с  легко узнаваемым американским
акцентом:
     - Чтобы оплатить ему роскошное путешествие, моя куколка.
     Женщина, явно огорченная, оборачивается к легионеру. Пропп сидит - или,
вернее, полулежит - на стуле, закинув ноги на спинку другого. На нем костюм,
белая рубашка, галстук. Он подбрасывает на ладони свой столбик пятифранковых
монет и, как всегда, улыбается.
     - Так ты снова уедешь? - расстроено спрашивает молодая женщина.
     - Ты задаешь слишком  много вопросов... Все,  что мне нужно, - это док,
который их не задает.
     Молодая  женщина решительно  снимает  с себя  гимнастерку,  оставшись в
трусиках и  лифчике,  и  бросает ее на стол, где уже  лежит  груда  военного
обмундирования.
     - На  форму я тебе найду покупателя - говорит  она, вздыхая с затаенной
грустью. - Знаешь ты не изменился.
     Широкая  улыбка  Проппа  как бы  говорит:  "Да, не  особенно".  Женщина
отворачивается к открытому шкафу, достает оттуда белый халат и одевается.
     Пока она стоит к нему  спиной, Пропп  небрежно  откидывается на стуле и
протягивает руку к сумочке, которую женщина оставила на столе. Открывает ее,
не  глядя  вынимает оттуда несколько  сложенных купюр и  сует их в нагрудный
карман  пиджака. Потом с  медлительной  грацией  животного  встает. Все  его
движения - движения животного, ловкие и бесшумные. По пути к двери он на миг
сжимает плечо  молодой  женщины  которая застегивает последние  пуговицы  на
халате.
     - Я скоро тебя увижу? - робко спрашивает та.
     - Когда найдешь мне врача.
     Поцелуи в  губы смягчает сухость ответа  и легионер выходит. Он идет по
коридору  оборачивается  вслед  попавшейся  навстречу  другой  медсестре  и,
подбрасывая на  ладони  столбик  монет, спускается по лестнице,  ведущей  на
первый этаж. На середине лестничного пролета он вдруг останавливается.

     Внизу,  у  административного  окошка  стоит  Барран.  Насколько   видно
легионеру  с лестницы,  тот  отдает на  регистрацию свои бумаги. На  Барране
отлично скроенный костюм, и вообще выглядит он прекрасно.
     Пропп, понаблюдав за ним несколько секунд, поворачивается и поднимается
по  лестнице.  У двери  раздевалки  он сталкивается со  своей  подружкой- та
повязывает на ходу белую маску. На ее лице видны только недоумевающие глаза.
Пропп легонько  поворачивает ее и,  заканчивая завязывать на ней маску  тихо
произносит:
     - Там, внизу, торчит один тип... Медик-лейтенант Барран  Мне нужен  его
адрес.
     Медсестра вновь  поворачивается к  нему, и  ее большие глаза пристально
смотрят в глаза легионера.
     - Я  хочу  знать,  зачем  он  пришел  сюда  и  что  делал  в  армии,  -
втолковывает ей Пропп.
     Не сказав ни слова,  даже не кивнув  в  знак  согласия, молодая женщина
огибает Проппа и удаляется по коридору. Пропп глядит ей вслед потом входит в
раздевалку, дверь в которую осталась открытой.
     Сумочка  медсестры по-прежнему  на  столе.  Пропп  достает  из  кармана
вынутые из нее недавно купюры, кладет их на место и закрывает сумочку.

     Барран - он в рубашке - открывает дверь к нему гость. И тотчас получает
сокрушительный удар в лицо, от которого обрушивается навзничь.
     Входит ухмыляющийся Пропп  и затворяет за собой дверь. На правой ладони
он подбрасывает свои столбик монет, который сжимал в кулаке, нанося удар.
     Оба держатся так словно произошло нечто  само собой разумеющееся просто
один из них задолжал и пришел отдать долг и теперь они квиты.  Пока.  Барран
поднимается, легионер осматривает квартиру, в которой очутился, и восхищенно
присвистывает ковер на полу, светлые стены, стильная мебель. Необъятное окно
выходит  на   квартал  Министерства   обороны.  В  центре,  посреди   других
современных  сооружений,  сверкает  в  лучах  зимнего солнца тридцатиэтажное
здание, сплошь из стекла.
     - Ну ты даешь, док! - замечает Пропп. - Далеко ушел после Марселя!
     - Недостаточно далеко, раз ты здесь, - отзывается Барран.
     Потирая  лицо в  том месте,  куда пришелся  удар, он смотрит  на Проппа
который ходит взад и вперед по комнате.
     - А вот я, знаешь,  еще не нашел своей дороги,  -  с  печалью  в голосе
заявляет Пропп.
     - Не хочу  навязывать  тебе  свое  мнение,  но  Конго в противоположной
стороне.
     - Я не могу ехать один, док... - еще печальнее говорит Пропп. - А народ
сейчас сам  знаешь  какой  пошел  хотят  быть как  все...  Чиновниками!..  В
клетках!..
