ый  пакет,
из  которого   высыпались  и   раскатились  по   полу  несколько   ярких
апельсинов.
   Крови было много.
   Крови было так  много, сколько может  вытечь из красивой,  здоровой,
преуспевающей гражданки Марины Рубиной, тридцати пяти лет, через  четыре
проникающих пулевых ранения в затылок.

                                ***

  6 мая, 13.50

  Позвонив  в  Управление  и  подтвердив  сообщение  Силина,   Кононов
помедлил и, махнув  рукой, набрал свой  домашний номер. В  трубке озорно
подвывали длинные  гудки. Перенабрал  еще два  раза.   Результаты те же.
Предусмотрительный  Пельш  выключил   телефон.   "Я   тут  над   мертвой
женщиной,  а  он  там  над  живой",  -  философически  подумал  Кононов,
расхаживая  по  квартире  с  радиотрубкой,  аккуратно  обернутой носовым
платком.
   На  красной  пластмассе  наверняка  водились  интересные "пальчики",
наверняка,  и   надо  было   относиться   к   ним  со   всей   возможной
предупредительностью.

                                ***

  6 мая, 13.56

  Когда человек занимает выгородку площадью шесть квадратных метров  в
рабочем  общежитии,  осмотр  его  личных  вещей  едва  ли  отнимет много
времени.  Квартира-комната   Рубиной  более   походила  на    престижный
мебельный салон и занимала площадь никак не меньше восьмидесяти  метров.
Судя  по  всему,  либо  сама  Рубина,  либо (и это вероятнее всего, ведь
делать по-настоящему большие  деньги у нас  в стране, несмотря  на вялые
призывы к эмансипации, остается  прерогативой мужчин) ее муж  занимались
весьма крупным  и прибыльным  бизнесом. А  где прибыльный  бизнес, там и
мафия, каковая азбучная истина известна любому ребенку эпохи Голливуда.
   Что же искать?  Искать надо все.  Но, прежде чем  искать, нужны были
понятые,  протокол  и  все  прочие  формальности.  Нужно  было,  в конце
концов,  снять  все  "пальчики"  и,  пока  тело  на  месте, сделать кучу
фотоснимков, а эксперты пока не ехали.
   Из ванной  после десятиминутного  отсутствия вышел  бледный сержант.
На его  мокром лице  с легкостью  читались все  переживания молоденького
пацана,  который  первый  раз  в   жизни  увидел  настоящий  труп.   Мне
волей-неволей доставалась  роль бывалого,  хотя на  самом деле  и в моей
практике отнюдь не на каждый день приходятся застреленные женщины.
   Я принял соломоново решение.
   - До приезда всех остальных  нам здесь пока делать нечего,  сержант.
Вызовите еще  кого-нибудь из  отделения, пусть  постоит на  дверях, а мы
пойдем поговорим с соседом.
   Пока  сержант  разговаривал  с  каким-то  Михалычем,  я  тоже сходил
умылся,  еще  раз  невольно  восхитился  ванной,  где  на  стенах весело
плескались нимфы и дельфины и,  просидев пять минут в неловком  молчании
со своим случайным напарником  в ожидании наряда из  отделения (которое,
оказывается, находилось в соседнем доме), мы ушли.

