На другой стороне улицы - Франц Пропп.
Он  только  что  появился  здесь.  Бессильный  что-либо  сделать,  он  стоит
неподвижно  и с  тревогой  наблюдает  за  развитием  событий. Вот  он  снова
поднимает глаза к окну Баррана. Потом, пятясь задом, медленно отходит.
     В  нескольких  шагах  позади  него,  на углу  улицы, кто-то скребет  по
стеклу. Легионер оборачивается это Барран, жуя  бутерброд,  подает ему  знак
изнутри кафе.
     Убедившись,  что  его  заметили, медик  тотчас  уходит  в глубь зала, к
стойке. На лице Франца Проппа появляется его обычная ухмылка.
     - Йеа-а-а! - вопит он.
     Уборщица на  коленях моет  пол  кафе тряпкой. Подняв голову,  она видит
Франца  Проппа  -  тот  входит  вразвалку, держа  руки  в  карманах помятого
пиджака, и  направляется к Баррану,  облокотившемуся  о  стойку.  Она  вновь
принимается за работу. В углу зала стоит наряженная рождественская елка.
     Двое мужчин у стойки - единственные пока посетители. Держась как нельзя
более естественно, они ведут негромкий разговор.
     - Плохие новости разносятся быстро, док.
     - Если  б не  это, они  сцапали  бы  меня  наверху, -  говорит  Барран,
указывая на свой бутерброд с ветчиной.
     Он разламывает бутерброд и протягивает половину легионеру.
     Перед  ним  стакан и  полбутылки  вина. Он перегибается через  стойку и
достает еще один стакан - для Проппа.
     Легионер жадно уминает бутерброд.
     - Что собираешься делать? - спрашивает он.
     - Разыщу Изабеллу.
     Пропп  в  знак  неодобрения качает головой. Оба смотрят сквозь  витрину
кафе на проезжающую мимо с воем сирены полицейскую машину.
     - Через час вокзалы и аэропорты будут перекрыты. Айда со мной, док.
     Не  получив  ответа,  легионер  запускает  руку  во  внутренний  карман
пиджака, достает оттуда пачку купюр и, не считая, делит ее пополам.
     -  Нынче  я при  деньгах, продал одну куколку!..  Если  тебе что-нибудь
понадобится, приходи в  больницу  Валь-де-Грас,  на восемнадцатый пост. Меня
там уважают.
     Он сует половину пачки Баррану  в  наружный карман пальто.  Медик долго
смотрит на него и наконец принимает решение.
     -  Слушай. Ты садишься  на самолет  в  Марсель,  я  тоже. Встречаемся в
пивнушке напротив лагеря Святой Марты.
     Пропп согласно кивает, запихивая оставшиеся деньги назад в карман.
     -  И  запомни,  -  продолжает Барран,  - ты  никогда  не  бывал  в этом
подземелье, и меня ты не знаешь.
     - За меня не переживай, док.
     -  Да я  не  только  за  тебя.  Если  они  узнают,  что мы были вдвоем,
схлопочем лет по десять.. Ты умеешь держать слово?
     - Нет.
     - Тогда дай мне его.
     Пропп  прикрывает  глаза  в  знак того, что дает слово. Потом,  взяв со
стойки свои стакан, он придвигает его к стакану Баррана - чокнуться.
     Какое-то  время  они  молча  смотрят  друг  на  друга. Наконец  на лице
легионера появляется улыбка. Серьезная, приветливая. И он говорит:
     - Прощай, друг.

