стороне согласных.
   - Есть ли у меня основания для беспокойства?
   - Вероятно, - ответила буква "е".
   - Это касается нашей любви?
   И тотчас другое "е", а затем и "а" и "у" соединили свои  силы,  чтобы
подтвердить обоснованность моего беспокойства. Группами по две и по  три
гласные выстраивались по вертикальной линии, и между ними терялись неко-
торые редкие согласные, бессильно и без всякого смысла фигурируя в  пар-
ном сочетании и глядясь дрейфующими обломками кораблекрушения или остан-
ками моего разрушенного счастья.
   Напевая, Лелиа вошла в комнату.
   - Я не смогу с тобой ужинать сегодня вечером, дорогой. У меня хорошие
новости,
   - сказала она, присаживаясь на постель.
   И, сделав паузу, чтобы подчеркнуть значение своих слов, важно  произ-
несла:
   - Я ужинаю сегодня с администратором Комической оперы.
   Ужин, на который меня не пригласили, дан был господином  Эме  Лефран-
ком. Моя подруга не раз говорила об этом влиятельном господине, возглав-
лявшем газету "Порядочность", она читала ее каждое утро, который, будучи
большим любителем музыки и театра, испытывал по отношению к Лелии восхи-
щение, не дававшее мне пока оснований считать, что оно не было исполнено
глубокого уважения. На другой день Лелиа сказала, что довольна проведен-
ным вечером, но не сообщила никаких подробностей относительно того,  что
там произошло. В последующие дни мне удалось лишь узнать, что  благодаря
тактичной поддержке господина Лефранка дело ее было на мази, но она  ни-
как не объяснила причин, побуждавших директора  "Порядочности"  действо-
вать в ее интересах. К несчастью, колонки этой газеты, читаемые в верти-
кальном порядке, согласно изложенному выше методу, были куда менее сдер-
жанны, чем Лелиа, и каждый день, пробегая их, я ощущал то же самое,  что
испытывает человек, получающий анонимные письма. На мои  сначала  невин-
ные, а затем все более настойчивые вопросы Лелиа отвечала насмешками и с
оскорбленным видом отвергала подозрения, которые мне действительно нечем
было подкрепить. Не мог же я раскрыть ей источники моей информированнос-
ти, не поставив себя в смешное положение. Так что  мне  пришлось  искать
другие способы проверить справедливость слов оракула.
   Потеряв терпение, я отправился однажды вечером в  редакцию  "Порядоч-
ности", где заявил, что должен  сообщить  директору  издания  совершенно
конфиденциальное и большой важности известие. В приемной, куда меня вве-
ли, я увидел стопку газет и начал по привычке подсчитывать число гласных
и согласных. И тут оракул, столь же переменчивый, как стрелка барометра,
стал показывать хорошую погоду:
   выходило, что от встречи, которой я так опасался, мне не  надо  ждать
ничего плохого.
   - Давно пора тебя изобличить, - проворчал я. - Твои бесконечные  пре-
дупреждения привели меня в это место лишь для того, чтобы получить подт-
верждение своему несчастью. И теперь ты еще меня призываешь  быть  опти-
мистом? Что означает такой поворот?
   Я не успел получить ответ на свою  гневную  тираду.  За  мной  пришел
курьер, и я последовал за ним, размышляя над  тем,  каким  образом  моим
провидцам удается выпутаться из ситуации, в которой они оказались.
   - Мой отец в поездке, но вы можете рассказать мне все, как ему  само-
му.
   Эти слова произнесла встретившая меня молодая девушка, и я  был  нас-
только удивлен, что поначалу не оценил ее любезность. Но едва начал про-
износить вступительную фразу, сам не зная, чем ее закончить, как мадему-
азель Лефранк, сидевшая в кожаном кресле и наполовину  скрытая  огромным
дубовым столом, показалась мне примулой, попавшей в бухгалтерский  кляс-
сер.
   - Слушаю вас, сударь, - сказала она с серьезным видом, который был ей
очень к лицу.
   Я смотрел на нее с таким любопытством, что она  опустила  глаза.  Мне
абсолютно нечего было сказать мадемуазель Лефранк. И тем не  менее  наша
беседа, начавшаяся в половине седьмого, закончилась лишь за полночь.
   Едва покинув ее, я расхохотался.
   - Друг мой, Червь Удачи, разве я не оказался прав? - воскликнул я.  -
Разве можно считать абсолютно невозможным, чтобы дочь китайского импера-
тора обратила на тебя внимание!
