мнить? Все?
   - Зачем же все? Самое лучшее из прожитого!
   - Ишь какой! Лучшее. Так не бывает, запоминается только
то, что полезно, поэтому не всегда лучшее.
   - И что же запоминается?
   - В первую очередь рождения и смерти...
   - Это должно быть ужасно... потому что больно.
   - Да. Рождаться и умирать больно. Но не это главное. А
то, что при этом видится. Что видится в такие моменты, то и
остается с тобой навсегда. Рождение и смерть закрепляют
этот опыт. И чувство утраты. Оно непременно в обоих
случаях.
   - Утраты? Ладно, при умирании - я понимаю, но при
рождении?..
   - Рождаясь человеком, ты покидаешь вечность, то есть
теряешь бессмертие, как же тут не сокрушаться. То, что
потеря эта временная, человек не знает. Он не знает, потому
что не способен понимать сущность бессмертия. Кроме того,
ему не дано помнить, что было с ним в прежние жизни.
   - Неправильно! Несправедливо! - От возмущения меня
перестали пугать неподвижность Йоты и ее сияющие уже до
локтей руки. - Не ведая о прошлом, забыв о своих ошибках,
человек никогда не станет лучше. Он обречен повторяться, то
есть топтаться на месте.
   - Человек никогда не повторяется. От жизни к жизни идет
- медленно или быстро, у кого как получается, - к своему
совершенству.
   - И кто же это о нас так позаботился? Кто же это нас так
жалеет, оберегает? Прямо святая ложь какая-то...
   - Будто бы не знаешь... - улыбнулась Йота. - Только не
думай, что это правило абсолютное. В нем есть исключения
для желающих.
   - То есть, если я захочу, мне будет позволено помнить?
   - Вспомнить.
   - Уж не ты ли спросишь меня о моем желании?
   - Именно я, ты не ошибся.
   - Тогда прошу тебя ответить прежде всего на такой вопрос.
С какой стати ты выбрала именно меня?
   - Просто пришел твой срок: ты жил сорок девять раз.
   - Но что такое сорок девять раз? Почему такая честь не
оказывается, скажем, после сорока восьми, или тридцати
девяти, или на сотом разе?
   - Потому что семь раз по семь.
   - Выходит, это единственный шанс?
   - Шансов несколько. Они возникают при пересечении
великих цифр: тройки, семерки, девятки...
   - Значит, у меня в запасе по крайней мере еще два шанса:
шестьдесят третья и восемьдесят первая жизни. Жаль, мало...
   - У тебя еще четыре раза в запасе. 77 и 99 жизней. О
чем ты сожалеешь?
   - О том, что ты не появилась раньше. Жаль предыдущих
упущенных возможностей.
   - Ты сам их упустил, но не помнишь об этом. Ты трижды
отказывался.
   - Отказывался? Странно. Тогда почему я сейчас готов
согласиться?
   - Потому что ты пока не знаешь, чем за это придется
заплатить.
   - Заплатить?
   - В первый раз ты сказал, что еще не нажился, что у тебя
еще будут шансы. Во вторую нашу встречу ты отказался,
потому что у тебя все пошло на лад. Ты двигался на редкость
успешно. Ты был - как никто другой из твоих ровесников -
близок к цели. Тебе оставалось одно-два возвращения, чтобы
достичь абсолютного. Ив тот раз ты был прав. Мы это
поняли. Но в третий раз, когда шла тридцать третья жизнь,
все пошло прахом. Ты был отброшен к началу...
   - Что ж я такого натворил, что пришлось начать сначала?
   - Ты убил.
   - Я? Кого же?
   - Теперь это не важно.
   - Но я хочу знать.
   - Ты узнаешь все, но при одном условии.
   - Каком?
   - Тебе придется пожертвовать всеми оставшимися жизнями.
   - Всеми?! Боже! Это же больше половины! Ничего себе!
   Какой-то посторонний звук остановил Арусса на полуслове.
Оба затаили дыхание. И услышали, как открылась дверь. В
прихожей вспыхнул свет.
   - Это Коляня! - облегченно выдохнул Арусс.
   - Господи! Этого нам как раз и не хватало.
   - Не переживай. Он пьян. Слышишь, мастерская настежь...

   В прихожей было подозрительно тихо. Арусс тихонько
поднялся и выглянул. Убедившись, что Коляня и в самом деле
лыка не вяжет, Арусс захлопнул входную дверь. Затем бережно
взял Коляню на руки и перенес в другую половину мастерской,
где и уложил на топчан. Но едва только вернулся к Сандре,
как на половине Коляни что-то грохнуло, послышался невнятный
возглас, и, ударившись о косяк проема, на половине Арусса
появился Коляня.