     Часом позже все в то же солнечное утро.
     Барран  с черным чемоданом в руке входит в просторный  аэровокзал Орли.
Первое,  что  он  замечает,  окинув  взглядом суетливую толпу прилетевших  и
улетающих на другой край света, что Пропп уже тут.
     Легионер  стоит у автомата для продажи сигарет. Забирая  свою пачку, он
наблюдает за Барраном в зеркало автомата.
     Легионер тотчас замечает  в  зеркале, что несколько  человек в штатском
медленно стекаются к его  напарнику, стягивая вокруг  него кольцо. Он быстро
оборачивается. Полицейские в форме занимают места у выходов из аэровокзала.
     Легионер не  колеблется ни  секунды. Он  с размаху  всаживает  кулак  в
зеркало автомата и орет что-то, чтобы привлечь к себе внимание.
     Реакция  Баррана  мгновенна.  Не  оборачиваясь,  чтобы  поглядеть,  что
творится сзади,  он перемахивает через стойку "Эр Энтер", приземляется у ног
двух всполошившихся стюардесс и стрелой мчится через багажное отделение.
     Пропп тем временем бежит  через  весь зал,  по пути  хватает  в  охапку
какую-то стюардессу и швыряет ее в  полицейских, преграждающих  ему  дорогу.
Насмерть  перепуганная девушка истерично  визжит,  будоража весь аэровокзал.
Повсюду раздаются пронзительные свистки.
     Мчась по таможенному залу, Барран перепрыгивает через движущуюся  ленту
с зарегистрированным багажом. Там он оставляет среди прочих чемоданов свой.
     Полицейские   в   штатском,   потерявшие   драгоценные   секунды  из-за
устроенного  Проппом  переполоха,  преследуют   медика.  Тот  уже  достигает
открытой к  солнечному  свету двери, когда  двое служащих аэропорта пытаются
его  задержать.  Он  пробивает себе между ними  дорогу ударами кулаков -  по
одному левым, по другому правым - и выскакивает наружу.
     В  тот  же  момент Пропп левым и правым  кулаками разделывается с двумя
другими служащими,  попытавшимися остановить  его бегство  в противоположном
конце аэровокзала.
     Легионер несется  во весь дух, петляя, как слаломист, между машинами на
стоянке. И тут  он натыкается  на громадный кулачище, с треском обрушившийся
ему промеж глаз.
     Все вдруг становится зыбким перед  глазами Проппа, рухнувшего  оземь. В
этом нереальном, совершенно  беззвучном  мире к нему  склоняется здоровенный
черноволосый детина в плаще,  и постепенно восстанавливающийся  слух доносит
до него скрипучий, не сулящий ничего хорошего, голос:
     - Старший инспектор Мелутис... Антуан-Пьер-Эмиль. Брось свою бритву!
     И  когда Пропп,  оглушенный,  но не покоренный,  встает  на  колени, он
видит,  как  навстречу  ему  снова летит  громадный  кулак.  На этот  раз  -
непроглядная тьма.
     На  другом  конце  стоянки Барран,  оторвавшись от  преследователей,  в
последнем,  отчаянном броске плюхается на  заднее сиденье  крытого брезентом
джипа.
     Водитель,   уже  собравшийся   было   отъезжать,  с  недоуменным  видом
оборачивается.
     - Трогай, сволочь! - задыхаясь, кричит Барран.
     Повторять дважды ему не  приходится. Через  заднее  стекло  уносящегося
джипа Барран видит, как от  него  удаляется удручающая картина: Франц Пропп,
распростертый на асфальте стоянки посреди обступивших его полицейских.

АНТУАН МЕЛУТИС

     Ротационные машины крупной газеты.
     В печатающемся номере, экземпляры которого, еще влажные, с удивительной
быстротой  укладываются  в  стопки,  по  всей  ширине  первой  полосы жирный
заголовок: "Кровавое ограбление на Рождество".
     Ниже подзаголовков помещена  большая  фотография  Баррана, сделанная  в
Алжире.
     Фотографии, множась, накладываются одна на  другую  по мере того  как в
ритмичном, неотвратимом дыхании машин один на другой летят все новые и новые
экземпляры.

     По улице,  вдоль ряда высоких новых зданий, едет полицейский автомобиль
с  двумя  агентами.  Сидящий  рядом  с  водителем  безликим голосом бубнит в
микрофон рации.
     - ...Повторяю,  Дино Барран... Возраст 32 года. Рост  метр восемьдесят.
Глаза  голубые.  Волосы темно каштановые.  Вооружен. Стрелять после  первого
предупреждения.  Повторяю,  стрелять после  первого предупреждения...  Конец
связи.