                                ***

  6 мая, 13.59

  В дверь позвонили.
   Странно, неужели Аня  позабыла ключи? Или  соседи? Хорошо, если  это
будет та поразительно красивая  женщина, которая ходит с  гибким молодым
человеком. Аспирин, молоток, чем я еще могу быть полезен?
   Силин   вздохнул.   В   свои   неполные   сорок   Силин   мог  смело
констатировать:   кроме  аспирина  и  молотка  он  вряд  ли мог чем-либо
послужить такой  шикарной женщине,  такой фемине,  как Силин  называл ее
про себя.
   Зарплата, которую  не платят,  дочь, которой  ты безразличен,  жена,
которая тебя презирает.
   И  все-таки,  все-таки.  Ведь  в  лотерее судьбы на миллион пустышек
иногда приходится  один счастливый  билет. В  конце концов,  лысина ведь
тоже  по-своему  привлекательна.   Сексуальна.  Все  папы  римские  были
плешивцами - и ничего.
   Звонок повторился  - долгий,  переливчатый, настойчивый.  Так звонят
женщины, которых обуревает мигрень. Еще  миг - и она упадет  без чувств,
еще миг - и аспирин будет бессилен.
   Силин  засуетился.  На   бритье  времени  не   было,  да  и   лезвия
закончились -  спохватился он  уже в  ванной. Пиджак,  пиджак, где  этот
проклятый пиджак?
   "Иду!" - крикнул он, торопливо застегиваясь.
   Два  раза  щелкнул  верхний  замок.  Один  раз  -  нижний.  Звякнула
цепочка.
   За дверью стояли двое.
   - Гражданин Силин?
   - Да,  пятьдесят восьмого  года рождения,  - механически пробормотал
Силин, зачем-то краснея.
   -  Старший  следователь  уголовного  розыска  Владимир  Кононов,   -
представился   молодой    плечистый   парень,    протягивая    раскрытое
удостоверение.

                                ***

  6 мая, 14.04

  - Итак, вы утверждаете, что в милицию не звонили?
   - Нет, упаси боже, зачем?
   - В диапазоне между двенадцатью и часом? Нет?
   - Нет же, нет.
   - Хорошо. Есть кто-нибудь, кто мог бы подтвердить ваши слова?
   - Да, Аня.
   - Ваша жена?
   - Дочь.
   - Она сейчас дома?
   - Нет, гуляет. С ребятами.
   - Так, с ребятами. Скоро вернется?
   - Ну, не знаю, часов в одиннадцать. А что? Она что-то натворила?
   -  Гражданин  Силин,  ваша  дочь  нужна  нам, чтобы подтвердить факт
вашей непричастности к телефонному звонку в милицию. Ясно?
   - Да, ах, да-да, конечно, простите.
   -  Вы  могли  бы  объяснить   товарищу  старшему  сержанту  как   ее
разыскать?
   - Да,  она скорее  всего на  стадионе за  сто восьмой  школой, ее из
нашего  окна  зимой  видно,  когда  нет  зелени.  Они сидят там на таких
врытых в землю покрышках разноцветных, знаете?
   - Вы сказали  "скорее всего". А  если ее там  нет? Может, вы  дадите
телефон ее ближайшей подруги или, ну, друга. Сколько ей?
   - Пятнадцать на днях. Или, подождите-ка...
   - Хорошо, хорошо, в конце концов сейчас это не так уж важно.  Так  у
вас найдутся их телефоны?
   - Вряд ли. Сейчас мы, родители, почти ничего не знаем о жизни  своих
детей.
   -  Ладно.  Сержант,  вы  знаете  место,  о котором говорит гражданин
Силин?
   - А как же. Вечно  там костер до небес, петардами  балуются, бутылки
бьют. В неделю по три привода в детскую комнату.
   - Хорошо.  Сходите туда  и, если  Ани, Ани  Силиной, запомните,  там
нет, то расспросите ребят и поделикатнее. А то знаю я вас.
   - Слушаюсь.
   - Разыщите обязательно, сержант.