     Говоря  это, он  подходит к окну.  Не отрывая глаз от  тридцатиэтажного
здания, что высится прямо перед ним на  том берегу Сены, он с тяжким вздохом
продолжает:
     - Или  обделывают  свои делишки втихую, ни  слова не говоря друзьям. (С
отвращением) Темнилы!
     Безо всякого перехода  он указывает Баррану пальцем  на тридцатиэтажное
здание, которое так пристально разглядывал, и резко меняет тон.
     - Так это там ты собираешься проводить медосмотр?
     Молчание Барран  переваривает  услышанное.  Каким образом  этот проныра
сумел не только узнать его адрес, но и разнюхать его планы?
     - Что тебе здесь нужно? - наконец спрашивает Барран.
     Не   отвечая,  Пропп   вытаскивает   из   внутреннего  кармана  пиджака
"Смит-и-Вессон", который он выиграл в лагере св.  Марты. Он держит его перед
собой в полотняной кобуре цвета хаки.
     - Сколько? - отрывисто бросает Барран.
     -  Тебе виднее, -  ухмыляясь, отвечает  Пропп.  Барран  открывает  ящик
комода и, стоя к Проппу спиной, достает оттуда деньги.
     - Ты  так и не сказал мне, док, почему в нем не хватает одной пули... -
говорит Пропп.
     Барран подходит к нему, отсчитывая несколько купюр.
     - ...Но это я тоже раскопаю, - с недоброй усмешкой заканчивает Пропп.
     - В  таком  случае  в нем  будет  не  хватать  двух,  - заявляет Барран
спокойно.

     Массивная дверь лифта отползает в сторону перед Барраном - на нем белая
рубашка, темный галстук, пальто - и мужчиной лет пятидесяти, вида строгого и
значительного, одетого в серый костюм.
     Мужчина пропускает  Баррана в кабину,  не прерывая  начатый  разговор -
голос его сух и бесстрастен, как и подобает чиновнику:
     - ...Я тут администратором четырнадцать лет. За это время мне  довелось
принимать  здесь уже шестерых ваших коллег, доктор Барран. Вы самый молодой,
чему я весьма рад...
     Войдя  за  Барраном в лифт,  он  нажимает  кнопку. Дверь закрывается, и
кабина  приходит  в движение.  По табло,  указывающему  этажи,  вниз прыгает
круглое пятно света. Не переводя дыхания, администратор продолжает:
     - ...У мужчины самый  продуктивный возраст -  между тридцатью и  сорока
годами. Все ваши коллеги были чересчур медлительны, доктор Барран.  В  нашей
компании около трехсот  служащих. Осмотр каждого должен занимать пять минут,
значит, шесть человек за полчаса, двенадцать  - за час, девяносто шесть - за
день, так что всего вам потребуется три дня... Мы и отвели три дня.
     Барран  слушает  эту  густо  пересыпанную  цифрами  тираду  с  вежливым
равнодушием. На лацкане  пиджака у администратора - фирменный красный значок
с надписью "СИНТЕКО".
     Кабина лифта тем  временем быстро  скользит  на тридцать  этажей вниз и
останавливается на  уровне подземелья. Отодвигаясь в сторону, дверь  на  сей
раз открывает взору девушку не старше  двадцати  лет,  свежую,  белокурую, в
строгом белом халате со стоячим воротничком на  пуговицах. Выходя  из лифта,
администратор представляет ее Баррану:
     -  Ваша  ассистентка,  доктор...  Мадемуазель  Аустерлиц,  дочь  нашего
директора. Мадемуазель Аустерлиц - студентка медицины.
     Они стоят в одном из длинных коридоров -  этот выкрашен  очень светлой,
почти   белой   краской   -  обширного,  роскошно  отделанного   подземелья,
отведенного рекламной службе СИНТЕКО.
     Девушка пожимает Баррану  руку. В глаза  ему  она смотрит лишь  краткое
мгновение и тут же отводит взгляд. Трудно  понять, что  это:  антипатия  или
робость.
     На экране рентгеновского аппарата -  грудная клетка со слегка размытыми
очертаниями.
     - Поближе, - командует Барран.
     - Бр-р, холодно.
     Изображение   становится  четче.   Аппарат  выключается,  и  в  комнате
зажигается  свет За  экраном  стоит  служащая  СИНТЕКО  лет  двадцати  пяти,
проходящая осмотр у Баррана, облаченного в белый халат. У нее подходящий для
данной ситуации безразличный вид. Поднимаясь со стула, Барран говорит:
     - Можете одеваться. Давно вам делали эту пробу на туберкулез7
     - В прошлом году, - отвечает служащая.
     Выходя  из аппарата, она застегивает  на  груди  верхнюю часть  платья,
которую перед тем опустила, - платья из  оранжево-розового джерси. Это нечто
вроде  униформы.  В рабочее время  все служащие  компании  одеты  одинаково:
мужчины  - в серое,  женщины - в оранжево-розовое. И у всех на груди красная
табличка с надписью "СИНТЕКО".
