за прилавком на вертелах  вертятся  румяные  куры,  видны
блестящие от пота, смуглые лица поваров. Вокруг шумно - гомонят  отдыхающие,
нетерпеливые, суетливые, горланят ошалевшие от моря и солнца дети.  Напротив
Ружина сидит мужчина с блеклым, болезненным лицом, он в рубашке с  короткими
рукавами и совсем не к месту в галстуке.
   - У Копылова есть любовница,- тихо говорит он и откусывает  кусок  белого
мяса.- Валерия  Парвенюк,  молодая,  красивая,  переводчица,  муж-инженер  в
порту,- мужчина усмехается.- Не  успел  Копылов  жениться  на  вашей  бывшей
супружнице и уже...
   - Что еще?! - обрывает его Ружин. Лицо у него бесстрастное, жесткое.
   Мужчина вытирает руки салфеткой, продолжает:
   - Встречаются, как правило, на Морской, шестнадцать, я их сам там  видел,
выходили из подъезда, вот квартира какая, не знаю. Обычно в среду и пятницу,
с четырех до шести...- он опять усмехнулся.- Здоровый бычок, на двух молодок
работает...
   Ружин встал, бросил деньги на стол, обронил, уходя:
   - Понадобишься, позвоню...
   Ружин  сидит  в  машине,  курит,  внимательно  поглядывает   на   подъезд
четырехэтажного  довоенного  дома  метрах  в  пятидесяти  впереди  от  себя.
Переулок тихий, тенистый. Кто-то высунулся в окно.  Женщина,  пышнотелая,  в
огромном халате,  крикнула  что-то,  мальчишка,  катающийся  на  велосипеде,
посмотрел наверх, помахал рукой. Из подъезда выходит Копылов и  Лера.  Ружин
напрягся,  вгляделся  пристальней.  Копылов   что-то   говорит   ей,   будто
оправдывается. Она не смотрит на него,  губы  плотно  сжаты.  Копылов  машет
рукой. Она одна идет по переулку. Копылов сворачивает в проход между домами.
Машину видимо, оставил на другой улице. Конспиратор.
   Ружин трогается с места, сначала едет медленно, бесшумно, крадучись. Лера
сворачивает в проулок, и тут Ружин не  церемонится,  давит  на  акселератор,
двигатель радостно поет, и автомобиль летит по  переулку.  Ружин  на  полном
ходу вписывается в проулок, настигает  женщину  и  только  в  метре  от  нее
тормозит, чуть вывернув руль  в  сторону.  Машина  двигается  этот  метр  по
инерции, шипя колесами, легко задевает крылом Леру и останавливается мертво.
Опасные игры, но все рассчитано до миллиметра. От неожиданного толчка
   Лера вскрикивает,  подается  вперед,  припадает  на  одно  колено.  Ружин
стремительно выскакивает из кабины, склоняется над ней.
   - Кретин,- цедит Лера, поднимаясь.
   - Болван,- соглашается Ружин, подавая ей руку.
   - Слепой, что ли? - Лера брезгливо отмахивается.
   - Ослеп,- разводит руками  Ружин  и  сокрушенно  качает  головой.-  Право
слово, ослеп. Такое нечасто увидишь, на фоне солнца, в контражуре, казалось,
Венера плывет обнаженная... Легкая, точеная, будоражащая...
   - Вы еще и наглец,- усмехается Лера и с невольным любопытством смотрит на
Ружина. Он улыбается широко, открыто, ну, просто само обаяние.
   -  Нисколько,-  говорит  он.-  Просто  восторженный  человек.  Люблю  все
красивое...
   - И дамский угодник,- добавляет Лера и тоже улыбается
   - Я хочу искупить свою вину за ваш испуг,-  говорит  он.-  Позвольте  вас
подвезти...
   Машина тормозит у  порта.  Ружин  записывает  телефон,  который  она  ему
диктует, потом целует ей руку, она выходит, сообщает на прощанье;
   - Завтра все утро я дома.
