то он тебе сказал. Черт  побери, он  мне давно именно таким
образом собирался отомстить!.. Я еще сомневался...
     - Отец, я вас не понимаю.
     Вобер уселся на кровати и мягко провел ладонями по  вискам,  словно для
того, чтобы ослабить головную боль.
     - Оставим это! Прошлое есть  прошлое... Зачем возвращаться к тому, чего
больше не  существует?  Дядины намеки... сделай мне одолжение...  забудь их.
Это был вспыльчивый,  безрассудный человек. Ты же ведь прекрасно  понимаешь,
что  он  хотел  тебя  настроить  против меня.  Потому что, в конечном итоге,
именно он вбил тебе в голову эту идею, что нужно работать.  Как будто у тебя
есть в этом необходимость!.. Подумай сам. Ты еще не жил. Представь себе все,
что тебе  еще  только  предстоит открыть: музеи,  спектакли... И  еще  много
всего.
     -  И  Адриен  будет  повсюду ездить  со  мной?..  А Раймонда  будет все
объяснять?..
     - Естественно.
     Реми  опустил голову. "Лишь бы  я не начал его презирать, - думал он. -
Только не это! "
     - Я предпочел бы работать, - сказал он.
     - Но, в конце концов, почему? Почему? - взорвался Вобер.
     - Чтобы быть свободным.
     - Чтобы быть свободным? - наморщив лоб, повторил Вобер.
     Реми поднял голову и посмотрел на отца. Как ему объяснить, что Мен-Ален
с его каменным забором, утыканным сверху битым стеклом, дом на авеню Моцарта
за  решетками и запорами,  жизнь взаперти,  в клетушке, где он видит  только
Адриена и  Клементину... как  заставить  его  понять,  что  все это кончено,
кончено, кончено... после ночного проишествия.
     - Тебе не хватает денег? - спросил Вобер.
     - Да нет.
     - Что же тогда?
     - А то, что я хочу их зарабатывать сам.
     Внезапно, в  одно мгновение, Вобер снова принял свой отстраненный  вид.
Он встал и взглянул на часы.
     -  Чуть  позже мы еще  вернемся  к  этому  разговору,  но  иногда  себя
спрашиваю, в своем ли ты уме, мой бедный мальчик. Дядины бумаги здесь?
     Он бросил на руку брюки, жилет, пиджак, которые Реми повесил на стул.
     - Я не вижу его портфеля.
     - Вероятно, он в машине, - сказал Реми.
     - Пока... На твоем месте я бы прошелся по парку.
     Он  вышел  так же бесшумно, как и вошел, и Реми  повернул за ним  ключ,
задвинул засов и  прислонился к двери. Он  был  полностью  истощен;  у  него
оставалось единственное желание - растянуться на кровати и заснуть. Когда он
расставался с отцом, он испытывал такое чувство, будто его, как  подопытного
кролика,  со  всех  сторон  ощупывали,   исследовали,  изучали  и,  наконец,
выпотрошили, оставив  пустую оболочку, как у высосанного яйца. Прислушиваясь
к  тому, что  происходит за  дверью,  стараясь  не  скрипнуть половицей,  он
подошел  к  шкафу.  И внезапно в  его мозгу возникла  потрясающая  мысль, от
которой  он на секунду застыл  с протянутыми к портфелю руками.  Он  вляется
дядиным наследником. Неизбежно. Непременно.  Где-то существует завещание,  и
это  завещание  может  сделать  Реми  законным  обладателем  всего  дядиного
состояния. И он не должен никого бояться.
     Реми положил портфель на кровать. Он имеет  на  это право, потому  что,
возможно,  дядя не презирал его до такой степени, чтобы... А если посмотреть
на  себя поглубже,  без  эмоций?.. Часто он  был  похож на готового  укусить