     Осмотр  проводится в конференц-зале, освещаемом  сверху большим плоским
подвесным  плафоном. Вся ненужная сейчас мебель - стол и кресла - сдвинута к
одной из стен, чтобы освободить  место для необходимого Баррану медицинского
оборудования.
     Пока  служащая  заканчивает  одеваться,   Барран  проходит  в  соседнюю
комнату, поменьше. Его  ассистентка,  мадемуазель  Аустерлиц, сидит  там  за
металлическим столом  и отбирает карточки проходящих обследование. Не  глядя
на Баррана, она протягивает ему одну из карточек. Тот наклоняется над столом
- черкнуть несколько слов и расписаться.
     - Пригласить следующего, доктор? - спрашивает мадемуазель Аустерлиц.
     - Пока не надо. Я вам скажу.
     Девушка  встает.  Она  проходит   мимо  него,  направляясь  к  ящику  с
карточками.  Внезапно  выпрямляясь,  Барран  хватает  ее  за  предплечье  и,
испуганную, поворачивает к себе.
     - Вы вообще-то умеете смотреть людям в глаза? - сухо спрашивает Барран.
     Даже сейчас  мадемуазель  Аустерлиц отводит  взгляд  в сторону. Губы ее
подрагивают, как у обиженного ребенка.
     - Вам не по вкусу моя физиономия? - продолжает Барран.
     Ответа нет. Девушка упрямо смотрит в пустоту.
     Неожиданно  Барран  берет  ее  за плечи, властно притягивает к  себе  и
целует  в  губы.  И  тотчас  -  она не  успевает  сделать  даже  движения  -
отшвыривает ее от себя.
     Вот  теперь  она смотрит прямо  на него. В  ее больших глазах  читаются
изумление, стыд и гнев, но она не отводит взгляда.
     Такой  Барран  ее  и  оставляет.  Он  возвращается  в  конференц-зал  и
закрывает за собой дверь.  Служащая,  которую он обследовал, уже  ушла через
другую дверь, выходящую  в  коридор, и  Барран  проверяет, что  и  эта дверь
заперта  надежно. Дальнейшее он совершает заранее выверенными движениями, не
колеблясь и не теряя ни секунды.
     Он берет  на  столе налобный фонарь,  которым  пользуется при  осмотре.
Закрепив его на голове, подходит к большому металлическому шкафу, стоящему у
одной  из  стен, и  отодвигает его с  одной стороны. Ровно  настолько, чтобы
просунуть сзади стул и встать на него.
     В  стене, на уровне  его  глаз, -  вентиляционное  отверстие  размерами
примерно пятнадцать на пятнадцать сантиметров, надежно закрытое решеткой. За
толстой стеной - темнота.
     Барран  включает  фонарь.  Луч  света  перемещается  к  левой  стене  и
останавливается  на  вмурованном  в стену сейфе. В  центре стальной дверцы -
маховик и семь оцифрованных ручек.
     Барран гасит фонарь, и все погружается в темноту.

     Ночь рвут прожектора, трезвонит  колокол, беснуется  толпа, запряженные
кони широким аллюром мчатся по дорожке, видны  разноцветные курточки жокеев:
на ипподроме в Венсанском лесу заканчиваются скачки.
     В  то  же самое время с  ипподромной стоянки выезжает роскошный  черный
"роллс-ройс".  Внутри едущего  автомобиля, за  стеклами  которого проносится
Венсанский лес, на одном из столиков сзади стоит доверху наполненный стакан.
На дне его лежат пятифранковые  монеты, и рука Проппа осторожно опускает еще
одну такую  же  в готовую  перелиться  через  край  жидкость.  Во время этой
деликатной  операции  слышится  очень  спокойный  голос  легионера с ужасным
американским акцентом:
     -  Франц Пропп... Меня зовут Франц Пропп. Монета  опускается на столбик
себе подобных, но из стакана не проливается ни капли.
     - Йеа-а-а!  -  вопит  Пропп.  В  "ролле-ройсе" раздаются  одобрительные
смешки.  Мужчины протягивают  ему  купюры. Пропп в темном  костюме сидит  на
заднем сиденье с обычной своей непринужденной улыбкой на губах.
     Рядом  с ним  сидит привлекательная молодая женщина в черной шубке. Она
любовно сжимает ему руку, радуясь тому, что он выиграл.
     Кроме шофера в голубой ливрее, в машине  трое других мужчин: двое сидят
впереди, полуобернувшись к Проппу, а  один сзади - колосс лет  пятидесяти  с
огромным животом, колышущимся от смеха, этакий людоед с бородкой, источающий
добродушие. Вся троица - в вечерних костюмах.
     Под смех  окружающих  Пропп  отпивает  глоток  виски,  собирает купюры,
которые ему протягивают, и кладет руку на колено молодой женщины.
     - А  это моя подружка Катрин,  -  объявляет  он. -  Катрин, скажи дядям
"здрасьте".
     Катрин послушно твердит, кланяясь поочередно каждому.
     - Здрасьте, здрасьте, здрасьте!
     Толстяк указывает на стакан: