тауз  (7)
отделявших  меня  от злополучного  салона. За стеклянной дверью по  прежнему
мерцал свет  канделябра Я медленно посмотрел  сквозь  стекло и ледяной холод
пронзил меня до костей. Они все трое так и сидели здесь, хотя уже не на  тех
местах,  - они переместились! Черт возьми!  Да ведь  они, вероятно, совершив
прогулку по  парку только  что  вернулись обратно. Я полагаю,  что меня спас
гнев здоровая реакция широкой натуры, унаследованной мной  от отца. Посему я
без всяких колебании вошел в комнату.
     - Вот я! - сказал я. - ...Мюзияк!
     Мои слова прозвучали странным образом в пустоте салона. Никто даже и не
шелохнулся  лишь  пламя свечи слегка  дрогнуло потревоженное  моим приходом.
Вокруг меня  вращались  огромные  тени, и, казалось,  на  какое-то мгновение
неподвижные  силуэты трех  Эрбо похожих  на мраморные  изваяния, ожили.  Они
сидели все  в тех же глубоких креслах,  в которых  я их увидел в первый раз.
Барон все же несколько приблизился к своей жене.  Он вновь положил свои руки
на  подлокотники, а  в пепельнице  догорала его  сигара.  Рядом с баронессой
стоял низенький  столик  с корзинкой  для шитья а  на ее  пальце был  теперь
наперсток.  Клер...  Однако к  чему  продолжать? Царящее  молчание не  может
обмануть  даже очень скептически настроенного  человека. Совершенно очевидно
что эти тела были лишены жизни словно восковые фигуры имеющиеся  в некоторых
музеях и снабженные  пружинами, заставляющими их двигаться,  дабы поразвлечь
публику.  Но, быть  может передо мной просто великолепно сделанные манекены?
Едва  эта мысль  пронеслась у  меня в голове, как я ее тут же с  отвращением
отвергнул. А  чтобы заставить замолчать это второе "я", которое вот уже час,
как докучало мне  своими нездоровыми умозрительными  построениями, повинуясь
не знаю какому инстинкту насилия и страха я взял блестящие в корзине ножницы
и,  примерившись  к  руке барона, быстрым  движением ударил  ими ее.  Лезвие
задело большой палец  правой руки глубоко ранив его. На краю  раны появилось
нечто вроде коричневой серозной жидкости которая немедленно свернулась, и из
моего горла невольно вырвалась насмешка.  Барон уже так давно был мертв, что
даже кровь в его венах застыла. Я мог сколько, угодно изощряться, ударять их
ножницами... однако  я  был не в  состоянии  вырвать  всех троих из  объятий
смерти...
     Ноги мои подкосились, и я лишь чудом удержался на них  благодаря усилию
воли.  Голова давала знать о полученном мной ударе. Бросив ножницы, я осенил
крестным  знамением  три  трупа, а  затем украдкой  удалился,  будучи  не  в
состоянии  ни думать,  ни  стонать,  чувствуя  полнейшее изнеможение души  и
тела... В  тот  момент, когда  забрезжил восход,  я добрался до гостиницы  и
ценой последних  усилий  вскарабкался  на  балкон своей комнаты.  Рухнув  на
кровать, я погрузился в сон, похожий на смерть...
     Когда, много часов  спустя, я пришел в себя, то оказался в сером ватном
мире, словно недавно освобожденная  и погруженная в преддверие рая душа. Кем
я  был? Что это за тяжелая печаль тянется  за  мной?  Перед  моим удивленным
взглядом  открылась незнакомая  комната.  Какая-то  лошадь  била  копытом  о
мостовую,  рядом в  саду  щебетали  птицы. Внезапно  я  понял  причину своих
терзаний:  счастье  навсегда  покинуло меня.  Сходя с ума от душевных мук, я
проклял  день, увидевший мое  появление на свет,  и начал  строить  зловещие
планы.  Зачем мне  жить  в Бретани?  Не лучше ли  мне покинуть родину, чтобы
найти  где-нибудь  вдали  от  этой  негостеприимной  страны  безвестную,  но
принесушую пользу смерть? С состоянием, которое собрал  для меня нотариус, я
бы  легко   нашел  какое-нибудь   прибыльное  занятие  в   далекой  Америке,
предпочитаемой  всеми  европейскими эмигрантами. Я даже представил  мысленно
свое  будущее,  вносящее гармонию  в  мое  отчаяние,  как  тут кто-  то стал
царапаться  в  мою дверь.  Это был слуга, пришедший объявить  мне,  что метр
Меньян к моим услугам и ожидает меня в большом зале внизу.