   И я вообразил себе свой разговор в утро перед визитом с Судьбой, если
бы она удосужилась изъясняться без обиняков.
   - Еще до конца этого дня, - сказала бы она, -  ты  будешь  держать  в
объятиях дочь твоего соперника. На что я бы ответил:
   - Быть того не может!
   - Но такова относительная, а не абсолютная невероятность.
   - Я даже не знаю, есть ли у этого Лефранка дочь.
   - Вполне возможно, что у него она есть.
   - Разумеется, но мне нужно увидеть ее отца.
   - Он может быть в отъезде.
   - Допускаю. Но его дочь...
   - ...может оказаться в кабинете и, заинтересованная  твоими  словами,
примет тебя вместо отца.
   - О чем же прикажешь с ней говорить?
   - Я ждала этого вопроса: твое замешательство позабавит ее.
   - Я сразу распрощаюсь.
   - Разве абсолютно невероятно, что мадемуазель Лефранк окажется краси-
вой?
   - Конечно, нет, но я влюблен в Лелию.
   В этом месте Судьба начала бы смеяться, что с ней случается  довольно
часто.
   - Мне хорошо известна хрупкость вечных чувств! - произнесла бы она. -
Можешь ли ты поклясться, что не способен увлечься другой  женщиной?  Что
не забудешь о цели своего визита? Что не  захочешь  продлить  очарование
столь неожиданной беседы?
   - Это маловероятно.
   - Но не невозможно.
   - А с чего бы этой молодой девушке включиться в игру?
   - Может быть, она пребывала в грустном настроении. Может быть, ей  не
захотелось в отсутствии папы ужинать в одиночестве.
   - Я что, буду с ней ужинать?
   - Я вижу очень милый ресторанчик на берегу Сены, благожелательные не-
беса над вами, приглушенный свет, скрипач, возникший из  темноты,  чтобы
позволить вашим взглядам сказать то, что  не  рискуют  произнести  уста,
прогулку вдоль ласкающей берег темной и позолоченной воды, руку, которая
не отталкивает твою... Короче, тебе не захочется, чтобы ночь кончилась.
   - И как она кончится?
   - Целомудренно.
   - А ведь ты же сказала...
   - На пороге дома ты обнимешь ее. Ты получишь лишь короткий прощальный
поцелуй.
   Но этот поцелуй завершит твою победу. И ее тоже.
   Как бы я ни был искушен в причудах Судьбы, я бы не  поверил  подобным
предсказаниям. Но то, что может показаться невероятным в будущем, ставши
прошлым, представляется вполне естественным.  Вспоминая  каждую  подроб-
ность этого вечера, я не мог припомнить ни одной, которая бы  имела  ха-
рактер чуда.
   Мне пришлось согласиться с тем, что все, что должно случиться, сбыва-
ется, и что я влюбился в Женевьеву. Так после нашей прогулки по набереж-
ным я стал называть мадемуазель Лефранк.
   Столь озаботившее меня предсказание не оказалось, однако, ложным. Мо-
ей любви к Лелии грозила опасность. Но эта опасность, вместо того  чтобы
воплотиться в грузного господина Лефранка,  каким  я  себе  представлял,
явилась в образе его прелестной дочери, и я почувствовал себя, словно по
мановению волшебной палочки, освобожденным от вызванной Лелией ревности.
Мой восторг не был бы таким полным, если бы я не считал фонари, мимо ко-
торых проходил. Я загадал нечетное число, и каждый раз  выходило  именно
нечетное.
   Все, казалось, способствовало моей новой любви. На другой день  Лелиа
сообщила мне, что отправляется в Виши обсудить контракт. Она уезжала  на
два дня, и только по ее возвращении я осознал, что ее  путешествие  дли-
лось неделю. Эту неделю я подарил Женевьеве, которая в  отсутствии  отца
была тоже совершенно свободна. Возвращение Лелии, чья  короткая  отлучка
сделала ее еще более нежной, вызвало у меня ощущение некоторой неловкос-
ти. Я почувствовал угрызения совести, которые старался погасить,  твердя
сам себе, что не верю в свободу выбора, что я ведь не  знал,  что  влюб-
люсь! Что же касается неловкости, то она исчезла бесследно, и  вскоре  я
смог без помех вкушать невероятное счастье, любя Лелию и  Женевьеву  од-
новременно. Я их любил настолько по–разному, что мое неискушенное сердце
всецело принадлежало той, рядом с которой я находился в  данную  минуту,
не обременяя свою совесть воспоминаниями о другой.
