И она снова, побежала. Теперь уже в сторону Кизиловой
горы.
   В сквере было затишно и ароматно. Пахло молодой, буйно
проросшей хвоей, растопленной вчерашним солнцем смолой
кипарисов и кедров. Он приподнял кисею, нависавшую над
коляской, и увидел круглое молочно-розовое личико. Было в
этих зыбких еще черточках нечто весьма знакомое. Словом,
это был, несомненно, он. Свой, нашенский.
   Арусс опустил кисею, отошел и закурил. Выкурив сигарету,
он оглянулся. Сандры не было.
   Малыш завозился, коляска покачнулась. Силен, восхитился
папаша. И тут же испугался: а что если ребенок начнет
кричать?..
   Вдруг ему показалось, что Сандра больше не придет.
Отдала ему его сына, а сама смылась. Навсегда. И даже
имени ребенка не назвала. Подарила. На миг стало нехорошо.
Куда деваться? Домой везти? Как же, обрадуются там. Вот
вам, дорогие жена и дочка, новый член семьи. Прошу любить и
жаловать. Как зовут? Промашка вышла. Не знаю. Нет!
Сандра не такая. К тому же она наверняка его еще грудью
кормит. Грудных не подбрасывают... Подкидыш! Надо же! Он
снова оглянулся. Сандры не было.
   Она появилась минут через сорок. Уже после того, как
малыш, накричавшись, переодетый неловкими руками папаши, с
трудом отыскавшего в багажнике коляски запасные пеленки,
благодарно затих, но не заснул, а с пристальным вниманием
рассматривал кусок проясневшего неба, ветвь кедра
ливанского, голову попавшего в зону обзора спасителя.
   - Извини, милый! Впопыхах забыла свои причиндалы.
Пришлось домой сбегать.
   - Я так и думал, - ответил он, облегченно закуривая.
   - Плакал? - участливо наклонилась Сандра над коляской.
- Куда двинем?
   - Куда, куда? А то не знаешь, куда можно сейчас пойти...
- пробормотал он и тут же, спохватившись, спросил: -
Звать-то как? Я ж до сих пор не знаю...
   - Мог бы и сам догадаться или подсказать матери, как
назвать сына...
   - Догадаться? Что у меня голова - Дом Советов?
   - Максим. - Сандра рассмеялась и с превосходством
взглянула на него.
   - Максим? С какой стати?
   - Ну как же? Не догадываешься? Ведь мы его сотворили с
тобой на улице Максима Горького.
   - И в самом деле... - ответил он. - Именно по этому
адресу мы сейчас и направляемся. Только хотел бы я знать,
как мы назовем второго сына, которого сотворим.
   - Второго? Насчет второго я пока не думала. Да и не
получится. Я кормлю этого грудью. И, пока кормлю, я в
безопасности. А если что - не проблема. Назовем Алексеем,
настоящим именем Горького.
   - Согласен, - ответил Арусс.
   - А в мастерской сейчас никого?
   - Коляня на службе. Я позвоню ему на всякий случай, У
тебя нет двушки?
   Сандра выудила из кармана плаща горсть монет.
   Пока он звонил, она разглядела его. Походка какая-то не
такая, скованная. "Видать, переживает, что не сразу принял
меня и Максика, - подумала Сандра снисходительно. - Ну
ничего, оттает. Все пройдет, позабудется. А может, он
болеет? Надо бы его к хорошему врачу повести. Живет как в
воду опущенный. Никому нет до него дела. Дочка - еще
ребенок. А жене он и даром не нужен. Все! Баста. Теперь
мы с Максиком о нем будем заботиться, никому в обиду не
дадим".
   Сандра катила голубую с развевающимися занавесками
коляску. Арусс едва поспевал за ней. И вдруг он ощутил
властную, иную силу. Она замедлила ему шаг. Велела
оглянуться.
   В тупичке мощеной кривой улочки, на бутафорском фоне
каких-то низких старинных строений стояли две пожилые
женщины и смотрели вслед уходящей с коляской Сандре. Потом
перевели взгляд на Арусса. Старшая осенила путь Арусса и
матери с ребенком крестным знамением. А та, что моложе,
протянула руки, словно звала всех троих вернуться к ней...
Арусс разглядел их лица, хотя они были довольно далеко от
него, и узнал этих женщин. А узнав, почувствовал, как
запекло сердце.
   Печальные, недоступные, утомленные, но светлые, они
ответили на вопрос, что занимал его в этот час. Не словами.