                                ***

  6 мая, 14.12

  Силину я  в целом  верил. Может  ли такой  балбес быть  замешанным в
убийстве? Правильно, товарищи. Не может.
   Поэтому  показания  его  дочери  были  мне,  по  большому  счету, до
лампочки. Сержанта я  отправил за ней  лишь затем, чтобы  он, во-первых,
как  следует  проветрился  -  после  встречи  с  Мариной  Рубиной  я бы,
признаться, и сам не отказался бы от двух недель в Сочи - а,  во-вторых,
мне  было  просто  необходимо  поговорить  с  Силиным наедине.  Тогда он
будет поспокойнее и, надеюсь, пособраннее, поскольку явно принадлежит  к
той  породе  людей,  на  которых  милицейская  форма действует абсолютно
деморализующе.
   Я  сижу  на  квартире  у  гражданина  Силина, пью с ним бледный чай,
смотрю как он нервно вертит в руках коробок спичек.
   - Вы были знакомы со своей соседкой?
   - Что?
   Испуг и недоумение в глазах.
   - Пожалуйста, соберитесь и не волнуйтесь. Все в порядке.
   - Хорошо.  Да нет,  я, собственно,  не волнуюсь.  Просто, видите ли,
все  это  так  неожиданно.  Сидишь  дома,  как  в этом анекдоте, знаете,
никого не трогаешь... - он попытался улыбнуться.
   -  Да,  знаю,  знаю,  -  я,  в  свою  очередь,  улыбнулся  широко  и
ободряюще,  что  далось  мне  с  большим  трудом.  Перед глазами стояло,
точнее,  лежало  тело  с  напрочь  развороченной  головой. - Так вы были
знакомы  со  своей  соседкой?  Это  не  допрос,  просто от ваших ответов
зависит успех моей работы.
   - Да нет,  куда там -  знаком. Я здесь  двадцать лет живу,  а толком
никого не знаю.
   -  Но  вы  пересекались  с  ней  в  подъезде, в лифте, на автобусной
остановке?
   - На остановке? Что вы! Она была не из тех, кто ездит в нашем,  гхм,
общественном транспорте.
   Я неторопливо прихлебнул  чаю и так  же неторопливо вернул  чашку на
блюдце.  Я  будто  бы  снова  почувствовал  запах пороха - запах смерти,
быстрой и легкой, пятьсот метров в секунду, одиннадцать грамм.
   - Вы сказали "была". По вашему мнению, с ней что-либо случилось?
   - Простите, но это ведь вы, кажется, сказали, "была". Знаком ли я  с
ней.  Был.  Полагаю,  что,  будь  с  ней  все  в  порядке,  вы бы так не
говорили.
   Вот  так  да.  Не  такой  уж  он  и балбес. Впрочем, я сам хорош, ох
хорош.   Совсем  обалдел  -  ни  черта  за  собой  не слежу. Но все-таки
странно, с виду он такой рассеянный - и тут на тебе.
   При  плохой  игре  остается  надеяться  на  хорошую  мину.  Я  резко
посмотрел ему  в глаза  и несколько  секунд пристально  вглядывался в их
неглубокую голубизну.
   - Глупо, гражданин Силин.  Очень глупо. Ну позвонили,  ну совершенно
честно  рассказали  нам  об  убийстве,  а  теперь  чего-то   испугались.
Расскажите лучше все, как есть. Следствие разберется.
   Силин долгое время  не отводил взгляда.  Похоже, он был  крепче, чем
показался в начале  знакомства. Но через  несколько секунд я  понял, что
он просто на грани обморока. Наконец Силин выдавил:
   - Убийство? Вы сказали - убийство? Ее убили? Кто?
   - В этом-то весь вопрос, - ответил я, расслабляясь.
   Либо он блестящий актер -  а таких мало даже среди  профессионалов -
либо, как я  и думал, персона,  затесавшаяся в это  дело по чужой  воле.
Чтобы  дать  Силину  время  привести  себя  в чувство, я встал, наполнил
свежий чайник и поставил его на плиту.
   - Может, вы есть хотите? Там  в холодильнике котлеты и борщ, -  ни с
того, ни с сего спохватился Силин.
   - Хочу, - с готовностью согласился я.
   Есть я не хотел. Но  как еще сбросить шкуру официальности,  особенно
после этой грубой уловки с  прямым давлением? Таким, как Силин,  главное
-  показать,  что  следователи  тоже  люди,  которые  любят  поесть,  не
исключено - выпить, у которых свои  дети и свои домашние проблемы.   Для
этого  у  меня  даже  есть  особое  обручальное кольцо, которое я иногда
одеваю  то  так,  то  этак,  в  зависимости  от  того,  с  кем предстоит
разговаривать.
   А пообщаться с Силиным получше было необходимо.
   Он не мог не знать что-нибудь важное.