     Метр Меньян! Что же я ему скажу?.. Заканчивая свой  туалет, я перебирал
приемлемые объяснения,  которые избавили  бы меня от возвращения  в замок  и
скрыли бы мою душевную рану.  Однако ни одно  из них не было убедительным, а
истина представала в таком маловероятном виде, что я тотчас же предстал бы в
глазах нотариуса сумасшедшим, если бы отважился сообщить ему о виденном. - И
совершенно понапрасну я  бы утверждал, будто бы видел ЭТО, что уверен в том,
что видел ЭТО, - мне бы смогли возразить очень просто: мол, плохо вы видели.
А если бы я, с другой стороны, признался, что побывал в парке и даже в самом
замке,  то,  зная  мою враждебную  настроенность по отношению к барону, меня
тотчас же обвинили бы в причастности к смерти барона и его близких. Итак,  я
вынужден был  молчать. Но тогда  метр Меньян  повезет  меня туда... И я буду
вынужден  в третий  раз увидеть... О Боже! Я почувствовал, - что бледнею при
одном воспоминаний об ожидающей нас  сцене.  Время текло,  а я так и не смог
придумать ничего, что могло бы  спасти меня. Я чувствовал крайнюю усталость,
и мне  казалось,  что мои волосы побелели за время  той отвратительной ночи.
Едва хватило сил  стоять, словно я был старцем, разрушенным тяжестью годов и
несчастий.  Спускаясь  по  лестнице,  я   по-прежнему  мысленно   продумывал
множество  противоречивых вариантов беседы, но был  не  в состоянии  выбрать
хоть один из них, который бы помог мне.
     Нотариус встретил меня с  той же предупредительностью, что  и накануне.
Он держал на своих коленях большой портфель, закрытый на замок.
     -  Здесь у меня, - сказал он мне, похлопав по коже рукой, - собрано то,
благодаря чему  мы  сможем держать их в  своих руках. Однако  пусть  Господь
простит меня, не заболели ли вы, господин граф?
     - Пустяки, - ответил я. - Это просто волнение...
     -  Да, действительно, -  признал этот добрый малый, - мы приближаемся к
торжественной минуте. Даже я сам...
     И лихо опрокинув стопку водки, он добавил:
     -  Я был  бы  тоже не  прочь  сказать этому  барону  Эрбо пару  крепких
словечек. Мой экипаж стоит на площади и через четверть часа...
     - Я вот думаю...- начал было я.
     Но он улыбнулся с хитрым видом.
     - Пусть господин граф полностью положится на меня. И мы проведем сделку
без всяких трудностей.
     - Тем не менее...
     - Ни слова больше! Я хорошо знаком с делами подобного рода, пойдемте!
     И, взяв под  руку одновременно приветливым  и почтительным образом,  он
повел меня к двери.
     - Но нас ведь никто не торопит, - попробовал я было возразить.
     - Нужно ковать железо, пока оно горячо. А не то барон может передумать.
В данный момент он все  еще находится под впечатлением от  вашего прибытия и
готов пройти под Кавдинским ярмом (8).
     Я  забылся, приободренный  увлеченностью  и доброжелательностью  своего
спутника.  Впрочем, моя слишком явная  нерешительность могла показаться  ему
подозрительной.  Кроме  того,  из-за какого-то  помутнения рассудка  я начал
находить  ситуацию, в которой  я беспомощно  барахтался, небезынтересной. Из
всех неудачников я, несомненно, был самым печальным и самым жалким. И все же
мне  было  любопытно присутствовать  в качестве  высокомерного  зрителя  при
крушении своих же собственных чаянии, и я сел в кабриолет рядом с нотариусом
мысленно  читая  сонеты Шекспира.  Кто сможет разгадать тайну  человеческого
сердца,  которое  в тот самый момент, когда оно  угаснет  под пронизывающими
ударами  способно  найти  отчаянное  удовольствие  в самой  суровости  боли?
Погрузившись  в  подобные  мысли и  пребывая в оцепенении,  которое хотел бы
продлить  вечно, я  слушал  бойкую болтовню  нотариуса. Он  уже  видел  себя
хозяином  положения,  он  покупал  право ренты, он договаривался  о выгодной
арендной  плате  и клялся восстановить менее чем за пять лет мое потрепанное
состояние. Я  бы  поступил  очень  жестоко выведя  его  из этого заблуждения
сообщением о желании отказаться от борьбы.
