ся и выпускает ее руку.
     -  Я специально заставил вас вернуться, - признается  он.  -  совсем не
устал... Не  сердитесь на  меня... Подождите,  Раймонда!  Вам будет приятно,
если нас застанут здесь вдвоем?
     - Что  вы хотите  сказать?... Вы  действительно  сегодня  утром  просто
смешны, мой маленький Реми...
     - О! Хватит называть  меня маленьким Реми... Признайтесь, что если бы я
не  был  больным,  вы бы  даже  на  меня  не взглянули...  Что  я  для  вас,
Раймонда?.. Вы только  что сказали:  мальчишка. Вам платят  за то, чтобы  вы
занимались этим мальчишкой, возили его на  коляске, и особенно за  то, чтобы
вы за ним следили. А по вечерам вы пишите рапорт, вы даете отчет моему отцу.
Скажите, что это не правда.
     - Вы меня огорчаете, Реми.
     Он  на  мгновение  умолкает  и  чувствует, что  у него  вспотели руки в
карманах. Потом с мягкой улыбкой он добавляет:
     -  Это не профессия, Раймонда.  Целыми  днями ухаживать за таким малым,
как  я, рядом с типом, который напоминает  могильщика, и ворчащей по  любому
поводу старой служанкой. На вашем месте я давно бы уехал...
     - Да что это вы  устраиваете сцену! - не выдерживает Раймонда, - Ну-ка,
пошли... Дайте мне руку...  И не  нужно делать такой  обиженный вид. Честное
слово,  можно  подумать,  что  вы  такой   несчастный!..  Нет,  Реми,  я  не
рассказываю все вашему отцу.
     - Вы клянетесь?
     - Клянусь.
     - Тогда...
     Он наклоняется к ней. Его губы касаются щеки молодой женщины.
     - Реми!
     - Что!.. Раз об этом никто не  узнает... А если вы мне не позволите это
сделать, я чувствую, что мне снова  станет плохо. Вам придется привести сюда
Клементину.
     Разозлится ли она на него? Смотря в сторону  двора, она учащенно дышит.
Ее  глаза  блестят. Раймонда  быстро проводит языком по  губам. Ее рука ищет
ручку двери.
     - Если вы не хотите больше быть серьезным... - начинает она.
     Он победил. Впервые он непринужденно улыбается.
     -  Раймонда... Это просто, чтобы вас отблагодарить...  за знахаря... Ну
вот. И это все. Не нужно на меня дуться.
     Она отпускает руку и после небольшого колебания приближается к нему.
     - Вы становитесь невыносимым, - вздыхает она. - Нам лучше вернуться.
     Он берет  ее за руку. Нужно спуститься на несколько ступенек, чтобы  из
оранжереи  попасть в котельную, откуда следующа лестница  ведет  в прихожую.
Оттуда  они  проходят прямо в гостинную, и Раймонда  раскладывает  на  столе
книги.
     - Неужели в самом  деле  нужно заниматься?  - спрашивает Реми. - Сейчас
полдень.  Скоро  придет  отец.  И  потом, знаете,  математика...  с  моей-то
памятью... Вы  говорили знахарю о  моей памяти?  Я все  начисто забываю,  и,
уверяю вас,  я в этом  не виноват. Я, наверное, скоро  снова  пойду  к этому
дяде. Мне кажется, у меня  есть  куча  вещей личного  характера,  чтобы  ему
рассказать.
     - Не знаю, будет ли ваш отец...
     - Снова отец! - бросает Реми. - Само  собой  разумеется, он меня любит.
Ради  меня он отдает последнюю  копейку...  Между  нами,  у  него есть,  что
отдавать. Но, в конце концов, разве я его пленник?
     - Молчите... Если Клементина вас услышит...
     - Ну и что, пусть слушает! Пусть идет и все ему расскажет...
     Со скрипом открываются входные ворота. По двору мягко проезжает длинный
бежевый "хочкис", и у Реми было время  заметить, как в бледных лучах  солнца
по проспекту бесшумно скользят машины.  Потом  из  лимузина вылезает Адриен,
закрывает тяжелые створки  и запирает  их на засов, словно  и среди бела дня
они боялись во-
     ров!
     - Я вас покидаю, - говорит Раймонда.
     Реми даже не слышит, как  она выходит. Через  окно он смотрит, как отец
помогает выбраться из машины дяде Роберу. Они о чем-то спорят. Они все время
спорят. Дядя,  естественно, тащт с  собой  свой портфель. Не успев выйти  из
машины, он начинает похлопывать по нему ладонью. Без сомнения, его аргументы
были там.