                                ***

  6 мая, 14.27

  Поев на удивление  вкусных котлет (в  чужих домах особенно  плохо, с
моей  точки  зрения,  делают  котлеты),  и  понемногу оттаяв после всего
происшедшего, я продолжал:
   - Вот вы сказали, Дмитрий Евгеньевич, что видели Рубину обычно  либо
саму,  либо,  как  вы  выразились,  с гибким молодым человеком, который,
скорее  всего,   ее  муж.   Очень  вас   прошу,  постарайтесь   все-таки
припомнить, не появлялась ли она с кем-нибудь еще?
   -  Видите  ли...  Простите,  не  могу  ли  узнать ваше имя-отчество?
Все-таки очень неудобно быть в разговоре на абстрактное "вы".
   - Владимир Андреевич.
   -  Спасибо,  очень  приятно.  Так  вот,  Владимир Андреевич, я редко
обращаю  внимание  на  посторонних.  Не  скрою, конечно, что эта женщина
привлекала к себе  мое повышенное внимание  - знаете, манера  держаться,
осанка,  спокойный  властный  взгляд  и  при  этом  полнейшее отсутствие
какого бы то  ни было хамства,  высокомерия, этого нашего  нуворишества.
Но мой, если можно выразиться,  образ жизни таков, что я  редко как-либо
соотношусь (он так и сказал - "соотношусь") с соседями и, разумеется,  я
не знаю о  ней ничего конкретного.  Могу лишь сказать,  что с балкона  я
часто видел у подъезда нашего  дома разные иномарки, в которых  я ничего
не  смыслю.  Пару  раз  из  какой-то открытой элегантной машины выходила
девушка,   которую   я   запомнил   из-за   необычного   цвета  волос...
иссиня-черного, что ли... очень эксцентричный цвет...
   - А скажите,  Дмитрий Евгеньевич, из  чего вы заключили,  что Рубина
была лишена высокомерия, хамства и, как вы выразились, нуворишества?
   - Из чего? Ну, видите ли, две недели назад, вечером, она заходила  к
нам за аспирином.
   - Очень интересно. У нее не было своего аспирина?
   - По-видимому, нет. Она очень мило и виновато улыбалась,  жаловалась
на мигрень и вообще произвела на меня очень приятное впечатление.
   - Вы с ней еще общались?
   - Нет, как-то не доводилось.
   В  этот  момент  вернулся   сержант.  Он  привел  вызывающего   вида
акселератку, которая, надо  полагать, и была  дочерью Силина.   Вместе с
ним ввалились горбоносый  пожилой человек в  белом халате и  наш эксперт
Аваладзе.
   Перездоровавшись  со  всеми,  я  отослал  горбоносого  (оказавшегося
врачом скорой  помощи) и  Аваладзе в  квартиру, строго-настрого приказав
сержанту немедленно изыскать понятых,  а сам, строго зыркнув  на Силина,
спросил:
   - Вы позволите поговорить с вашей дочерью наедине?
   -  Да-да,  пожалуйста.  Аня,  товарищ  следователь хочет задать тебе
пару вопросов.
