Заготовительно-прессовый  цех!  И  сейчас
перед глазами картина... Весна,  свежий  ветер  с  моря,  наш  заводской
стадион  с  проплешинами  у  футбольных  ворот,  оркестр  марши  шпарит,
?Прощанье славянки? играет, все взволнованы, у всех на душе  тревожно...
А во главе нашей команды Павлик с  табличкой...  Довольный,  счастливый,
волосы на ветру развеваются...
   - Интересно ему жилось. За что бы ни брался в жизни, ко всему у  него
был  какой-то   спортивный   азарт,   мальчишеское   нетерпение,   жажда
неожиданности. Увидел как-то у меня складной карманный  метр  и  тут  же
предлагает - меняем! Страшно меняться любил, даже не глядя. Ему  неважно
было выиграет он в обмене или проиграет,  сам  обмен  интересен.  Азарт!
Нетерпение! Разочарование! Все выплескивается в одну секунду. И  тут  же
новая затея...
   - Не знаю, не знаю, как насчет примет,  но  был  случай  -  не  глядя
выменял он у кого-то заморскую штуковину.., гробик со скелетом.  Чепуха,
конечно, не случись ничего, и не вспомнил бы... А так вот вспомнилось.

***

   Один из  самых  страшных  итогов  преступной  деятельности  Сулова  и
компании мне довелось увидеть в квартире, где живет Надя Плыгун с  двумя
сынишками - Колей и Сережей. Квартира большая, новая, гулкая. Не все еще
в ней подогнано,  подкрашено,  кое-где  дует.  В  пустой  комнате  перед
стареньким  телевизором  сидят  на  одной  табуретке   двое   молчаливых
ребятишек. На одном - форменная фуражка  отца,  на  другом  -  форменная
шапка. И фуражка, и шапка почти лежат на плечах у детей, но они этого не
замечают, сидят, уставившись в маленький экран  телевизора.  Там  скачут
обезьяны в передниках, крутят педали медведи, корчится от хохота клоун -
мальчишки на все это смотрят серьезно и как-то отрешенно.
   - Год уже прошел, а  они  все  спрашивают,  когда  отец  вернется,  -
говорит Надя. - Я отвечаю  им,  что,  мол,  когда  подрастете,  тогда  и
вернется. Наверно, это не самое лучшее объяснение, но я не могла ничего,
больше  им  сказать...  Они  каждый  день  подтягивались,  на   цыпочках
старались ходить, все подрасти торопились... И все спрашивают...  Как-то
не сдержалась, ответила, что не вернется... Когда-нибудь  надо  было  им
это сказать... Расплакались. Теперь  вот  фуражку  и  шапку  Николая  не
снимают, чуть не засыпают в них.
   - Как живем? Нормально... Заботы обычные, житейские. Телефон вот  все
никак не выбью, мальчишек часто приходится дома оставлять.  Старший  уже
может трубку поднять... Поговоришь, все спокойнее. С работой вот сложно,
живем  за  городом,  добираться  далеко,  хлопотно,  а  если  еще   один
заболеет... Хотела поменять работу,  чтобы  поближе  было,  но  пока  не
получается. Обещали, потом передумали, потом оказалось, что вроде  взять
меня согласны, но уже на другую работу, не по специальности... Так вот и
тянется.
   - Сколько с Николаем мечтали о квартире, и вот она, квартира... Пусто
как-то... И в квартире пусто, и в душе. А ведь  Николай  удачливый  был,
все  у  него  получалось,  но  только  уставал  сильно.  Прибежит  домой
пообедать, хоть пять минут, а полежать ему надо  было...  Но  работу  не
хотел менять, работа  нравилась...  С  ребятами  дружил.  Сыновей  очень
любил, все свободное время с ними возился...
   На семейном снимке Николай изображен  с  Надей  и  детьми.  Солнечный
день,  густая  листва  деревьев,  детский  уголок  парка.  Николай  чуть
улыбается в усы, он отрастил себе пышные усы... Тихое, неброское счастье
исходит от этого снимка. Такое ощущение, что жизнь только начинается,  и
все впереди, столько еще впереди...
   Это был последний его снимок.

***

   Николай Плыгун в памяти  друзей  остался  мягким,  была  в  нем  даже
стеснительность, хотя это, может быть,  и  покажется  странным  при  его
обязанностях. Ему было проще отказаться от чего-то,  перебиться,  нежели
настоять и вырвать даже то, что было положено по праву.
