сомнения,  здесь могут дать справку. Он  толкнул  дверь, торопливо и сердито
спросил:
     - Могила Окто, пожалуйста?
     Сторож посмотрел на гвоздики, потом на Реми.
     - Вы хотите знать, где находится могила?
     - Да, - нервно ответил Реми.
     - Окто, вы можете назвать по буквам?
     - О... к... т...
     - Достаточно... О... к... Так, посмотрим, о... к...
     Хранитель  порылся в регистрационных книгах,  открыл одну из них, и его
палец заскользил  по страницам. О... к... Оброн... Олер... Окто... Ага, вот.
Окто Луиза Анжель... Участок N7, номер...
     Он встал и показал пальцем в окно.
     - Это очень просто. Видите аллею...  не центральную, а ту, которая идет
прямо перед нами.  Следуйте по ней  до Шмен  Серре, которая  пойдет направо.
Ваша могила будет слева пятая по счету.
     - Спасибо, -  проборматал Реми. - Но... простите, вы правильно сказали:
Окто Луиза Анжель?
     Хранитель склонился над книгой и ногтем подчеркнул имя.
     - Да, Окто Луиза Анжель... Это не то?
     - Нет, нет. Это моя бабушка, но... после?
     - Что после?
     - Разве там нет другого имени?
     - Нет. Это последнее захоронение. После этого у меня идет могила Отман,
не имеющая отношения к Окто.
     - Вы, должно быть, сделали ошибку. Там есть наверняка Вобер,  Женевьева
Вобер... Ее похоронили несколько  месяцев спустя  в том же  склепе... 30 мая
1937 года.
     Хранитель спокойно перечитал.
     - Сожалею, - сказал он. -  Прямо перед  этой записью у меня стоит  Окто
Эжен Эмиль...
     -  Да,  это  мой  дедушка...  В  конце  концов,  это невозможно.  Здесь
наверняка какая-то ошибка, должно быть, забыли записать.
     Реми  положил свой букет на конторку,  обошел  стол и,  в свою очередь,
прочитал: Окто Луиза Анжель...
     -  Это  можно  легко  проверить,  -  сказал   хранитель.  -  Достаточно
справиться во "входном регистре".
     - Прошу вас.
     - Какое число вы сказали?
     - 30 мая 1937 года.
     Хранитель положил  на регистрационную книгу фолиант гигантских размеров
и начал его листать.
     Реми то скрещивал, то разнимал руки. Дрожащим голосом он добавил:
     - Мадам Вобер Женевьева Мари, рожденная Окто.
     -  Нет, - сказал хранитель. - Посмотрите!.. Этого имени нет 30 мая. А у
вас нет другого фамильного склепа?
     - Есть, рядом с Шатору, в Мен-Алене.
     - Тогда все понятно. Вы просто перепутали.
     -  Невозможно. Там фамильный склеп  моего отца.  Я уверен, что моя мать
похоронена здесь.
     - Вы присутствовали на похоронах?
     - Нет. В то время я был болен. Но я чуть позже приходил на могилу.
     Ну  что я могу вам ответить?  Вы  посмотрели книги... Вы все еще хотите
пройти  к  склепу?..  Справа  будет  Шмен  Серре...  мсье, не  забудьте ваши
перчатки.
     Реми шел по аллее между  могил. То тут,  то там он видел людей, которые
останавливались перед какой-нибудь  плитой. Им  повезло! Их мертвые  были на
своих местах. В то время, какон!.. Он, однако, был уверен, что они приезжали
на  именно на Пер-Ляшез.  К  тому же, зачем им нужно было  хоронить  маму  в
другом месте? Но  регистрационные  книги...  Он  их  видел сам,  официальные
записи  ведутся безошибочно. Тут не может  быть никаких подвохов.  Справа он
увидел  Шмен Серре.  Он  посчитал  могилы.  Хранитель сказал: пятая. Это был
простой камень с уже изъеденной временем надписью:  "Гробница Окто".  Сквозь
слезы Реми почти ничего не видел. Так кто же все-таки лежит под этим камнем?
Как это узнать? Выходит, они все ему лгали? Ах,
     зачем сегодня  такое праздничное  солнце? Если бы было  пасмурно, Реми,
возможно, мог  бы  узнать могилу, вспомнить какие-нибудь ранее замеченные  и
потом  забытые детали. Но  этот облупившийся  камень, на котором  колыхалась
тень кипариса, ничего
     не говорил его памяти. И соседние могилы не порождали никакого отклика:
Грело... Альдебер...  Жусом... Реми огляделся вокруг.  Куда  он  мог бросить
свой букет,  когда  он  был  тут в детстве? На чье тело? На каком  кладбище?