   Щелкнул выключатель. Щурясь в неярком свете, Коляня с
изумлением всматривался в негаданных постояльцев, нахально
разместившихся на его - теперь его - диване. Жмурился,
кряхтел, дергал себя за бороду, изрядно поседевшую за
последние девять лет.
   - Арусс! Это ты... На этот раз ты мне не снишься. А
если снишься, то не так, как раньше. Во-первых, старый ты
какой-то. Слушай, брат, что-то ты сильно постарел! Это
что? Это у вас там такая геронтология? Или ты сам выбрал
себе этот возраст? Значит, решил взять этот возраст, чтобы
отказаться от женской зависимости? - Тут Коляня хихикнул и
погрозил пальцем. - Шалишь! Меня не обманешь. Вижу! Кто
это у тебя за спиной прячется? Баба! Значит, причина в
другом. То-то! Ладно! Раз тайна, не говори! Вековуй там
себе. Но все-таки странно, что ты такой старый, а с бабой.
Это во-вторых! А я ее знаю. Ее зовут... Дай Бог памяти!
Вспомнил! Массандра! Ну, коль явились вы мне оба,
запечатлею вас. Художник я или не художник?! Давно хотел.
Да все откладывал. А теперь напишу я тебя, брат ты мой,
вместе с нею. Не возражаешь?
   Арусс кожей почувствовал, что Сандра решила подать голос,
прижал палец к губам. Прошептал ей в самое ушко:
   - Ни звука, иначе он поймет, что мы действительно живые.
Его хватит кондрашка. Пусть думает, что это галлюцинация.
   Коляня притащил мольберт и холст. Принялся выдавливать
краски на круглую палитру. Он красил холст. Он мазал. Он
писал. И трезвел с каждым мгновением работы. Арусс так
увлекся, наблюдая за своим феноменальным другом, что не
заметил, как заснула Сандра. Загипнотизированный таинством
творца, он и сам стал подремывать. И, наверное, тоже бы
уснул, если бы не грохот. Это упал вконец обессиленный
художник. Арусс поднялся и приблизился к холсту.
   Этюд был практически завершен. Особенно удалась Сандра.
   - Невероятно, ничего подобного нельзя было и вообразить!
- пробормотал Арусс и отнес во вторую половину мастерской
мольберт с холстом, кисти и палитру. Затем аккуратно вытер
пол на своей половине, поставил чайник, разбудил Сандру.
Они молча выпили чаю и навсегда покинули это прибежище.
   - Ну а теперь ты куда? - Сандра крепко вцепилась в него
обеими руками.
   - Теперь мы расстанемся, золото мое. - Арусс отвел
взгляд. Смотреть в лицо этой женщины у него больше не было
сил. "Жена твоя как плодовитая лоза в доме твоем; сыновья
твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей", -
пронеслось печальным мотивом.
   - Никуда я тебя не пущу!
   - Это невозможно, Сандра!
   - Невозможно что?
   - Остаться.
   - Тогда я с тобой!
   - А это тем более невозможно. - Видя, что глаза ее
наполняются решимостью безумия, сдался: - Ладно, можешь
проводить меня. Но только до определенной черты. Когда я
побегу, ты должна будешь остаться. Понятно?
   - Да! Сделаю все, как ты сказал. Только не уходи
сейчас, не бросай меня совсем.
   - Иди домой. Отдохни. Потом я позвоню.
   - Нет! - Сандру трясло. - Не надо звонить. Говори
сейчас, где и когда мы встретимся.
   - Ладно. Приходи к восемнадцати часам в парк на наше
место. Помнишь? Только оденься получше, в парикмахерскую
загляни. Я хочу тебя видеть в полном блеске. Понятно?
   - Да! - Она жалко улыбнулась, сжала ему руку и сказала:
- Вот теперь я вижу, что ты меня не обманываешь.

   В половине седьмого вечера у комплекса "Интурист"
остановилось такси. Из него вышли броская, довольно молодая
женщина и пожилой представительный мужчина. Пара эта машину
не отпустила, водитель, проводив их озабоченным взглядом,
развернул свой лимузин и поудобнее припарковался в сторонке.

   Однако в зал ресторана женщина вошла без сопровождавшего
ее джентльмена. Пожилой мужчина из вестибюля свернул в
курительную комнату.

   Писателя Сандра увидела сразу. Он сидел, как объяснил
Арусс, за столиком и был удивительно похож на Арусса.