   - Надо остановиться на одной, - твердил мне рассудок.
   - Конечно, - отвечало сердце, - но на какой?
   Затруднение с выбором на сей раз обладало некоторым очарованием. И  я
не торопил Судьбу принять за меня решение, отсрочка которого, как  подт-
вердил ход дальнейших событий, была в моих интересах.
 
 
   5
 
 
   Глава пятая
 
   Первый признак приближающейся грозы появился однажды после полудня на
бульваре Капуцинок. Я мирно прогуливался с Лелией,  когда  мое  внимание
привлек один прохожий. Господин Гримальди, о котором я и думать перестал
давным–давно, собственной персоной  направился  нам  навстречу  с  самой
омерзительной улыбкой на лице. Но гримаса эта была адресована не мне,  а
Лелии, с которой он поздоровался, казалось не обратив на  меня  никакого
внимания.
   - Кто это? - спросил я, как можно более безразличным  тоном  у  своей
подруги.
   - Один из тех, кого встречаешь повсюду, - ответила она.
   Я оглянулся и перехватил взгляд господина  Гримальди,  обращенный  на
сей раз ко мне.
   Когда мы позднее встретились с Женевьевой, она удивилась моему дурно-
му настроению. Как ни пытался я казаться беспечным, у меня из головы  не
шла эта встреча и возможные ее последствия. От Гримальди и Лелии, к  Ле-
лии и Лефранку, от этого последнего к Женевьеве как бы  протянулся  бик-
фордов шнур. Малейшая нескромность со стороны  монакского  жулика  могла
спровоцировать серию взрывов, и моему счастью пришел бы конец. Испытыва-
емый страх пролил свет на суть моих запутанных  отношений.  Женевьеву  я
любил больше. Опасаясь разоблачений, связанных с  прошлым,  которого  до
сих пор нисколько не стыдился, я думал лишь о ней.
   Напуганный опасностью, грозившей мне из–за моей двойной игры,  я  ре-
шился на трудный выбор. Но, дабы  подстраховать  себя,  передоверил  от-
ветственность богам.
   Увы, колонки газет, вывески, номера дверей, плиты, фонари и даже  мо-
неты - все высказывались в пользу Лелии. Ничто не принуждало  меня  про-
должать связь с Женевьевой, ничто, за исключением моего сердца.
   - Должен ли я жениться на Женевьеве?
   - Нет!
   Я повторял вопросы, менял правила игры, пробовал мошенничать, я злил-
ся на себя самого, сердился на своего нематериального партнера, чье  уп-
рямство могло сравниться лишь с моей  недобросовестностью,  -  ничто  не
сбивало его с толку.
   Подчас, пытаясь уличить его в противоречиях самому себе, я подходил к
вопросу с другой стороны:
   - Следует ли мне забыть Женевьеву и остаться верным Лелии?
   - Да, - отвечала Судьба без малейшего размышления.
   Тогда я посылал Судьбу ко всем чертям.
   - Что это за тирания! - вопил я, - если нельзя поступать так, как хо-
чешь! - И откладывал решение на другой день.
   Женевьева рассказала мне про благотворительный вечер, на котором  хо-
тела присутствовать. Для меня это не было новостью.  Лелиа  репетировала
большую арию из "Орфея", которую должна была петь на том же вечере.  Му-
зыка Глюка много раз проникала в мои сны, и я просыпался с печалью в ду-
ше, словно потерял одну Эвридику, отдав предпочтение другой. Я  попробо-
вал отговорить Женевьеву от ее намерения.
   - Нет ничего более скучного, чем эти благотворительные гала.
   - Там будет весь Париж, - ответила она.
   Такой ответ не мог меня убедить. Но так как я не имел сил в  чем–либо
отказать Женевьеве, а с другой стороны, не хотел обидеть Лелию, не придя
ее послушать, я занял самую отдаленную ложу бенуара, чтобы  моя  возлюб-
ленная не увидела меня рядом с невестой.  Все  могло  бы  оказаться  еще
скучнее, чем я предполагал, не держи я руку Женевьевы в своей руке и  не
любуйся ее оголенными плечами, которые видел в первый раз.
   - Зачем мы пришли сюда? - лицемерно вздыхал  я,  лаская  взглядом  ее
красивые плечи.