злобного  молодого  волчонка. Словно  жизнь  так  и  не  перестала  над  ним
измываться. Но Реми всегда пытался... нет, в действительности у него никогда
не было  оснований  жаловаться  на дядю. Вчерашняя ссора? Какое  теперь  это
имеет  значение? Раймонда права  - дядя  просто хотел его позлить. Он всегда
любил выводить его из себя, но делал это, конечно,  шикарно. Все эти книги -
прекрасные  книги  о  путешественниках,  приключенческие   романы,  рассказы
пионеров-первопроходцев  - именно он их ему приносил, одна за другой, он  их
вручал с очаровательной неловкостью, пожимая плечами, чтобы дать ему понять,
что  не стоит придавать  особого значения его подаркам, а тем более серъезно
относиться ко всем этим историям... Реми медленно расстегнул ремни, нажал на
замок.  Нет, ему не нужно  просить у дяди прощения. Уже давно тот предвидел,
что Реми сделает именно  то, что он делает сейчас:  вытаскивает его  папки и
кладет их  на покрывало... События логически были связаны  между собой,  они
цеплялись  друг за  друга,  как петли какого-то  причудливого потустороннего
вязания, формируя в своей  целостности неразрывную ткань. Чтобы другой обрел
свободу,  кто-то  должен  умереть. Как Мильзандье может утверждать, что воля
всесильна, если намного легче поверить, что человек ничего не может изменить
в череде событий, что он, как ребенок, бессилен перед тем, что неизбежно?
     Реми перевернул  несколько страниц из первой папки. Деловые  письма  из
Окленда,  Лос  Анжелеса.  Незнакомые   цифры,  имена...  вместо  скрепок   -
английские  булавки,  какие-то  списки:  апельсины...  бананы...  ананасы...
кокосовые орехи... лимоны... Впервые  Реми наглядно представил  себе все эти
пирамиды  золотистых фруктов, ангары, снующие  туда-сюда  грузовики, стрелки
подъемных  кранов и непрестанный вой судовых сирен на выходе из гавани.  Ему
стало казаться, что он уже вдыхает все эти экзотические запахи. О, подняться
на одно из этих суден, досконально изучить все, что происходит на пристанях,
познакомиться  с докерами, быть настоящим хозяином всего этого  богатства!..
Какой мелюзгой  были эти  два Вобера! Вульгарные  и  пошлые; мертвый ушел  в
могилу,  так и  не  утолив свою  злобу, живой  продолжает  строить  какие-то
мелочные комбинации. Нет,  Реми еще не  жил. Но он будет жить, и  у него все
будет  по другому. Фрукты! На что  ему  сдались  эти фрукты, если существуют
кожа, лес, металл, драгоценные камни, наконец! Листочки дрожали в его руках.
У него было впечатление, что посредством всех этих сухих
     расчетов - тоннаж, дебет, кредит, - дядя словно заново открыл  для него
Америку, а  все подаренные им приключенческие книги служили лишь подготовкой
к этому самаму важному открытию.
     Реми быстро переходил от  одной папки к другой. Он одним взглядом прямо
таки хотел их в  себя впитать. Скользя по листам, он выхватывал уже знакомые
ему имена. Накладные, потом  какие-то письма  в желтом  конверте.  Реми чуть
было  не упустил  одно  из  них,  последнее  по  дате  отправления,  которое
завалялось между
     страниц записной книжки. Его взгляд рассеянно выхвытил несколько  слов,
и  сразу же, без  видимой  причины,  он  заинтересовался  содержанием  всего
письма.