   Ружин некоторое время смотрит ей вслед, улыбается,  потом  поворачивается
назад, грозит кому-то кулаком, говорит удовлетворенно:
   - Ты у меня, а я у тебя, конспиратор.
   ...Лера наткнулась взглядом на  Ружина,  нахмурилась  на  мгновенье,  лоб
зашевелился,  съежился,  кивнула  равнодушно,   как   малознакомому,   чинно
направилась с мужем к  оркестру,  мужчины  оборачивались,  слишком  короткое
платье...
   Ружин спустился по лестнице, опять попал в гостиную. Рудакова и толстушки
здесь уже не было, у стола горячо  спорили  несколько  мужчин.  Ружин  узнал
прокурора. Прокурор приветственно помахал ему рукой. Он  свернул  в  коридор
справа от прихожей.  В  коридоре  полумрак,  горело  только  бра.  Несколько
дверей, за какой из них кабинет? За ближайшей дверью раздался  голос.  Ружин
невольно остановился.
   -Он ублюдок! Ублюдок! Ты слышишь?!-это была Марина.-Вышвырни его  отсюда!
Слышишь?!-она заплакала. Ружин  поморщился,  заторопился  сделать  несколько
шагов, заметил под следующей дверью полоску света, толкнул  дверь.  Кабинет.
Пустой. Темная мебель, дорогая, массивная, книги, много книг. Он  подошел  к
окну - там море, темное, тяжелое, густое...
   - Как вам мой дом? - Копылов плотно закрыл за собой дверь,  посмотрел  на
часы, остановился возле стола.
   - С размахом,- сказал Ружин.
   -  Неужто  осуждаете?  -  Копылов  поднял  брови.-  Напрасно.  Так  надо.
Представительствую. Один из самых  популярных  курортов  страны.  Делегации.
Иностранные гости. Надо показывать лучшие стороны. Кстати,  вы  знаете,  что
этот фуршет благотворительный. Да, да, не удивляйтесь. В ногу со временем. В
конце вечера разыграем лотерею. Дорогую, но престижную. Стоимость билетов до
пятисот рублей. Перестраиваемся. Время такое пришло.
   - У богатых свои привычки,- усмехнулся Ружин.
   -  Зачем  вы  так?  -  поморщился   Копылов.-   Смотрите   шире.   Только
невежественный обыватель думает, что жизнь у нас праздная и  богатая.  А  мы
представительствуем,  представительствуем.  Мы  -   лицо   общества,   самые
достойные. На нас смотрят, равняются. А разве  можно  равняться  на  убогих,
нищих?..
   - Блестящая логика,- восхитился Ружин.
   - Вы не согласны?
   - Это долгий разговор.
   - Ну хорошо, что у вас там? - неохотно сказал Копылов. Он взял  со  стола
отточенный толстый  карандаш,  рассеянно  оглядел  его,  положил  на  место,
подавил зевок, вздохнув.
   - Во. время рейда по наркоманам мы задержали некоего Колесова...
   - Я в курсе,- перебил его Копылов.
   - Колесов указал нам на Гарабова как  на  распространителя  наркотиков  в
городе... Я задержал его.
   -  Подняв  стрельбу,-  опять   перебил   Ружина   Копылов,-   и   нарушив
социалистическую законность...
   - Я за это отвечу, я уже отстранен от оперативной работы...  Речь  не  об
этом.  На  каком  основании  отпустили  Колесова  и   собираются   отпустить
Гарабова?
   - Начальник управления докладывал мне, что задержание  Гарабова  досадная
оплошность. Случайный наговор какого-то бандита.
   - Но Колесов опознал...
   - Колесов несмышленый мальчишка, напуганный камерой и допросами,  он  сам
сознает, что ошибся... Но причастность Гарабова проверят, обещаю  вам.  Хотя
человек он достойный, авторитетный...- Копылов подошел к Ружину,  улыбчивый,
мягкий, полуобнял его.- Ну а Колесова я знаю  лично,  глупый  мальчишка,  но
добрый, милый. Неужели вы хотите испортить  ему  жизнь  тюрьмой?  Он  только
озлобится,  превратится  в  настоящего  рецидивиста...  Я  сам  займусь  его
судьбой. Он ведь родственник моих друзей. Обещаю.
