Каждый вел в очередную пещеру. А  та  никуда  не  вела.  Опять  пошел  по
шпалам. Добрался до третьей пещеры, считая от первой.  Обследовал  следующие
два отверстия. Они тоже никуда не вели, ничем меня  не  одарили,  разве  что
лабиринтом, из которого я полчаса выпутывался. И вот я во второй пещере.
   Из  двух  туннелей,  устремлявшихся  на  север,  я  предпочел  тот,   где
познакомился с Хьюэллом, И опять ничего  не  нашел.  Как  и  в  соседнем.  И
конечно же, ничего не найду под  арками  на  южной  стороне,  за  деревянной
перегородкой. Там ведь заброшенные ходы. Я уже направился было к  пещере,  с
которой начинал свой путь, как вдруг меня осенило: а откуда, собственно, мне
известно, что там заброшенные ходы? Так сказал профессор  Визерспун.  А  что
можно утверждать с определенностью о самом профессоре?
   Во-первых, что он не имеет ни малейшего представления об  археологии,  и,
во-вторых, что он лгун, каких свет не видывал.
   И все-таки о первом  из  этих  двух  ходов  он  говорил  правду.  Тяжелые
вертикальные, три на шесть, бревна намертво блокировали  проем,  и  фонарик,
просунутый в Щель, высветил груду  камней,  полностью  перекрывших  туннель.
Может, я был несправедлив по отношению к профессору. А может,  не  был.  Ибо
бревна, загораживающие подступы к другому туннелю, оказались подвижными.
   Вряд ли хоть один карманник действовал  с  той  же  осторожностью,  какую
продемонстрировал я, прислоняя  одно  бревно  к  другому.  Нажал  на  кнопку
фонарика. Секундная  вспышка  показала  мне:  обошлось  без  обвалов.  Общий
туннель, плавно устремившийся в непроглядную темень,  в  гладкий,  укатанный
грунт. Сдвинув второе бревно, я протиснулся в туннель.
   И вдруг выяснилось: мне не удается  изнутри  вернуть  бревна  в  исходную
позицию. Одно - еще кое-как. Но как ни изощрялся я со вторым,  шестидюймовый
паз зиял черной пустотой по-прежнему. Я углубился в туннель, оставив все как
есть.
   Тридцать ярдов - и туннель резко поворачивает  налево.  Я  перемещаюсь  в
прежней манере, ориентируясь с помощью правой руки. И  вдруг  стена,  словно
избегая моих касаний, отступает  вправо.  Преследую  ее  -  и  натыкаюсь  на
холодный металл. Ключ на крючке. Ощупываю пространство вокруг этой  находки.
Низенькая, узенькая дверца, закрепленная на мощном бруске. Снимаю ключ, шарю
в поисках замочной скважины. Вот она.
   Поворачиваю ключ в замке. Дюйм за дюймом приотворяю дверь. В ноздри  бьет
едкий запах. Бензин и серная кислота. Дверь - еще на дюйм-другой.
   Протестуя, шарниры трагически всхлипывают. Внезапное видение: виселица, а
на виселице труп, раскачиваемый из стороны в сторону  ночным  ветром,  и  не
чей-нибудь, мой. Быстро беру  себя  в  руки:  пора  действовать  решительно,
хватит цацкаться с собственными галлюцинациями. Распахиваю  дверь,  закрываю
ее за собой, включаю фонарик.
   Никого. Быстрый рейд тончайшего луча  по  стенам  небольшой  пещеры  этак
футов двадцать диаметром доказывает: никого.  Но,  судя  по  следам,  кто-то
здесь был, и совсем недавно.
   На ощупь  продвигаюсь  вперед,  натыкаюсь  на  тяжелый  предмет.  Большой
свинцово-кислотный аккумулятор. Провода тянутся к выключателю на стене.
   Одно прикосновение - и пещера залита светом.
