ваш сын решительно намерен
сдержать свою клятву, так что  ваши останки вернутся в ваше родовое имение".
Но тут показался слуга нагруженный множеством пакетов.
     - Эй! - крикнул я. - Будьте любезны передать это господину барону Эрбо.
     - От кого? - недоверчиво буркнул грубиян.
     - От графа Мюзияка дю Кийи, - бросил я гневно.
     Стоило только этому неотесанному мужлану услышать  мое имя,  как он тут
же  поклонившись мне до земли и,  побросав кое-как свои покупки на  сиденья,
лихо  взмахнул кнутом и погнал  лошадей понесшихся во весь  опор и потрясших
мою бедную карету так, что она чуть было не рассыпалась. Я не мог удержаться
от  улыбки.  Значит поручение  будет  выполнено  молниеносно, и вскоре барон
задрожит за своими башнями и галереями с навесными бойницами.
     Мною  овладело   непреодолимое  желание  вновь  увидеть  обитель  своих
предков,  и, выйдя за пределы  поселка,  я быстрым шагом направился к густой
зелени,  наполовину  закрывшей стену парка. Еще несколько мгновений, и я уже
шел вдоль  ограды замка. Она, слава Богу, не пострадала от страшных событий,
опустошивших  всю местность. Тем не  менее  то  там,  то сям сраженные бурей
деревья   повредили   своим   падением   верхнюю   часть  стены.   Благодаря
выкорчеванным  корням  и переплетенным ветвям я без  труда  забрался в парк.
Лишенная  постоянного   ухода   зелень   разрослась  настолько   буйно,  что
ориентировался  я  не  без  труда.  Выпутавшись  из  кустов  и  кустарников,
обхвативших меня со всех сторон, я неожиданно узнал ведущую к пруду дорожку,
и мною овладело нежное волнение!  Я даже не стал  сдерживать свои слезы. Мне
хотелось броситься на  землю,  поцеловать ее,  прижать к  сердцу мои  родные
владения, которыми я дорожил  больше, чем  своей плотью. Наконец, перед моим
восторженным   взором   открылась   величественная   картина   мирных   вод,
простирающихся до самой стены замка, и у меня  из  горла сам  собой вырвался
возглас  "О Мюзияк,  твой сын вернулся  к тебе!"  Пав на колени  на тенистый
берег  пруда, я возблагодарил  небо за свое счастливое возвращение  Вечерний
ветер  нагибал  тростник, развевал  мои волосы,  он был  похож  на дуновение
надежды. Уверенный в своей победе, я обратил свой ясный взор к колыбели моих
первых лет. Бросая вызов временам и ненастьям, замок  все так  же возвышался
всеми своими  горделивыми  башнями, обвитыми густым плющом  вплоть до  самой
крыши.  Флюгеры,  сделанные  в  виде  вставших на дыбы  драконов,  рассекали
поднимающийся из труб тонкий сизый дым, а заходящее солнце освещало  фасад и
окна  замка.  Неожиданно  я  заметил на  нависающей  над клумбой  балюстраде
изящный силуэт мечтательной девушки в белом, с букетом цветов в руках.
     "Это она", - подумал я, бледнея.
     Меланхолический вечер, легкий всплеск бьющейся о берега воды, сплетение
всевозможных волнительных  чувств  делали  эту  непредвиденную  встречу куда
сладостней, чем  первое свидание.  Но эта  прекрасная  девушка была  дочерью
вторженца,  а я  -  законный господин  этих  мест  - вынужден был прятаться,
словно какой-то бродяга. В конце концов, любопытство победило возмущение, и,
укротив свою  злость, я украдкой,  прячась  за заросли  тростника,  дошел до
террасы,  вокруг которой летали  стрижи. Но  меланхолическое дитя даже  и не
подозревало о  моем приближении.  Силуэт ее  вырисовывался темным  пятном на
фоне пурпурного неба так, что я  не  мог разглядеть ее лица,  а  видел  лишь
руки,  обрывающие розу, душистые лепестки  которой, плавно кружась, долетали
до меня. Из окон гостиной доносился  томный звук  спинета (5), и на какое-то
мгновение я почувствовал  мимолетные  угрызения совести. Ведь я же  невольно
разрушу царящий здесь  мир и покой. Ведь из-за меня девушка, черты которой я
мог лишь домыслить, зальется  слезами! Нет,  нет, дорогая  мама!  Я вовсе не
забыл о ваших уроках,  но  я всегда терзался от их безжалостной строгости. В
то время, как я  мучился сомнениями,  опьяненный этими горькими  прелестями,
послышался женский голос.