   Ружин отступил на шаг. высвобождаясь из рук  Копылова,  поежился,  как  с
холода вышел, зябко, неподдельно. Нервный был, злой, не мог сосредоточиться,
не знал, что хотел, чего ожидал. Все не так. Копылов смотрел на него весело,
снисходительно. Ружин отвернулся, взгляд  упал  на  застекленные  полки,  за
стеклами книги, перед ними фотографии, большие, маленькие, какие-то люди  на
них, мужчины, женщины, дети. А вот Копылов в теннисных шортах,  с  ракеткой,
держит под руку полного темноволосого мужчину. Знакомое лицо. Не может быть!
Гарабов! Ружин чувствовал, что Копылов  смотрит  ему  в  затылок,  обернулся
торопливо, вдруг страшно стало. Копылов стоял рядом, смотрел в  упор.  Потом
он вдруг развернулся, быстро пошел к столу, открыл ящик, сунул в него  руку,
не отрывая  глаз  от  Ружина,  пошарил  там.  Ружин  привычно  напружинился,
разминая кисти, пошевелил пальцами. Копылов наконец вынул руку. В  ней  были
фотографии.
   - У меня еще есть,- сказал он, усмехнувшись.- Не желаете  взглянуть?  Вот
мы с Гарабовым на пляже, вот на яхте... Мы  знакомы,  я  полгорода  знаю  по
работе, по делам...
   А Ружин  неожиданно  для  себя  расслабился,  рассмеялся,  свободно  тоже
перешел на "ты", спросил:
   - А фотографии голой Лерочки Парвенюк, которые ты делал на  Морской,  там
не завалялось?
   Копылов швырнул снимки на стол:
   - Пронюхал-таки, сыскарь чертов!  Дурак,  кто  тебе  поверит?  Развратная
девка, алкоголичка, она что хочешь наболтать может. Напугал, ох,  напугал...
Тупица, этим меня не возьмешь, на мне знаешь  какие  люди  завязаны,-Копылов
говорит прерывисто, задыхаясь от  негодования.-  Кто  ты  такой,  чтобы  мне
грозить?! Щенок, шантрапа, холоп! Раздавлю!..
   Ружин слушал молча, не шевелясь,  стылый,  заледеневший,  умереть  впору.
Плохо, все катится к черту, не за кого спрятаться, один. Сделал шаг к столу,
неуверенный, второй крепче, на третьем силу обрел - не все  потеряно,  встал
вплотную к столу, протянул руку. Копылов невольно отшатнулся,  загородившись
локтем. Ружин собрал снимки, аккуратно, в стопочку, все так же молча;  затем
к шкафу подошел, и ту, где Копылов с Гарабовым в  шортиках,  вынул,  тоже  к
стопочке присоединил, сунул в  карман,  направился  к  двери,  возле  самого
порога остановился, сказал тихо, себе:
   - Зачем? - вынул снимки, бросил их  на  пол.  Попорхав,  рассыпались  они
беспорядочно, неряшливо - мусор; потянул дверь на себя, вышел.
   Коридор.  Прихожая.  На  него   оборачивались,   смотрели   настороженно,
враждебно: незнакомый, нездешний, другой, теперь это  стало  видно  явно,  и
присматриваться особо не надо. Вышел на улицу, расслабил галстук, огляделся,
заметил мелькнувшее белое платье  среди  деревьев,  двинулся  туда.  Лера  с
каким-то рослым малым - не муж - пьют, смеются. Ружин подошел,  взял  ее  за
руку, сказал:
   - Пойдем.
   Малый оторопел, но смолчал, не шелохнулся,  инстинктивно  сообразил,  что
безопаснее не  встревать.  Лера  дернула  рукой,  но  вырваться  не  смогла,
выплеснулось шампанское из бокала, подчинилась, пошла,  посеменила  за  ним,
спотыкаясь, бокал выпал, покатился по  траве.  Возле  густых  черных  кустов
Ружин остановился, раздвинул их, сказал:
   - Не здесь,- потащил ее дальше.