Слезы высохли на его щеках. Он  был неспособен сделать  малейшее движение. К
чему  желать то или  это, если судьба по-прежнему  продолжает измываться над
ним? Одно время благодаря  этому знахарю, он поверил... а  затем его ожившие
ноги  привели  его к этой абсурдной гробнице. Другой на его месте  наверняка
нашел бы  могилу  своей  матери.  А  он!..  Он был  обречен  на  невероятные
проишествия,  которые случались  с  ним  в  самых  обыденных  ситуациях,  на
странную, непонятную жизнь; его  на каждом шагу подстерегали какие-то дикие,
изощренные испытания. Даже не стоит труда защищаться.
     Кто-то повернул на аллею. Реми пошел назад. Это очевидно, что никто ему
не   скажет  правду.  Раймонда?..   Она  у  них  служит   только  пять  лет.
Клементина?..  Всегда   сварливая,   недоверчивая,   до  предела  обидчивая,
усматривающая насмешку или
     скрытый  намек  в  самых  безобидных  словах...  Дядя?...  Да он просто
посмеется  над ним. Мама теперь не идет  в расчет в этом доме. Ее  уже давно
забыли. Реми  подумал об  отце, который постоянно  ходил с убитым видом. Что
ему  сказать? Что  у него спросить? Действительно  ли он любил  маму? Вопрос
показалс Реми  ужасным.  И  однако... Разве мог  этот холодный, педантичный,
замкнутый человек кого-либо любить? Он не часто упоминал об умершей. Однако,
когда это случалось, он говорил: "Твобедная  мать", и  никогда: "Женевьева".
Но  в его голосе  при  этом  всегда появлялся какой-то оттенок печали.  Реми
остановился.  Была  ли  это  на  самом  деле  печаль?  В  любом  случае,  не
безразличие.  Скорее сожаление,  что  мама  умерла  прежде,  чем  они смогли
уладить  какой-то  серьезный  спорный  вопрос...  А  Адриен  слишком  хорошо
вышколен...  Этот  поостерегется  обсуждать дела  своих  хозяев.  Все  очень
просто. Реми снова оказался в одиночестве. Во  второй  раз он стал  сиротой.
"Это мое призвание, - с горечью сказал он себе. - Сиротство - это специально
     для меня. Это мне отлично подходит. И я великолепно с этим справляюсь".
Он  почувствовал,  как   его  перепоняет   гнев  ко   всем   людям,  которые
по-настоящему живут нормальной, счастливой  жизнью. Опустив глаза, он увидел
свой  букет,  который  он  забыл положить  на могилу.  Реми  его швырнул  на
ступеньки  какого-то претенциозного подобия  греческого храма с  начертанной
золотыми буквами надписью:


     Огюст Рипай - 1875-1935
     Кавалер Ордена Почетного Легиона
     Член Министерства народного образовани
     Ты был хорошим мужем и добрым отцом
     Вечно скорбим


     У Реми появилось желание, чтобы его букет превратился вбомбу, чтобы все
кладбище  с  его крестами, его гробами, его  костями,  его  регистрационными
книгами,  его  тишиной  и покоем взлетело в воздух. Держа  руку  на груди  и
чувствуя, что ему становится трудно дышать, он пошел прочь. Когда он подошел
к  выходу,  сторож отдал  ему  честь.  Два пальца к  козырьку.  Возможно,  с
небольшой  долей иронии, но  теперь  весь  мир смотрел на Реми с иронией. Он
узнал улицу,  по которой  недавно поднималось такси. Улица Рокетт.  Это было
написано  на  табличке.  Она  спускалась  вниз,  туда,  где в голубой  дымке
двигались  люди,  шумели  машины, где  пульсировала  жизнь,  и Реми еще  раз
остановился. В глубине маленького кафе  беседовали два  служащих похоронного
бюро. Он вошел туда, положил руки на стойку.
     - Коньяк!
     Никто не  удивился,  и  он  почувствовал от  этого  смутное облегчение.