     На электрическом табло на крыше вокзала Сен-Лазар бегут слова - "...213
миллионов  исчезло...  кобура револьвера,  из  которого  был  убит охранник,
найдена у Баррана..."
     Внизу, на другой стороне площади, посреди полуденной  толпы на тротуаре
сгрудились любопытные,  чтобы  почитать  новости. На всех  обращенных  вверх
внимательных лицах этой  плотной группы  - солнцезащитные очки, как в разгар
лета.
     Только у одного глаза не спрятаны за темными стеклами, это Дино Барран.
     Он  поражен  прочитанным. Он  устал,  грязен, небрит. Он чувствует себя
изгоем, чужим остальному миру. Но самое  сильное  сейчас в нем чувство - это
бешеная ярость.
     Позже, в кабине телефона-автомата.
     Барран набирает номер. Теперь на нем черные очки, как на всех.
     Гудок, женский голос в трубке:
     - СИНТЕКО. Я слушаю вас.
     - Я хотел бы поговорить с Изабеллой Моро из фотографической службы.
     - Минуточку, прошу вас.
     Через стекла кабины  Барран глядит  на быстро текущую вверх и  вниз  по
этой улице квартала Сен-Лазар равнодушную толпу.
     - Как вы сказали: Изабелла Моро?
     - Да.
     - Сожалею. Такого имени нет в списке служащих.
     - Простите?
     - Я говорю, у нас нет такой служащей.
     И  трубку тотчас кладут  В  ухо медику бьет только упрямый, надоедливый
сигнал   отбоя.  Удивляется  Барран  недолго.  Две-три  секунды  спустя  ему
становится  совершенно очевидным, что  Изабелла лгала от начала и до  конца,
настолько очевидным, что он издает нечто наподобие смешка.
     Какое-то время  он  размышляет,  глядя на  толпу  за стеклянной  дверью
кабины. Ни  дать  ни взять  муравьи,  торопливо снующие взад  и вперед, -  у
каждого темные очки на носу и свои мыслишки в голове.
     Барран открывает телефонный справочник. Его палец спускается по колонке
фамилий и останавливается на фамилии Аустерлиц.

     -  Мужская  ладонь, широкая и грубая,  с размаху лупит по столу. Слышен
голос, злой и насмешливый:
     - Один!.. Один! Все одни!.. Я тоже один!..
     Старший  инспектор  Мелутис   стоит   за   своим   столом   в  светлом,
ультрасовременном и безликом кабинете. Огромное окно за его спиной обрамляет
-  правда,  под несколько иным углом зрения -  тот же  квартал, что  и  окно
квартиры Баррана: новые строения квартала "Дефанс" до самого Нейи.
     Антуан Мелутис,  несмотря  на  свой  хорошо  сшитый костюм,  не  совсем
вписывается  в  обстановку.  Это  человек  лет  тридцати  пяти  -  сорока  с
внешностью грузчика  и  довольно примитивным  умом.  Происхождения он самого
скромного. Учиться  ему  не довелось.  И, несмотря на  все его способности к
ремеслу полицейского, он так и останется мелкой сошкой, рабочей скотинкой. У
него нет  ни  жены,  ни друзей.  Он зол  на  весь свет. Он  чаще кричит, чем
говорит:
     - Ну так вот!.. В этом подземелье вы были вдвоем! - кричит Мелутис.
     - Я провожу уик-энды за городом, а не в подземельях, - отвечает Пропп.
     Старший  инспектор в ярости  обходит стол.  Легионер сидит  или  скорее
полулежит на стуле  с сигаретой в зубах, без наручников, сонный, полумертвый
от  усталости,  но  вид  у него совершенно беззаботный.  Двое  полицейских в
штатском, помощники  Мелутиса,  стоят в кабинете. Мелутис начинает разгибать
пальцы:
     - В Алжире вы были вместе! Репортированы  вместе! В лагере Святой Марты
вместе! И ты его не знаешь?
     - Совпадения, - невозмутимо отвечает Пропп.
     - За кого ты меня принимаешь?
     - За фараона.
     Мелутис жестом останавливает одного из своих подручных, Горика, который
с угрожающим видом подскочил было к легионеру, и продолжает:
     - Ладно. Ты не  знаешь Баррана, а я фараон, у  меня солома в голове, до
меня не доходит - Помолчав, он восклицает с наигранным  энтузиазмом: - Но  я
могу поднатужиться! Объясни мне!
     - Что объяснить? - устало роняет Пропп.
     -  Например,  почему  и  сегодня утром  вы оба в  одно  и  то же  время
оказались в Орли... вместе!
     - Совпадение.
     - Я знаю одну  штуку, которая сейчас совпадет с твоей  рожей! -  кричит
Мелутис. - Глянь-ка!
     Он  подносит  к   глазам  по-прежнему   невозмутимого   легионера  свою
здоровенную лопатообразную ладонь.
     - Прекрасная линия жизни! - иронически замечает Пропп.
     - У охранника она  тоже была  неплохая! - срывается на крик Мелутис.  -
Только вот коротковата оказалась!..
     Ухватив Проппа  за отвороты  пиджака,  он поднимает его на ноги. Пропп,
сохраняя полное спокойствие, отвечает.
     - Я никогда никого не убивал, разве что  на войне. А на войне  мне семь
раз вручали награды  восторженные слюнявые генералы. Мне обрыдло обниматься.
Отцепись, фараон.
     Мелутис грубо отталкивает его к своим людям.
     - Забирайте его и начинайте все сначала. Когда он притомится, дайте мне
знать.
     Двое полицейских выводят Проппа из  кабинета,  Мелутис поворачивается к
столу  Засунув  большие  пальцы  за  брючный  ремень, он  испускает яростный
хриплый вздох. Иначе бы его разорвало.

