ступенькам и начал трясти дверь.
     - Раймонда!.. Немедленно откройте. Я вас прошу, Раймонда!
     Поверх пижамы он надавил пальцами  на бок,  чтобы  подавить невыносимую
судорогу, мешавшую ему дышать. Он прижался головой к дверной филенке.
     - Раймонда! - взмолился он.
     Внизу  Клементина  монотонным  голосом  что-то бормотала  в  телефонную
трубку;  точно  таким  же голосом она  обыкновенно  читала  газеты,  сидя  в
одиночестве на  кухне.  Только на этот  раз  на другом  конце провода  сидел
жандарм, который записывал ее сообщение. Дверь внезапно отворилась.
     - Что случилось?.. Вы заболели?..
     - Да нет, я не болен, - сразу же взъерошившись ответил Реми.
     Они почти враждебно смотрели  друг  на друга. Она продолжала завязывать
пояс халата;  лицо ее было еще  опухшим от сна. Реми никогда еще не видел ее
такой  обнаженной, открытой,  каким  обычно  бывает  человек сразу же  после
пробуждения - тусклые  запавшие глаза, бледные  губы. Ему почему-то стало ее
жалко.
     - Что вам нужно? - бросила Раймонда.
     - Вы ничего не слышали этой ночью?
     - Я никогда ничего не слышу, когда принимаю снотворное.
     - В таком случае, пойдемте!
     Он почти силком потащил ее до края площадки.
     - Наклонитесь.
     Красный  солнечный луч, в котором не было и  признака теплоты, упав под
большим  наклоном,  разрезал  надвое  вестибюль.  Снизу  звучал убитый голос
Клементины.
     - Прямо под вами, - сказал Реми.
     Он ожидал,  что она  закричит,  но Раймонда оставалась  безмолвной. Она
согнулась,  словно ее  что-то потащило вперед, и ее руки на  перилах  начали
дрожать.
     - Он умер, - прошептал Реми. - Можно оценить это как несчастный случай,
но вот... Так ли это на самом деле? Вы уверены, что ничего не слышали?
     Раймонда медленно повернула голову. У нее были безумные глаза, и что-то
похожее на беззвучный  кашель сотрясало ее плечи. Реми  обнял ее  за талию и
повел в  комнату.  Он  больше  не  бо  лся. Последнее слово  было за  ним. В
некотором  смысле  он  только что отвоевал  себе свободу. Не  полностью.  Не
окончательно.  Все  было  ужасно  запутано  и  непонятно.  Но  он,  наконец,
почувствовал, что разорвал замкнутый круг.  Нет, он не  убивал дядю. Все это
были  идеи  из  "прошлого",  из того  времени, когда  он был только  больным
несчастным ребенком. Однако, он что-то преодолел. Он привел в движение нечто
такое,  что,  как  снежная  лавина,  продолжало  наростать  и все  под  себя
подминать. Он был похож на человека, который  выстрелил из  ружья, и  теперь
слушает, как звучит эхо.
     Раймонда  уселась на  разобранной постели.  Проникавшее  сквозь  жалюзи
солнце   ложилось  двумя  ступенчатыми  дорожками   на  боковые  поверхности
старинного  шкафа, на заваленном одеждой кресле, на округлости графина; одна
из этих дорожек доходила до
     лица Раймонды,  и  можно  было подумать,  что  оно  находится  за неким
подобием сияющей солнечной решетки.
     - Жандармы будут нас допрашивать, -  сказал Реми.  - Наверное, не стоит
говорить о вчерашней ссоре. Они вообразят бог знает что... я вас уверяю, что
этой  ночью  я  не покидал  своей комнаты...  Вы мне  верите,  Раймонда? Это
правда, я желал его смерти. И  даже теперь  я,  возможно,  не  очень огорчен
тому, что произошло. Но я вам клянусь,  что я ничего не  предпринял, даже не
попытался... В крайнем случае, можно заявить, что у меня дурной глаз...
     Он попытался улыбнуться.
     - Ну, скажите, что у меня дурной глаз.
     Не отвечая, она покачала головой.
     - Что вы на меня  так смотрите? - спросил Реми. У меня  что-то не так с
лицом?
     Он  подошел  к  туалетному столику,  наклонился к зеркалу, увидел в нем
свой чуб, голубые глаза, узкий мамин подбородок.
     -  Это  правда,  что я  на него похож, -  заметил он. - Однако, сегодня
меньше, чем в другие дни.
     - Замолчите! - простонала Раймонда.