     - Клер! - звал он ее. - Клер!
     Вздохнув, девушка исчезла из моего поля зрения. Я повторил про себя это
имя,  которое без  всяких видимых причин стало мне  казаться восхитительным.
Клер! Уж ее-то, по крайней мере, мне хотелось бы уберечь.
     Наступила ночь; по водной  глади прошла рябь,  в тростнике подали голос
лягушки. Изворотливый, словно  рептилия, я обошел террасу  и бесшумно прошел
вдоль хозяйственных построек, но внезапно остановился на углу конюшни. Боже!
Исчезла. Часовня  исчезла, точнее, она была здесь, в траве ее тонкие колонны
рухнули,  арки  развалились, и руины  заросли чертополохом. Словно слепой, я
сделал несколько  шагов, вытянув вперед руки. Неописуемый ужас охватил меня.
Но  нет! От  страшнейшего  испытания  я все же  был избавлен,  склеп остался
нетронутым,  алтарный  камень  с  искалеченным  крестом,  на  который  пауки
набросали паутины, заслонил собой вход.
     Теперь жестокое  упорство  посельчан мне  стало понятнее.  Вместе с тем
страх,  сразивший  Мерлена  и  де  Дерфа,  тоже  стал   объясним.  Я  ощущал
одновременно гнев и ужас  Других - настолько скорбное  величие святого места
делало содеянное святотатство ощутимым. "О  Боже, - прошептал я, - прости их
и  прости меня!" И я  перекрестился,  чтобы  снять проклятие,  нависшее  над
замком Мюзияков. Тогда  я еще не знал, что оно обрушится и на меня, что  мне
вскоре предстоит пасть невинной жертвой для искупления преступления!
     ...Кто бы ты ни был, читатель, потерпи минутку, пока я отдохну на своем
бесконечном пути. Позволь мне поразмыслить над  тем торжественным  моментом,
когда я,  стоя у  развалин семейного храма, возобновлял свою клятву  мщения.
Моя  судьба  пошатнулась именно в ту  минуту. Взвешенный на ее весах,  я был
отброшен  в потемки.  За  что. Господи? За  какой проступок ты наказал меня?
Быть может, я неправильно действовал предложив Эрбо слишком уж большую сумму
для возмещения убытков? Быть может, мне следовало вообще оставить их в покое
и очистить свое сердце от ненависти, заложенной моей матерью? И следовало ли
заставлять Клер и меня расплачиваться за пролитую кровь?
     Этого мне  знать  не дано. Меня окружает темнота,  и в душе  моей царят
потемки. О, боги мщения, еще  одно усилие! Помогите  мне поднять этот  столь
тяжелый пистолет. Пусть и моя кровь прольется  в  свой  черед! Тогда я смогу
присоединиться к моей любимой и заснуть подле нее сном Тристана!
     ...На  постоялый двор я вернулся в изнеможении  - мои  руки и лицо были
все исцарапаны, а сердце наполнено любовью и гневом.
     Увы, я  уже  полюбил  эту  девушку, которую толком-то  и  не разглядел,
поэтому и возненавидел  эту любовь.  Еще долгое время я  стоял и смотрел  на
поднимавшуюся в небе луну, слушая лай собак.
     Наконец я лег спать и погрузился в полный  кошмаров сон. И вместе с тем
это была моя последняя спокойно проведенная ночь.
     На следующий день я вновь увиделся с метром Меньяном  и составил  с ним
контракт на случай,  если барон все же уступит моему желанию. Мои финансовые
дела оказались крайне  запутанными, мне  потребовалось приложить невероятные
усилия, чтобы  вникнуть во все  множащиеся объяснения этого  доброго малого.
Видно,  мне  недоставало  ощущения действительности,  благодаря которому мой
отец и дед сколотили  себе солидное состояние. Замечу вскользь, что от них я
унаследовал  лишь некоторую выправку,  неординарную наружность  и непомерную
любовь к верховой езде. От матери же, напротив, наряду с явной склонностью к
мистицизму я унаследовал меланхолический и угрюмый характер, вследствие чего
я  не  уделял  своим  интересам  должного  внимания.  Итак,  из  разговора с
нотариусом я извлек лишь его ручательство собрать  за двадцать  четыре  часа
предложенную  мною  для  барона  сумму.  При  этом  мне  пришлось  подписать
несметное количество  бумаг, и мы  расстались, назначив встречу на следующий
день.