   В самом деле, что может сказать наверняка, в чем сила: в  том,  чтобы
добиться каких-то благ, льгот, или же в том, чтобы их не добиваться.  Во
всяком  случае,  врожденная  мягкость  Николая  не   мешала   ему   быть
по-настоящему мужественным, принимать решения за доли секунды, когда это
требовалось.
   Как-то были получены сведения о, том, что на окраине города, в  одном
из частных  домов  скрывается  опасный  преступник,  сбежавший  из  мест
заключения. Выехала оперативная группа в составе которой был  и  Плыгун.
Приехали. Домик, как домик. Тут же  выяснилось,  что  он  и  принадлежал
преступнику.
   Плыгун первым открыл калитку, вошел во двор. Никого вокруг  не  было.
Николай заглянул в окно, хотел было пройти к двери, но тут  еле  слышный
шорох заставил его обернуться. На него с вилами наперевес  несся  хозяин
дома, детина вдвое крупнее Николая. Для того  чтобы  принять  решение  у
него вряд ли была полновесная секунда. В  трех  метрах  -  преступник  и
вилы, направленные тебе в живот. Можно было просто прыгнуть  в  сторону,
уйти от столкновения. Но тут же рядом, за  углом  товарищи,  которые  не
знают о преступнике и тот, проскочив вперед, наверняка увидит их. А  они
не готовы к такой встрече...
   И Николай бросился вперед, навстречу  преступнику.  От  неожиданности
тот какое-то мгновение промедлил  и  этого  было  достаточно  -  Николай
перехватил вилы.  Дальше  все  было  проще,  но  успех  дела  решила  та
половинка секунды, которая была ему отпущена.
   Случались  и  смешные  происшествия.  Как-то  заместитель  начальника
уголовного розыска Николай  Джежела  и  Плыгун  были  срочно  вызваны  к
продуктовому магазину, где вроде бы совершалось ограбление.
   Рассказывает Николай Джежела:
   - Положение возникло дурацкое - мы не знаем сколько преступников,  мы
не знаем есть ли они  на  самом  деле.  Потом  одного  засекли  в  самом
магазине. Решили зайти с Николаем с двух сторон и попытаться  проникнуть
в магазин. Но двери давно заперты, на окнах решетка и  я,  покрутившись,
полез на  чердак,  думаю,  проникну  сверху.  А  чердак,  надо  сказать,
оказался настолько заваленным всевозможным хламом, что  невозможно  было
без грохота сделать ни шагу. Какие-то  ящики,  каркасы  старых  диванов,
отовсюду торчат гвозди, а в самом центре в глубине чуть  светится  дыра,
через которую преступники, видимо, и проникли в магазин. Николая Плыгуна
где-то не видно и я начинаю тихонько  продвигаться  к  этой  дыре.  Иду,
каждую секунду ожидая нападения сверху, сбоку, снизу!  В  таких  случаях
надо вообще стараться не производить никакого шума, ни единого звука, но
это невозможно. И вот шаг за шагом передвигаюсь в  полнейшей  темноте  и
наконец догадываюсь - на чердаке еще кто-то есть.  Положение  становится
серьезным. Взвожу пистолет. Этот щелчок почти оглушительно прогремел  на
весь чердак. И вдруг слышу, где-то  недалеко  от  меня  точно  такой  же
щелчок, кто-то тоже взвел курок, приготовился  стрелять.  Но  я  его  не
вижу, надеюсь, что и он меня не видит. Продолжаем сближение. И когда  до
мерцающей дыры в потолке остается несколько  метров,  начинаю  различать
слабое, слабое дыхание. Даже не само дыхание, а  знаете,  будто  человек
осторожно делает выдох. И вот по этому выдоху я понял - вроде,  Николай.
На всякий случай прячусь за  трубу  и  спрашиваю:  Николай,  ты?  Точно,
оказывается, он.
   Подошли к дыре -  что  делать?  Лестницы  нет,  веревки  нет,  высота
приличная, метра четыре. Прыгать - значит на  какое-то  время  оказаться
беспомощным  там,  внизу.  И  вот  пристраиваясь  да   прилаживаясь,   я
неожиданно проваливаюсь в эту дыру и с  грохотом  приземляюсь  прямо  на
ящик с водкой. И тут же рядом со  мной  падает  Николай.  Падает  и,  не
поднимаясь, ныряет  за  какое-то  прикрытие.  И  вдруг  слышу  жалобный,
мальчишеский голос:  ?Дяденька,  не  стреляйте!?  Оказывается,  парнишка
забрался. Один. Он просит не стрелять, а надо вам сказать, что  дяденька
с ящика  подняться  не  может,  отбило  все  у  дяденьки  об  эти  самые
бутылочные горлышки. Но самое интересное в том, что водка эта  оказалась
в магазине неоприходованной! Левая водка! Вот так мы с Николаем Плыгуном
без единого выстрела двух зайцев убили!