Попивая  белое вино, служащие  говорили о приближающейся забастовке.  Коньяк
был неважный,  он обжигал  горло,  и Реми  вспомнил  историю  одного калифа,
который ночью уходил из
     своего двоца и с наслаждением инкогнито наведывался в грязные притоны и
злачные места. Неужели и он вынужден убегать из дома  по ночам, чтобы ходить
на кладбище? Гнев снова ударил ему в  голову. Он швырнул на стойку банкноту,
и не  допив коньяк, снова оказался  на улице  с  одним  и тем же  вопросом в
голове: "Что я делал  в момент смерти мамы? " Какой-то тупик. В то  время он
был  болен. Ему сказали, что мама путешествует, потом ему  сообщили, что она
умерла и больше  не вернется, но ничего страшного, умирать  не больно... Это
просто  долгий сон.  Все  люди  должны умереть, даже дети;  ведь  когда  они
вырастают, они  становятся старыми, такими же старыми как  бабушка.  Бабушка
тоже ушла из жизни  несколькими днями раньше  мамочки. Теперь они вместе  на
небесах, и оттуда они наблюдают за маленьким
     Реми. Но,  утешая  Реми, Клементина почему-то  плакала. Она его пугала.
Разве может он забыть, что на протяжении  долгого времени  он часто внезапно
просыпался по  ночам и в ужасе вскакивал на  постели, так как ему  чудилось,
будто он слышит в комнате мамины  шаги? Чуть позже Клементина ему объяснила,
что  мама  умерла  в  результате  ужасного  приступа  аппендицита...  Только
Мильзандье был прав. Мама не виновата в том, что он оказался калекой. Что же
тогда?..  Кто в этом виноват?.. Какая-то наследственная болезнь?  Но  в этой
семейке все были такие здоровяки... А с маминной стороны? В действительности
именно в  этом вопросе он был  намного  меньше  информирован... Он ничего не
знал  о своих родственниках по материнской линии... Более того, даже  о маме
он ничего не знал... абсолютно ничего!
     Реми  продвигался  по  узкому,  заставленному лотками  тротуару. Да, он
решительно не  любит  эти народные кварталы,  где из каждой подворотни  тебе
бьет в  нос пресный запах нищеты. Почему?..  Почему он заболел? Если  это не
произошло  в  результате  потрясения  от  утраты  близкого  человека,  то  в
результате  чего?..  Отец  всегда  ему  говорил:  "  Мой  бедный   Реми,  ты
рассуждаешь, как ребенок! " Ну вот, теперь он рассуждает, как взрослый. Этот
паралич  не случился сам  по себе, беспричинно.  Симуляция? Слишком  просто.
Здесь было что-то другое. Но что?.. Он
     отогнал какую-то приблудную собаку, которая начала обнюхивать его ноги.
Очевидно, что маму должны были  похоронить  где-то в другом  месте, а  не на
Пер-Ляшез. Но почему, раз у Окто был там семейный склеп? Может быть,  потому
что мама пожелала лежать в той же могиле, где однажды к ней присоединится ее
муж. В этом нет ничего невозможного...
     - Пшел!
     Собака отбежала в  сторону,  но Реми почувствовал, что  через мгновение
она снова  начала преследовать его по  пятам. Он постарался  подавить в себе
ярость.  Смешно расстраиваться из-за пустяков! Согласен, болезнь сделала его
раздражительным, но  разве  его не уверяли в  том, что он вылечится?.. Итак,
маму похоронили  в  другом  месте. И, чтобы  не  углубляться  в  ненужные  и
болезненные детали, они продолжали говорить Реми о  Пер-Ляшез. Вот настоящее
объяснение. Реми сжал кулаки, начал искать глазами какую-нибудь палку, чтобы
покончить  с  этой  проклятой  собакой. Гневно  сверкнув глазами,  он  резко
обернулся. Собака  прыгнула в сторону, на шоссе, и у нее уже не было времени
вскочить  обратно на  тротуар. Реми  услышал, как завизжали  тормоза. Машина
мягко два раза качнулась, потом снова набрала скорость.
     - Так ей и надо, - сказал какой-то голос.
     Сразу  же  вокруг  собралась  толпа,  все склонили  головы, разглядывая
мертвую  собаку. Реми  облокотился о стойку двери.  Он  хотел посмотреть, но
что-то ему  сдавило горло, как слишком туго завязанный галстук. И, как в тот
момент, когда он впервые встал,  начали дрожать ноги. Легкое  головокружение
сделало  голову  пустой,  и  у  него  была  только  одна  мысль:  вернуться.
Вернуться! Снова  оказаться за запертой решеткой в тихом, спокойном  доме...
Он сделал несколько шагов, и ему показалось, что он шагает по вате.
     - Такси!
     - Вам плохо? - спросил шофер.
     - Пустяки, легкое недомогание.
     Ветер,  врывавшийся в окошко, трепал  прядь его светлых  волос. Тошнота
прошла.  С полуоткрытым ртом  и руками, безвольно  опущенными на сидение, он
некоторое  время  оставался  в  полной  прострации...  Пропавшая   могила...