     Настал полдень, и  я  решил  совершить  моцион верхом. Найти  приличную
лошадь в Мюзияке не составляло труда, поэтому я не замедлил остановить выбор
на  "огнедышащей"  полукровке,  которая  понесла  меня  бешеным  галопом  по
соседним ландам. Поначалу, опьяненный,  я  полностью забылся в  этой скачке.
Душистый ветер с луга развевал мои волосы, а букет запахов чебреца, утесника
и майорана  наполнил мои легкие. Я чувствовал,  как кровь  закипает в жилах,
словно  забродившее  молодое  вино.  Но   мало-помалу  я   замедлил  скачку,
утомившись от избытка испытанного мною счастья.  В моем воображении предстал
образ девушки с  розой, подобно ночному светилу над ревущим штормовым морем.
Пустив шагом своего скакуна  и  отпустив поводья, я погрузился в одно из тех
смутных  мечтаний,  которые  даже самым горьким страданиям придают  какую-то
сладостную   привлекательность.  Нет,   я,  конечно  же,  не   мог  полюбить
незнакомку, черты  лица которой  скрыла от меня  ночь.  Она  была всего лишь
тенью, вздохом, сном,  женщиной  в  белом, появившейся вдруг из  пруда среди
сумеречного тумана.  И  совершенно  бесполезно  пытался я прогнать из  своей
головы  это  навязчивое  видение. Напрасно,  используя  все доводы разума, я
пытался в своих глазах презреть дочь этого облагородившегося за  счет интриг
мужлана.  Мое сердце  призывало ее, а  губы  произносили  ее  имя.  Чувства,
восстав против  чести,  горели  таким  жаром,  что  я  почувствовал, что мое
состояние близко  к обморочному.  Словно  умалишенный, я без конца  повторял
"Клер!  Клер!",  и мне казалось, что вся  природа  вторит  мне пением  птиц,
шепотом  ветра  и  журчанием  ручейка.  Клер!.. Клер!..  Я  чувствовал  себя
одновременно несчастнейшим и счастливейшим из смертных.
     Лошадь моя отклонилась с пути, и моему удивлению не было предела, когда
я обнаружил, что  она идет дорогой,  ведущей  к замку. Он  стоял, обращенный
задней стеной к  поселку, а фасадом к ландам. Для того чтобы достичь главной
аллеи, ведущей к воротам, мне необходимо было сделать довольно большой крюк.
И вот, пока я пребывал в сомнениях  относительно того - ехать ли мне дальше,
рискуя столкнуться с человеком,  смерти которого я  так часто желал, за моей
спиной неожиданно раздался грохот мчавшегося экипажа. О том, чтобы повернуть
поводья,  нечего  было  и думать,  а  вот  укрыться  за  посадкой  деревьев,
тянущейся слева от меня  вдоль парка, у меня еще хватало времени. Как только
я достиг этого убежища, появился экипаж.  Это была та же знакомая мне карета
из замка.  Слуга  голосом и  кнутом  подгонял  лошадь, и наш старый  экипаж,
трясясь и вздрагивая, несся, словно летящий по волнам корабль. Он, вероятно,
лишился рассудка, либо же какая-то серьезная  причина заставляла его мчаться
во весь опор. Однако у меня не было времени разрешить эту дилемму, так как в
этот  момент произошло то, чего  я опасался раздался оглушительный треск,  и
экипаж,  наклонившись  вперед,  чуть было  не  перевернулся Антуан  отчаянно
пытался совладать со своей взмыленной лошадью. Пришпорив коня, я помчался на
помощь и к  счастью  сумел справиться с обезумевшим животным, в то время как
этот малый,  спрыгнув с козел,  схватил удила и пытался  успокоить лошадь. В
этот  момент  дверца  кареты  хлопнула,   что,  разумеется,  заставило  меня
обернуться. О Господи! Какие слова могут выразить то, что я тогда  испытал?!
Едва  не  лишившись  чувств  я был  не  в  состоянии  пошевелиться.  Я  весь
превратился в  зрение,  и моя жизнь продолжалась лишь благодаря тому, что  я
видел девушку,  рука  которой  по-прежнему сжимала ручку дверцы. Пораженная,
она смотрела на меня, словно лань на охотника, и, прочтя в ее глазах ужас, я
тут же обрел все  свое хладнокровие. Спешившись, я церемонно поприветствовал
ее и представился. Пока мой язык говорил, глаза усердно запечатлевали каждую
черточку ее лица. И сегодня, несмотря на ужасные события, удручившие меня, я
без труда представляю  себе  ее  золотистые волосы,  обнажившие  нежное ухо,
боязливую   улыбку,  бездонной  глубины   глаза,  изящную  ручку,  судорожно
впившуюся в  дверцу,  испуганный  лик. Она ответила  мне несколько  дрожащим
голосом, и я убедился, что не  ошибался, - это  была именно она, дочь барона
Эрбо - Клер!.. Клер!..