   - Шутки шутками, но с ним интересно было работать, для него  не  было
скучной работы в уголовном розыске - это  при  том,  что  подкрадывания,
задержания и прочее составляют у нас весьма незначительную  часть  общей
работы.  Меня  в  Николае  всегда  поражало  неизменно  доброжелательное
отношение к людям вообще и к преступнику в частности.  Никто  не  сможет
припомнить случай, чтобы Николай допустил по  отношению  к  задержанному
какую-то пренебрежительную издевку, даже если минуту назад этот  человек
представлял для него смертельную  опасность.  И  была  в  нем  несколько
наивная уверенность, что и  люди  будут  относиться  к  нему  с  добром.
Знаете, как в деревне: идете по улице, а с  вами  здороваются  встречные
старухи, девчата, карапузы...  ?Здравствуйте  вам!?  -  говорят.  Желают
здоровья незнакомому человеку. Заранее  принимая,  что  этот  человек  -
хороший. Потом он покажет каков есть на самом деле,  но  принимают  его,
как хорошего человека. В этом, мне кажется, давняя мудрость народа,  его
мораль, его нравственность. И Николай Плыгун обладал ею в  полной  мере.
Такой вот парень был. Хотя казалось  бы  -  уголовный  розыск,  одессит,
пистолет на боку... А в душе - ?Здравствуйте вам!"
   Во всем четырнадцатитомном  уголовном  деле  самая  интересная  фраза
принадлежит Степану Урицкому. В своих показаниях после  описания  одного
из первых преступлений он добавил: ?Я думал, что мы преступлений  больше
совершать не будем, но потом мне с Суловым все равно пришлось  совершать
новые и новые преступления?.
   Заставили возросшие расходы, соблазняла кажущаяся легкость  получения
больших денег, а тут еще  уверенность  в  безнаказанности.  Об  убийстве
начали говорить задолго до того, как  совершили  его  -  в  начале  друг
дружку пужали, серьезные предупреждения делали. Урицкого предупредили  -
проболтался где-то.
   И Митров, хвастун и позер, тоже получил предупреждение. И  с  Дичуком
серьезная беседа была...
   Ну хорошо, а где же самое  начало?  На  каком  перекрестке  эти  люди
свернули с общей дороги? Материалы дела позволяют  ответить  и  на  этот
вопрос, позволяют утверждать, что падение началось гораздо раньше нежели
похищение строительных люлек.
   Возьмем того же Митрова. Щемящую боль в душе вызывает подшитое в дело
заявление родителей с просьбой зачислить в первый класс  мальчика  Сашу.
Желтая бумага, фиолетовые чернила,  почерк  людей,  не  привыкших  много
писать. Так и видится мальчик с новым портфелем, нарядный, с  цветами  в
руках...  В  первом  классе  Саша  показался  учителю  любознательным  и
непоседливым, он хорошо усваивал школьную программу, дружил с  ребятами,
в меру шалил.
   Более жесткая  характеристика  написана  после  окончания  одного  из
старших классов... "Неустойчив, труслив, ничем не  увлекается,  исключен
на две недели за хамство по отношению к учителям и товарищам?.
   Видимо, где-то в этом промежутке и произошел  перелом.  В  результате
появился неустойчивый, пакостливый человек по фамилии Митров. На  скамью
подсудимых он сел через десять лет после окончания школы. За  это  время
Митров ничему  не  выучился,  не  приобрел  никакой  специальности.  Его
сверстники   уже   имели   высшее   образование,    однокашники    стали
специалистами, руководили отделами, цехами. А он все искал левую  работу
по отделке фасадов.
   Правда, был у Александра Митрова один светлый момент в  жизни,  после
демобилизации я поступил в Институт строительный на вечерний факультет?.
Но он не окончил даже первого курса, а если быть точнее, то не  сдал  ни
единой сессии. Не хватило силы воли, духу не хватило, да и  не  до  того
стало... ?Я познакомился с Судовым, как с мужем  моей  сестры,  а  Степу
Урицкого узнал от Сулова. Они заставляли нахально что бы я ехал и  потом
мы ехали. Благодаря Игоря и Степы я пошел на это дело?.
   Игорь Сулов...