Раздавленная собака...  Не отдавая толком себе отчет в том,  что происходит,
он смутно угадывал какую-то скрытую связь  между эти событиями. Он не должен
был  выходить...  Спиртное  жгло ему горло. Он  медленно расстегнул воротник
рубашки. Воздух  посвежел,  и он почувствовал,  что они выехали  к Сене. Да,
деревня пойдет  ему  на  пользу.  Нужно  туда  ехать  как можно  быстрее,  и
стараться поменьше думать до отъезда. Он приподнялся на локте, и увидел, как
перед  его  глазами проносится  незнакомый  город.  Он  видел фланеров перед
лотками  букинистов,   парочки  влюбленных,  молодых  людей  его   возраста,
споривших на террасах кафе,  весь  этот  запретный  для  него  мир,  который
ускользал от него,  как греза, и какой-то голос все шептал: "Так ему и надо.
Так  ему  и  надо.  " Он  вытер  о брюки свои  влажные  ладони. Что он  себе
вообразил?  И  только  потому,  что собака...  Такси  затормозило, и услышав
характерный  звук  визжащих  по  щебню шин, он побледнел  и нагнулся,  чтобы
посмотреть... За чугунной решеткой молчаливый и углубленный в себя стоял его
дом. Он приехал.
     - Ну, все в порядке? - спросил шофер.
     - Спасибо, - буркнул Реми... Оставьте себе сдачу.
     Унизительно  было  платить,  считать  монеты.  Реми пока  еще  не  умел
пользоваться деньгами, и у него  не было никакого желания этому  учиться. Он
вошел через маленькую дверь, которую Клементина запирала в девять вечера. Во
дворе стояла дядина машина: "ситроэн 15 cv". Огромный "хочкис" тоже был там.
Значит, отец вернулся.
     В глубине гаража  работал Адриен.  Он поднял  глаза, улыбнулся, показал
свои черные руки.
     - Извините, мсье Реми. Вы видите, в каком я состоянии. Хорошо погуляли?
     - Да, так. Немного устал.
     - Господи! Вот к чему вы пока еще не привыкли.
     Реми  не мог  помешать себе восхититься широкоплечей  фигурой  Адриена.
Одетый   в  старый  солдатский  китель  и  галифе,  он  действительно   имел
внушительный вид.  Сколько ему? От силы тридцать пять. Кроткое лицо человека
без проблем. Приятное,
     доброжелательное лицо. Реми подошел  к нему.  Он никогда не  думал, что
Адриен может существовать сам по себе. Шофер был неотделим от автомобиля, он
был как  бы его продолжением, составной  его частью.  В этом доме с Адриеном
здоровались, даже  не глядя на него. С ним  разговаривали, думая при этом  о
чем-то другом, как  порой рассеянно говорят по  телефону. Эта спесь Воберов!
Удивительно, как это Раймонда смогла войти к ним в милость. Реми хотелось бы
сказать ему что-нибудь  приятное,  но  он не  мог  вырваться  из круга своих
забот. Позже!  Сейчас он должен  расставить все  точки  над i, и  как  можно
быстрее...  Заложив руки  за  спину, слегка  сутулясь он удалился прочь.  Он
пришел бы в бешенство,  если  бы ему сказали, как он был похож в этот момент
на  своего отца.  В  прихожей он  наткнулся  на чемоданы. Что такое?  Мы уже
уезжаем? Вытирая шею платком, из гостинной, запыхавшись, вышел дядя.
     - А, вот и ты... - сказал он. - Поторопись... Я вас отвезу.
     - Куда?
     -  Как куда?  В Мен-Ален.  И, прошу тебя, поменьше  багажа. У меня  нет
желания торчать где-то на обочине.
     - Дядя, вы чем-то недовольны.
     -  Это  из-за  твоего отца. Он  вот-вот  влезет в одно идиотское  дело.
Напрасно я ему доказываю, что  дважды два четыре. Похоже, мсье  Этьенн Вобер
знает,  что делает. Ладно! Если ему  это нравится, пусть он  сломает себе на
этом шею. Но это уже без меня.
     - Он с нами не едет?
     - Откуда я знаю? Мсье дуется. Да,  Реми, твой отец - это еще тот  фркт.
Хорошо  еще, что он не  запретил мне  съездить в  Тулузу  к  Ришару,  нашему
эксперту... Это правда, ты  его совсем не знаешь... Когда-нибудь ты поймешь,
что это за тип... А теперь пошевелись. Мне придется тащить на себе всю  вашу
семейку.
     - Но... А как же отец?
     - О, ты меня утомляешь... Иди и спроси его сам.
     - И потом... Я хотел бы быть здесь в день поминовения.