     Просторная лестничная площадка в респектабельном  доме крупных  буржуа.
Вторая половина того же дня.
     Мадемуазель Аустерлиц в белой шубке  торопливо взбегает по лестнице, на
ходу отыскивая в сумочке ключи. Она направляется к двери своей квартиры.
     Едва она повернула в скважине ключ, как вынырнувшая из-за ее плеча рука
зажимает  ей  рот,  не  давая  кричать.  Мужчина  сгребает  ее  в  охапку  и
бесцеремонно заталкивает внутрь. Он закрывает за собой дверь.
     Это Барран - грязный, небритый, внушающий ужас.
     - Не бойтесь! - говорит он.
     Постанывая, девушка мотает головой под жесткой ладонью  медика, и слезы
навертываются на ее глаза.
     - Успокойтесь!.. Я отпущу вас, как только вы успокоитесь... - увещевает
ее Барран.
     Мадемуазель  Аустерлиц послушно замирает, но взгляд ее, устремленный на
Баррана,  по-прежнему  полон  ужаса. Медик  осторожно отпускает ее.  Девушка
медленно пятится, не в состоянии вымолвить ни слова, и останавливается, лишь
когда упирается спиной  в другую закрытую дверь. Они находятся  в просторной
прихожей, стены которой увешаны зеркалами и картинами старых мастеров.
     - Вы одна можете мне помочь, - говорит Барран. - Вот почему я здесь.
     Девушка  продолжает   смотреть   на  него   широко  открытыми   глазами
перепуганного  ребенка. Сдерживаемые  рыдания мешают ей говорить: она просто
указывает на вечерние газеты, упавшие на ковер. На первой странице красуется
сделанная в Алжире фотография Баррана.
     - Это вранье! Сплошное вранье! - восклицает медик.
     При этом  он делает шаг  вперед, и девушка пытается отступить  еще,  но
некуда.
     - У  меня  только  один шанс  это доказать,  и  этот  шанс  -  вы!..  -
продолжает Барран.
     В этот момент, тряхнув  копной белокурых  волос и зажав ладошками  уши,
мадемуазель Аустерлиц кричит  что  есть  сил.  Барран с размаху влепляет  ей
пощечину. Вмиг наступает тишина.
     Девушка,  внезапно успокоившись, переминается с  ноги на  ногу, во  все
глаза глядя на Баррана.
     Он осматривается, потом спрашивает:
     - Вы здесь одна?
     Девушка молча кивает и начинает  плакать тихонько,  беззвучно,  даже не
пряча в ладонях лицо.