   - Я вам это объясню в свое время, - отвечала она.  Интерес  Женевьевы
пробудился, едва на сцену вышла Лелиа. Она обернулась ко мне и прошепта-
ла:
   - Мне нужно было ее увидеть.
   Я сделал вид, что ничего не понимаю.
   - Кого?
   Женевьева движением руки указала на сцену, где Лелиа как  раз  начала
петь.
   - Она довольно красива, не правда ли? - сказала Женевьева.
   В этот момент муки моего смущения могли сравниться лишь со страдания-
ми Лелии-Орфея.
   - Она не умеет петь, но я понимаю мужчин, которым она нравится.
   Я осторожно покачал головой. Отрицать было бесполезно, но мне захоте-
лось попытать счастья.
   - Вам известен человек, которому она особо нравится?
   - Да, этого человека я очень хорошо знаю.
   Я продолжал молча вопрошать ее.
   - Это мой отец, - сказала она. - Она провела с ним неделю в Виши.
   И снисходительно добавила:
   - Бедный папа, надо же ему время от времени развлекаться!
   Едва оставшись один, то есть тет–а–тет с оракулом, я обрушил на  него
всю горечь моих сарказмов.
   - И ты еще советовал мне соблюдать верность Лелии! Даже такая  невин-
ная девушка, как Женевьева, знает больше тебя! Либо ты несешь вздор, ли-
бо предаешь меня...
   И уже ни с кем не советуясь, я решил не только не встречаться  больше
с Лелией, но и не обращать внимания на приметы. Разве нужны мне были те-
перь чьи–то советы? Закаленный жизненным опытом, любимый  Женевьевой,  я
имел все основания считать, что будущее принадлежит мне. Просто следова-
ло вести себя умнее.
   Я решил, что поступлю правильно, попросив Женевьеву представить  меня
своему отцу. Важно было добиться того, чтобы он увидел меня  в  качестве
жениха дочери до того, как узнает от досужих кумушек, что я тоже  небез-
различен к прелестям его любовницы. Женевьева была тронута моим порывом.
Едва господин Лефранк оказался в Париже, она тотчас поговорила с ним.  И
как потом сказала, тот проявил ко мне интерес, и было решено,  что  наша
встреча состоится за обедом на следующий день.
   Едва проснувшись в то утро, я ощутил какое–то  смутное  беспокойство.
Попробовал было читать газеты, как все, то есть слева направо, а не сни-
зу вверх, интересуясь содержанием статей, а не вертикальным расположени-
ем составлявших их букв, но такой метод чтения, к которому я был  непри-
вычен, быстро утомил меня, и я вовсе  отказался  от  чтения.  Вплоть  до
одиннадцати часов я тщетно пытался победить страх, поселившийся  во  мне
при пробуждении, не прибегая к помощи отвергнутой мною и осужденной  те-
перь практике. Наконец я встал и, полный желания  произвести  как  можно
лучшее впечатление на будущего тестя, самым тщательным  образом  оделся.
Темный костюм был выбран почти без колебаний.
   Сорочка и обувь тоже не составили затруднений, а вот с галстуком воз-
никла проблема. Отвергнув по очереди несколько галстуков, я оказался  не
способен выбрать один из двух оставшихся. "Белый горошек на черном  фоне
или в серую полоску?" Я с яростью почувствовал, что мной снова  овладела
моя слабость. Совершенно очевидно, что лишь один из двух  галстуков  был
"подходящим", способным принести мне удачу во время торжественной встре-
чи, к которой я готовился. Я положил  оба  на  мраморную  доску  камина,
тщетно стараясь обнаружить в себе хоть признак решительности.
   - Не имеет значения какой! - энергично заявлял я.
   - И все–таки который? - с сомнением вопрошал себя в следующую  секун-
ду.
   Времени у меня уже не было, и, закрыв глаза, я протянул руку к  галс-
тукам.
   Открыв их, я увидел, что рука легла на галстук с горохом, и уже схва-
тил было его, когда он выскользнул и подобно мертвой  змее  свалился  на
ковер. Вряд ли кто–либо не увидел бы в этом предзнаменования. Все еще не
зная, на котором остановиться, когда часы пробили время, я поспешно  за-
вязал тот, что в полоску, а другой, в горошек, положил в  карман  в  ка-
честве амулета.