Слов он на таком расстоянии не расслышал бы. Сказанное ими
долетело до Арусса ветерком, шумнувшим в кронах цветущего
миндаля. Густо-густо полетели бело-розовые лепестки. А
когда опали на мостовую, в тупике никого не было. Сердце
Арусса успокоилось... Он облегченно вздохнул и бросился
догонять Сандру.
   Вскоре счастливая троица по-хозяйски разместилась в
мастерской. Так новорожденный завершил свой первый
жизненный цикл: очутился по адресу, где был зачат и
благодаря коему получил имя собственное...
   Сандра рассказывала:
   "Знаешь, я сегодня с ночи не в себе. Из-за моего. Такой
он у меня чокнутый. Прибегает часа в два - и давай
шебуршиться. Свет включил. Максима потревожил. Ну я и
вышла из себя..."
   - Сандра, не серчай. Я смываюсь.
   - Куда, зачем?
   - На меня охотится Морфий. Совсем озверел...
   - Охотится? На тебя? С какой такой стати?
   - Хотел меня к своему делу приобщнуть, а я не согласный.
Вот он и взъелся.
   Мне стало жаль мужика. Все же родной человек. Отец моей
дочки. Стала собираться. А ему говорю: ложись спать,
отдыхай, я все улажу. Он как заорет:
   - Не ходи никуда. Не рыпайся! Хуже будет.
   Ну, думаю, совсем рехнулся. Запуганный окончательно.
Морфий кого хочешь до ручки доведет. Но только не меня. Я
над ним могу власть свою поставить. Другой раз у самой душа
в пятках.
   Главное, не показать ему, что боюсь. Знаю, с ним,
гаденышем, главное дело - потверже держаться... А мой лабух
на колени передо мной бухнулся.
   - Не ходи к нему, Санечка. Не ходи, ни сейчас, ни потом.
"Пусть думает, что это меня он кокнул. А я от тебя и детей
не откажусь. Я буду вам писать до востребования. Переводы
слать. Авось пройдет время и все забудет Морфий. А сейчас
не ходи. Он же думает, что ухлопал меня.
   Слушаю я, а волосы шевелятся. Чокнутых с детства боюсь.
А этот, вижу, съехал.
   - Пить тебе не надо бы, алкаш ты мой нечесаный. Бросай
кабак. Тоже мне - руководитель оркестра. Самая должность,
чтобы спиться под музыку...
   - Нет. Дело, я думаю, не в питье. Я нормален. Он меня
психологически достал. Придет, сядет в зале напротив и
наблюдает за мной. Измором решил взять. Я ему, видишь ли,
показался подходящим для дела. Конечно, я был бы надежным
курьером. И свой, то есть родственник, и вид
интеллигентный. А я не согласился. Вот он и стал меня
терроризировать. Придет, усядется, бельмы выпучит...
Смотрит, ухмыляется и молчит. А вчера заявил, если я не
соглашусь, то он меня пришьет".
   - Тебе интересно? - Сандра уткнулась подбородком Аруссу
в грудь, смотрит исподлобья.- Если надоело, я перестану.
   - Что ты! Напротив, очень интересно. Просто детектив,
продолжай.
   "Ну вот. Собрал он манатки. Побросал в вещмешок. Сел
на пол у двери. А меня прямо слезой прошибло - таким
несчастным он выглядел. Я решила позвонить в "Скорую". А
он:
   - Я чудом спасся. Вернее не спасся, а один... Я его не
знаю. Видел, помнится, пару раз в городе. Пришел он к нам
в оркестр с черного хода. Поманил меня пальцем. Я подумал,
вот он - мой палач, манит выйти, а там и пришьет. Однако
пошел за ним. Он просил у меня плащ и шляпу. Я, ничего не
соображая, отдал ему болгарский плащ - тот самый, что ты
подарила на день рождения, - и шляпу - коричневую, с
большими полями. Он ушел, а я стал себя ругать: олух,
балда, да ведь тебя раздели. А потом вспомнил, что меня
ждет, успокоился; все равно помирать. Я тебе на всякий
случай рассказываю. Может, потом пригодится, если... Если
меня эти подонки все-таки достанут. У них руки длинные.
Поэтому не оставляю тебе адреса. Позвоню, когда доберусь до
места. Это не близкий свет... Ну и... Работаю. Вида не
подаю. Хотя играю из рук вон... Как никогда. Ребята на
меня смотрят. Понять не могут, что со мной. В перерыве
окружили: уж не заболел ли. Я криво усмехаюсь, шучу даже,
мол, заболел и часа через два концы отдам. Смеются,
наливают. А я, веришь, поднес рюмку к губам, и такое
отвращение, будто в жизни не пил, не нюхал даже. Кое-как
доработал смену. Сделал вид, что на выход направляюсь, а
сам на кухню, забился в подсобку, как таракан, сижу- ни жив
ни мертв. Наши все давно разошлись. Посудомойки тоже
кончили дело. Тут прибегает баба Соня, уборщица. Кричит:
девки, на Набережной человека убили! Я туда. Смотрю,
грузят его в "Скорую". В моем плаще. Весь в кровище. А
шляпу не заметили. Я ее хотел взять, да передумал. Зачем
она мне...