     Вскоре  кабриолет  уже  ехал  вдоль  лесопосадки  замка  и  нахлынувшие
воспоминания ввергли меня в состояние  крайнего уныния  (что  не прошло мимо
внимания метра Меньяна).
     - Мы, вероятно, могли бы отсрочить наш визит господин граф, поскольку я
вижу, вы сильно возбуждены.
     - Это всего лишь усталость, - пробормотал я, - ...путешествие. Впрочем,
свежий воздух идет мне на пользу.
     - Прошу прощения, что я был настойчивым - продолжил он.
     Между нами воцарилось молчание,  в то время как кабриолет приближался к
воротам замка. Я узнал  место, на котором в первый и последний раз беседовал
с Клер. Это  было вчера, и это  было так давно. Вчера она, должно быть, была
жива, но сейчас. Затем мои  мысли потекли в иное русло, я почему-то подумал,
что три человека не умирают разом  от болезни и не решают вместе -  что было
бы чудовищно! - покончить со  своим существованием.  Следовательно, какой-то
таинственный преступник. Но я тут же оставил эти сумасбродные предположения.
Разве я  не был уверен в том, что видел их всех  троих, двигающихся в ландо?
Разве я  не вдыхал  запах  от  сигары  барона?  Правда  мгновение  спустя, в
салоне... Я не смог удержать свой стон, и нотариус сочувственно склонился ко
мне.
     - Вы побледнели, господин граф. Скажите только слово, и мы вернемся.
     Однако я был решительно настроен испить до  дна этот роковой кубок: раз
уж отодвинуть его от моих губ было невозможно. Не паду ли я завтра духом еще
больше и соответственно не предстану ли я перед еще большими опасностями?  Я
знаком  показал,  что  отказываюсь  от  этого предложения,  и мы  въехали на
большой двор.  Здесь ничто не  изменилось с предыдущего дня. Слева виднелась
по-прежнему приоткрытая дверь небольшого салона. Перелетая с башни на башню,
каркали вороны, а весеннее  солнце, освещая старые стены праздничным светом,
делало их еще более серыми и как мне показалось  более враждебными. Во дворе
не было ни души.
     -  Это  настоящий  замок спящей  красавицы,  -  пробурчал метр  Меньян,
который без сомнения надеялся на то, что нас встретят.
     Он остановил кабриолет перед подъездом и мы вышли.
     - Эй! Кто-нибудь! - позвал он.
     Я  чуть  было не  сказал  ему,  что он понапрасну теряет  время  и  что
владельцы замка не в состоянии нас услышать, но  все свои усилия я тратил на
то чтобы стоять  прямо  и  побороть слабость, которая исподтишка подтачивала
мои последние силы. Мой спутник ухватил цепь колокола, и я услышал леденящие
кровь удары.
     Колокол заунывно звонил, а мне казалось, что я все еще слышу похоронный
звон стоя в глубине леса. Я дернул метра Меньяна за рукав.
     - Клянусь Богом, я не знаю почему эти люди, пригласившие нас позволяют,
заставлять вас ждать господин граф.
     Он в бешенстве и с еще большим усердием стал дергать веревку без умолку
трезвоня.  Наконец дверь  раскрылась.  На  пороге  появился  Антуан  и низко
поклонился.
     - Не желают ли господа  пройти за мной? Господин барон тотчас же примет
их.
     - Хочется надеяться, - сказал нотариус надменным голосом.
     Что  касается меня,  то  я походил  на  человека доведенного  до  бреда
лихорадкой. Нотариус  пропустил меня вперед,  и я  прошел  за слугой  внутрь
этого проклятого  замка  принадлежащего моим предкам.  Проходя  через многие
залы, я лишь мельком окинул их  взглядом -  до такой степени мое сердце было
охвачено страхом. Мы направились к башне. Неужели слуга хотел посмеяться над
нами  или  быть может  он следовал полученным накануне до происшедшей  драмы
указаниям? Это без сомнения  было удачное  предположение. Но  ведь  этот  же
слуга ведь это же он управлял ландо тогда, во время прогулки в парке...
     Я вновь настолько запутался в противоречивых предположениях, что, когда
слуга постучал в  дверь гостиной, я не смог  удержаться, чтобы  не  схватить
нотариуса за руку.
     - Не бойтесь, - шепнул мне метр Меньян, - я не дам провести себя.
     Как будто  бы  я боялся  этого. Сейчас  выяснится  ужасная  истина, и я
спрашивал себя.
     - Войдите! - вдруг раздался голос.