Такого же роста, с такой же седой шевелюрой, с такими же
усиками. Сандре внезапно захотелось убедиться, настоящие
они у него или такие же бутафорские, как у Арусса.
   - Можно к вам? - весело спросила Сандра.
   Писатель поднял глаза, и Сандра подумала: "Сейчас как
погонит!" - Но по тому, как загорелись эти пустынные
мгновение назад глаза, она поняла, что перед ней еще один
совершенно заброшенный, никому не нужный человек.
   - Откуда вы такая? - вскочил писатель. - Ради Бога
садитесь. Как вас зовут? - Он с каждым словом оживал,
распрямлялся. И, не дожидаясь ответов, задавал все новые
вопросы: - Вы читали мои книги? Вы меня знаете? Разве мы
уже встречались? - Наконец он иссяк и потупился.
   - Вас ждет в курительной комнате один человек, ваш друг,
- тихонько проговорила Сандра.
   - Друг? А почему он там?
   - У него к вам экологическое дело. Он хотел поговорить с
вами, но не здесь. Тут много глаз и ушей.
   Писатель сразу же поднялся, а Сандра осталась. Поудобнее
расположилась в кресле. Когда вошел Арусс, она - как ей
казалось - интеллигентно обмахивалась, фирменным меню в
золотом тиснении. Для всех сидящих в зале вернулся не кто
иной, как элегантный столичный гость - писатель, сидевший за
этим столиком, а неделю назад выступавший с беседами о
вреде, который будет нанесен природному комплексу в урочище
Синяя бухта, чем страшно огорчил местную кооперативную
строительную фирму, успевшую заключить взаимовыгодный
контракт с одной из английских корпораций.
   В это время такси на всех парах везло в аэропорт человека
в сером плаще и темной широкополой шляпе, улетающего в
Москву через полтора часа.
   - Он, этот писатель, сломал им всю игру. Ставки в
международной пульке оказались настолько высоки, что
оставаться столичному лектору-экологу нельзя было ни минуты.
Сегодня я целый день трудился, чтобы отправить его
побыстрее. А у нас, милая Сандра, остаются буквально
минуты.
   - Поработать? - похолодевшими губами шевельнула Сандра.
Она поняла его слова о минутах правильно и, чтобы хоть
как-то смягчить удар, спросила о первом, что пришло на язык.
   - А как же! Заказать билет на самолет да еще в разгар
сезона - дело немыслимое. Я никуда не езжу. А самолетов
боюсь как черт ладана, - тараторила Сандра, вцепляясь
длинными пальцами в руку Арусса. И тут она вспомнила о
колечке, которое обнаружила у себя на пальце, придя домой
после ночи, проведенной в мастерской. - Арусс! А я и не
заметила, когда ты нацепил мне эту прелесть! - почти
истерично воскликнула она. - Откуда оно у тебя? Неужели
сам соорудил? Давай сравним с твоим. Ну! Невозможно
отличить. Тот же тон, тот же глазок.
   - А вот и наш Серенький Козлик писательский заказ тащит!
- как ни в чем не бывало воскликнул Арусс.
   В щуплом, низкорослом официанте трудно было узнать
спекулянта цирковыми билетами. Арусс с любопытством
разглядывал еще одного своего убийцу. Козел поставил флакон
с вином и закусками, словно почуяв подмену, поднял глаза.
Убедившись, что не ошибся, побледнел, спросил дрогнувшим
голосом:
   - Что принести даме?
   - Спасибо, ничего не надо. Не до того мне сейчас. -
Встретив взгляд Арусса, Сандра смолкла на полуслове. Арусс
тем временем налил вина в два бокала и подмигнул официанту:
выпьем, мол, за компанию.
   - Извините, не пью, - задушенно пробормотал Козел.
   Арусс, любезно улыбаясь, тихо проговорил в опрокинутое
лицо:
   - Поди к ним и доложи, что писатель выпил свой херес и
ушел.
   - Зачем вы его спасли?! - не своим голосом спросил
официант, догадавшись о подмене.
   Отпустив официанта, Арусс допил свой бокал.
   - Я не его, а тебя, дурашка, спасаю. Все, Сандра! Пошли
на улицу, на воздух, на волю...
   - Зачем, зачем ты выпил? - почти кричала Сандра, догоняя
Арусса, устремившегося к выходу,
   Арусс несся вперед, уже не видя и не слыша этой жизни. А
следом, задыхаясь от слез и горя, мчалась Сандра, обдирая на
гравийных дорожках Приморского парка лак со своих лодочек на
высоком каблуке.