     Цифры... Цифры... Он верит только  в цифры. Сейчас он усядетс за стол и
будет  приводить  в  порядок  цифры.  Он  вытащит  ручку,  записную  книжку,
отодвинет  в  сторону  тарелки,  бутылки, и будет с пеной у рта  доказывать,
что... Реми поднимается. Черт, нужно отсюда сматыватся!  Сменить обстановку!
Но в конце концов,  что  может удерживать Раймонду  в этих  стенах?  Ведь ей
всего  двадцать  шесть.  Ее  примут  в  любой дом, где  нуждаются в  опытной
сиделке, чтобы  ухаживать  за больными... Дядин  голос  теперь  доносится из
прихожей.  Он  говорит густым  баритоном,  слегка при этом  задыха  сь. Дядя
всегда вынужден  был бежать за своим братом,  который получал удовольствие в
том, что,  когда тот находился рядом, специально шел размашисто  и быстро. В
сущности, эти  двое, они не так уж любят друг друга. Реми  зажигает сигарету
и, чтобы сохранить самообладание, прислоняется спиной к  камину. Он пока еще
чувствует себя хрупким и уязвимым. Внимание! Они идут.
     - Здравствуй, дядя. Как дела?
     Нет, он  все-таки ужасно  комичен со своими овернскими усами и большими
бледными, постоянно  трясущимися  щеками. Он  с недоверчивым  видом,  слегка
склонив голову, застывает на месте.
     - Глядите! Он ходит.
     Реми небрежно делает  несколько  шагов,  коротким движением  откидывает
прядь  волос.  Наблюдая  за своим отцом, он замечает, что тот  побледнел и у
него на  лице  появилось такое  же выражение страха,  какое было  недавно  у
Клементины.
     - Вот это да... великолепно! - говорит дядя. -  У тебя все  прошло?  Не
насилуешь себя? Ну-ка, посмотрим, как ты пройдешь до окна.
     Он хмурит брови так, словно, старается  разгадать, как Реми проделывает
этот трюк. Он вытирает платком лысину и строго смотрит на брата.
     - Как это ему удалось?
     - Пассы... Руками... вдоль ног.
     - И ему не делали облучения?
     - Нет. Через пять минут он ему просто сказал: "Вы можете ходить. "
     - Ладно, - говорит дядя. - Но... как долго это будет действовать?
     - Он гарантирует.
     - О, гарантирует! Он гарантирует! В конце концов, черт с тобой. Если ты
доверяешь таким людям... Какие лекарства он ему прописал?
     - Никаких. Только упражнения. Свежий воздух.  Я собираюсь его отправить
в Мен-Ален. Он мог бы там гулять по парку.
     - А ты не боишься, что...
     Дядя  внезапно  останавливается,  потом  очень  быстро, с  принужденной
веселостью продолжает:
     -  А впрочем... отличная идея! Может быть, и я схожу  к твоему  знахарю
проконсультироваться по поводу моей астмы.
     Он смеется и подмигивает брату.
     - К несчастью я сделан из вещества, над которым трудно  творить чудеса.
У меня нет веры... Он дорого тебе обошелся?
     - Он ничего не взял. Заявляет, что у него нет права извлекать выгоду из
своего дара.
     - Да этот тип просто сумасшедший! - говорит дядя.
     И осененный внезапной идеей, он, понизив голос, прибавляет:
     - А ты не думал о том, чтобы рассказать ему о?.. А? Кто знает?
     - Я тебя прошу, Робер.
     - Хорошо. Я не  настаиваю... Ладно,  дети мои,  я вами доволен. Слушай,
Этьенн, это надо спрыснуть!
     Не ожидая остальных, он  проходит  в столовую. Слышится  звон стаканов.
Реми приближается к отцу. Тот весь  как-то  зажат и отстранен  от всего, что
его окружало. Теперь  Реми с ним одного  роста. У  него появляется абсурдное
желание взять его за руку, пожать ее, как мужчина мужчине,  чтобы  устранить
это невидимое
     препятствие, которое отделяло их друг от друга сильнее, чем стена.
     - Папа.
     - Что?
     И все  на  этом закончилось. У  Реми  больше  нет  смелости.  Он  снова
чувствует,  как все у него внутри затвердело. Он оборачивается и видит дядю,
который направляется к ним с подносом в руках.
     - Чертов  Реми, слушай, раз  ты  стал мужчиной, открывай бутылку.  Твой
знахарь, надеюсь, не запретил тебе  аперитивы.  Ну, за  удачу...  Желаю тебе
выбраться из этой передряги, мой бедный Этьенн.