     Распахнулась дверь, слуга объявил.
     - Господин граф де Мюзияк... Метр Меньян.
     Ступив  несколько  шагов,  я увидел их всех троих,  сидящих  в глубоких
креслах Я увидел Клер  в  ее одеянии  наяды (9) и  баронессу, прикрывающуюся
веером. Я увидел идущего навстречу  и протягивающего  мне  руку барона Эрбо,
большой палец которой был перевязан.
     - Добро пожаловать, господин граф. Мы счастливы познакомиться с вами.
     Его  голос  звенел  в моей  голове,  словно  труба  Страшного  Суда.  Я
вздрогнул от  ужаса,  когда  моя  рука  дотронулась  до  его  руки,  которая
оказалась теплой и сухой, но еще страшнее стало  мне, когда я склонился  над
рукой  баронессы.  Сошел  ли я с ума? Или  же передо мной находились демоны?
Вместе с тем взгляд моей любимой, обращенный  ко  мне,  был  чистым,  словно
родниковая вода, и не  скрывал  никакой тайны. Кто придвинул мне кресло  и в
какой  именно  момент  это  произошло?  Что  отвечал  я на приветливые слова
барона?  Этого  я не  могу вспомнить.  Помню лишь очень  четко  свой  страх,
возрастающий  по мере  того,  как  моим глазам  представились  на  мгновение
забытые детали перстень,  сверкающий  на  пальце барона, в  то время  как он
машинально приглаживал свои бакенбарды, корзинка с рукоделием, стоящая прямо
у моих  ног,  и  еще  видимый  на  ковре  след  от капель  воска,  тщательно
соскобленных.
     - Не желаете ли сигару, господин граф?
     Я отказался.  Нотариус объяснил, что путешествие утомило меня, и что  я
нуждаюсь  в  длительном  отдыхе.  Но я  уже  не  слушал  его,  а  лишь  тупо
уставившись на  кончик горящей сигары, вдыхал ее дым, пытаясь сравнить его с
тем дымом, который я вдыхал вчера в лесу. Затем, оставив в покое сигару, мои
взгляды  упорно  возвращались к трем  глубоким  креслам, к трем  силуэтам  в
полумраке  комнаты,  они были на том самом месте, где я их видел накануне. А
когда беседа, скупо поддерживаемая нотариусом,  смолкла, то у меня  возникло
чувство, что  сейчас  все должно  было  начаться сначала, что  наши  хозяева
сейчас  заснут, застынут в своих креслах, погрузятся в сон, который  на этот
раз будет  вечным. Однако барон тут же, как будто бы  разделяя мои опасения,
выразил  замечание, оживившее беседу.  Мне было нетрудно догадаться, что его
предупредительность   была  насквозь   фальшивой  и   невыносимое   ощущение
принужденности,  которое  я  чувствовал,  должно  быть,  разделялось  всеми,
поскольку Клер  упорно молчала и сидела теперь, не поднимая  Глаз. Мне стало
неприятно,  когда  я заметил,  что  щеки ее  побледнели,  глаза были  как бы
обведены  синими  кругами,  а губы  полностью лишены притока крови. Ее  мать
казалась мне  еще более исстрадавшейся. В частности, я отметил, что  ее руки
дрожали.   Да  и  сам  барон,  несмотря  на  веселость,  сигару   и  полноту
деревенского  дворянина,  как  показалось,   только  оправился  от  какой-то
болезни, поскольку его голос моментами слабел и как-то странно надламывался.
Да  и метр Меньян  уже стал замечать  некую неловкость,  терзавшую меня.  Он
ерзал на  своем  стуле, покашливал и, не осмеливаясь перейти  к цели  нашего
посещения, говорил об урожаях, домашнем скоте и о погоде.
     -  А  не  пройтись ли  нам  по  замку!? -  неожиданно  предложил барон,
поворачиваясь ко мне. - Я полагаю, что это - ваше самое жгучее желание.
     Выходя из гостиной, метр Меньян шепнул мне на ухо.
     - Вы не находите, что они странноваты?
     Я предложил свою  руку Клер, и мы несколько отстали от барона, его жены
и  метра Меньяна, поскольку нас  вовсе  не интересовали  деловые  вопросы, к
которым нотариус уже  явно приступил. Мы медленно  проходили через  огромные
комнаты, которые  я узнавал со щемящим чувством  меланхолии. Дошло до  того,
что  я  даже  начал  сожалеть  о том, что замок не  разорили,  поскольку моя
странная судьба заставляла меня в полнейшем одиночестве  обосноваться в нем.
