али и в кабинет вошла семья, как позже я узнала,
прибывшая три дня назад  с  Украины  - дородная  мать  и пятеро отпрысков  в
возрасти  от  двадцати до года - парень и четыре девицы мал мала меньше. Она
шла впереди, как ледокол в фарватере, одетая в сарафан на тонких бретельках,
еле  удерживающих  массивную  грудь. Ее  выражение  лица  было  довольным  и
добродушным. Семье  требовался перевод документов. Они были у меня вчера, но
не  застали.  Дама  расположилась  напротив  меня  в  кресле  для  клиентов,
остальные домочадцы  столпились позади нее. Все они, плюс коляска с малышкой
заполнили  мой кабинет до  отказа. Говоря с характерным украинским гэканьем,
сдобная мадам вывалила на мой стол  кучу документов. Отобрав  необходимые  и
договорившись о цене, я обещала закончить работу к среде.
     Разложив перед собой свидетельства о рождении  всей семьи,  я принялась
бойко  щелкать  по  клавишам  компьютера.  Работка  была что  надо,  у  всех
одинаковые фамилии и место рождения -  какое-то село  Лозовики в Житомирской
области. Так что можно было вовсю использовать опцию "Сору".
     Но вдруг я стала  тихо съезжать с катушек. Из документов оказалось, что
молодой  человек,  которого  я  считала  старшим  сыном многодетной  мамаши,
оказался  ее  мужем.  Девочка  в  коляске -  это  их совместный  ребенок,  а
новоиспеченный  папаша  был старше взрослой мамашиной  дочки всего на четыре
года.  В свидетельстве о браке, спрятавшемся в самом  низу вороха документов
было указано, что молодой сменил свою украинскую фамилию на  фамилию  жены -
Лейбович.
     Да, воистину, жена-еврейка - это не роскошь, а средство передвижения...
Я просто  ею восхищалась. Предложила парню переехать на историческую родину,
но  видно  он  ей  так понравился,  что  тут  же родила от  него  ребеночка.
Решительная дама, уважаю. А я со своими комплексами: "Ах,  Денис моложе меня
на  семь лет!"  Вот  с кого надо брать пример! Живет в  свое удовольствие во
всех прямых и переносных смыслах.
     Когда за грудастой мадам закрылась дверь, я вдруг вспомнила и  хлопнула
себя по лбу: черт! Я  же забыла передать письмо Тамаре!  Оно  так и  лежало,
забытое в моей сумочке и ждало своего часа.
     Позвонив ей и условившись, что заеду к ней вечером, я опять взялась  за
переводы. Нужно было наращивать темп.
     У  Тамары, в Кирьят-Шенкине я оказалась около семи вечера. Мужа дома не
оказалось  - он был у  сестры вместе с детьми. Тамара поставила на стол чай,
конфеты и присела рядом.
     Я протянула ей письмо. Дрожащими руками взяв конверт, она раскрыла  его
и принялась читать перевод, написанный четким почерком Элеоноры. В это время
я молчала и прихлебывала чай.
     Тамара закончила читать и отложив письмо в сторону, посмотрела на меня.
Глаза ее были полны слез. Вдруг, как волны, перехлестнувшие плотину, хлынули
слезы. Тамара рыдала навзрыд. Мне осталось только успокаивать ее, так как  я
знала,  что этот  поток не остановишь.  У  Тамары слез было, как у  клоуна с
клизмочками на глазах. Держа в руках почему-то не оригинал, написанный Йоси,
а элеонорин перевод, она причитала, обильно смачивая бумагу:
     -  Что ж ты мне раньше-то не сказал,  милый  мой, что так меня  любишь?
Стеснялся, что ли? А я-то, дура, думала, что ты такой, как все эти - им лишь
бы русской бабе подол  задрать. Ты у меня совестливый был, стеснительный. Ну
не  силен,  ну  и  что  из этого?  А  в  Америку  поехал -  сказал  мне, что
полечиться,  да родственников навестить. А  каких  - не  сказал... Зачем  же
молчал? Да разве я бы не поняла? Боялся, небось? Чего боялся, дурачок? Что я
тебя этим поганым словом  назову? Мамзером? Да я и слыхом не слыхивала таких
слов! Глупости какие ваши  попы  придумали,  а тебе  и твоим правнукам жизнь
ломать?!  Нет уж! -  Тамара оторвала ладонь от  лица и сжав кулак, погрозила
кому-то невидимому. - Не выйдет!