     Психиатрическая клиника доктора Вернуа
     44 бис, авеню Фош
     Фонтней-су-Буа (деп. Сены)

     10 октября

     Мсье,

     Ночь  прошла  неспокойно.  Бедняжка  была очень  возбуждена. Она  много
говорит,  время от времени плачет; несмотря на то,  что я  к этому привыкла,
меня  это  крайне  обеспокоило.  Доктор  уверяет,  что   она  не  испытывает
страданий,  но  кто  знает, что может  происходить в  такие  моменты в  этом
больном  мозгу?  Приезжайте  как  можно  быстрее.  Вы  же   знаете,  как  ее
успокаивает ваше присутствие.  Мы во что  бы то  ни  стало  должны  избежать
нового приступа, который может оказаться фатальным. Если будет что-то новое,
я непременно дам вам знать.

     Преданная Вам

     Берта Вошель

     Наспех  вырванный  из  записной  книжки  листок.  Крупный,  решительный
почерк... Реми  тщательно подровнял в папках страницы, опустил их обратно  в
портфель. Все же забавно! Дядя Робер, который выдавал  себя  за закоренелого
холостяка и  говорил о замужестве только в  ужасных выражениях, оказывается,
интересуется какой-то сумасшедшей!  Без сомнения,  бывшая любовница. Старая,
тщательно от всех скрываемая связь. Ну что ж, дядина лична жизнь не касается
его племянника. Реми открыл на полу  чемодан,  потом залез на стул  и достал
спрятанную  за карнизом шкафа картину.  Он  снова  увидел маму. Ее  голубые,
неестественно неподвижные  глаза, казалось, не отрываясь смотрят на какой-то
завораживающий их предмет,  находящийся  за спиной  Реми, который медленно к
ним приближается; Реми почувствовал  жжение от набегающих на глаза  слез. Он
встал на колени, уложил картину на  дно  чемодана, сверху  положил портфель.
После  чего он беспорядочно навалил на них  свое белье  и  пихнул  чемодан к
ножке кровати. Все шито-крыто!
     Он  бесшумно  открыл дверь  и  спустился  вниз.  Будет ли  он  жалеть о
Менлене? Откровенно говоря, нет. Но ему не нравилось, что отец так внезапно,
никого  не  спрашивая, решил пустить с молотка  их воспоминания, их прошлое,
которое  принадлежало  прежде  всего  маме.  Тут  поселится  какой-то  чужой
человек, который быстро все  переделает на свой лад, велит  срубить деревья,
перестроить парк и
     дом,  и  больше  нигде не  останется  места  для  маминой  тени,  такой
эфемерной и неуловимой.  Изгнанная отовсюду,  она будет  иметь  единственное
убежище  только в этой таинственной забытой картине. В самом деле,  кто этот
художник, который... Еще один безответный вопрос. Вся  жизнь Реми была полна
таких вопросов.  В  один  прекрасный день нужно будет прижать  Клементину  к
стенке и заставить ее говорить...
     Кто-то был на кухне; Реми  сразу узнал голос старой Франсуазы,  которая
раньше  приходила  к  ним  стирать. Как, разве она еще не умерла? Есть люди,
которые  живут целую вечность! Сколько ей может быть? Восемдесят? Восемдесят
пять? Должно быть, она была туга на ухо и кричала при разговоре.
     - О, много  воды  утекло,  - восклицала она.  -  Подумать  только,  это
случилось  двенадцать  лет  назад...  Подождите.  Да,  я  правильно  говорю,
двенадцать   лет.  Это  было  в  тот  год,  когда  моя   правнучка   впервые
причастилась.
     Клементина  вытаскивала  из  большой корзины овощи, салат, картошку.  У
Франсуазы действительно был дар оживлять то место, где она находилась.
     - Принесите завтра молоко и яйца, - бучала в ответ Клементина.
     Две  старушки придвинулись  друг к другу.  Реми за ними наблюдал сквозь
приоткрытую дверь.  Он видел, как Клементина что-то шепчет на ухо Франсуазе.
Еще один  маленький секретик. Что-то относительно умершего или его братца. В
раздражении он вышел на крыльцо.
     - А я  вам говорю, - кричала Франсуаза,  - что сумасшедствие - это хуже
всего.  Лучше  умереть.  Уверяю  вас, мне его ужасно  жалко, нашего  бедного
хозяина.
     Две  сплетницы, вне  себя  от  радости,  что  им  вновь  предоставилась
возможность посудачить! Реми прогуливался под деревь ми, чувствуя внутреннее
недовольство и  какое-то странное беспокойство. Франсуаза, конечно, говорила
о дяде,  она  могла говорить только  о  нем;  именно дядя получал  письма, в
которых  ему  сообщали  новости о...  Но  в  таком случае... Реми уже  решил
ожидать старушку. Он зажег сигарету и уселся  в траву  на обочине аллеи. Что
он может от нее узнать? Откуда  у него внезапно появился этот пыл, с которым
он стремился узнать подробности дядиной жизни; откуда это стремление принять
его сторону, словно он был обязан его перед кем-то защищать? Рядом с гаражом
Адриен поливал из шланга "ситроэн", и  по изгибу губ Реми  угадывал, что тот
при этом что-то насвистывает. Реми позавидовал его беспечности. О, Франсуаза
выходит. Наконец!
     Она чуть было не выпустила из рук свою корзину, когда увидела Реми. Она
прослезилась,  осмотрела  его с разных сторон  и, естественно,  заговорила о
чуде.
     -  Да,  - отвечал  Реми,  -  да, да,  моя  добрая  Франсуаза...  Ладно,
договорились.  Я вылечился,  хорошо...  Раз я теперь хожу, я провожу  вас до
дороги... Чтобы было спокойней.