   Вероятно, "залита" не то слово. Лампочка без абажура, ватт  в  сорок,  не
более, висит под потолком. Но мне этой иллюминации предостаточно.
   Посреди помещения - желтые ящики, один на другом, в два штабеля. Что  это
такое, догадываюсь заранее, еще не проведя экспертизы. А при  виде  этикетки
мои гипотезы переходят в уверенность. Такие ящики с такой же этикеткой я уже
видел в трюме шхуны Флекка. Боеприпасы  для  пулемета  и  аммонал.  В  таком
случае огни, подмеченные ночью с рифа, вовсе  мне  не  пригрезились.  Грубая
явь: капитан Флекк разгружал свой корабль.
   У правой стены - стеллажи с автоматами, каких я прежде не видел.
   Оружие  густо  покрыто  машинным  маслом;  еще  бы,  атмосфера  в  пещере
буквально сочится дождевыми каплями. Рядом со стеллажами - три металлических
ящика. Надо думать, боеприпасы к автоматам.  Я  испытываю  ажиотаж  гурмана,
предвкушающего  блюда  первоклассной  кухни.  Открываю  один  ящик,  второй,
третий. Слюнки гурмана, оказывается, симптом обманчивый. И с салфеткой  надо
повременить, раз уж метрдотель объявляет, что ресторан закрывается на ночь.
   В ящиках нет ни автоматных лент, ни пулеметных.  В  одном  -  динамит,  в
другом - соты аматола, в  третьем  -  ртутные  детонаторы,  ярды  бикфордова
шнура, плоская коробка с химическими запалами. Предположительно,  материалы,
используемые Хьюэллом во время взрывных работ. Мои  легкомысленные  мечты  -
вот-де у меня в руках очутится заряженный автомат или пулемет, сразу  дающий
мне  перевес  в  островном  конфликте,  -  летят  к  чертовой  матери.  Есть
снаряжение, но нет соответствующего оружия. И наоборот, есть оружие, но  нет
боеприпасов к нему. Тупик.
   Я гашу свет и ухожу. Мне ничего не стоило привести в негодность  все  эти
автоматы и пулеметы. Впоследствии я горько  сожалел,  я  кусал  себе  локти,
досадуя, что эта мысль не осенила меня своевременно.
   Двадцатью ярдами дальше я натыкаюсь на похожую  дверь  в  правой  стороне
туннеля. Ключа нет, да он и не  нужен:  дверь  открыта.  Положив  ладонь  на
дверную ручку, я осторожным движением приоткрываю на несколько дюймов вход в
темное помещение. Зловонный дух почти осязаемо бьет в  лицо,  запах  гниения
чуть не выворачивает меня наизнанку. Волосы на голове встают дыбом. По спине
пробегают мурашки.
   Открываю дверь пошире, прохожу внутрь, захлопываю дверь за собой.
   Выключатель находится там же, где и в предыдущей пещере. Я зажигаю свет.
   Осматриваю пещеру.
   А это не пещера. Это могила.
 
Глава 7 
 
Пятница L30 - 3.30 ночи 
 
   Некая  причуда  атмосферы,  вероятно,  сочетание   влажного   воздуха   с
фосфатными испарениями,  предохранила  трупы  от  распада.  Разлагаться  они
начали, но только начали, не утратив характерных черт. Лежали тела -  девять
тел - в дальнем углу пещеры, беспорядочно, одно на другом: как  их  бросили,
так и лежали. Темные пятна на ткани, белой или хаки,  красноречиво  отвечали
на вопросы о причине этих смертей.
   И вновь ужас провел по спине своей ледяной рукой. Я  поспешно  оглянулся,
как бы опасаясь, что зловещая старуха, подняв  беспощадную  косу,  затаилась
среди теней пещеры. Затаилась, ожидая Бентолла. К счастью, в пещере не  было
теней. И вообще ничего  не  было,  кроме  голых  сырых  стен,  бесформенных,
беспомощных тел, а еще - батарей, снабжавших током тусклую лампочку чуть  ли
не у меня под носом.