     Рядом  с туалетным несессером лежала  пачка  "Бальтос",  и  Реми  зажег
сигарету,  наполовину  прикрыл  один  глаз  в  то  время,  как  струйка дыма
поднималась прямо вдоль его щеки.
     -  Можно  подумать,  что  это я  нагнал  на  вас  страху. Почему вы так
испуганы?.. Из-за этой истории с дурным глазом?.. Вы меня находите смешным?
     - Идите оденьтесь, - сказала Раймонда. - Вы простудитесь.
     - Вы убеждены, что я опасен. Отвечайте!
     - Да нет, Реми... Нет, нет... Вы ошибаетесь.
     - Может быть, я и в самом деле опасен, - мечтательно произнес он. - Мой
дядя, должно быть, думал об этом, а у меня  такое впечатление, что он в этом
кое-что смыслил.
     Они  вместе  наблюдали,  как  перед крыльцом  остановилась машина,  как
хлопнули дверцы.
     - Уходите! - закричала Раймонда.
     - Вы ничего не скажете о ссоре. Никому.  Иначе...  я сообщу, что он ваш
любовник. Вам это не понравится, не так ли?
     - Не смейте!
     -  Начиная с сегодняшнего дня  я запрещаю себе что-либо приказывать. До
скорого.
     Он вышел  из комнаты  и  узнал  внизу голос доктора  Мюссеня.  Это  был
теплый,  звенящий,  слегка неуверенный  голос человека  без  задних  мыслей,
который не имел ничего общего с тонким, загадочным миром, который существует
по ту сторону реальности.
     - Вы предупредили мсье  Вобера? - спросил Мюссень. - Когда  он приедет,
какой это будет для него удар!
     Клементина шепотом произнесла длинную фразу, из которой невозможно было
разобрать ни слова.
     -  Все же,  -  продолжал  его голос,  - это  фатальное развитие событий
довольно таки необычно!
     Он внезапно изменил тон, словно Клементина посоветовала ему говорить не
так громко, и  Реми  больше  ничего не  понял  из  того гудения,  в  котором
сливались   их   слова.   У   Клементины  всепревращалось   чуть  ли  не   в
государственную тайну. Реми сунул ноги в шлепанцы, накинул на плечи домашний
халат  и спустился  вниз. Клементина исчезла. Мюссень присел  на  корточки у
тела и, шумно дыша, внимательно  его изучал.  Он увидел на плитках пола тень
Реми и поднял голову.
     - Надо же!
     Несмотря на присутствие трупа, он  смеялся. Чувствовалось, что ему мало
удовольствия доставляет общение с больными, осмотры мертвецов, и похоже, что
даже свою профессию, медицину, он вряд ли любил.
     - Вы ходите!.. Я не верю собственным глазам.
     Реми  с удивлением обнаружил, что Мюссень меньше его ростом, и в первый
раз заметил, какой он толстый, какой у него  жирный подбородок, какие у него
кругленькие, гладкие ручки.
     - Это правда, что мне рассказали...
     - Да, - холодно произнес Реми.
     Как только они слышат о знахаре, они сразу же шарахаются в сторону. Что
они  знают о том,  что находится за пределами видимого и осязаемого мира,  о
скрытой реальности вещей, о таинственном ее на нас воздействии... Почему так
нужно, чтобы мир был полон всех этих Мюссеней и Воберов?!
     - Вы позволите? - сказал Вобер.
     И его пухлые руки начали ощупывать бедра и икры Реми.
     - В принципе я ничего не имею против знахарей, - заметил он. - Я только
требую, чтобы их  деятельность контролировалась. В  вашем  случае,  учитывая
вашу наследственность...
     - Мою наследственность? - переспросил Реми.
     -  Да,  у   вас  очень  нервная  психика,  чувствительная   к  малейшим
потрясениям...
     Внезапно Мюссень  показался  Реми очень  несчастным, заваленным работой
человеком.
     - Я  все болтаю, словно я  приехал сюда ради  вас.  За всем этим  забыл
вашего бедного дядюшку. У него, без сомнения, отказало сердце.
     - А я склонялся к  мысли,  что он умер от того, что упал, - бесстрастно
произнес Реми.
     Мюссень пожал плечами.
     - Возможно!
     Осторожно, чтобы не помять костюм, он  опустился на колени и перевернул
тело. Лицо у  мертвого распухло и застыло в гримасе страдания; вокруг носа и
рта  расплылись  пятна  крови. Реми  глубоко  вдохнул и  сжал кулаки.  Нужно
научиться  все  это  презирать! Особенно  не думать, что он  мог умереть  не
сразу.
     - А это что такое? - сказал Мюссень.