     Но  она  каждую  минуту  останавливалась, качала  головой,  восторгаясь
чудом, которое для нее олицетворял в себе Реми.
     - Кто бы  мог сказать, - все повторяла она. - Когда я  подумаю, что еще
только год назад вы проезжали мимо на своей колясочке... А  теперь  вы стали
настоящим мужчиной!
     - Дайте мне вашу корзину.
     - Люди говорят, что вы  хотите переезжать, - продолжала старушка.  - Вы
останетесь еще некоторое время? Клементина мне говорила...
     - Нет. Мы уедем сразу после похорон.
     - Это будет лучше всего, потому что этот  дом, вы уж мне  поверьте,  не
принесет вам ничего хорошего.  - О, я знаю,  -  сказал Реми.  - Отец мне все
объяснил.
     - Как... Хозяин вам... Да, конечно, ведь вы  уже взрослый. Я все  время
забываю...  Но  все равно  вам, должно  быть, было очень больно. Представляю
себя на вашем месте.
     - Да, - наугад бросил Реми. - Я был просто потрясен.
     - Смотрите,  -  протянув  руку,  продолжала старушка, -  видите  сквозь
деревья  прачечную?  После  того случая никто туда не  заходит... Сейчас там
полно змей, а тогда за этим местом ухаживали, как за садом... Я в те времена
жила  в Мене... Так  вот,  пошла я  однажды  стирать...  прихожу... Открываю
дверь...  Господи!  Я  так  и  грохнулась на  колени... Там  было все залито
кровью, аж до самого порога.
     Реми страшно побледнел. Он опустил корзину на траву.
     - Я  плохо делаю,  что  вам все это рассказываю, -  все говорила старая
Франсуаза, - но это сильнее меня, особенно когда я смотрю на вас. Кажется, я
все еще ее  вижу. Она лежала на полу у входа...  Она воспользовалась бритвой
хозяина.
     - Франсуаза! - пролепетал Реми.
     - О, я вас отлично понимаю. И  я тоже, я часто себе  говорила:  было бы
лучше,  если бы  она  умерла  сразу. Куда  смотрит Господь!  Такая  молодая,
красивая, милая женщина! Сердце обливается кровью, когда думаешь, что они ее
держат взаперти.
     Словно  для того, чтобы защититься  от этого ужаса, который наростал  в
нем с каждым ее  словом, Реми поднял перед  собой руки,  но старая Франсуаза
уже не могла остановиться.
     - Ну,  разумеется,  за ней  хорошо ухаживают, клянусь  вам. Бывали даже
дни,  когда  она  так  выглядит,  что никто бы не сказал,  что она  лишилась
рассудка... Она вас узнавала, болтала с вами... Только в остальное время она
обычно забивалась куда-нибудь в угол, пряталась за кресло, и невозможно было
ее оттуда вытащить. Но всегда  мягкая, кроткая, покорная,  как  ягненок. Ваш
несчастный  дядя сделал все, что смог, чтобы ваш  отец  оставил ее в доме...
Помню, как они ругались однажды вечером... Это было что-то ужасное. Но, дева
Мария, его нужно понять. Мужчина должен
     работать... У него нет времени ухаживать за человеком, у которого такая
болезнь... В некотором смысле,  это хуже,  чем ребенок...  И  потом вы сами,
именно в то же самое время... Какое фатальное стечение обстоятельств!
     - Довольно! - закричал Реми. - Довольно... Вы меня... Вы меня...
     Он  рванул  воротник,  широко  открыл  рот.  Старушка  подхватила  свою
корзину.
     - Я не должна была... Мне не следлвало вам повторять, особенно...
     - Убирайтесь! - завопил Реми.
     Он развернулся и бросился в чащу. Ветки со свистом распрямлялись за его
спиной. Он бежал по лесу, как затравленный дикий зверь, и  когда он выскочил
из кустов перед прачечной, лицо его было в крови, а на губах появилась пена.
Что-то хрипело в горле, когда он дышал. Со сжатыми кулаками он приблизился к
лачуге. Ставни были закрыты, дверь заперта на ключ. Когда он толкнул одну из
створок, что-то быстро  скользнуло  у его  ног. Но Реми был  уже  далеко  за
пределами страха.  Он  пару  раз  дернул источенные  червями ставни, уперся,
сорвал несколько  планок.  Проржавевшие петли внезапно поддались.  Тогда  он
камнем  разбил  стекла,  просунул руку,  открыл задвижку,  перекинул ногу  и
оказался в  узкой  комнатушке с почерневшими от копоти стенами. Высокая печь
была  покрыта  запекшейся,  блестевшей,  как  смола, сажей. Ветерок  колыхал
лежащие  в  очаге   опавшие  листья.   Пахло  грибами,  прогнившим  деревом,
запустением. Там еще стояли козлы рядом
     с позеленевшей сточной канавкой, а на веревках висели покрытые плесенью
прищепки. Реми  опустил глаза.  Пол был  покрыт розоватыми,  потрескавшимися
пластинками.  Он  внезапно почувствовал, что  на него, как волна, накатывает
страх. Почему мама пыталась?.. Воздействиям каких могущественных мистических
сил  она повиновалась?.. Безумие... Самое простое, что приходит в голову.  С
четкостью  бредовой  галлюцинации  Реми  снова  увидел  собаку,  отброшенную
какой-то  силой  на  шоссе...  распластанного   на  блестящих  плитках  дядю
Робера... А если мама?..
     Он бегом выскочил из прачечной и почти сразу же остановился, так как  у
него подкашивались  ноги.  "Я  сейчас  упаду, "-подумал он. Он  почти  этого
хотел. Снова стать паралитиком.  Навсегда  забыть  проносившиеся  перед  его
мысленным взором мучительные картины...
     Из соседней аллеи донеслись шаги.
     - Реми!.. Реми!.. Ты где?
     Это была Клементина. Он не отвечал.