   Зажав этот самый нос, я включил фонарик.  Без  дополнительного  освещения
трудно было разглядеть лица мертвецов.
   С шестью мне не довелось при их жизни свести знакомство. Судя по  одежде,
это рабочие. Седьмого я опознал сразу. Седые волосы, седые усы.
   Подлинный профессор Визерспун, чье сходство  с  самозванцем  даже  сейчас
поражает. Рядом с ним - рыжеволосый гигант с рыжими же  закрученными  усами.
Без сомнения, это профессор Ред Карстерс, его портрет на  журнальной  полосе
мне   только-только   продемонстрировали.   Девятого   покойника,   наиболее
сохранившегося, я идентифицировал с первого взгляда.
   Его присутствие в этой комнате неопровержимо свидетельствовало:  те,  кто
через рекламу вели поиски второго специалиста  по  топливу,  на  самом  деле
могли удовольствоваться одним - первым - доктором Чарлзом  Фейрфилдом,  моим
шефом в Гепворте, одним из восьмерки ученых, завербованных в Австралию.
   По моему лицу струился пот, а я поеживался от  холода.  Что  здесь  делал
доктор Фейрфилд? Почему его убили? Он не принадлежал к числу тех, кто всегда
суется в непредсказуемые ситуации, рискуя оступиться.
   Блистательный знаток своего дела, он  отличался  близорукостью  и  полным
отсутствием интереса ко всему, что  было  вне  его  деловых  обязанностей  и
всепоглощающего хобби - страстного увлечения археологией.  Археология  столь
прямолинейно и навязчиво подчеркивала связь между Фейрфилдом и  Визерспуном,
что сводила ситуацию к абсолютной бессмыслице. Какими бы обстоятельствами ни
был продиктован внезапный отъезд Фейрфилда из Англии,  совершенно  очевидно:
читать на островах факультативный курс "Совок и лопата на раскопках"  ученый
не собирался. Господи, что же тогда он здесь делал?
   Я замерз, как в холодильнике, а по моей спине тяжелыми  каплями  струился
пот.  Держа  по-прежнему  фонарик  в  правой  руке,  а  нож  -  в  левой,  я
умудрился-таки Достать  из  кармана  платок  и  промокнуть  затылок.  Что-то
блеснуло на стене прямо передо мной, металлический отблеск. Что такое?
   Какой там еще металл? Помимо покойников, в пещере ничего не было, никаких
неодушевленных  предметов.   Ну,   лампочка.   Ну,   выключатель.   Но   они
пластмассовые. Я  застыл  в  неподвижности.  Зафиксировал  фонарик  в  одном
положении.  Отсвет  не  исчез.  Я  обратился  в  статую,  загипнотизированно
созерцая блик на стене. И он сдвинулся с места.
   Сердце мое замерло. Остановилось. Что бы там ни думала  медицина  на  сей
счет, оно остановилось. Медленно, осторожно  я  опустил  на  пол  фонарик  и
платок, взял фонарик в левую руку, как бы намереваясь перебросить  платок  в
правую, тут же выронил  платок,  перехватил  рукой  рукоятку  ножа  и  резко
развернулся.
   Их было двое - в пятнадцати футах от меня. Два  китайца,  приготовившихся
напасть на меня с двух сторон. Оба в хлопчатобумажной  одежде.  На  одном  -
брюки да рубаха, на другом - шорты. Оба мускулистые, сильные.  Оба  босиком.
Немигающие глаза, невыразительные, застывшие азиатские лица - все это скорее
подчеркивало, нежели маскировало холодную,  неумолимую  решимость.  Все  это
плюс два хищных ножа из тех, что используются для метания.