     Мне стало боязно, что Тамара  выплачет  всю влагу из организма и помрет
от  обезвоживания, поэтому я протянула  ей носовой платок  и не найдя ничего
лучшего, принялась постукивать ее по спине, как будто прогоняя  застрявший в
горле кусочек. Как ни странно -  это помогло. Она прекратила  рыдать вдруг с
решимостью сказала:
     - Я убью его! Найду и убью!
     - Кого, Тамара? - я не на шутку испугалась за ее голову.
     - Убийцу. Он же мне всю жизнь поломал! Жили бы мы сейчас с Йоси...
     -  Не понимаю я тебя, Тамара, -  опять влезла я не в свое дело, - то ты
мужа бросать не собираешься, то с Йоси хотела жить. Что же получается?
     - Ой, Валерия, тебе хорошо так рассуждать, у тебя  вон какой - молодой,
красивый,  образованный.  А я ведь  сама  все  тяну,  всю  жизнь!  Когда  же
отдохнуть приведется?
     Странно,  вот уж не думала, что моя жизнь может еще служить поводом для
чьей-то зависти.
     Вообще-то Тамара  начала  меня понемногу  утомлять. Ее  буйная энергия,
направленная на подавление  всех и вся, уже выводила  меня  из  себя.  Но  я
терпела, так как она из разряда подруги превратилась в разряд клиентки, а за
выездные дела я беру дороже, плюс расходы на дорогу.
     -  Тамара, у меня дела. Если тебе еще  что-то нужно,  звони ко  мне  на
работу.
     И я быстрым шагом вышла из ее квартиры.

x x x
     Дарья  на каникулах совсем  отбилась  от рук. То с  самого раннего утра
пропала и пришла  только в шесть вечера, причем от нее жутко пахло костром и
уксусом.  Оказалось,  что  весь  ее  класс  собрался  в  национальном  парке
отпраздновать Песах.  Моя  дочь  была ответственна за маринад -  дети купили
куриные крылышки  и  жарили их  на мангале. Когда я спросила, почему  именно
крылышки, моя дочь ответила с легким недоумением:
     - Потому, что дешевле них только суповые наборы из костей...
     Через  день она  собралась в Нетанию, видите ли, в ближайшее к  Нетании
поселение, раз в десять  дней прилетают тарелки  и  сегодня как раз  десятая
ночь...
     Вот насчет тарелок  я уже  резко воспротивилась. Нечего  дурака валять!
Мне  звонила учительница по закону божьему  и сказала, что у  Далии (так  ее
зовут в школе) проблемы с сотворением мира. То есть не с сотворением мира, а
с тем, как это учат на уроках Библии. Она отказывается отвечать на вопросы и
твердит о теории большого взрыва и о динозаврах, которые не вписываются ни в
один  день  творенья.  Придется посидеть с ребенком и объяснить ей, что если
она не хочет верить  в это, никто не заставляет, но пусть обозначит  себе  в
голове закон  божий,  как  урок  фольклора и тогда  сотворение мира  пройдет
значительно легче.
     Пасхальные  двухнедельные каникулы кончились, возле пекарен выстроились
огромные  очереди  за хлебом  (в  течение двух  недель  в  Израиле запрещено
торговать  хлебом, мукой и  макаронами, можно  продавать только  мацу), дети
начали учиться и я стала постепенно забывать об этой жуткой истории.
     Тамара позвонила вновь:
     -  Валерия,  как поживаешь?  -  я со  смешанными чувствами  слушала  ее
веселый голос.
     - Спасибо, вашими молитвами, - осторожно ответила я.
     - Ты мне нужна!
     - Правда?
     - Валерия,  не обижайся,  я  знаю, ты потратила  на меня много времени,
работала. Я отблагодарю...
     - Тамара, давай серьезно, никаких  благодарностей за свою  работу я  не
принимаю - у меня твердые расценки. И если ты хочешь продолжать пользоваться
моими услугами, будь добра, оплати предыдущую работу.
     - Ну хорошо, хорошо, приезжай, я подготовлю чек.
     - А что случилось?
     - Я звонила Эйбу, брату Йоси. Он  согласился приехать  и поговорить обо
всем. У него такой приятный интеллигентный голос, но я многого  не понимала,
что он говорил. Так что, приезжай, помоги перевести. Ладно?
     - Переводить с английского?
     - Нет, он говорил со мной на иврите.
     - Когда он приедет?
     - Сегодня к восьми. Он работает в Тель-Авиве и после работы сможет быть
у меня только вечером.  Мужа с  детьми отправлю к золовке,  все равно с ними
никакого разговора не получится. Так ты будешь?
     - Буду, - вздохнув, согласилась я.