   - Вот именно, - сказал я.
   - Вот еще, - фыркнула Аня. - Да хоть миллион. Идемте.
   Она провела  меня в  свою комнату,  в которой,  разумеется, почетное
место  занимали  цветные  постеры  каких-то  мрачных бородатых мужиков с
гитарами  и  Маши  Распутиной,  а  также  какое-то  дешевое  тайваньское
звуковоспроизводящее  устройство,   похожее  на   футуристический   бред
Беляева.
   -  Скажи,  ты  была  дома  между  половиной двенадцатого и половиной
первого?
   - А что? - Вызывающе бросила юная Силина.
   - Господи, ты еще скажи "не лепи лажу, начальник".
   Аня улыбнулась. Я продолжал:
   - Понимаешь, тебя лично никто ни  в чем не собирается обвинять.   Да
и  вообще  я  здесь  не  как  страшный представитель карающих органов, а
просто как усталый человек,  которого выдернули из собственной  квартиры
и послали на тяжелую и скучную работу. И знать-то я хочу самую  малость:
звонил ли твой отец куда-нибудь по телефону около половины первого.
   - Не звонил, - быстро ответила Аня.
   - Ты уверена? Ты над с ним со свечкой стояла, что ли?
   Аня прыснула со смеху.
   - Да нет вообще-то. Просто не звонил и все.
   - А где ты была в это время? Небось, в этой комнате?
   - Ну а где ж мне быть еще? Водку с ним на кухне трескать, что ли?  -
С благоприобретенными наверняка от мамаши интонациями ответила  вопросом
на вопрос Аня.
   - Отец, конечно, попивает. - Покачал головой я.
   -  Попивает?  Брр-р...  -  Аня  демонстративно  поежилась.  -  Да он
лампочку вкрутить не может без полбанки.
   Интересно. А  с виду  такой себе  дядька. Утомленный  скорее жизнью,
чем  "нарзаном".  С  другой  стороны,  устами подростков всегда глаголит
эпическое преувеличение.
   - Понял. Ну так ты, значит,  была в своей комнате. И уходя,  кстати,
даже  толком  не  выключила  свой  бум-бокс,  -  я  кивнул  на   липовое
тайваньское  чудо,  где  светилась  лампочка  сети.  -  Хочешь, поставлю
десятку,  что  ты  слушала  какой-нибудь  там  "Мегадэф", да вдобавок на
такой громкости, что стекла звенели?
   - А вы откуда знаете? - Удивленно вздернула подведенные брови Аня.
   - А что  я, по-твоему, с  Луны свалился? Я  в твоем возрасте  сам из
наушников  не  вылазил.  Короче,  согласись,  что  ты  просто понятия не
имеешь, звонил твой папан куда-нибудь или нет.
   Аня зарделась. Казалось, еще чуть-чуть и она разревется.
   - То-то же.  Ладно, для тюрмы  (я так и  сказал, нарочито рыкающе  -
"тюрмы") ты еще маловата, так что иди гуляй.
   - Угу, - только и смогла выдавить из себя Аня.
   Воспитание  подрастающего  поколения  у  нас  ни к черту не годится,
господа.