   - Больно,- проговорила Лера плачуще. Вышли  на  пляж.  Ружин  заглянул  в
квадратную глухую кабинку, поморщился:
   - Не здесь.
   Через сотню метров отыскал подходящее место,  мягкий  рыхлый  песок,  еще
теплый от дневного солнца, с  трех  сторон  деревья,  низкие,  густые,  снял
пиджак, бросил перед собой, встал на колено, потянул женщину за  собой,  лег
рядом, стал целовать, жадно, задыхаясь.
   - Ты сильный, сладкий...- сдаваясь, бормотала Лера.
   Он сидел за столом у себя  в  кабинете,  что-то  писал,  необычно  громко
скрипела  ручка,  подходили  сотрудники,  что-то  говорили,   присаживались,
улыбались, хлопали по плечу, показывали какие-то  бумаги,  а  он  не  слышал
ничего, кивал и писал; одна страница, другая,  третья  и  на  всех  строчках
предложения из двух слов: "Я есть. Я есть. Я есть..."
   Ружин вошел в гостиничный вестибюль. Здесь ничего не меняется, все так же
заискивающе  застывает  в  полупоклоне  бесцветный  швейцар,   снуют   вечно
смеющиеся голосистые иностранцы, крутятся шустрые мальчики, строят  из  себя
благовоспитанных сеньор размалеванные девочки...
   Лифт поднял его  на  этаж.  В  коридоре  полумрак,  тишина,  спокойствие,
вдалеке глухо стрекочет машинка. В приемной навстречу  поднялась  миловидная
секретарша в чем-то узком, блестящем,  гибкая,  как  змейка,  что-то  хотела
сказать упреждающее, но Ружин уже открыл дверь. Кадаев резко вскинул голову.
Рядом с ним сидела светленькая девушка в белом  халате  и,  высунув  язычок,
подпиливала ему ногти на руке, маникюрша.
   - В чем дело? - сухо спросил он.
   - Маленький домик на побережье,-  сказал  Ружин,  разваливаясь  в  кресле
свободно, без стеснений.- Уютный, комфортабельный, вокруг ни  души,  тишина.
Это сейчас как раз то, что мне надо, устал.
   - Вы это о чем? - лениво  спросил  Кадаев  и  скупо  пошевелил  пальцами,
отсылая маникюршу.
   - О кредите.
   - Не понял... - лицо бесстрастное,  сонное,  проводил  взглядом  стянутую
халатом девушку, глаза оживились.
   - Я отпустил Колесова,- сообщил  Ружин.-  Как  и  договаривались.  Уговор
дороже денег.
   - Его отпустил закон,-  наставительно  заметил  Кадаев  и,  усмехнувшись,
добавил: - И Рудаков...
   - Но у меня есть человек, которому Колесов продавал...
   - Он опознал мальчика? - перебил Кадаев.
   - Нет. Но я знаю, что на него надавили, и я могу...
   - Вот видите,- опять  перебил  его  Кадаев  и  развел  руками,  улыбнулся
учтиво,  сочувственно:  -  Поздно.  Я  решил  оставить  домик  себе.  Чудное
местечко.- Посмотрел на часы, охнул, объявил вежливо: - Время. Спешу.
   - Машина уже  не  новая,  барахлит,  менять  надо,-  не  унимался  Ружин,
протянул руку, вопрошая, ерничая.
   Кадаев встал, застегнул пиджак. Открыл кейс, принялся складывать бумаги.
   - Квартирка тесная, жениться хочу,- Ружин обе руки протянул как нищий  на
паперти к проходящему отцу святому.- Особнячок бы о два этажа, как у вас...
   Кадаев надавил кнопку звонка к секретарше. Она вошла, ладная, мягкая.
   - Проводите товарища,- попросил Кадаев.- Он запамятовал, где выход.