     Грубая  рука за  волосы  поднимает  голову  Проппа,  который  задремал,
уткнувшись лбом в край стола.
     Он  сидит  в большой  комнате с ровными  рядами  металлических  столов.
Несколько  полицейских  пристально  разглядывают  его. Это  бюро инспекторов
Уголовной  бригады  Нейи. Через  голые,  без штор, окна  видно, что  снаружи
наступила ночь, в  которой  тысячью огней зажглись здания квартала "Дефанс".
Спать Проппу не дает Мелутис. Он без пиджака и без галстука.
     - ...Я не знаю этого  Баррана, -  монотонно твердит Пропп. - Я не был в
подземелье Я был за городом. Вы мне осточертели.
     - Где за городом? - не отстает Мелутис.
     - В Нормандии, в отеле.  Я  лопал  устриц,  гусиную  печенку,  индейку!
Сколько можно повторять?
     - С кем ты был? С девицей?
     С  закрытыми глазами легионер поднимает  левую руку  и растопыривает на
ней два пальца, показывая "С двумя".
     - С блондинкой и брюнеткой. Ни на секунду не сомкнул глаз.
     Голова его клонится к столу, но Мелутис снова поднимает ее за волосы.
     В  другой  руке старший  инспектор держит  пустую полотняную кобуру  от
револьвера Баррана. Он злобно сует ее легионеру под нос.
     - Узнаешь это?
     Легионер, с трудом разлепляя веки, смотрит на кобуру.
     - А вы дадите мне поспать, если я узнаю?
     - Говори!
     - Это кобура от револьвера, шериф. Спокойной ночи.
     И голова легионера в третий раз опускается на стол. Все присутствующие,
не двигаясь,  глядят  на  него. Мелутис вздыхает, идет  к  окну, смотрит  на
рассыпанные в ночи огни.
     - Разбудите его, - командует он.
     Проппа  тотчас  возвращают  в  сидячее  положение и  ослепляют  сильной
настольной лампой. Кислым тоном Мелутис возобновляет допрос:
     - Кто стрелял в охранника? Он или ты?
     - Не знаю этого типа.
     - Кто  знал  комбинацию сейфа? Он или ты? Пропп трет глаза  и берет  из
пепельницы зажженную сигарету  одного из полицейских, Горика. Реакция Горика
вмиг  пресечена  жестом  Мелутиса,  наблюдавшего  за сценой  по  отражению в
стекле.
     -  Послушай,  фараон, - говорит  после  затяжки  Пропп. -  Это меня  не
касается, но этот Барран - он же медик, парень образованный.
     Мелутис оборачивается, глядя на  него, как ни странно, совсем  не злыми
глазами. Он слушает.
     - Если это он обстряпал  дельце, - продолжает Пропп, - то он бы его как
следует подготовил. Тебе такое вряд ли было бы по зубам.
     - Он его и подготовил.
     По  знаку  старшего  инспектора,  который  руководит  своими  людьми  с
выработанной  годами властностью,  один  из  полицейских, Муратти,  приносит
черный чемодан Баррана и раскрывает его перед Мелутисом. Тот вынимает оттуда
фотоаппаратуру Изабеллы и объявляет:
     - Вот это приехало к нам по транспортеру.
     - А денежки? - вкрадчиво спрашивает Пропп.
     - Их он, конечно, оставил при себе.
     - Двести кусков - штука объемная.
     - Значит, у него был сообщник, которому он их передал!
     Легионер скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула, снова
готовый уснуть.
     -  Если в качестве  сообщника вы нашли только  меня, то вам самое время
пошевелиться, - саркастически замечает он.
     Молчание  Полицейские  не шелохнутся. И вдруг Пропп сам выпрямляется на
стуле и переходит в наступление, окончательно проснувшись:
     - Ты видел послужной список этого Баррана? Он великолепный стрелок! Это
признано официально!
     - Ну так что? - настораживается Мелутис.
     - И такой стрелок будет всаживать  в охранника четыре пули сорок пятого
калибра? Да брось, одной и то было бы уже много!
     - А ты, оказывается, кое-что знаешь! - присвистнув, говорит Мелутис.
     Легионер,   вдруг  обернувшись   на  стуле,  указывает   на  одного  из
присутствующих инспекторов - Горика.
     - Я это прочел в газете, спроси у него!
     В ответ  на вопросительный взгляд Мелутиса Горик досадливо морщится, но
утвердительно  кивает.  По-прежнему  держа в  руке кобуру  Баррана,  старший
инспектор круто поворачивается,  идет в свой  кабинет и захлопывает за собой
дверь.

     В большой комнате с тяжелой  обивкой  на стенах и со старинной мебелью,
на стуле, приставленном спинкой к створкам  двери, чтобы не дать мадемуазель
Аустерлиц возможность сбежать, сидит Барран. Перед ним  - журнальный столик,
уставленный кушаньями, которые  девушка  покорно  приносит ему из  буфетной:
холодный цыпленок, ветчина, салат.
     Барран ест и пьет, заканчивая свой рассказ.
     -  ...Я выходил со стороны гаража. И там, посреди подъема, меня едва не
раздавила машина!..
     - Машина той самой Изабеллы,  та же, что была  в Марселе?  - спрашивает
девушка.
     - Я не заметил. Но не думаю. В Марселе была взятая напрокат... Горчицы.
     У стоящей  перед  ним  в  скромном  платье,  платье девушки из богатого
квартала, белокурой, кроткой, захваченной рассказом мадемуазель Аустерлиц во
взгляде появляется удивление.
     - Вы же говорили, машина была белая.
     -  Я  не  о  цвете  машины, -  вдруг раздражается Барран. -  Я  говорю.
"Горчицы". Принесите мне горчицы?
     Девушка устремляется  в  буфетную, на ходу дважды с опаской оглядываясь
на Баррана. Оставшись один, медик повышает голос, чтобы она его услышала:
     - Вы не верите ни одному моему слову?
     Молчание. Потом из буфетной доносится голос девушки. Но это не ответ на
его вопрос:
     - Этот американец, которого арестовали, - он был с вами в подземелье?
     После короткой заминки Барран отвечает:
     - Нет. Я был один.
     Девушка  возвращается с горчицей.  Но посреди комнаты  останавливается,
недоуменно нахмурившись.
     -