   Почти из ста учащихся, кончивших восьмой класс вместе с ним, лишь  он
имел  тройку  по  поведению.  Учителя  дружно   отмечают   его   эгоизм,
пакостливость, подловатость. И, видно, достаточно ярко  проявлялись  эти
его черты, если учителя не постеснялись применить столь необычные  слова
в характеристике. В уголовном деле есть автобиография Сулова, которую он
написал при поступлении в медучилище...
   "У меня появилась мечта - стать медработником,  чтобы  помочь  людям,
которые мучила болезнь. Часами, затаив дыхание, сидел  я  в  кабинете  и
смотрел, как мать выслушивает жалобу больных...? А поступив  в  училище,
он вскоре прославился как самый ленивый  и  хамоватый  учащийся.  Группа
вынуждена была обратиться к руководству училища с ходатайством о  снятии
Сулова со стипендии за  неуспеваемость,  уклонение  от  обязанностей  по
самообслуживанию, грубость, пренебрежительное отношение к товарищам.
   Пришло время - отбыл службу в армии. Сказать, что  отслужил  было  бы
неверным. Халатный, неисполнительный', склонный к переоценке собственной
персоны, болезненно реагирует на замечания, неопрятен, близких друзей не
имеет - других слов у командиров не нашлось.
   Мнение людей, знавших Степана Урицкого, отличается от характеристики,
данной Сулову, в самых незначительных деталях. От своей первой  жены  он
попросту сбежал, чтобы не  платить  алименты.  Чтобы  родители  жены  не
подали на него в суд, он время  от  времени  поколачивал  их,  пользуясь
преклонным возрастом своих родственников.
   Несколько в стороне от этой троицы стоит Зиновий  Дичук.  У  этого  с
документами, характеристиками, рекомендациями все в порядке. От мальчика
Зиновия в школе все были в восторге.  Он  запомнился  тихим,  спокойным,
аккуратным, вежливым со старшими. Даже в выпускном  десятом  классе  его
отмечают, как одного из самых дисциплинированных и трудолюбивых.  ?Юноша
Зиновий Дичук -  спокойный  и  вежливый?.  Он  любит  спорт,  занимается
физическим  самоусовершенствованием,  добился  определенных  успехов   в
самбо, участвует в соревнованиях.
   Мы со  своей  стороны  можем  добавить,  что  ?юноша  Зиновий  Дичук?
отличался от прочих изысканным вкусом: на скамье подсудимых он  сидел  в
прекрасно сшитом синем костюме. И изоляционная  лента  на  рукоятке  его
ножа была такого же звонкого синего цвета, не  то  что  у  этих  бандюг,
Сулова и Урицкого - те обмотали рукоятки черной матерчатой лентой. Опять
же и нож у юноши был  самым  длинным  -  в  точном  соответствии  с  его
собственным ростом. Это позволяет сказать, что Зиновий Дичук не был чужд
эстетических воззрений. Даже металлическую булаву  он  предусмотрительно
обернул поролоном, чтобы после  нанесения  удара  из  головы  жертвы  не
хлестала кровь - аккуратность юноши отмечали еще школьные учителя.
   Но  что  же  толкнуло  его  на  ограбления?  Ответ  прост  -  деньги.
Возможность легко и быстро получить кучу денег. Суть у всех одна.
   И все же Дичук отличается  от  прочих  какой-то  всеядностью,  четким
пониманием того, как себя вести, что сказать, каким  предстать.  Хотите,
чтобы я  был  вежливым?  Хорошо,  я  буду  самым  вежливым.  Хвалите  за
трудолюбие?  Прекрасно!  Я  и  есть  самый  трудолюбивый.  Сулову  нужна
решительность? Пожалуйста! И Дичук опрокидывает железный  шкаф  на  двух
избитых  связанных  стариков.  Опередив  других,  наносит  удар  булавой
Шишману  по  голове.  Когда  его  задерживают   -   опять   превращение.
Чистосердечное раскаяние? Я уже раскаялся - вот вам адреса главарей, вот
явка с повинной. Что еще?
   На суде Дичук сидел  грустный,  сдержанный,  вдумчивый.  Когда  хотел
что-то сказать, поднимал руку, просив слова. Когда останавливали  -  тут
же замолкал. С соседями по скамье не общался. Не положено, да и люди они
нехорошие. В зал тоже не смотрел, не отвлекался. Судья  занят  серьезным
делом, надо ему помочь во всем разобраться. На вопросы  отвечал  просто,
не раздражая многословием. Понимал, что  если  понадобится  ответ  более
подробный - ему об этом скажут. Даже не улыбнулся, когда Версон  заявил,
что  состояние  его  ?в  области  головы  ухудшается?.  Многие  в   зале
усмехнулись, а он нет. Чувствовал - не следует.