     К Тамаре я подъехала без четверти восемь. Зная точность англосаксов - а
имя Эйб говорило, что его владелец - выходец из Америки или Англии, я решила
не рисковать. Поднявшись на третий этаж, я позвонила.
     Дверь  открыла взволнованная Тамара.  Она была  принаряжена,  накрашена
тщательнее, чем обычно, когда ее синие тени кажутся подбитыми синяками.
     - Проходи, - сказала она.
     Квартира блестела. На столе, покрытом вязаной скатертью, стоял домашний
торт, а вокруг него в вазочках лежали варенье, фисташки и разное печенье.
     - Вижу,  ты основательно подготовилась к визиту, сказала я и взяла одну
фисташку.
     -  Валерия,   вот  чек,  я   даю   заранее,  чтобы  потом  при  нем  не
расплачиваться.
     Глянув на чек, я поняла, что сумма вполне достаточная.
     - Спасибо, - сказала я, пряча его в сумку.
     - Ты знаешь, я должна бежать, - она виновато улыбнулась.
     - Куда?
     -  Только что позвонили из турбюро. Там пришел один  клиент, которому я
продала путевку и устроил скандал. А без меня никто ничего  не может решить.
Ему  завтра  утром вылетать, а  он что-то  там  хочет  поменять. Я быстро...
Хорошо?
     - А как же я?
     - Ничего страшного, - Тамара уже сбрасывала тапочки и надевала туфли, -
примешь его, как положено, попьете чаю, все на столе, а я мигом.
     И она исчезла.
     Нет, все-таки  эта  женщина непредсказуема! Сплошной  ветер в голове! И
ошибка с клиентом, я уверена, тоже по ее вине, несомненно.
     Высыпав на тарелку фисташки,  я принялась  меланхолично  их грызть,  не
вполне представляя, о чем же я буду разговаривать с этим заморским Эйбом.
     Ровно  в  восемь раздался звонок.  Я поспешила  к двери,  открыла ее  и
несколько смущаясь, поговорила на иврите: "Проходите, пожалуйста".
     Гость кивнул  и  вошел  из  темного подъезда  в  ярко освещенный  салон
Тамариной квартиры.
     Без бороды его было не узнать.
     - Авраам Брескин, - пролепетала я в изумлении.
     - Да, - он  сделал еле заметный кивок, - Авраам, или Эйб,  как привыкли
меня называть в Штатах.
     - Проходите, присаживайтесь. Хотите чаю?
     - Нет, Тамара, спасибо. Не нужно.
     Только  я открыла рот, чтобы сказать  ему,  что я не Тамара, но  что-то
остановило меня.
     Авраам сел за стол и положил рядом с собой элегантный кейс.  Без бороды
он выглядел  точной копией  того  парня  на фотографии,  постаревшей копией,
разумеется, но все равно - сходство было очень заметно.
     - Так о чем мы будем с вами говорить, Тамара? - спросил он и я обратила
внимание, что кончики его пальцев подрагивают.
     - Я... я даже не знаю... - пробормотала я, кляня себя, что  впуталась в
эту историю. И  чего я сразу не сказала, что я не Тамара? А теперь было  уже
поздно. Он бы подумал, что я над ним издеваюсь.
     - Зато я знаю, - жестко сказал Брескин и выражение его лица изменилось.
Дежурная вежливость перешла в откровенную ненависть, -  вы хотите поговорить
о наследстве моего отца!
     - Нет, почему  так сразу  о  наследстве?  - боже, какую чушь  я несу! -
Хотелось бы просто познакомиться...
     - Зачем? - презрительно сказал он. - Зачем мне с  вами знакомиться? Для
чего вы мне нужны?
     - Как для чего? Все-таки Йоси был ваш брат!
     - Брат?! - в интонации Тамариного гостя прозвучала издевка.  - Да зачем
он мне нужен был, этот брат? И он без  меня прекрасно обходился. А вот когда
отцу  совсем  плохо стало, тут-то  братец и объявился. А  почему  бы и  нет?
Писатель Исаак Брескин умер миллионером.
     -  Ну  почему вы  все переводите  на  деньги?  А если это  естественная
радость сына, который нашел отца? Пусть ненадолго, но нашел...
     - И  все тут же распустили слюни! Как же, сын нашел блудного  отца! Ах,
какая встреча. Все рады и счастливы!
     - Кроме вас, - констатировала я.
     -  Я рад,  что  вы понимаете это, - он  как бы в шутку  поклонился и  я
заметила у него на затылке белую ермолку.
