будет на твоей совести!" Я отстранился от нее и сделал
несколько шагов, как бы стараясь ускользнуть из этого  читального  зала,
где, казалось, со всех сторон меня подстерегала опасность. Мне чудилось,
что я присутствую при сцене, которая могла иметь место:  полиция  уже  в
кабинете господина Лефранка. Допрашивают его дочь: "Были ли причины  для
его самоубийства?" И Женевьева отвечает: "Из–за меня. Это моя вина.  Мне
не следовало уходить в этот вечер..." и, плача, рассказывает об  угрозах
отца, о его возбуждении. Перед лицом ее искренности никто не станет сом-
неваться в самоубийстве, вернее, никто  не  стал  бы  сомневаться,  если
бы...
   если бы я оставил в руке мертвеца револьвер, тяжесть которого  ощущал
в своем кармане.
   - О чем ты думаешь? - спросила Женевьева.
   Я снова думал о Черве Удачи, о китайской принцессе, о  разнице  между
относительным и абсолютным. Только что мне казалось, что меня  не  могут
не осудить по обвинению в убийстве. Но такая  возможность  была  относи-
тельной. Пока я колебался, забрать свой револьвер или  оставить  его,  у
меня вопреки всякой логике был шанс на спасение. Я мог бы им  воспользо-
ваться, если бы посоветовался с подброшенной вверх  монеткой,  а  не  со
своим разумом. Абсолютно невозможным было лишь то, что господин  Лефранк
снова задышит, поднимется с пола, словно ничего не произошло, и вернется
на свое место за письменным столом.
   - Останься тут, - резко сказал я Женевьеве.
   Мне пришла в голову невероятная мысль: вернуться туда и  вложить  об-
ратно револьвер в его руку... Но тут я услышал возглас Женевьевы.
   - Уже около двух часов! - сказала она, посмотрев на часики. - Мне на-
до домой.
   Петля сети сжимается, и я тщетно пытаюсь из нее выбраться. Она  хочет
вернуться к отцу. Мне тоже надо туда. Но как снова проникнуть в дом, ес-
ли она будет у себя в комнате, через которую я уже однажды без ее ведома
вошел в дом? И что ей сказать, чтобы ее задержать? Сейчас она направится
к двери и уйдет.
   - Если ему уже известно о моем уходе, что он думает в эту  минуту?  -
прошептала она.
   Пройдет немного времени, и она все узнает.  А  я  и  вправду  окажусь
преступником, если отпущу ее, не предупредив, что ее ждет по возвращении
домой. Следует немедленно воспользоваться одной из тех нежных фраз,  ко-
торые так действуют на сердце. "Моя маленькая Женевьева,  ты  не  знаешь
всего. Будь мужественна..." Я следую за ней. Мне пока  трудно  говорить.
Слишком много света  в  коридоре,  среди  колонн  коринфского  шапито  с
акантскими листьями на фронтоне, которые, я уж думал, никогда не  увижу.
На улице я заговорю с ней. Абсолютно невозможно не заговорить. Пусть бу-
дет, что будет!
   Мы минуем вместе холл отеля, ночной портье подмигивает  мне  с  видом
соучастника. С такой улыбкой могла бы поглядеть на меня Судьба, если  бы
обладала человеческим лицом.
 
 
   7
 
 
   Глава седьмая
 
   И случилось то, что на другой день  меня  арестовали.  Когда  позднее
следователь не без иронии спрашивал, почему я отказался от мысли  покон-
чить с собой, я был не способен ему что–либо ответить. Мог ли  этот  чи-
новник понять все тонкости партии, которую мне  пришлось  разыгрывать  в
самых сложных обстоятельствах? В один прекрасный момент у  меня  в  ушах
зазвучал победоносный смех моего исконного противника, узнавшего о  моем
намерении свести счеты с жизнью.
   "Так вот к чему привели меня твои бесконечные уловки! - воскликнул я.
- Я еще докажу, что перед тобой свободный человек!" И  выбросил  в  Сену
вложенное им в мои руки оружие. Столь внезапное проявление бунта принес-
ло мне чувство удовлетворения, позволившее  снести  все  неизбежные  его
последствия. Конечно, мне случается думать, что, совершая этот поступок,
я лишь следовал предначертаниям судьбы. Как утверждает баснописец,  свою
судьбу встречаешь как раз на тех путях, которые выбрал, чтобы  ее  избе-
жать.