   Он говорил, и я видела, как ему страшно. Думаю, Валек
сильно задолжал Морфию. Выпить он не дурак. А в последние
месяцы замечала, что колоться стал. Словом, Морфий
пристрастил его. А взамен потребовал работы. Любишь
кататься, люби и саночки возить. Морфию нужны не просто
курьеры, экспедиторы.
   Ему нужны свои люди, близкие. Вот он и решил приобщит
шурина. А шурин передрейфил... И рванул куда глаза
глядят".

   Сандра рассказывала. А Арусс прикрыл глаза. И увидел
молодую, красивую женщину с отрешенным лицом, заросшего
мужчину, держащего за руки хрупкого ребенка в длинной белой
сорочке. У мамы волосы темно-золотые, а у ребенка - белые.
И храм белый позади них.
   - Ах! - вырвалось у Арусса.
   - Что? Что ты? - прервалась Сандра.
   - Да так. Только что вдруг храм свой увидел.
   - Храм?
   - Есть у меня храм. Одни стены остались от некогда
изящной базилики. Она мне снится- белая, словно облако. Я
эти руины люблю, потому и называю, мой храм. Я хотел бы
восстановить этот храм. Иногда просто мечтаю, а сейчас
вдруг увидел его. Целый-целехонький.
   Извини. Рассказывай дальше.

   - Поцеловал детей. Руку мне облобызал - когда-то этой
манерой он меня махом купил,- и был таков. Я часа два глаз
не сомкнула. А потом, успокоившись, вспомнила о тебе. О
нашем свидании. Плюнула на все и заснула. Чуть не
проспала. Максим разбудил. Уехал, ну и скатертью дорога.
Оно даже к лучшему. Теперь я совсем вольная птаха. Да?
   - А то ты была подневольная. Жила, как хотела. Все сама
решала...
   - И то правда. Слушай. Ты не заболел ли? Какой-то не
такой. Да ты никак поседел. И довольно заметно. Особенно
за ушами... С чего это?
   - Поседел? Может быть...- Он встал, подошел к зеркалу,
долго всматривался.
   А ей показалось, что не себя он разглядывает, а что-то
другое, отдаленное, о чем обычно говорят: так далеко, что
отсюда не видать.
   - Значит, переживал... Дал мне развод и запереживал.
Знаю тебя. Хотел покончить наши отношения одним махом. Да
не сумел. А я тебе - сына. Тут ты и скис. И постарел, да?
- Сандра рассмеялась, вскочила, обняла его сзади. И они
увидели себя в зеркале.
   - Чем не семейный портрет, - обронил Арусс.
   - Все хочу у тебя спросить: что это у тебя за колечко?
С глазком каким-то?
   - Деревянное...
   - Вижу, что деревянное, но из какого дерева?
   - Сам не знаю. Представь себе, полгода ношу, а до сих
пор не разобрал.
   - Так это не твоя работа?
   - Мне подарила его одна...
   - Можешь не продолжать. Небось молоденькая дурочка. Они
теперь шустрые. И все норовят на старого повеситься.
Гипнотизируете вы их, что ли?
   - Значит, я старый? Ну спасибо!
   - Да нет! Это они так называют вас, охотников на
маленьких. Себя они называют маленькими, а вас...
стариками. С вас можно что-то поиметь. Я имею в виду
сармак, гонорар.
   - Наверное, ты права насчет малышек с набережной. Но мне
подарила это кольцо она. - Арусс посмотрел на фигурку из
красного дерева.
   - Эта?! - Сандра поднялась, подошла к полуметровому
изваянию, замершему посреди мастерской, прикоснулась к
смуглому телу скульптуры. - Ничего баба. Ты с ней был?
   - У тебя всегда одно на уме.
   - Можешь не продолжать. Я тебя знаю достаточно, чтобы
самой разобраться... Стала бы она просто так дарить что-то.
Тем более кольцо. Из такого дорогого дерева. Кольцо -
подарок со смыслом...
   - Хочешь, я расскажу, как все было.
   - Расскажи...
   Тут в коляске завозился маленький. Сандра наклонилась к
нему и, так вот неловко стоя, дала своему чаду грудь.