   Свидание было назначено на час дня в холле моей  гостиницы.  Спустив-
шись туда, я все еще был недоволен собой и во власти предчувствия, кото-
рое часто называют неясным и которое лучше всего  можно  было  объяснить
предупреждением, сделанным мне галстуком в горошек. Не отрывая  глаз  от
двери в ожидании прихода Женевьевы и ее отца, я прислушивался к разгово-
ру администратора с одним из клиентов по поводу отплытия  парохода:  "Вы
прибываете в Монтевидео 27-го..." Мне и самому захотелось заказать каюту
на пароходе, отплывающем в Монтевидео, чтобы избежать подстерегавшей ме-
ня опасности, характер которой я никак не мог установить. В  зеркале  за
администратором я видел свое обеспокоенное лицо и всячески пытался  при-
дать ему безразличное выражение. Мне это удалось, и я даже выдавил само-
уверенную улыбку, когда  внезапно  вспомнил  другую,  вызвавшую  у  меня
страх, - гримасу господина Гримальди за несколько  минут  до  того,  как
господин Фу, он же Сен–Ромен, вместо прощания произнес: "Ты заслуживаешь
каторги".
   Я так резко обернулся, что администратор вздрогнул,  но  Гримальди  в
холле не было. Я было усомнился в безошибочности своего предчувствия, но
тут мимо меня прошел, будто вынырнув из небытия в ответ на призыв  моего
воображения и подчиняясь невольному заклинанию, сам господин Фу,  он  же
господин Сен–Ромен, он же господин Жером. Я не видел это чудовище с того
самого дня, как он передал меня в руки полиции, и был  буквально  сражен
его появлением. Было слишком поздно отворачиваться, и  мои  завороженные
глаза встретились с его.
   - Как поживаешь? - спросил он, разглядывая каждую деталь моего костю-
ма.
   И протянул мне руку, смеясь, словно мой вид напомнил ему добрую  шут-
ку, а затем, покачав головой с притворно восхищенным видом, добавил:
   - Похоже, ты в прекрасной форме. Кто тебя одевает?
   Мы обменялись соображениями относительно заслуг парижских портных,  а
потом, прервав разговор, он взял меня под руку и отошел от стойки  адми-
нистратора, чтобы нас никто не слышал.
   - Я рад, что ты сумел выбраться из той передряги, - сказал  он.  -  Я
иногда жалел, что расстался с тобой.
   Я с беспокойством поглядывал на дверь. Знакомый  со  всеми,  господин
Жером, безусловно, знал, кто такой господин Лефранк. Не угрожает ли  мне
какой–либо шантаж, если наша встреча с Женевьевой и ее отцом  произойдет
на глазах моего бывшего патрона? Он неверно истолковал  выражение  моего
лица.
   - Не беспокойся. О прежнем забудем. Считай, что ты заплатил все спол-
на. Только дураки станут упрекать тебя за ошибки молодости.
   И хотя я обрадовался обороту, который принял  наш  разговор,  мне  не
терпелось отделаться от столь сердечно настроенного бывшего патрона. При
первой же возможности я пожал ему руку и устремился в телефонную кабину,
чтобы как–то прийти в себя. В стеклянной двери кабины я увидел свое  от-
ражение в галстуке в полоску, который, как я надеялся, должен  был  при-
нести удачу. После состоявшейся встречи было бы трудно не признать  свою
ошибку. В одно мгновение я заменил его вытащенным из кармана галстуком в
горошек, надеясь, если еще не поздно, этой  постыдной  жертвой  ублажить
богов, разгневанных моей недоверчивостью.
   Когда я вернулся в холл, первая, кого я увидел, была  Женевьева.  Она
была одна.
   - Папа тут, он сейчас подойдет.
   Проследив направление ее взгляда, я увидел неподалеку от нас  седого,
одетого в светло–серый костюм с розеткой ордена Почетного легиона в пет-
личке господина, беседовавшего с человеком, в котором я без труда  узнал
все того же Жерома Сен–Ромена.
   - Куда бы мы ни пошли с папой, он всюду встречает какого–нибудь прия-
теля, - сказала, улыбнувшись, Женевьева.
   Несмотря на свое незавидное положение,  я  продолжал  надеяться,  что
Судьба избавит меня от еще худших испытаний и что стоявший ко мне спиной
господин Жером уйдет, не заметив меня. Но эта  надежда  вскоре  исчезла.
Пожав руку человеку с орденом, он направился к нам, в то время  как  Же-
невьева сама спокойно пошла ему навст