   Но я стараюсь прогнать эту, внушаемую моим врагом, мысль.  Я  отвечаю
ему, что в самый трудный момент игрок все равно сохраняет шанс на  выиг-
рыш, что никакой физический или божественный  закон  не  может  помешать
Красному после двадцати девяти побед выиграть еще раз, и что, пока ты не
мертв, не исключается, что останешься жив.
   Я проявил большой интерес к своему процессу. Когда господин Гримальди
поклялся говорить правду и только правду, я  восхитился,  с  какой  лег-
костью люди пользуются словами, смысл которых им неведом. Когда  в  воз-
бужденном зале давала показания Лелиа, она так легко разыграла  поручен-
ную ей деликатную роль, что я готов был рукоплескать  ей.  Свидетельства
нескольких второстепенных лиц, призванных, не стесняясь моим присутстви-
ем, без обиняков высказать, что они обо мне думают, доставили мне редкое
в этом мире удовольствие. Разочаровала лишь Женевьева. Послушав ее, мож-
но было решить, что наш роман был для нее лишь случайной связью. Так что
даже председателю суда пришлось ей напомнить о наших отношениях и матри-
мониальных планах. Та с трудом вспомнила об этом. Зная, что она обручена
с чемпионом по теннису, я, вероятно, один не усомнился в ее искренности.
Именно в силу отсутствия памяти женщинам удается вновь и вновь  обретать
девственность чувств.
   С точки зрения адвоката, который  требовал  оправдания,  мне  грозило
лишь легкое наказание. Я поведал ему сколь можно подробнее о  своих  по-
хождениях, на что он, однако, не обратил никакого внимания.  Его  специ-
альностью были преступления по страсти, и он хотел  придерживаться  этой
линии. Когда я ему напомнил, что никого не убивал, он ответил,  что  это
не существенно и что ему легче выгородить влюбленного убийцу, чем  ни  в
чем не повинного человека.
   - Но, - воскликнул я во время одной из наших встреч,  -  убийцу  ведь
могут отправить на эшафот!
   - В вашем случае это один шанс из ста, - заявил он.
   - Бывают подчас неприятные неожиданности, - заметил я со знанием  де-
ла.
   - Ничего не бойтесь, - ответил он самоуверенно. - У меня есть в запа-
се козыри.
   Во время своей защитительной речи он описал  карьеру  некоего  Жерома
Фу, иначе Сен–Ромена и Лефранка, так ярко, что будь я присяжным, то  вы-
нес бы ему смертный приговор. Моему защитнику стало известно, что покой-
ный директор "Порядочности" публиковал диффамационные статьи против  по-
литического деятеля, занимавшего во время моего процесса  пост  министра
юстиции. Обвиняя Лефранка, он старался выгородить со мной вместе  и  ми-
нистра, превратив его в возможного  и  полезного  союзника.  Результатом
этой тщательно продуманной стратегии, напомнившей мне действия отца  при
составлении страховых контрактов, стал приговор, который удивил его куда
больше, чем меня: я был приговорен к высшей мере.
   Если бы я взялся оспаривать независимость суда, меня  бы  обвинили  в
пристрастности. Поэтому ограничусь лишь изложением того, что говорили по
поводу моего неожиданного приговора. Судебный процесс в  течение  многих
недель оставался предметом оживленных  пересудов.  Утверждалось,  что  я
лишь пешка в политической махинации и что министр, о котором было сказа-
но выше, воспользовался мной, заверив в своей поддержке, дабы  заставить
замолчать слишком много знавшего директора газеты. Эти  слухи  поставили
министра в столь двусмысленное положение, что его министерство оказалось
на грани краха, а это не так часто случается во Франции. Таким  образом,
в результате вынесения мне смертного приговора был нанесен удар по  слу-
хам, министр смог прийти  в  себя,  министерство  было  спасено,  страна
вздохнула свободно. Одним словом, по мнению моего адвоката, которого все
эти игры весьма забавляли, меня принесли в жертву во имя государственных
интересов.
   Но мне, причастному к секретам богов, хорошо  известно,  что  я  стал
жертвой отнюдь не людских интриг. Освобожденный от затруднений  с  выбо-
ром, я вновь обретаю в тиши своей камеры вкус к  теории  вероятности,  с
которой познакомился в детстве. Если допустить, что в такой стране,  как
наша, тысяча преступлений составляют среднюю годовую цифру, это  значит,
что ежегодно по крайней мере тысяча граждан должны подчиниться статисти-
ческим выкладкам, и, если количество добровольных  претендентов  на  то,
чтобы лишиться свободы или жизни, окажется недостаточным, некоторое чис-
ло кандидатов, ставших жертвой юридической ошибки,  с  лихвой  восполнят
возникшую нехватку.