     - Не бойтесь меня, - сказал  я. - Я оказался здесь совершенно случайно,
и я рад, что мне выпал случай помочь вам в трудную минуту.
     Она склонила  голову в  знак благодарности  и, приподняв  край  платья,
подошла к кучеру, рассматривавшему лопнувшую ось.
     - Сможет ли экипаж ехать дальше? - спросила она.
     - Надеюсь, - проворчал  слуга  весьма  не понравившимся мне тоном. -  Я
скреплю ее.
     - Поторопитесь!
     Чувствуя, что  мое  присутствие становится навязчивым, я  готов был уже
откланяться  и  прыгнуть  в  седло,  но  тут очаровательное существо  жестом
остановило меня.
     - Господин граф, я хочу выразить вам свою благодарность.
     Понизив голос,  без  тени страха  она своенравно махнула  рукой,  чтобы
остановить готовые сорваться с моих губ возражения.
     -  Знайте,  -  прошептала  она,  -  что ваше письмо  было  благосклонно
воспринято  в  замке. Мой  отец  как  раз  думал о  том, чтобы покинуть  эту
местность по небезызвестным вам причинам... Увы! Меня бы это очень огорчило.
     - Мадемуазель!
     - Я вас ни в чем не упрекаю, -  продолжала она - этот замок принадлежал
всегда только вам.
     - Уверяю вас, что...
     - Прожитые здесь нами дни были исполнены неприятностей...  О! Не только
из-за  окружающей  нас  враждебности. Неприязнь  людей ничто по сравнению  с
неприязнью вещей!..
     И,  вздохнув,  она  пригладила  рукой  платье  цвета  зеленого  луга  и
продолжила разговор.
     - По правде говоря, мои родители боятся. Молчание  деревьев, отделяющих
нас  от поселка, печальное одиночество  этих  ланд, по которым  лишь изредка
проходят отдельные группы  путников, крики куликов над  прудом - словом, все
кажется им дурным предзнаменованием...
     - Но вам!.. - вскрикнул я.
     - Мне?..  Я  слишком хорошо сочетаюсь с меланхоличностью этого места. Я
люблю голоса теней  и  нашептываемые  старыми  стенами секреты.  Иногда  мне
кажется, что я начинаю понимать, почему этот бедный  Мерлен повесился, а его
преемник потерял рассудок.
     Пока  она   говорила,   какая-то  странная  восторженность  мало-помалу
оживляла  ее тонкие черты, а ее сверкающие взгляды, казалось, устремлялись к
какой-то варварской  и приковывающей к себе сцене за моей спиной. Совершенно
спонтанным   порывом,   в   котором  она   даже   не  почувствовала   ничего
оскорбительного, я подошел к ней, взял ее за руку и пылко сжал ее.
     - Мадемуазель... - начал я.
     Но она деликатно высвободила свою руку.
     - Приходите завтра, - сказала она, улыбаясь. - Мой отец будет вас ждать
вместе  с  метром  Меньяном. Он собирался вам написать, но я скажу ему,  что
встретила вас и передала это приглашение.
     - Значит, я могу считать себя приглашенным! - живо отреагировал я.
     Антуан, убедившись в прочности сделанного им крепления, уже забрался на
козлы. Я хотел было открыть дверцу, однако Клер, легкая,  словно птичка, уже
успела  опередить  меня  и  исчезла  за   окном  с  опущенными  занавесками.