   Она летела, чтобы увидеть. И увидела все - от начала до
конца. Кольцо на его руке вдруг засветилось, вспыхнуло
ярким фиолетовым сиянием и тут же брызнуло, словно
бенгальский огонь. Еще несколько мгновений, и лежащее ниц,
нескладное тело Арусса было охвачено этим беззвучным
стремительным огнем...

   Тесный сырой мощеный двор. Большая тяжелая женщина в
халате неопределенного цвета развешивала на невидимом в
вечернем полумраке шнуре белье, неловко наклоняясь над
жестяным тазом. Прямоугольные пятна белья зависали на фоне
сиреневого неба. В старом, обшарпанном доме кричала
радиола. Переругивались базарными голосами невидимые
соседки. Брехала собачонка... Женщина услышала позади себя
шаги, гулко отразившиеся от унылых стен, но не обернулась.
Вошедший во двор бродяга, в кепке, спортивной фуфайке и
холщовых штанах, остановился неподалеку от женщины, ожидая,
когда она обратит на него внимание. Услышав покашливание,
женщина нехотя оглянулась.
   "Как изменила ее жизнь!" - поразился бродяга. И снял
кепку, обнажив яйцеобразную лысину.
   - Снова ты. И не надоело тебе являться? - устало
проговорила женщина и отодвинула таз ногой. Таз громыхнул.
Ноги у женщины были голые, в синих хризантемах
склеротических сосудов. - А что теперь тебя привело?
   - Я и сам не ожидал, что снова окажусь здесь, - ответил
старик хрипло.
   - Но как ты нашел меня?
   - Ив самом деле... Ты ведь раньше не здесь жила.
   - Пришлось разменяться. - Женщина усмехнулась. - Дочка
замуж вышла... А когда в доме две семьи, ничего не
остается, как разъехаться.
   - Дочка счастлива?
   - А почему ты не спросишь, счастлива ли я?
   - Не слепой, и так вижу...
   - Ну и что ты видишь? - Она уперла руки в толстые бока,
и на миг из глаз, обесцвеченных временем, пахнуло на бродягу
далеким, но незабытым светом. - Говоришь уклончиво. Не
бойся. Мне уже давно не больно и не обидно.
   - Как же ты живешь? Здесь?
   - По-всякому. Если бы не Коляня, который... Ну, словом,
сошлись мы с ним. Нелегально, конечно, он помогает...
   - Коляня? Это... замечательно. Слушай, я так этому
рад...
   - Ладно, ладно. Не суетись. Как можем, так и
устраиваемся. Жить-то надо.
   - Конечно. Я понимаю. Просто спросил.
   - Аж оттуда притопал, чтобы спросить? Вспомнил? Ну и
ну! Что ж так долго вестей от тебя не было? Ни посылки, ни
письма. Увы. Теперь я другому отдана и буду век ему верна.
Так, кажется, в песне поется. Опоздал, милый.
   - Я же тебе объяснял, что собою не распоряжаюсь.
   - Может, и объяснял. Только я не помню ничего. -
Навалившись массивным животом на колени, она всхлипнула,
выхватила мокрое дырявое полотенце и стала утирать рыхлое
лицо. - А мужик пропал. На моих глазах погиб. Я ж его
любила. Души не чуяла за ним. А поделать ничего не могла.
Потеряла сыночка.
   - Как? - Бродяга присел рядом на корточки. - Что ты
говоришь? О ком?
   - О мальчике моем. Сгорел он синим пламенем. В третий
раз в принудиловке лежит. Видал бы ты его! Старик
стариком. Мне было двадцать, ему тридцать пять, когда
познакомились. Они очень похожи: отец и сын. Первый
сгорел на моих глазах. И второй догорает. Старик, старик,
старик... - Она покачнулась и, потеряв устойчивость,
рухнула на колени. - Я боролась. Не хотела отпускать. А
он, упрямый, мне сказки стал рассказывать: мол, я должен, у
меня задача. Все впустую. Вынес из дома все, что можно
было продать. А когда уже нечего было продавать, мужеву
работу отнес - статуэтка красного дерева. Коляня говорит,
что ей цены нет.
   Бродяга вздохнул, состроил понимающую гримасу.
   - Ну что ты кривишься? - Женщина встала на ноги,
принялась развешивать оставшееся белье. Управившись, села
на перевернутый таз и сказала почти спокойно: - Ну конечно,
тебе должно быть обидно...
   - Где он лежит?
   - В том-то и дело, что трупа не нашли. Я побежала за
людьми, а когда вернулась - ничего. Пустое место. Я сильно
кричала, и все сочли, что я спятила... Меня долго держали в
клинике. Я ни в какую не соглашалась с диагнозом, но в
конце концов Коляня настоял, чтобы я поддалась. Мол, чем
тебе плохо - пенсию дадут. Присвоили мне вторую группу.