Глава 7

     - 44 бис, авеню Фош, в Фонтней-су-Буа.
     - В тех местах случайно нет клиники? - спросил шофер.
     - Именно туда мы и едем. Вы подождете меня у входа.
     Такси  отъехало. Реми опустил  стекло и вдохнул  свежий  воздух. Он уже
успел забыть осень, холод,  дядины похороны, отъезд из  Мен-Алена,  все  эти
незамысловатые декорации, которыми была обставлена  его вчерашняя  жизнь. Он
больше  не  думал  об этом  загадочном,  столько  раз  оживающем  перед  его
мысленным  взором,  а теперь  погребенным в  глубинах прошлого мамином лице.
Сейчас  оно  снова,  уже  воочию возникнет  перед  ним. Мама!  Нужно  с  ней
поговорить...  Узнать!.. Узнать, наконец,  на самом  ли  деле  она,  как они
утверждают?..  А может,  после  безуспешной  попытки покончить  с собой, она
приняла добровольное затворничество, чтобы прекратить сеять вокруг себя зло.
Ведь достаточно  одного взгляда ее голубых глаз... О,  мамочка! Я  твой сын,
твой образ, твое подобие. Неужели, как и ты, я без вины виноват? Собака... я
ее убил. И мой бедный дядя!.. Все считают, что это несчастный случай, но это
не  так... По крайней мере, этот  случай выходит за пределы ординарного. Это
произошло потому, что в тот момент я его смертельно ненавидел. Точно так же,
как  ты, родная, ты могла ненавидеть... кого? Может, бабушку?.. А теперь мне
достаточно в  приливе  гнева,  например,  пожелать чьей-либо  смерти,  чтобы
спровоцировать катастрофу. Должен ли я в таком случае попросить, чтобы  меня
тайком  от всех держали взаперти, как  преступника или какое-то вредное  для
здоровья вещество, от которого исходит смертоносное излучение... О, мамочка!
     Удобно устроившись на  заднем сидении,  Реми смотрел  на незнакомый ему
Париж;  по  мере  того, как они удалялись от центра,  город становился более
пустынным, более хмурым и неприветливым. Не будь этого письма, он никогда бы
не смог найти маму. Но
     значит, правда была более  ужасной, разве не  так?..  Если бы мама была
сумасшедшей, просто  сумасшедшей, разве ее прятали бы  так тщательно?  Разве
осмелились  бы ему  сказать, что она  умерла?.. А  как  они поступили  с ним
самим?.. Разве, ссылаясь  на  то, что он нуждается в  уходе, вокруг него  не
возвели непреодолимые стены?.. А  когда он начал  ходить,  выходить в город,
сколько он нагнал на них страху!.. Чтобы скрыть свое замешательство, отец то
и дело в разговоре с ним опускал голову, отводил глаза... А Клементина стала
какой-то взвинченной и боязливой. Если он в  действительности унаследовал от
мамы ее зловещий дар, тогда
     все очень просто объясняется... О, поскорее узнать!
     Такси  свернуло  на  улицу,  по обе стороны  которой  тянулись виллы  с
маленькими  садиками.  По высоким  стенам и толстым дверям уже издали  можно
было узнать клинику. Машина остановилась.
     - Я ненадолго, - бросил Реми.
     Он  медленно  продвигался  вперед. Стены напомнили  ему  Мен-Ален,  его
детство, проведенное им в заточении. Он позвонил.
     - Я хотел бы увидеться с доктором Вернуа.
     И  вот он уже следует за сторожем. Он осматривает  корпуса,  отделенные
друг  от друга  лужайками. Когда-то мама тоже вошла  через эту дверь.  Может
быть,  он гуляла по этим аллеям. А в это са