     Он освободил лежащий  под животом у мертвого какой-то блестящий предмет
и поднял его к свету. Это был плоский сереб-
     рянный кубок.
     - Он хотел пойти напиться, - предположил Реми.
     -  Значит, он  неважно себя чувствовал.  И  на лестничной площадке  его
схватил приступ,  он попытался опереться о  перила...  Именно  так.  Грудная
жаба. В тот момент, когда он ожидал этого меньше всего...
     Мюссень потянул на себя  его  правую  руку, которая  еще  недавно  была
согнута под телом, и ему даже не удалось ее сдвинуть с места.
     -  Уже  появились  признаки  окоченения...  Почти  нет крови...  Смерть
наступила несколько часов  назад,  и она произошла не в результате  падения.
Вскрытие, очевидно,  даст  дополнительную информацию. Но я  надеюсь, что вас
избавят  от  ненужных деталей...  Вчера вечером ваш дядя  не  показался  вам
немного уставшим?
     - Да нет, он был даже слегка возбужден.
     - У него не было никаких неприятностей?
     - Право же... нет. Не думаю.
     Мюссень поднялся, почистил свои брюки.
     - В последний  раз,  когда я его обследовал,  у него  было давление 25.
Ага, это было в прошлом  году, в конце  летних отпусков. Я  его предупредил,
но, естественно,  он  меня не принял всерьез.  В сущности,  хорошая  смерть.
Человек умирает чисто, без того, чтобы быть для кого-то обузой...
     Он вытащил трубку и сразу же снова затолкал ее в карман.
     - Рано или поздно человек умирает, - со смущенным видом заключил он  и,
развинчивая колпачок авторучки, направился в столовую.
     -  Что  касается  меня, то  я  сразу  же  могу составить разрешение  на
захоронение,  -  произнес  он, устраиваясь  за столом,  где  Клементина  уже
поставила чашки и бутылку  коньяка. Чем  быстрее закончат  с формальностями,
тем будет лучше.
     Пока Мюссень писал, Клементина принесла кофе и подозрительно посмотрела
на Реми.
     - Это все же странно... - начал Реми.
     - Если бы он  умер за рулем автомобиля или подписывая бумаги, это нашли
бы не менее странным. Внезапная смерть всегда кажется невероятной.
     Мюссень торжественно подписался и наполнил свою чашку кофе.
     -  Если  я не  увижу  мсье  Вобера,  скажите  ему,  что  я  сделаю  все
необходимое,  -   пробормотал   он,  обращаясь  к  Клементине.  -  Вы   меня
понимаете?..  Не будет никакого шума. Я знаком с бригадиром Жуомом. Он будет
молчать.
     -  Не вижу,  зачем  нужно  скрывать, что  мой  дядя  умер  в результате
приступа грудной жабы, - сказал Реми.
     Мюссень побагровел  и едва сдержался, чтобы не вспылить. Потом он пожал
плечами и взял бутылку коньяка.
     - Никто не думает скрывать  то,  что есть  на самом  деле. Но вы знаете
людей,  особенно в  деревнях.  Начнутся  пересуды, измышления.  Лучше  таким
образом избежать сплетен.
     -  В  таком  случае,  мне интересно,  какого  рода пересуды  тут  могут
возникнуть, - упорствовал Реми.
     Несколькими торопливыми глотками Мюссень опорожнил свою чашку.
     -  Какие  пересуды?  Это  не  так  уж  трудно себе  представить.  Будут
рассказывать о...
     Быстрым движением он поднялся, сложил  вдвое медицинское  заключение  и
бросил его на край стола.
     - Никто  ничего не будет рассказывать, -  сказал он, -  потому что я за
этим прослежу... Как зовут этого знахаря, который творит чудеса?
     С трогательной неловкостью он попытался заговорить Реми зубы.
     - Мильзандье, - проворчал Реми.
     -  Вы  ему должны поставить свечку.  Мсье  Вобер, наверное, без  ума от
радости!
     - Он не очень-то общителен, - с горечью сказал Реми.
     Растерявшись, Мюссень схватил кусок сахара и начал его грызть.
     - Вам известно, - через некоторое время продолжал он, - составил ли ваш
дядя завещание?
     - Нет. Почему вы спрашиваете?
     - Из-за похорон. Они, без сомнения, будут  тут. Вы не знаете, есть ли у
вашего отца семейный склеп?...
     -  Внезапно  Реми увидел перед собой кладбище Пер-Ляшеж,  Шмен Серре  и
могилу в виде греческого храма.

     Огюст Рипай
     Ты был хорошим мужем и добрым отцом
     Вечно скорбим

     - Почему вы смеетесь? - спросил Мюссень.