Дали сто рублей. Все равно не хватает. А когда с ним это
началось, меня тут и взяло по-настоящему. Пока я находилась
на лечении, он попался на крючок.
   - Я хочу поговорить с ним...
   - Хочешь узнать, почему это случилось? А кто ты такой?
Ты - старый бродяга... А для такого дела нужен ловкий,
молодой, храбрый человек.
   - Пойдем к нему.
   - Куда? Он уже пошел мстить. Его теперь не найти. О
нем узнают, когда он достанет этого подонка Морфия. Мальчик
поклялся мне. И я его благословила. Он за всех с ним
рассчитается.
   - А Морфий, где он теперь обитает?
   - Всюду. Он везде. Иногда его можно застать у моей
дочки. Сначала он ее сломал и сделал своей наложницей. Так
он называет своих баб - наложницами. А потом моего мальчика
завлек в сети. Не горюй, говорил, мы ж не чужие. Я сделаю
твоего парня наследником. Все движимое и недвижимое его
будет. И успокоил. Я уши развесила. Когда же увидела, в
кого превращается мой мальчик, кинулась к Морфию, умоляла,
на коленях просила спасти дитя. Он и бровью не повел,
только сквозь зубы цедил. Я и сказала ему, что на всякого
палача удавка припасена. Он думал, что на него управы нет.
И вот пришло время. Дни его сочтены. Мой мальчик его
прикончит, он у меня смышленый...
   - Но ты сказала, что он лежит...
   - Да! Он залег. Он в засаде. Не зря мы его с тобой
сотворили. Ой, не зря. - Сандра яростно рассмеялась и
пошла прочь в темный подъезд, ни разу не оглянувшись на
Арусса.

   Какой дорогой Фазан пойдет убивать спрятавшегося в горах
Морфия? Возможно, и сам виновник переполоха в то раннее
утро до конца не решил, с какой стороны лучше подбираться к
логову главаря наркобанды.
   Маршрут знал, кроме самого Фазана, еще один человек...
Пожилой, лысый, бродяжьего вида мужик знал, что мальчишку
надо перехватить заранее, то есть до первой заставы,
которыми окружил свое убежище полубезумный Морфий, иначе
очумевшие от бессонницы боевики поднимут такой шум, что
никаких концов не спрятать. Или шустрого Фазана придется
вычислять снова. Каждый охотник должен знать, где сидит
фазан. А рассчитывает точно всегда тот, кто спокоен.
Молчаливый старик, которому, судя по всему, спокойствия не
занимать, Фазана на этом маршруте просто предвидел. Не
важно, как ему это удалось. Важно, что именно такой человек
вызвался помочь Морфию.
   - Тебя рекомендовали достойные люди, - сказал ему при
встрече Морфий. - Твое имя меня не интересует, а какое ты
впишешь в свой международный паспорт, о котором мечтаешь,
знать не хочу. Мы встретились с тобой потому, что
понадобились друг другу. Итак, по рукам? Мальчишка опасен,
но, к счастью, наивен. Он думает, что я спрятался от него.
Пусть думает. Пусть ищет. Пусть олухи из моей охраны не
спят по ночам. Для чего? А для того, мой милый, чтоб ты -
никому не известный в этих местах человек - мог остановить
этого сумасшедшего малолетку еще на подступах к моей даче.
   Пусть подозрение падет на меня. На кого еще? Начнут
таскать меня, моих ребят... Но мы не проговоримся, потому
что чисты. Мы не убивали...
   А вот тебе главное оружие. Если мальчик остановится,
начнет прислушиваться к тебе, подпустит к себе, расстарайся,
изловчись, дорогой мой, но введи ему эту вполне детскую
дозу. Я бы хотел обойтись без кровопролития. Потом он
постепенно войдет во вкус и сам ничего не захочет, кроме
головокружительного поцелуя белого жала. Паспорт я тебе
принесу сам. Туда. На место. Подождешь там, ко мне не
поднимайся.

   Арусс вышел на Фазана, как и предполагал, в овраге.
Парень буквально носом к носу столкнулся с ним, выхватил
"Макарова", но, разглядев, что руки Арусса пусты,
успокоился.
   - Кто ты? И чего тут шляешься? - воскликнул с хрипотцой
Фазан.
   - Какой же ты, однако, невежливый. Фазан! - мягко
ответил Арусс.
   - Ступай своей дорогой. И не оглядывайся. А не то
получишь свинцову