Когда Эрбо уедут, у меня  будет бездна времени,  чтобы бродить  из комнаты в
комнату, словно его последнее привидение. И я беспрестанно буду вспоминать о
трех  трупах в гостиной, об этих трех  мертвецах, которые в настоящий момент
окружали меня и  беседовали самым что ни  на есть любезнейшим тоном. Я так и
не  смог сдержать судорожную дрожь, пробежавшую по моему телу,  и Клер  тихо
спросила меня.
     - Господин граф, если вы нездоровы, мы могли бы, быть может...
     Очаровательнейшее  существо!  Я готов был  поделиться с ней  истиной  и
сегодня с трудом понимаю, что именно меня остановило от этого.
     - Здесь под сводами довольно свежо, - сказал я - Пойдемте!
     Не знаю,  что  помешало мне намекнуть  ей на ночные события.  Я все еще
горел желанием проникнуть в эту тайну, но не знал, как именно высказать свои
мысли,  чтобы   естественным  образом  завязать  непринужденную  беседу   на
терзающую  меня  тему.  Кроме того,  шелковое шуршание платья  Клер,  легкое
прикосновение ее  пальцев  к моей  руке,  запах  ее  волос,  словом, все  ее
присутствие окончательно взволновало меня до того, что  я просто потерял дар
речи. Так незаметно  мы перешли на второй этаж замка. Я смутно слышал  голос
нотариуса, называвшего цифры и, казалось, поддерживающего оживленную беседу.
Вдруг мы вошли  в мою  небольшую спальню с побелевшими стенами, обставленную
крайне строго.
     - Моя спальня, - пробормотал я.
     - Мы отремонтировали ее, - сказала Клер.
     Я  долго смотрел на узкую железную кровать, стоящую под белыми крыльями
занавесей,  на  распятие  и  высохшую  веточку  освященного  кустарника,  на
секретер,  крышку  которого я  отбрасывал,  когда  садился что-то  делать, и
стоящий в углу, подле  окна, выходящего на крепостную стену, скромный столик
с  тазиком и кувшином  воды.  Из этой  комнаты  я  был безжалостно выгнан  в
ссылку, а теперь я возвращался, чтобы выдержать  новое, гораздо более тяжкое
испытание.  Как  я  желал, чтобы  эти  нежные излияния, милые  откровения  и
воспоминания  придали  бы  немного твердости  и одновременно  надежды  моему
сердцу.  Но  имел  ли  я  право признаться  этой девушке  в  терзавших  меня
чувствах? Мог ли заставить ее разделить мои опасения?  В особенности как мне
сказать ей о том, что я  вижу сейчас? Я чувствовал себя похожим на одного из
рыцарей прежних лет, заколдованных любовью  феи, и, возможно, я бы нисколько
не удивился, если бы моя любимая превратилась на моих глазах в райскую птицу
или единорога.
     Не без  труда  я  отогнал  все  эти абсурдные  мысли  и  подвел  Клер к
дозорному  посту,  с которого  открывался вид  на  парк  с его  благородными
деревьями, на пруд, сад и руины часовни.
     - Я мечтал о другой участи? - вздохнул я. - Сколь сильно я желал, чтобы
однажды этот замок вновь вернулся ко мне, столь безразлично будет мне отныне
прожить  в  нем, если, разумеется,  между  мной  и  вашими родителями  будет
заключено соглашение.  Да  что  же  я  говорю?  Пожалуй, я  подпишу подобное
соглашение с чувством крайней неприятности.
     - Почему? - спросила Клер. - Разве вы?..
     -  Я  буду  испытывать  огромное   сожаление,  когда  стану  бродить  в
одиночестве  по аллеям, по которым  так часто прогуливались вы.  Здесь все -
вдумайтесь в эти  слова - будет напоминать о вас. Эти  лепестки, плывущие по
пруду, которые вы обрывали,  эти камни, на которые  вы ежедневно смотрели, а
если  мои  пальцы прикоснутся к  спинету, то разбудят любимую вами музыку...
Ваша тень останется пленницей в этом замке, а я стану пленником вашей тени.
     - Замолчите! - вскрикнула она.
     Ее грудь страстно вздымалась,  а ее щеки  стали бледными, словно цветки
камелии. Мягко отводя ее руку, я покрыл ее поцелуями.
     - Клер... Клер... Послушайте  меня. Мне совершенно необходимо это. Речь
идет, возможно, о вашей жизни и о моей. Я более не смогу жить без вас.
     - Прошу вас, господин гр