   Смешно утверждать, будто я не испугался. Я испугался,  да  еще  как!  Два
здоровых амбала - против одного полукалеки,  четыре  мощных  руки  -  против
одной, два искусных воина, поднаторевших в рукопашном бою на ножах, - против
человека, с трудом нарезающего ветчину. Время научит? Увы, для  учебы  время
неподходящее. Но самое время что-то предпринять, и без промедления. Пока  ни
один, ни другой не смекнул, что за соблазнительная мишень была на расстоянии
пяти ярдов. Зачем, взяв за грудки, колоть жертву,  если  ее  можно  поразить
издалека?
   Я бросился на них, занеся над собой нож, как дубинку.  Они  непроизвольно
отступили на пару шагов, может, ошеломленные нелепостью моей акции, а скорее
из ритуального уважения, испытываемого восточным  человеком  при  встрече  с
сумасшедшим. Мой нож со свистои рассек воздух, лампочка  с  жалобным  стоном
разлетелась вдребезги, в тот же миг я выключил фонарик, и пещера погрузилась
в могильную темень. Что ж, могила она и есть могила.
   Надо было пошевеливаться. Надо было действовать побыстрей, прежде чем они
осознают, что я располагаю двумя  преимуществами.  Во-первых,  у  меня  есть
фонарик. Во-вторых, я могу размахивать ножом напропалую:  кого  ни  ударю  -
ударю врага. А каждый из них - пятьдесят процентов за это - рискует поразить
соратника.
   Нимало не избегая шума, я содрал с фонарика  пластырь,  скинул  сандалии,
тяжело прошагал к выходу,  остановился,  шлепнул  сандалиями  по  деревянной
двери. Имей хоть десять секунд на размышление, они вряд  ли  кинулись  бы  к
источнику  шума.  Но  они  удовольствовались  пятью   секундами,   придя   к
естественному выводу, что я пытаюсь бежать. До меня донесся топот босых ног,
шум   схватки,   звук   падения,   судорожный   всхлип,   звон   оброненного
металлического предмета.
   Четыре шага - бесшумных, благодаря шерстяным носкам.  И  вот  уже  они  в
ослепляющем луче фонарика. Окаменели. Не то живая  картина,  не  то  мрачная
скульптурная группа. Стояли они лицом к лицу, едва не соприкасаясь  грудными
клетками. Тот, что стоял справа, держался левой  рукой  за  рубаху  второго.
Правая его рука приклеилась к корпусу второго чуть пониже талии. Второй  же,
отвернувший от меня лицо, выгнулся, как перенапряженный лук, обхватив обеими
руками правую руку напарника.
   Напрягшиеся  сухожилия  уподобляли  эти  руки  клещам.  Костяшки  пальцев
побелели - ни дать ни взять полированная кость. В  двух  дюймах  от  копчика
торчал нож.
   Секунды две, ну, может быть, три - хотя мне  показалось,  времени  прошло
много больше - человек справа, не веря глазам своим, смотрел на  умирающего.
Потом  пришло  осознание  своего  рокового  просчета,  смертельной   угрозы,
нависшей над ним  самим,  и  он  разорвал  парализующие  оковы  ужаса  перед
содеянным. Он попытался паническим движением высвободить нож,  но  напарник,
агонизируя, сжимал его правую руку и нож  мертвой  хваткой.  В  отчаянии  он
метнулся ко мне, выбросив вперед левую руку. То ли хотел ударить меня, то ли
надеялся прикрыть лицо от слепящего  луча.  А  я  все  держал  под  прицелом
фонарика его зрачки. В этот момент он  оказался  беззащитен.  Что  ж,  таких
моментов не упускают. Двенадцатидюймовое лезвие моего  ножа  с  дребезжанием
напоролось на грудную кость. Он закашлялся.
   Вскрикнул, словно подавившись. Уголки тонких губ ушли к ушам,  обнажив  в
оскале стиснутые зубы. Жуткая усмешка - уже как бы оттуда. Лезвие  звякнуло,
и у меня в руках осталась рукоятка с дюймовым огрызком стали.