     Это решено? - бормочет Вобер. - Ты нас покидаешь?
     -  Я  вас не покидаю. Я просто беру  на себя это дело в  Калифорнии.  И
все... Повторяю,  ты вот-вот  пойдешь ко дну. У меня есть рапорт Бореля.  Ты
ведь не можешь отрицать цифры...
     Он  хлопет  по своему портфелю.  Реми отходит к окну и смотрит во двор.
Адриен с  закатанными рукавами ходит  вокруг  машины.  Показывая  пальцем на
руль,  Раймонда ему что-то объясняет. Они смеются.  Реми  прислушивается, но
дядин голос заглушает все остальное.



Глава 2

     Шарлатан!  Скорее нечто вроде  мелкого  чиновника.  Неряшливый,  крошки
табака на  жилете. Из одного  кармана в другой -  толста  цепь из  какого-то
светлого металла. Вульгарное лицо  со следом ожога на  левой щеке, как будто
когда-то  ее  гладили  и  забыли  на  ней  утюг.  Близорукие  глаза, которые
увлажнялись и немного  косили, когда он протирал свое  пенсне о край рукава.
Квадратные, тяжелые руки. Он их часто скрещивал у себя на животе, словно для
того, чтобы его  поддержать. И  однако,  у большинства людей,  которые с ним
сталкивались,  возникало желание выложить ему  начистоту все, что накопилось
внутри, беспорядочно меша дурное  с хорошим, потому что, похоже, жизнь и его
здорово потрепала.  Среди вещей, которые валялись в его кабинете, можно было
встретить  и  толстенные талмуды,  и  старую пишущую  машинку,  и  распятие,
которое, судя по  всему, просто выстругали  ножом,  и  трубки,  валявшиеся в
разных углах комнаты,  и наконец, какую-то целлулоидную  куклу,  сидящую  на
стопке регистрационных карточек. Он слушал Реми, балансируя на ножках стула,
и Реми, не переставая говорить, все спрашивал себя, был ли он
     достаточно интеллигентен, и стоит ли  его называть доктором  или просто
мсье.
     - Как давно вы стали сиротой?
     Реми подпрыгнул от неожиданности.
     - А разве отец вам не объяснил?
     - Все же, расскажите.
     - Да достаточно давно...  Моя  мать умерла в мае  1937. Начиная с этого
момента я...
     - Позвольте, позвольте! Вам, выходит, сразу не сообщили, что  ваша мать
умерла.
     -  Нет.  Учитывая то  состояние,  в котором  я находился, они предпочли
подождать. Сначала мне объяснили, что она уехала путешествовать.
     - Иначе говоря... ваша болезнь предшествовала тому моменту,  когда  вам
сообщили это фатальное известие. Вы  были "уже"  ею поражены, прежде чем его
узнали, и допуская, что горечь утраты и эмоциональное волнение еще усугубило
ваше состояние,  остается предположить,  что, вероятней всего,  смерть вашей
матери не имеет никакого отношения к нервному припадку, который вас сразил.
     -  Не знаю.  Мне  только известно, что это  было приблизительно в  одно
время... Но ведь мой отец должен был вам все рассказать...
     - Он  мне объяснил, что  вас нашли  в глубоком обмороке  в парке вашего
имения  в Мен-Алене. И  вы  ничего не  запомнили из того, что предшествовало
вашему падению.
     - В самом  деле. Я часто пытался вспомнить...  Я, должно быть, играл; я
бежал и на что-то наткнулся.
     -  Однако, похоже,  на  вашем теле  не было следов удара;  вы  вовсе не
ударились...  Неужели в  вашей памяти не  осталось пусть даже очень  слабого
образа, предшествующего обмороку?
     Реми жестом показал, что он ничего не помнит.
     - Все это было так  давно... Знаю только, что на протяжении  нескольких
недель я лежал весь скрюченный, как...
     - Как зародыш в чреве матери?
     - Да, возможно.
     - А перед этим у вас были проблемы с памятью?
     - Трудно сказать... Я был совсем маленьким.
     - Вы умели читать и считать?
     - Да, немного.
     - А как это выглядит сейчас, если поточнее?
     -  Я  все  забываю. Например, моя  учительница,  мадемуазель Луан,  мне
что-то сегодня объясняет, а завтра я уже не умею это делать. Я часто забываю
то, что она мне объясняет накануне.
     - А что вы легче всего забываете?
     - Математику.
     - У вашего отца техническое образование?