Прищелкнув  языком, Антуан  тронул с места свой  экипаж.  Карета удалялась в
дымке наступающей  ночи. Вскоре  она  полностью  исчезла из виду  и  до меня
доносилось  лишь  цоканье копыт, а через  некоторое время воцарилась мертвая
тишина. Какое перо смогло бы  описать боровшиеся в моем сердце чувства? Мною
почти одновременно  завладевало возбуждение,  граничащее  с сумасшествием  и
крайнее отчаяние.  То  я, словно ребенок, беспрерывно повторял:  "Я увижу ее
завтра!",  то начинал  каяться  и  умолять свою мать простить  меня.  Однако
вскоре вновь  охваченный страстью, я  припоминал прелестные  черты ее лица и
грациозные движения тела с мучительным любованием  подробностями. Я мысленно
повторял ее  слова, в  которых,  как  мне  казалось, звучали скрытые оттенки
страсти,  не менее жгучей, чем моя. Стоило нам только расстаться,  как я тут
же  начал страдать от ее  отсутствия и требовал  свою возлюбленную у лесов и
долин.  Спустя некоторое время, охваченный мрачной  меланхолией,  я удивился
тому, что  барон  не  направил ко мне своего  посыльного, и  мне  оставалось
подозревать  эту романтичную девушку в какой-то злой интриге,  в  результате
которой  ее  отец  встретил бы меня завтра  с сарказмом, а,  возможно,  даже
грубостями. Неожиданно я счел ее речи и  действия слишком уж смелыми, но тут
же поспешил  обвинить себя в  том, что  веду себя как жестокое  и горделивое
чудовище,  и всадив шпоры в скакуна, заставил  его полететь стрелой, да так,
что он высекал искры из гранита.
     Я  сообщил  метру Меньяну о своей  неожиданной  встрече  и попросил его
поехать  со мной  на  следующий день в  замок,  после  чего вернулся к  себе
разбитый  и  с  горящей  головой.  К  ужину,  так  тщательно приготовленному
хозяином будто  тот догадывался, что за скромной внешностью  его  постояльца
скрывается вернувшийся из изгнания господин  де Мюзияк,  я едва притронулся.
Однако вернулся ли я действительно из Изгнания?  Не останусь ли я несчастным
скитальцем  до  тех   пор,  пока  не  оживу  в  сердце  своей  возлюбленной?
Прокручивая  эти и  другие еще более горькие мысли я  очень  рано удалился в
свою комнату надеясь,  что усталость избавит меня от  терзаний. Но не тут-то
было. Часы проходили не принося  мне отдыха. Вскоре  бледные лучи луны упали
мне на лицо, пробудив какое-то сильное волнение. Поспешно одевшись и встав у
окна, я пытался насладиться свежестью. На горизонте скопились тяжелые облака
таящие в себе бурю, голос которой уже гулко раскатывался  вдалеке в то время
как зарницы  иногда освещали верхушки леса. Над  моей  головой небо  все еще
было  чистым  и звездная пыль  мерцала словно множество светлячков на темно-
синем  фоне. Беспокойство  словно изголодавшийся хищник, вновь ожило во мне.
Не  в  силах  больше  сдерживать  себя,  я  перескочил  через  подоконник  и
соскользнул на землю, зацепив при этом глицинию, осыпавшую меня целым дождем
благоуханных  лепестков. Заперев  двери  на  ночь поселок  спал.  Я был один
вместе  со своей лежащей на  земле тенью, и мы вместе отправились в путь еще
более молчаливые, чем привидения.
     Час спустя  вдоль ограды замка на ощупь пробирался призрак. Вы вероятно
уже догадались,  что  это  я не смог совладать  с соблазном  повторить  свою
вчерашнюю вылазку,  поэтому до  некоторой  степени я  считал себя  призраком
замка,   который  мысленно  никогда  не  покидал.  И   если  иногда   легкое
поскрипывание пола или двери, открывающейся под тяжестью собственного  веса,
зарождали  мимолетный  страх  в сердцах владельцев,  то  я  мог  преспокойно
думать, что это мои двойник прошелся по паркету или толкнул  дверь. Я мог бы
- а теперь знаю что именно так мне и следовало  поступить, - дождаться утра,
и тогда  я  бы не испытал этого  неописуемого  ужаса.  Однако  мною овладело
желание  вновь  увидеть, одному, без свидетелей дом в котором я провел  свое
детство.  Мне  захотелось приложить  руку к этим покрывшимся  мхом  камням и
услышать  ветер, разгуливающий по  башням  замка. Я  хотел  увидеть  окно за
которым  почивала  та которая  отняла мой  сон.  Я  хотел... О  Боже,  кто в
состоянии выразить все то, чего может хотеть юношеское сердце?! Я шел вперед
по освещенной лунным светом дорожке а впереди меня шествовала моя любовь.
     Обойдя стороной дорогу, огибающую пруд, я пошел по  длинной  аллее,  на
которой  мой  отец  когда-то  учил  меня  ездить  верхом. Эта  аллея, идущая
полукругом,  вела  к  входу в  замок. В  старые  времена  она содержалась  в
идеальном состоянии,  будучи высеянной песком  и мелкими  речными камешками.
Теперь же она наполовину исчезла в густой  траве, и я то и дело спотыкался о
мертвые ветви деревьев. Медленно ступая,  счастливый я наслаждался прог