                                ***

  6 мая, 14.52

  Кононов  вновь  оказался  в  квартире  Рубиной. На этот раз квартира
была  полна:  два  врача  скорой  помощи,  эксперты,  фотограф, понятые,
сержант  и  двое  его  коллег  из  отделения  -  вполне представительное
общество.   Предоставив  всем  полную  свободу  в  исполнении  служебных
обязанностей,  Кононов  первым  делом  позвонил домой. После шестнадцати
протяжных гудков  трубку наконец  сняли и  Пельш усталым  голосом бросил
вопросительное "да".
   - Ну наконец-то,  - начал Кононов,  - а то  я уж и  не надеялся.  Ты
как там?
   -  Я-то?  Лучше  всех,  -  Кононов представил, как Пельш подмигивает
своей подруге.
   - Рад  за тебя.  И поскольку  я действительно  не сомневаюсь, что ты
лучше  всех,  ты  немедленно  оденешься,  извинишься и выедешь по адресу
улица Льва Гумилева семнадцать, квартира сорок пять.
   - Ну  что это  еще за  новости экрана,  Володя? Весна,  воскресенье,
сердце исполнено любви и неги,  а я тут должен, понимаешь  ли, одеваться
и  валить  к  черту  на  кулички. Наше трудовое законодательство, знаешь
ли...
   Кононову было не до реверансов.
   - А квартирка-то, из которой ты сейчас разговариваешь со мной,  чья?
А  сметанку  ты  чью  жрал?  А  в шахматы кто продулся? Короче, повторяю
адрес...
   Вернувшись  в  комнату,  Кононов  терпеливо выслушал ворчание врачей
скорой помощи,  которые выговаривали  ему за  идиотский вызов,  дескать,
какая  уж  тут  помощь   кроме  освидетельствования  факта  смерти,   и,
стребовав с  них стандартный  акт с  соответствующими подписями,  в свою
очередь  расписавшись  в  их  путевом  листе, выпроводил их из квартиры,
чтобы не путались под  ногами. Ненароком превысив служебные  полномочия,
он,   однако,   строго-настрого   запретил   им   уезжать,  сказав,  что
приблизительно через  полчаса им  предстоит забрать  тело и  доставить в
морг.
   - Мы вам не труповозка, - пробурчал старший на прощание.
   - А я этого и не говорил. Но органы в лице начальника угро  Булавина
Глеба Георгиевича были  бы очень недовольны,  - на ходу  сымпровизировал
Кононов.
   Подошел  Аваладзе,  злой  как  черт  -  кому  же  охота  работать по
выходным!  - держа пинцетом слегка сплющенную пулю.
   - "Макаров", панымаэшь, - сказал он.
   - "Макаров", - пожал плечами Кононов. Ничего особенного.
   Милиционеров  и  понятых  пришлось  временно  изгнать  на лестничную
клетку, где они  довольно долго мялись,  пока помощник Аваладзе  искал и
снимал отпечатки  пальцев. Дело  это оказалось  более чем  утомительным,
поскольку  посуды,  в  том  числе  совершенно  немытой,  на  кухне  было
навалено  более  чем  много,  да   и  вообще  гладких,  стеклянных   или
пластмассовых,  поверхностей  в  квартире  Рубиной  было  предостаточно.
Естественно, сняли и отпечатки пальцев убитой.
   Фотограф щелкал быстро, профессионально, ни секунды не  задумываясь,
не  выбирая  позиции  и  вообще  не производя никаких манипуляций вокруг
избранного  кадра.  Кононов  этого  фотографа  видел первый раз в жизни.
Осведомившись шепотом у Аваладзе, что это за новенький, он услышал:
   - Да  какой там  новэнький! Это  мой плэмянник!  Или ты думаэшь, что
сэйчас в Управлэнии эсть хоть адын фатограф? Дэжурный на другом  вызове,
а осталные бог вэсть гдэ.
   Сам Кононов сел составлять акт осмотра места происшествия.  Одна  за
другой на  бумагу ложились  беспристрастные строки,  к которым  он успел
настолько  привыкнуть  за  годы  работы,  что  они получались совершенно
автоматически. Процесс письма при этом  не мешал думать над тем,  что же
действительно привлекало внимание в этой квартире.
   Фотографии. На рабочем столе, сидя  за которым он и занимался  своей
работой,  стояли  три  фотографии.   Первая,  черно-белая,  со   строгой
девочкой  восьми   лет,  изображала,   очевидно,  саму   хозяйку   дома.
Остальные были цветными. Рубина и молодой красавец, по всей  вероятности
ее  муж,  одетые  по-курортному,  на  фоне  Парфенона.  Отдых  в Афинах,
неплохо. Кононов против своей воли вздохнул.
   На второй цветной  фотографии была не  то более молодая  (или сильно
измененная  макияжем?)  Рубина,  не  то  какая-то  пока  еще неизвестная
девушка в умопомрачительном  платье такого экстравагантного  фасона, что
Кононов мог  только мысленно  развести руками.  Нигде не  переходя грань
светских приличий,  это платье  вместе с  тем давало  возможность любому
ценителю