     Дядя с нетерпением щелкнул пальцами.
     -  После возвращения, -  сказал он. -  Когда мы вернемся,  у тебя будет
достаточно времени сходить на Пер-Ляшез... Ну,  давай, двигайся!  Мы уезжаем
сразу после завтрака.
     Реми поднялся к себе в комнату и уселся на кровати. На  этот раз он был
полностью разбит. Ничего, подождут. Он откинулся на спину. Итак, это правда.
Маму похоронили на Пер-Ляшез.  Ладно. Это не самое худшее. Во всем этом было
нечто  более ужасное.  Реми закрыл  глаза  и  снова  увидел  спускавшуюся от
кладбища
     улицу...
     - Реми... Можно войти?
     Как будто Раймонда не привыкла входить без разрешения. Она, кстати, уже
вошла. Реми услышал, как она приблизилась к кровати.
     - Что с вами, мой маленький Реми? Разве вы не знаете, что мы уезжаем?..
Ну-ка вставайте, лентяй!
     Потом  ее голос изменился, он стал более серьезным и одновременно более
ласковым.
     -  У  вас  что-то   болит?  Вы   отсутствовали   так  долго.  Я  начала
беспокоиться... Что с вами? Ответьте мне, Реми.
     Он повернулся к стене и прошептал:
     - Вы действительно хотите знать?.. Я убил собаку... Теперь вы довольны?

Глава 3

     Реми не мог оторваться от дядиного затылка,  который распадался  на две
жирные складки воскового цвета; в зеркальце заднего  обзора можно было также
увидеть его глаз, только один глаз,  как на картинах футуристов,  но на этой
картине он  каким-то чудом ожил -  несколько секунд  глаз смотрел на дорогу,
потом, наполовину  скрытый под  тяжелым веком, он уклонялся  в сторону. Реми
хорошо знал, на что он смотрит. И Раймонда тоже это знала, так  как время от
времени она одергивала свою юбку. Реми откинулся на подушки заднего сидения,
он  старался больше ни о  чем  не  думать,  лучше всего заснуть.  Почему она
уселась впереди?  Потому что дядя заставил  ее сесть рядом. Однако, разве не
чувствовалось,  что  ей это  не  было особенно неприятно?.. О,  эта  загадка
лишенных выражения,  замкнутых в себе  человеческих лиц!  Ложь  начинается с
оболочки,  за  которой находится  смутное и непроницаемое нутро. Как  проста
была жизнь  "до этого". Там  был  Отец.  Правда, общение с ним  было  не  из
приятных.  Но  он  приносил  свои  подарки,  сваливал  их  на  кровать,  они
соскальзывали  на пол и Реми казалось,  что снова  наступало  Рождество. Там
были Гувернантка,  Старая  экономка, Шофер. Все были к услугам больного, все
существовали  только для него.  Что с  ними происходило, когда они закрывали
дверь его комнаты? На протяжении долгого времени Реми не задавал себе  таких
вопросов.  Он  интуитивно  чувствовал,  что  они  при  этом   исчезают,  как
марионетки в своей коробке. Он больше  ничего не хотел об этом знать, и  ему
было  бы  неприятно, если бы  он  узнал,  что  у  Раймонды,  Адриена и  даже
Клементины есть
     своя,  скрытая от  его глаз  личная жизнь, которая проходит  где-то  на
стороне. Теперь  же  он  знал наверняка, что  он  ошибался;  каждый  из  них
замыкался  в  собственном  внутреннем  пространстве,  доступ  куда  ему  был
заказан.  Он  был  для них чужаком, просто  посторонним человеком.  Для чего
тогда  ходить?  Неужели  для  того,  чтобы  постоянно  наталкиваться  на эти
замкнутые в себе, как улитка, существа, надежно укрывшиеся за своими лицами,
своими  непроницаемыми глазами.  Их просто  невозможно  ничем  пронять! Реми
тяжело вздохнул.
     - Пожуй чего-нибудь, - сказала Клементина.
     - Спасибо. Я не голоден.
     Эта деревенская привычка есть  в дороге!  А может,  Клементина  нарочно
хочет вывести  его из себя? И почему  она делает  вид, что  не замечает всех
этих дядиных  уловок?  Почему?.. Почему?.. Реми был завален этими  "почему",
как липкими летающи
     ми паутинками во время бабьго лета. И они оставались без ответа. Почему
собака  бросилась под  машину?..  Ладно, она его испугалась.  Это объяснение
Раймонды, объяснение здравомыслящих людей,  которые на самом-то  деле боятся
рассуждать понастоящему логично.  Чего  она