   Он отвернулся. И вспомнил, почти увидел тот
переполненный сентябрьский троллейбус... И когда Сандра
освободилась, а малыш успокоенно засопел, принялся
рассказывать.

   Она замечательно сложена, и, наверное, поэтому я сразу же
обратил внимание, что колготки на ней драные.
   Но оглянулся я на голос. И некоторое время не мог
понять, почему никто не замечает ее неприличные, даже
хулиганские реплики. Потом подумал: кажется, у нее не все
дома. И успокоился. В троллейбусе никто не реагировал на
реплики, видимо, из-за духоты. Я стал украдкой разглядывать
ее. Точеная шея. Свежий золотистый загар. Лицо - чистое,
молодое. Сильный, но изящный изгиб талии... "А этот
уставился. И что за люди - ни стыда, ни совести", - услышал
я и сразу же понял - в мой адрес. Мне стало жарко. Я
поднял глаза от ног в рваных колготках и встретился с ее
гипнотическим взглядом.
   - Баб любишь? - спрашивала она меня на весь троллейбус.
   Я отвернулся и попытался переместиться от нее подальше.
Но зеленые глаза меня не отпускали.
   - Куда же ты, красавчик? Ах, мы испугались огласки?
Похвально, похвально! Хоть на этом еще можно тебя
прищучить. Но лучше было бы, если б все-таки из стыда,
чтобы от уколов совести...
   Я рассматривал ее овальное лицо с чуть вздернутым носиком
и вдруг почувствовал легкое головокружение. Сердце замерло
на секунду и пошло, спотыкаясь. Господи, губы... рот...
Не шевелятся губы. И рот не открывается. Она говорит с
закрытым ртом?!
   "Да! Наконец-то дошло, как до жирафы, - услышал я её
резкий, насмешливый голос. - Да, кроме тебя, меня никто тут
больше не слышит. А ты слышишь. Нравится?"
   "Может, я того..." - пронеслась паническая мысль.
   "С головой у тебя все в порядке. Ни жара, ни духота в
салоне тут ни при чем. Просто я вошла, и мы с тобой
совпали, пижон".!
   "Почему пижон?"
   "Не нравится, не надо. Но как-то же я должна тебя
называть..."
   "У меня есть имя..."
   "Твое имя не годится. Имя должно быть наше, общее. Одно
на двоих".
   "А при чем тут ты... вы?"
   "Можешь называть меня на "ты". Ведь ты и я - по сути -
одно... И не стремись все сразу понять. Постепенно, со
временем непонятное прояснится перед тобой. Но не все, ибо
непонятное неисчерпаемо. Откроется же тебе оно настолько,
насколько ты достоин и способен постичь открывающееся
тебе..."
   "Бред какой-то!"
   "Но ведь ты говоришь со мной. И никто нас не слышит. Ты
ведь тоже говоришь сейчас с закрытым ртом. Почему же бред?
Хотя... Я знала, какой ты. И потому не удивлена... Мне с
тобой не повезло, потому что ты такой... и тут Ничего не
поделаешь".
   "Какой такой?"
   "Если бы ты был другой, - в голосе появилась нотка
сожаления, - я бы тебя расцеловала".
   "Другой? Что значит другой? И почему бы тебе не
расцеловать меня таким, каков я есть, если мы с тобой так
хорошо друг друга... слышим?" - Меня вдруг понесло, что
называется, по кочкам. Я видел перед собой молодую женщину,
весьма, правда, странную... Я знал, что слегка странные
женщины весьма пикантны, с фантазиями... С ними очень и
очень бывает интересно, хотя надолго меня с такими не
хватает. Я приблизился к ней вплотную. От нее пахнуло
каким-то поразительным ароматом. Снова закружилась голова,
и сердце опять споткнулось. "Наваждение какое-то", -
испуганно пронеслось в голове.
   "У тебя грязные мысли. Бррр... Гадость какая! Работы с
тобой будет! - нараспев протянула она. - Прямо хоть сейчас
начинай..."
   В глазах у меня потемнело. Я увидел салон в каком-то
полумраке. Вокруг меня теснились потные, обезображенные
возрастом и жиром, тощие, мохнатые, склеротические тела...
Это было ужасно. Я зажмурился, прижался лицом к стеклу.
Троллейбус качнуло. Я открыл глаза, увидел свою собеседницу
на тротуаре и кинулся к выходу. Люди сторонились, ворчали,
толкали меня в спину. Протиснувшись к двери, я со стоном
вывалился на тротуар. Дверь с лязгом захлопнулась, и, пока
троллейбус трогался с места, я увидел, как моя собеседница
хохочет за окном салона. Укоризненно жестикулируя, я шагнул
следом за откатывающимся троллейбусом. А она высунула руки
и что-то обронила мне под ноги. Я наклонился. На тротуаре
лежало деревянное колечко.