     - Он закончил  Высшую политехническую  школу.  Он внушил  себе,  что  я
должен  быть таким  же хорошим математиком,  как  и  он.  Он  хочет, чтобы я
походил на него во всем.
     - Отдохните немного, мсье Вобер.
     Знахарь встал, прошел  за  спину Реми,  положил ему руку на голову. Они
слышали, как в соседней комнате шумно играют дети.  Что-то катилось по полу.
Наверное, механическая лошадка. Рука начала плавно двигаться по голове Реми.
-  Расслабьтесь... Вот  так... Не  волнуйтесь.  Теперь  вы похожи  на  ваших
ровесников. Вам восемнадцать лет, не так ли?
     - Да.
     - Разве вы не  могли бы немного  попутешествовать?  Чем занимается мсье
Вобер?
     - Мой отец занимается импортом цитрусовых. Он владеет большой компанией
в Алжире.
     -  Отлично!  Попросите  его,  пусть  он  вас  туда  отошлет  на два-три
месяца... Что? Вы боитесь отказа?.. Он так строг?
     Реми чувствовал, что начинает краснеть.
     - Не  в этом  дело,  - прошептал  он.  -  Я не  смогу ничего  сделать в
одиночку... За меня всегда все делали другие...
     Человек, стоящий  позади него, начал смеяться  низким  утробным смехом,
который почему-то приятно было слышать. Его рука опустилась на плечо Реми.
     - Вы боитесь, что у вас не хватит  энергии? -  сказал он.  -  Ничего не
бойтесь. Просто постарайтесь  сильно это захотеть... изо всех  сил. Говорите
себе: я это  могу! Я это  могу!  Поверьте мне: сила воли  способна на все. К
тому же, я вам буду помогать. Я буду думать о вас.
     - Но... Когда я буду далеко?..
     - Расстояние не имеет значения. Для духа не существует расстояний.
     Странно  было слышать такие  слова в устах человека,  от которого пахло
табаком и  грязным бельем,  и у которого руки  и пальцы, как у простолюдина,
вульгарно заросли  рыжим пушком. Он снова  уселся за стол, поиграл некоторое
время  распятием,  которое  ему,  в  конце  концов,  удалось   установить  в
равновесии вдоль каретки печатающей машинки.
     - Ваше заболевание - это классический случай. Не старайтесь его понять.
Вы слишком  интересуетесь  собственной персоной. Все  вы  в  этом  похожи...
Однако, если вы потеряете к  себе доверие, если вас снова будет мучить тоска
и безысходность,
     возвращайтесь  ко  мне...  Просто  приходите  со мной  поболтать...  Вы
увидите... Успокоение придет само по себе... Я вам это обещаю.
     Внезапно открылась дверь и на пороге появился ребенок.
     - Франсуа, будь умницей, - сказал он. - Слушай, возьми куклу...  сядь в
сторонке и постарайся поменьше шуметь.
     Он ущипнул малыша за шею, когда тот проходил мимо, и улыбнулся Реми.
     -  Попутешествуйте немного, - сказал он.  -  Это всегда полезно... И не
только для вас.
     Реми  встал,  и  знахарь  протянул ему  руку. Нужно ли  ему  предлагать
деньги? Или просто поблагодарить? Реми предпочел уйти, не сказав ни слова. В
зале ожидания, в коридоре  вплоть  до лестничной площадки толпился народ.  У
него вызвало легкое омерзение  все это сборище калек, которые  полушепотом о
чем-то
     спорили между собой.  Некоторые  из них были забинтованы.  Спускаясь по
лестнице, Реми обнаружил в себе какую-то ненависть к многолюдным сборищам, к
толпам людей, где  его  то  и дело касались  и толкали незнакомые  люди.  Он
спешил снова обрести свое одиночество, он больше не мог этого выносить. Этот
толстяк  отлично  все понял.  Нужно срочно  уезжать  отсюда!  Но  что он там
увидит? Склады  Вобера,  конторы Вобера, служащих Вобера!  И незнакомые  ему
люди  почтительно будут покачивать головой: "О, так вы сын самого  Вобера! "
Реми медленно продвигался по краю тротуара; сумеет ли  он,  по крайней мере,
взять  себя  в руки, чтобы  остановить такси? Он смотрел на солнце, на плечи
прохожих, и это было приятно. Приятно было просто шагать по улице, но все же
это было вовсе не то, что  он  себе представлял... Когда он был маленьким, и
его возили в инвалидной коляске, он
     чувствовал себя более сильным, более уверенным. Он, например, заставлял
людей оборачиваться ему вслед и уступать дорогу; он почему-то вдруг вспомнил
девочку из парка Ранла, которая подарила ему букет фиалок.