   И еще  одно  соображение  возникает,  когда  знакомишься  с  историей
хождения Зиновия Дичука за большими деньгами - ведь очиститься надеялся.
Мол, пройдет время, уляжется волнение и  с  него  сама  по  себе  спадет
короста преступления. И снова он будет примерным, вежливым и аккуратным.
Но с деньгами. Он уже пошел по тому пути, на  который  только  собирался
стать Версон - тот хвалился, что его приглашают в одну  очень  приличную
банду, которая работает надежно и весьма доходно.

***

   Дать бой...
   Далеко не от  каждого  требуется  схватываться  с  бандитами,  нельзя
требовать от человека, чтобы он рисковал жизнью,  отстаивая  собственное
достоинство, но каждый, наверно, все-таки каждый должен  хоть  раз  дать
бой, каждому для нормальной жизни нужна победа. Своя. Личная. Одержанная
собственными   усилиями,   личным   мужеством.   Или   терпением.    Или
преданностью.
   А бои не затихают ни на минуту - бои  мнений,  надежд,  самолюбий.  И
умирают чувства,  гнется  воля,  сминаются  характеры,  крошатся  ломкие
судьбы. А истина заключается  в  том,  что  наш  бой  никто  за  нас  не
выиграет. Если же кто-то отстоял святые для нас понятия, то  он  выиграл
свой бой. А наша схватка впереди. Войну угодничеству и всеядности, никто
за тебя не объявит и не выиграет.
   Не слишком ли часто мы находим всему объяснение и оправдание?  Протай
подлость, не замечая низости мы неизбежно  теряем  что-то  очень  важное
теряем. Становимся беднее и слабее. Спокойнее  и  безразличнее  к  чужим
бедам. А оправдываемся тем, что и к своим бедам относимся так же.
   Нет, мы вроде бы не боимся боя, мы  страшимся  хлопот.  У  нас  дела,
цель, нам некогда - так мы утешаемся. А потом перестаем  нуждаться  и  в
утешении.  Я  дескать,  так  поступил,  потому  что  мне  хотелось   так
поступить. А бой... Дам. Но сначала добьюсь того, стану  тем,  приобрету
то, а уж тогда покажу-у!
   Нет, так не бывает.
   Никогда.
   Ни с кем.
   Потому что главное - твоя позиция, если ты  от  нее  отказываешься  с
самого начала...
   Какие бои можно  выиграть,  не  имея  позиции?  С  кем  воевать?  Что
отстаивать? Разве что собственное самолюбие...
   Жизнь идет, и твои позиции уже занимает кто-то другой, чужой  тебе  и
ненавистный.
   А бои гремят. Кровавые и бескровные. Добро, порядочность, достоинство
продолжают  отстаивать  себя,  как  и  прежде.  И  платить   за   победу
приходится, как и прежде.
   Иногда - жизнью.
   Оглянитесь однажды, и вы увидите, как колосятся каждое утро  в  свете
восходящего солнца обнаженные шашки, розово и опасно колосятся готовые к
бою копья, дрожит воздух над раскаленным стволом,  и  воняет  автогенной
гарью...

***

   Странный снимок показали мне в Ленинском районном  отделе  внутренних
дел. На нем изображен двор, залитый  солнцем,  полно  народу,  все  свои
ребята, все оживлены, о фотографе  никто  не  думает,  его  попросту  не
замечают. Все в движении, все куда-то  торопятся,  спорят,  общаются  на
ходу, и среди всех, конечно же, и Павел Кравцов, и Николай  Плыгун.  Они
затерялись среди товарищей, их не сразу и  увидишь,  но  они  здесь,  во
дворе.
   Качество снимка неважное - и резкость грешит, и контраст слабоват, но
эти вот недостатки и придав ему убедительность, достоверность.  Кажется,
снимок сделан минуту назад, кажется, будто эти  люди  и  сейчас  еще  во
дворе, что достаточно выглянуть из  окна,  чтобы  увидеть  всех,  любого
окликнуть...
   И Павел Кравцов, и Николай Плыгун  действительно  присутствуют  среди
своих друзей. Каждый из них,  сам  того  не  замечая,  делает  маленькую
поправку, как бы согласовывая свои действия с мнением  погибших.  ?Павел
был бы