     -  Я?.. Я смеюсь?  -  произнес Реми.  -  Извините... Я  думал  о чем-то
другом... Да нет, полагаю, он должен быть здесь.
     - Может быть, я сказал что-то не так?
     - О, нет. Просто ваш вопрос показался мне забавным.
     - Забавным?
     Мюссень с недоверием смотрел на Реми.
     - Я имел ввиду... Ну, скажем, любопытным... Где,  по-вашему, похоронена
моя мать?
     - Слушайте, я вас не совсем хорошо...
     В этот момент Клементина резко открыла окно и,  перегнувшись в комнату,
произнесла:
     - Приехали жандармы. Я их провожу прямо в вестибюль.
     - Да, - закричал Мюссень. - Я ими сейчас займусь.
     Он повернулся к Реми.
     -  На вашем месте, мой  юный друг,  до приезда мсье Вобера  я  бы пошел
отдохнуть. Бригадир установит обстоятельства смерти, потом мы перенесем тело
наверх. Не стоит вас беспокоить. Ни вас, ни кого бы то ни было. Я достаточно
хорошо знаю дом.
     - Вы отвергаете мысль о преступлении? - спросил Реми.
     - Категорически.
     - А мысль о самоубийстве?
     - Откуда такие вопросы? -  сказал Мюссень. - Успокойтесь. Эту идею тоже
нужно отклонить. Безусловно.


Глава 6

     Вобер  прибыл  в десять часов вместе  с Мюссенем, который, должно быть,
перехватил  его на дороге. Теперь он,  размахивал руками,  что-то говорил на
крыльце в то время, как  Адриен ставил машину в гараж. Реми наблюдал за ними
сквозь  жалюзи:  кругленький,  плешивый,  суетливый,  сердечный   Мюссень  и
молчаливо слушающий его Вобер с быстрым, проницательным взглядом  и глубокой
складкой у рта. И по мере того,  как отец  приближался, Реми  отодвигался  в
сторону  вдоль стены, и его  ноги дрожали, как  в первый день выздоровления,
когда ему делалось дурно от одной мысли пересечь комнату. Однако, он подошел
на цыпочках к двери и приоткрыл ее. Теперь разговаривали в вестибюле, голоса
звучали глухо, как из подвала,  и эхо размывало слова. Слышалось, как цокают
по плиткам пола каблучки Мюссеня, он объяснял, каким образом дядя упал. Реми
представил себе отца. Он наверняка с брезгливым видом мелкими шажками меряет
прихожую. Без сомнения, Вобер находил эту смерть пошлой, неприемлемой для их
круга. Особенно этот примятый кубок.
     - Он наверняка не успел даже почувствовать боли, - сказал Мюссень.
     Реми знал, что отец уже не  слушает. Рассеянно потирая подбородок, вяло
опустив  плечи он,  должно  быть, барабанит носком ботинка по полу. Это была
его  манера  отдыхать  от  занудных разговоров.  Говоришь, говоришь  и вдруг
замечаешь, что  мыслями  он  где-то далеко,  а  перед тобой  находится  лишь
пустая,  замкнутая  в себе  оболочка.  Потом  он снова  приходил  в  себя  и
беспокойно, с  сурово сжатыми  губами смотрел на собеседника. "Да, я слушаю,
"-из вежливости бормотал он в ответ.
     Реми прикрыл дверь и подошел  к  кровати, куда он свалил в кучу  дядину
одежду, вынесенную  из  его комнаты, которую Клементина  и Раймонда готовили
для покойника.  Он  аккуратно сложил одежду  на стуле.  Голоса приблизились.
Они, должно быть, поднимаются по лестнице.  Реми поискал глазами место,  где
можно  было спрятать  дядин объемный портфель.  Требовалось некоторое время,
чтобы  как следует в нем порыться. Шкаф!.. Реми  забросил его наверх,  туда,
где лежала картина.
     Скрипнули половицы и шаги остановились. Реми услышал, как  высморкалась
Клементина. "Я должен туда пойти, - думал  он, - прямо  сейчас... " Но он не
двигался с  места.  Понимая, что  ужасно  боится,  чувствуя  себя  слабым  и
безоружным  перед  ними, он начал  дрожать. Реми пожалел, что до сих  пор не
просмотрел  документы в  дядином портфеле. Если  бы он нашел доказательство,
что его дядя, как и все остальные, был способен ошибаться, у него хватило бы
смелости оказать сопротивление. Да, теперь  мертвый был его сообщником. Он и
дядя... как он раньше этого не понял, они были
     по  одну сторону... Реми  оперся  о  спинку  кресла. Мелкие, смягченные
резиновой подошвой  шаги приближаются, вот они уже звучат на площадке, потом
перед  его  дверью.  Повернулась ручка. Вобер не  имел обыкновения  стучать,
когда входил в комнату сына.