     Вот так наступает озарение. Мне стало вдруг так горячо, что я мгновенно
вспотела.  Глаза увлажнились и передо  мной  промелькнули все этапы двойного
убийства: кричащая  Тамара возле гостевого домика, рассказ  Марка об убийце,
сам Марк, лежащий в зарослях авокадо, отказ Рафаэля признаться в убийстве...
     -  И  поэтому вы  его  убили!  -  выдохнула  я,  не понимая,  что  надо
сдержаться.
     - А ты понятливая девушка, - сказал Авраам, пододвигая к себе кейс.
     Он неторопливо открыл его, достал оттуда пистолет и не спеша взвел его.
Я в ужасе прижалась к стене.
     - Сидеть!  -  рявкнул  он, указывая  на стул,  с  которого я только что
вскочила. - Иначе я застрелю тебя на месте.
     - Н-нет, пожалуйста, я уже сижу, - страх сковал все мои члены.
     -  Так вот, ты должна понять  -  я не маньяк какой-то, чтобы убивать  и
получать от этого удовольствие. Мне это противно. Но что прикажете делать, -
Брескин обращался как бы  не ко  мне, а к суду присяжных, - если я, законный
наследник своего  отца, единственный его сын, находился около него все время
его болезни, а в последний момент приезжает  какой-то  алжирец  и отбирает у
меня (мне казалось, он скажет: "чечевичную похлебку") моего папу!
     - Как же он его у вас отобрал? Вы - старший сын, носите фамилию отца...
     - Ты хочешь сказать, что он -  мамзер и поэтому ему ничего не положено?
Ты  глубоко заблуждаешься! Может  быть, по американскому праву это верно, но
не по еврейскому. Еще в  тринадцатом веке наш великий философ Рамбам сказал:
"Отдайте наследство мамзеру, ибо он и так обойден и несчастен".
     -  Послушайте,  Авраам,  -  я  старалась  говорить  спокойным  голосом,
практически  без  интонаций,  -  насколько  я  знаю,  вы  живете  в  кибуце,
обеспечены  всем  необходимым. Ваш  папа был миллионером,  да  еще авторские
права. Это же очень большие деньги! Ну отдали бы немного Йоси, что из этого?
Неужели он половину требовал?
     - При чем  тут деньги? Ты  что, не понимаешь, что дело  тут совсем не в
них?! Из-за  этого  мамзера я остался без  отца с восьмилетнего  возраста! А
когда я снова обрел его, то вновь лишился сразу же!
     -  Извините, я не понимаю вас. Вы не могли бы прояснить? Ведь насколько
мне известно, ваш отец был агентом Сохнута и много путешествовал?
     - Это  верно,  часто  ездил  за границу,  но  всегда возвращался!  А  в
последний раз уехал и не вернулся!
     - Почему?
     -  Вот  из-за  этого самого.  Родственники  его любовницы, которая  уже
успела родить мне братика, пригрозили отцу, что убьют его, и он был вынужден
бежать. А я остался сиротой. Ведь мама умерла еще раньше...
     - Да, вы рассказывали, я помню.
     Авраам  встал и принялся расхаживать по комнате. Пистолета из рук он не
выпускал.
     -  А что вы прикажете мне  делать? - он как бы рассуждал сам с собой. -
Отец,  уже  больной и  слабый,  умоляет:  "Дети  мои,  я  так  рад,  что  вы
встретились! Живите и помогайте друг  другу!" Он на старости  лет вернулся в
лоно религии. Это Исаак Брескин, кибуцник и пламенный сионист! Вот религия и
требовала  от него, чтобы мы  помирились. Не хочу!  Понимаешь ты, не хотел я
тогда ни видеть  этот Йоси,  ни  делить с ним  отца, ничего!  Но я не мог...
Поэтому пришлось улыбаться и делать вид, что я очень рад.
     - Понимаю...
     -  Да  что там,  - Брескин  махнул  рукой, -  эта  слезливая  восточная
ментальность выводила меня из себя.  "Ах, брат, я  так  рад,  что наконец-то
встретил  тебя!  Дай, я тебя поцелую!"  Как будто не его родственники хотели
убить моего отца. Моего! Ты понимаешь это?
     -  Да,  да,  вашего  отца,  -  а  что  мне  оставалось  делать?  Только
поддакивать.
     - Решение  избавиться от него  пришло ко мне в тот же миг, как только я
узнал,  что он -  мой братец, - Авраам намеренно  избегал  называть Йоси  по
имени.  - И  я  терпел.  Долго  терпел. Он  вернулся назад, в  Израиль,  а я
оставался  с отцом до  конца. И  до последнего вздоха отец говорил только об
этом мамзере. А когда я похоронил его, решение убить окрепло  во мне и я уже
не сомневался. Приехав  назад  в кибуц, я  позвонил Шлушу и пригласил его на
пасхальный седер. Только попросил никому ни о чем не рассказывать, так как я
хочу сделать сюрприз и объявить об этом тогда, когда найдут афикоман...