   Спозаранку на пляжах царит суета. Желающие устроиться
поудобнее столбят место под солнцем. Именно в этот момент,
когда курортному люду не до любования морем, не до
рассматривания кораблей или игры вод с небесами, в дикой
части побережья из воды вышел стройный, спортивного вида,
немолодой человек. Он шел покачиваясь, видимо, далеко
заплыл, не рассчитав силы и переоценив себя. Это бывает.
На его счастье, море в то утро было спокойным. Окажись сей
чудак вдали от берега хотя бы при двух-трех баллах- не
выбраться ему. Сколько таких - дорвавшихся и зарвавшихся -
нашли себе жуткую погибель в глубинах прекрасного, теплого
залива. Этот же счастливчик, благополучно выбравшись, упал
на гальку возле кучки своей одежды и полчаса лежал
неподвижно. Отдохнув, вполне бодро оделся и уже через
несколько минут очутился в самой оживленной части городка -
на Набережной улице. Ел мороженое. Пил газировку. Шел
расслабленной походкой свободного человека. Судя по всему,
в карманах его модных полотняных брюк имелись деньги; и с
жильем он уже устроился; а по тому, как хладнокровно
проходил мимо зазывно-ароматных забегаловок общепита, легко
сделать вывод относительно и этой стороны его благополучного
бытия. Он выделялся среди дефилирующих мужчин тем, что не
обращал внимания на женщин, которых здесь несчетно и на
всякий вкус, а внимательно присматривался к мальчикам,
сновавшим по Набережной.
   Седой субъект добрался до Кизиловой горки, некогда
утыканной частными домиками, а ныне тесно застроенной
высотными жилыми зданиями.
   "Где же она теперь живет?" - озадаченно пробормотал он и,
оглядевшись, направился к телефонной будке. Справочная
служба выдала ему необходимый номер, и он тут же набрал его.
   В трубке раздался девичий голосок:
   - Слушаю вас.
   - Девочка, мне надо поговорить с Александрой
Александровной.
   - Я не девочка, - ответила трубка. - А мама на работе.
   - Все ясно. Сколько же тебе лет, мой мальчик?
   - Девять. А что?
   - Надо же! - обрадованно выдохнул в трубку пловец. И,
словно испугавшись, что трубку на том конце повесят,
заторопился: - А где твоя мама работает?
   - На почтамте, до востребования. А вы кто?
   - Я друг твоей мамы. Друг молодости...
   - Значит, вы не местный?
   - Когда-то жил тут.
   - Вы не найдете ее. Давайте я вам объясню.
   - Не нужно. Я найду.
   - Тогда поспешите. Мама сегодня в первую смену. Скоро
она кончит, и вы можете не застать ее на работе.
   Мужчина повесил трубку и пошел назад, на Набережную.
Спустился к молу. Долго стоял там, слушая, как кричат
чайки, споря о кусочке хлеба, брошенного катающимися на
морских трамвайчиках отдыхающими. Электронные часы
показывали тринадцать часов. Потом на экране появилась и
другая информация: температура воды, воздуха, балльность
волнения, день недели, число, год. Спохватившись, мужчина
побежал, и прохожие оглядывались на высокого, хорошо одетого
человека с ослепительной шевелюрой. На подступах к почтамту
он перевел дыхание. В зал вошел неторопливо. Направился к
отделу "До востребования". За барьером сидела полная
рыжеволосая женщина. Он отметил: "Перекрасилась!" На
мгновение в лице женщины что-то дрогнуло.
   "Постарела. Особенно руки. Смотрит, словно под
гипнозом".
   Он быстро отвернулся и вышел на улицу. Сел неподалеку в
скверике. Стал ждать.
   "Скоро пересменка. Пойдет домой. Подойти?"
   Минут через десять появилась она.
   "Высокие ноги. Походка та же".
   Он уже решился подняться и подойти. Но в последний
момент что-то его удержало.
   "Нет! Зачем? Да и как объяснить? Перепугается".
   Мужчина поперхнулся.
   "Господи! Все, как раньше. А думал, что давно уже все
отмерло. Не как у людей..."
   Из кустов выскочили двое ребятишек. Загорелые,
светловолосые.
   - Мама! - завопил один из них. Нос и щеки в веснушках.
   "Этот подходящий. Этот, пожалуй, то, что надо. Мой!"
   Встал и пошел за матерью с сыном. Крадучись, сторонясь и