     - Здравствуй, малыш.  Мюссень мне все рассказал... Это ужасно!... А ты,
как ты себя чувствуешь?
     Он испытывающе смотрел  на Реми,  немного похожий  на  врача,  которого
больше  интересует  болезнь, чем  сам человек. На нем  был шикарный  строгий
темно-синий костюм; он сразу же перехватил инициативу  и взял игру  на себя.
Никогда он еще  не был так похож на босса, крупного босса. Он почистил рукав
Реми в  том месте,  где прилипли кусочки штукатурки.  Его  жест был похож на
упрек.
     - Ты не слишком переволновался? - сказал он.
     - Нет... нет.
     - А теперь? Ты не чувствуешь тяжести а голове? Может, хочешь поспать?
     - Да нет... Уверяю вас.
     - Хочешь, чтобы тебя осмотрел Мюссень?
     - Конечно нет. Я себя чувствую хорошо.
     - Хм!
     Вобер несколько раз ущипнул себя за ухо.
     -  Полагаю,  ты  не  горишь  желанием  оставаться  здесь,   -  наконец,
пробормотал он. - Как  только будут  закончены все дела,  мы уедем... У меня
появилось сильное желание продать  Мен-Ален. Эта собственность  будет стоить
нам только лишних неприятностей.
     Ну и словечки - в духе истинных Воберов!  Смерть  брата для  него всего
лишь  неприятность.  Болезнь  сына,   должно  быть,  была   не   более,  чем
неприятностью.
     - Присядь, я не хочу, чтобы ты себя утомлял.
     - Спасибо, я не устал.
     Что-то в тоне Реми заставило  его нахмуриться. Вобер более внимательно,
со скрытым раздражением посмотрел на юношу.
     - Присядь, - повторил  он. - Клементина только что мне  рассказала, что
вы с дядей немного повздорили. Что это за история?
     Реми с горечью улыбнулся.
     - Клементина, как всегда, хорошо информирована. Дядя мне заявил,  что я
плохо воспитан и неспособен трудиться.
     - Возможно, он не так уж и неправ.
     - Нет, - поднимаясь, сказал Реми. - Я могу работать.
     - Посмотрим.
     - Извините меня,  отец, -  сказал Реми,  собирая все  свои силы,  чтобы
сохранить ровный, слегка жалобный голос... - Я должен работать... Клементина
вам забыла сказать, что в  действительности  дядя меня обвинил в том,  что я
разыгрывал  комедию, притворяясь  парализованым;  он  мне  внушал,  что вас,
возможно, вполне  устраивало иметь немощного  ребенка,  чтобы уклоняться  от
решения некоторых щекотливых вопросов, касающихся управления фирмой.
     - И ты ему поверил?
     - Нет. Я больше никому не верю.
     Эта  фраза заставила Вобера более внимательно,  с подозрением взглянуть
на сына. Согнутым указательным пальцем он поднял его подбородок.
     - Что с тобой? Я тебя больше не узнаю, малыш.
     - Я хочу работать, - сказал Реми и почувствовал, что  бледнеет. - Тогда
никто не сможет утверждать, что...
     -  А, вот что тебя мучает. Теперь  ты собираешься себе  внушить, что ты
был мнимым больным. Если я  правильно понял, это уже стало твоей  навязчивой
идеей.
     Видно было, что он страдает от этой  мысли. Он медленно повторил: "Идея
фикс! " Потом отпустил Реми и сделал несколько шагов по комнате.
     -  Вы никогда не  находили  с дядей общего языка,  не  так ли? - сказал
Реми.
     Вобер снова с беспокойным любопытством посмотрел на сына.
     - Откуда ты знаешь?
     - Бывает, я некоторые вещи ощущаю.
     -  Решительно я сделал ошибку, позволив  вам вчера уехать вместе... Что
он тебе еще наплел?...  Ну,  будь  откровенен, Реми...  Я  чувствую,  что  с
некоторого  времени  ты  стал ужасно  скрытным, точно таким, каким был  твой
дядя... Я  этого не  люблю... Наверняка он вытащил на  белый  свет все  свои
старые обиды, а?.. Что я его  презирал,  что я был тираном... Что еще?.. Ну,
говори же!
     - Да нет, уверяю тебя. Он совсем не...
     Вобер тряхнул его за плечо.
     - Я знаю,  ч