     Поиски афикомана,  кусочка мацы, - это кульминационный момент праздника
Песах.  Я  хорошо  представляла  себе  это.   Дети  носятся  по  дому,  ищут
запрятанную пластинку мацы,  а тот,  кто найдет  - получает хороший подарок.
Авраам хорошо знал психологию.  Йоси никогда бы  не сказал никому,  кто он и
чей он сын  и  брат, чтобы  не  разрушить  внезапность и веселье  праздника.
Поэтому мы все и не знали об истинной цели поездки в кибуц "Сиртон".
     Авраам продолжал свой монолог:
     - За час до  окончания праздника, я вызвал его из-за стола. Мы пошли  к
нему в домик, чтобы  договориться о деталях.  У меня был припасен  цианистый
калий.  Не стоит говорить, где я его взял - это не имеет никакого  значения,
но я предложил ему выпить  за успех дела и бросил яд  в бумажный стаканчик с
вином.
     Он умер  мгновенно.  Зайдя в ванную, чтобы  прополоскать стаканчики,  я
вдруг увидел, что на полке стоит виагра. Мне  пришла  удачная мысль -  пусть
думают,  что преступник положил яд  в  баночку с лекарством и  таким образом
следствие пойдет по другому  направлению. Поэтому я потащил его  в  ванную и
раздел.
     - Следствие так и подумало, - подала я реплику.
     - Правда? - обрадовался он. - Значит я не зря старался.
     - А стаканчики?
     - Что стаканчики? Ах да, я их потом сжег у себя дома.
     -  Ну хорошо, с Йоси вы  все так хорошо  обдумали, ну а с Марком почему
так вышло?
     -  С  Марком?..  -  Брескин  задумался.  - Н-ну...  Ничего нельзя  было
сделать,  он -  свидетель.  Я  проходил  по столовой и  слыхал, как за одним
столом  говорили  о  том,  что  приезжий  музыкант  видел  убийцу.  пришлось
выследить его и убить вот из этого пистолета. Конечно, был  риск,  но вполне
оправданный.
     У меня в  голове все перемешалось. Вот стоит напротив меня человек и со
спокойствием мясника  рассуждает о том, есть  риск  в убийстве из пистолета,
или яд лучше... А о  заповеди "Не убий!" не  думает вообще. Сказать,  что он
ненормальный - я не могу, вроде бы все логично. Свидетель - получай пулю. Но
сама посылка, то с чего начались все это логические умозаключения, абсолютно
безнравственна. Что значит: "Убью, так как не хочу, чтобы он был"? Мало ли я
кого не хочу...
     Как  оказалось,  убийца   уже   давно   говорил   на  тему,  касающуюся
непосредственно меня или Тамары, которую я в данном случае заменяла:
     -  ...И  когда ты мне  позвонила,  я понял, что с мамзером пока что  не
кончено. У него осталась жена, дети, и все  они - претенденты на наследство,
фамилию и память моего  отца. Поэтому я и пришел... - он не сказал: "Убить и
тебя",  -  но я  поняла именно та. И  наконец произнесла  - по-моему,  очень
глупую  фразу,  вертевшуюся у  меня  на языке  с  самого начала его длинного
монолога:
     - А я не Тамара. И к вашему наследству никакого отношения не имею.
     Он застыл  столбом. В  глазах  промелькнуло недоверие. Дескать,  крутит
девица...
     -  Тогда  кто  ты? - он прищурился, но пистолет не убрал. -  Я же видел
тебя в кибуце!
     - Видели,  но  не с Йоси, а с моим  другом. Я  -  подруга Тамары, а она
сейчас придет.
     Словно  услышав  эти  слова,  незапертая  дверь открылась и  на  пороге
появилась Тамара, собственной персоной.
     - Осторожно! - заорала я по-русски. - Тамара, это убийца!
     Брескин  выстрелил  в меня,  но  я  успела слететь со стула  и толкнуть
плечом стол. Стол упал, подминая под себя  торт  и варенье, а пуля ударила в
столешницу.
     Тамара  не растерялась.  Схватив  табуретку, стоявшую  в  прихожей  под
телефоном,  она  размахнулась  и  стукнула  убийцу по  голове. Он  упал, как
подкошенный.
     Осторожно вылезая из-за стола,