   Двое моих противников, все еще сплетенных в поединке, замертво рухнули на
известняковое дно пещеры.
   Я осветил фонариком их лица. Излишняя предосторожность. Меня  они  больше
не потревожат. Я нашел сандалии, подобрал  нож  и  ушел,  прикрыв  за  собой
дверь. Оказавшись снаружи, я прислонился к стенке  туннеля,  руки  бессильно
висят, легкие жадно вдыхают чистый, свежий воздух. Я ощущал слабость,  но  -
странное  дело!  -  столь  внушительный  набор  отрицательных   факторов   -
поврежденная рука,  ядовитый  воздух  пещеры,  драматический  эпизод  по  ту
сторону двери - все это как бы не задело меня  'ни  в  малейшей  степени.  А
верней, так я считал, пока не ощутил ноющие скулы щек. И тут я  понял:  губы
мои оттянуты к ушам, бессознательно воспроизводя гримасу человека,  которого
я только что убил. Потребовалось огромное волевое усилие, чтоб убрать с лица
эту маску.
   И тут  я  услышал  пение.  Наконец-то  свершилось.  Неустойчивая  психика
Бентолла не выдержала. Шок от недавно пережитого доконал ее -  даже  больше,
чем гримасы на лице. Бентолл спятил. Ему слышались голоса.  Как  среагировал
бы полковник Рейн, узнай  он,  что  у  его  верного  рыцаря  поехала  крыша?
Пожалуй, позволил бы себе одну из своих  невидимых  улыбочек  и  заметил  бы
своим сухим пропыленным тоном:  дескать,  не  обязательно  поющие  голоса  в
заброшенной пещере, охраняемой китайцами-убийцами, - галлюцинация  и,  стало
быть, признак безумия. На  что  его  верный  рыцарь  ответил  бы:  вообще-то
говоря, не обязательно, но хор англичанок, исполняющий "Гринсливс", все-таки
галлюцинация.
   А ведь у меня в голове звучали именно эта мелодия и  этот  хор.  И  не  в
записи - в натуре. Один голос привирал, другой то и дело сбивался  с  ритма,
безуспешно пытаясь соблюсти гармонию.  "Гринсливс"!  Я  затряс  головой,  но
наваждение не исчезало. Я заткнул уши. Пение  прекратилось.  Я  убрал  руки,
освободил уши. Пение  возобновилось.  Пальцами  галлюцинацию  не  устранишь.
Наверное, предполагать, будто в шахте могут находиться женщины-англичанки, -
бред. Но я-то не бредил! Не знаю, возможно, для стороннего взгляда я все еще
походил  на  сомнамбулу,  но  наработанная  ремеслом  осторожность  ко   мне
возвратилась. Крадучись, без  единого  лишнего  звука  я  двинулся  вниз  по
туннелю.
   Мелодия разрослась, едва  я  повернул  под  углом  в  девяносто  градусов
налево. Еще ярдов двадцать - слабый свет затеплился на противоположной стене
туннеля, там, где намечался очередной крутой поворот,  на  сей  раз  вправо.
Меня понесло к этой черте как снежинку, неслышную, покорную ветрам. За  угол
я сунулся с осторожностью медведя-одиночки, высовывающего наружу  нос  после
зимней спячки. В двадцати футах от меня туннель  перекрывала  сверху  донизу
решетка с врезанной в нее посередине решетчатой же  дверью.  Десятью  футами
дальше стояла подобная же решетка с аналогичной дверью. В  промежутке  между
дверьми висела лампочка, отбрасывающая тусклый свет на столик прямо под ней.