   Вы, читающие меня, имеете один шанс из сорока тысяч попасть в ту  или
другую категорию. Баран, находящийся в стаде, не лучше защищен от  удара
молнии, чем одиночка, бредущий по долине. Ничуть не больше вас,  уж  по-
верьте мне, я был предрасположен очутиться в  нынешней  ситуации.  Чтобы
поместить меня в эту тюрьму, из которой я пишу, Судьбе пришлось проявить
крайнюю снисходительность, но это абсолютно не исключает вероятности то-
го, что и вам, в свою очередь, будет оказана подобная же милость.
   Точно так же, каким бы смелым не показалось такое предположение,  аб-
солютно ничто не мешает мне утверждать, что моя  невиновность  рано  или
поздно будет признана, что стены тюрьмы падут, что разоблачение моих по-
хождений придаст моему имени пусть эфемерную, но славу,  что  эта  слава
привлечет внимание дам, что одна из них  окажется  прекрасной  восточной
женщиной в изгнании, словом, что я окажусь однажды вечером, еще не успев
прийти в себя от превратностей Фортуны, в объятиях китайской принцессы.
   Читатель, достаточно снисходительный, чтобы не  разделить  презрение,
которое внушает добродетельным душам печальный герой прочитанной  повес-
ти, захочет, наверное, узнать конец этой истории. Мне и самому это  было
бы интересно. Но я не решился пойти на трудные поиски, способные пролить
свет на сей счет.
   Однако, принимая во внимание, что рассказчик по простоте душевной и в
согласии со своей философией устанавливает известную аналогию между  за-
конами, оказывающими, по его словам, влияние на его судьбу и рулеточными
"сериями", я предпринял шаги, чтобы проверить справедливость его утверж-
дений по поводу этих игровых феноменов. Поэтому я обратился к компетент-
ным специалистам, которые прислали нижеследующие ответы на мои вопросы.
   Общество с ограниченной ответственностью  Морских  купаний  и  Кружка
иностранцев в Монако Сударь, В ответ на Ваше письмо от 19 текущего меся-
ца, спешим сообщить, что не располагаем статистикой серийных  выигрышей,
составляемой компетентными лицами для публикации в "Ревю  де  Монте–Кар-
ло"... Вот адрес этого издания.
   "Ревю де Монте–Карло" Бульвар Экзотических растений,  Монако  Тем  не
менее сообщаем, что, насколько нам известно, самая крупная серия, выпав-
шая на Красное или Черное, как в рулетке, так и в игре 30/40, никогда не
превышала 20 раз...
   Монте–Карло "Научный журнал", Р.-Ф. Галь,  Директор  Сударь,  С  удо-
вольствием отвечаю на Ваше письмо от 25-го.
   На сегодня самая большая известная Красная серия в простой игре в Ру-
летку составила 29 и имела место в Монте–Карло за столом  2  задолго  до
войны 1914 года...
   Наш рассказчик, чьи приключения пришлись на период между 1920 и  1930
годами, был, как мы видим, в курсе дела. Похоже, что игра случая все  же
ограничена непреодолимыми преградами и что в нашем столь совершенном ми-
ре, отлаженные механизмы которого не терпят никаких  чудесных  отступле-
ний, у человеческой расы нет оснований предаваться тем безумным  иллюзи-
ям, какими приговоренный баюкал свое одиночество. Таким образом, идя  от
частного к общему, мы рискуем впасть в глубокое уныние, если не дочитаем
до конца письмо господина Галя.
   ...Эта серия была расценена как феноменальная случайность и с тех пор
ни разу, как полагали, не повторялась.
   Однако совсем недавно я установил, что стол 9 Казино Монте–Карло выб-
росил в 1941 году серию в 38 попаданий на Красное, и эта любопытная под-
робность появится в моем ближайшем номере.
   Спешу уточнить, что появление таких серий - событие совершенно исклю-
чительное, и есть все основания полагать, что оно еще долго не повторит-
ся.
   Я был бы счастлив, если бы прочитанное вами интересное сообщение дало
бы основание заключить, что последняя надежда рассказчика была не  такой
уж тщетной, и, стало быть, могла бы послужить бы  современному  читателю
поводом для оптимизма, коим собственный разум, вероятно, не способен на-
делить нас в той спешке, с которой движется вперед этот мир. той спешке,
с которой движется вперед этот мир.