     Реми поднял руку.  Слишком поздно.  Такси прошло мимо. Еще  один  взмах
руки.  С тем же результатом. Он,  однако, не мог поехать в метро. Он даже не
знал, как оно устроено, это  метро.  Он знал  мир, город,  в котором он жил,
только по ллюстрациям
     в журналах.  И теперь все эти картинки беспорядочно смешались  у него в
голове. Там были и небоскребы, и большие пассажирские теплоходы, китайские и
африканские  пейзажи или иногда фотографии  Елисейских полей,  площади Оперы
вечером  после  концерта,  но  там  не  было маленьких  бистро,  темных,  но
чистеньких   и   свежих,   антикварных   магазинчиков,    мясных   лавок   с
монументальными витринами,  увешанными тушами животных,  - все  это было для
него новым, волнующим, и одновременно в этом открывающимся перед ним веселом
и пестром мире чувствовалась какая-то неопределенная, смутная опасность. Как
животное вдали  от  своего  логова, Реми  ощущал себя  слегка обескураженным
шумом,  движением,  всем этим  водоворотом запахов  и  звуков, в который  он
внезапно попал.
     - Эй!
     Перед  ним с  визгом  остановилось  такси,  старый желтоватый "рено"  с
сомнительными засаленными сидениями. Реми колебался. В самом деле, должен ли
он это  делать?.. Это так  далеко!.. Сможет ли он  там купить  цветы? И  эта
жалкая тачка!.. Шофер приоткрыл дверцу. Ладно.
     - Кладбище Пер-Ляшез. Центральный вход.
     На этот раз Реми решился. Вот уже  три  дня он в нерешительности бродил
вокруг стоянок такси. В сущности,  не было особой срочности в этом рандеву с
мертвой.  Он  даже  толком  не  знал,  хотелось  ли  ему ехать на  кладбище.
Могила... Сама по себе она не имела большого значения. Мертвые... Клементина
утверждала, что они где-то  обитают. Будучи ребенком, Реми  выучил несколько
молитв. Конечно, теперь он их забыл. Также, как и все остальное.
     Он не ощущал в себе необходимости молиться за маму, но он думал о ней с
нежностью, потому что она была неотделима от его детства. Она принадлежала к
миру, который существовал  "до  этого". И внезапно Реми  осознал, что в доме
больше ничего не  осталось с того времени, которое он  называл  "до  этого".
Мамина  одежда,  ее  вещи  -  ведь,   в  конце  концов,  у  нее  было  много
драгоценностей,  безделушек  -  что  с  ними  случилось?  Их,  должно  быть,
перевезли в деревню, в Мен-Ален. Забавно будет полазить по чердаку, порыться
там  среди старых вещей. Еще один дом, в котором Реми обитал, в сущности его
не зная.
     Такси  выехало  на  какую-то  грохочущую  улицу,  и  у  Реми  создалось
впечатление, что он пересекает незнакомую страну. Если с  ним  здесь  что-то
случится, что  нужно будет  сделать,  чтобы попасть на авеню Моцарта? "Я это
могу! " - подумал  он. Но это, возможно, лишь слова? Что-то вроде талисмана?
Этот человек казался таким уверенным в себе.
     Такси подрулило  ко входу и  остановилось.  Пер-Ляшез. Почему  Реми все
время  воображал себе  какое-то  мрачное место? Он увидел  перед  собой  две
открытые чугунные двери, лужайки с бордюрами из хризантем, и с  обоих сторон
как отдаленный рокот, как неуловимая  вибрация воздуха чувствовалось дыхание
города. "Я могу, " - повторил Реми. Он расплатился с таксистом, персек улицу
и вошел  в  узкую  темную  цветочную  лавку,  похожую  на  деревенский  дом;
казалось, черепичная крыша  ее вот-вот раздавит.  Он купил букет  гвоздик и,
выйдя  из лавки, тотчас пожалел о своем выборе. У него, должно быть, нелепый
вид  жениха  на  свадьбе. Но  на  него никто  не  обращал внимания. Какой-то
человек  сгребал  в  кучу опавшие  листья.  Он  прошел через вход, попытался
оживить в себе впечатления тех дней.  Вот аллея, которая уходила  вдаль, как
столбовая дорога... Нет, он ее не узнавал.  Зачем он сюда приехал со  своими
цветами, похожий на гостя, которого больше не ждут. Из здания напротив вышла
женщина  в трауре,  и Реми прочел  на табличке "Отдел захоронений". Ему, без