По обе стороны столика, друг против друга, сидели  двое  в  униформе.  Между
ними валялись деревянные предметы необычной конфигурации, и я заключил:  это
какая-то игра. Но какая? С такими играми я на своем веку не  встречался.  Но
так или иначе, она требовала сосредоточенности.  Судя  хотя  бы  по  гневным
взглядам, какие метали в сторону второй двери распалившиеся партнеры.
   Пение между тем не прекращалось. К чему людям петь за полночь?
   Необъяснимо! Лишь потом я сообразил, что обреченные на вечный мрак пещеры
пленники не ощущают разницу между днем и ночью. А вот к чему им вообще петь,
я не мог себе представить.
   Секунд через двадцать один из игроков брякнул кулаком по  столу,  вскочил
на ноги, прихватил карабин, один из двух, прислоненных к  стулу,  подошел  к
внутренней решетке и принялся  колотить  прикладом  по  металлу,  выкрикивая
злобные угрозы. Слов я не понимал, но, и не будучи  лингвистом,  можно  было
уразуметь смысл его речей. Страж добивался тишины. И не добился. После паузы
секунды в три пение возобновилось.
   Громче и разрозненной, чем прежде. Дай им волю,  и  они,  того  и  гляди,
заведут "Англия пребудет вечно". Человек с карабином в  раздражении  покачал
головой и усталой походкой вернулся к столику. Чаша его терпения,  очевидно,
переполнилась.
   Переполнилась и чаша моего терпения. Я пошел прочь.
   Когда я вернулся в нашу хибару, Мэри спала. Я не стал ее будить.
   Пусть отдыхает, сколько пожелает. Может, ей не суждено доспать  эту  ночь
до конца. Может, ее мрачные предчувствия и туманные страхи оправданны.
   Может, ей больше никогда не доведется спать.
   Я был опустошен. Умственно, физически, эмоционально. Начисто, больше, чем
когда бы то ни было. Выбираясь из шахты, я пришел к выводу: есть одна  вещь,
которую надо сделать, и сделать обязательно. Я  бросил  на  достижение  этой
цели остатки своей нервной энергии, пускай  сильно  поубавившиеся.  Окажись,
что задуманное невыполнимо, реакция будет ошеломляющей. А задумал я вот что:
убить Визерспуна - так я продолжал про себя  называть  этого  субъекта  -  и
Хьюэлла. Не просто убить.
   Уничтожить в кроватях. Или, еще точнее, казнить. Совершенно очевидно, что
и туннель, прямиком выходящий на противоположный конец острова,  и  потайной
арсенал - компоненты подготавливаемого нападения на морскую базу.  Допустим,
Визерспун  и  Хьюэлл  мертвы.  Сомнительно,  что  китайцы,   оставшись   без
предводителей, пойдут на риск. В тот момент мне представлялось  чуть  ли  не
главнейшим моим жизненным назначением обезопасить флот.  Более  важным,  чем
благополучие девушки, которая спит на соседней постели.  А  я  ведь  уже  не
обманывал себя, я сознавал, что отношусь к ней иначе, чем три дня  назад.  И
все равно ей я отводил второе место.
   Но мне не удалось прикончить их в кроватях по той простой причине, что  в
кроватях никого не было. Они попивали охлажденное пиво в профессорском доме.
Мальчишка-китаец открывал  им  банку  за  банкой,  а  они,  склонившись  над
картами, тихо переговаривались. Генерал и  его  адъютант  готовились  к  дню
"Икс". А день "Икс" уже стоял на пороге.
   Разочарование, горечь непредвиденного краха сковали мое сердце.
   Отпрянув от профессорского окна, я застыл в тупой неподвижности, ни о чем
не думая, пренебрегая опасностью разоблачения. Лишь минут через пять  клетки
мозга вновь  заработали.  Тяжелой  поступью  вернулся  я  в  шахту.  О  моем
состоянии красноречиво говорил наглядный факт: мне  и  в  голову  не  пришло
воспользоваться  давешней  пластунской  техникой.  Прихватив   из   арсенала