   Ружин легко поднялся, разочарованно покачал головой, почесал затылок.
   - Вот так, за все хорошее,- сказал.- Вот она, монаршья благодарность. Вот
так.
   Шагнул к секретарше,  улыбнулся  обаятельно,  неожиданно  шлепнул  ее  по
блестящему заду, громко шепнул ей, оторопелой:
   - Позвоню, не переживай.- И, смеясь,  направился  к  двери.  Коридор  как
туннель черный, мрачный, сырой, никакого тепла, уюта,  как  раньше,  машинка
бьет звучно, жестко, тупо в  голове  отдаваясь.  Ружин  шел,  рукой  касаясь
стены, разбитый, вдруг стал опасаться, что упадет невзначай. Скверно.  Вышел
в вестибюль.  Здесь  светло,  шумно,  улыбки.  Осмотрелся.  Все  вымученным,
фальшивым показалось. Но все-таки  жизнь.  Взбодрился.  Среди  хаоса  звуков
различил музыку, веселую, бесшабашную. Это в ресторане. Уходить расхотелось.
За окнами мрачный, враждебный ветер, дома тоска. Зашагал к ресторану. Тепло.
Привычные запахи. На лицах отдохновение, плевать, что пьяное, ненастоящее. В
зале полумрак, серебристо-фиолетово поблескивают вертящиеся светильники  под
потолком. Подошел к стойке бара, взобрался на табурет. Бармен тут  как  тут.
Молодой, холеный, руки белые.
   - Отдыхаем? - спросил как родного.
   - Ищу истину.
   - А истина, как известно, в вине,- засмеялся бармен.
   - В коньяке,- уточнил Ружин.
   - Понял,- откликнулся бармен.
   Ружин выпил, жестом показал повторить. Посвежело  в  груди.  Все  ерунда.
Разберемся. Надо жить. Еще выпил. Совсем хорошо. Много интересных  женщин  в
зале. Просто россыпь. Такое не часто бывает. Надо воспользоваться. Расправил
плечи,  нацепил  насмешливую  полуулыбочку,  сразу  почувствовал,  заметили,
поглядывают игриво, кошечки. Можно выбирать.
   Зацепил взглядом одну. Хорошенькая. Носик короткий. Рот большой,  пухлый,
движения нежные,  естественные.  В  компании,  но  вроде  как  и  одна,  без
кавалера. То что надо. Сейчас музыка заиграет, и надо идти. Он  элегантно  и
проворно проберется между столиков, раскованный,  спортивный,  шагая,  будет
ловить ее взгляд, она непременно его заметит,  как  только  начнет  он  свой
путь,  и  будет  поглядывать  чуть  настороженно,  скрывая   любопытство   и
зарождающийся интерес... Его опередили, кто-то полный, черноволосый, в белом
костюме, с сытой самодовольной спиной, склонился над милой женщиной, толстые
ручки протянул, перстни сверкнули призывно, она замялась, улыбнулась  робко,
но все-таки встала, воспитанная, да и без кавалера к тому  же.  Черноволосый
выпрямился, повернулся боком, взяв женщину под локоток, и Ружин  узнал  его.
Гарабов. Уже на воле. Уже водку пьет.  Уже  на  молоденьких  девочек  потные
глазенки растопыривает. Когда они его отпустили, интересно? Днем? Под вечер?
Расторопные ребята... Гарабов привычно прижимал к себе женщину, терся о  нее
крепеньким  своим  кругляшом-животиком,  поедал  ее  сладкими   замутневшими
глазками. Женщина улыбалась вымученно, откидывала то и  дело  голову  назад,
когда Гарабов особо назойливо тянулся к ее шее мокрыми губами.  Может  быть,
все это было и не так. Может быть, Гарабов был сдержан, учтив и обаятелен  и
вальсировал легко и умело, как на занятиях в танцевальном классе,  пристойно
шутил и  не  делал  гнусных  предложений.  Но  Ружину  виделось  иначе,  вот
виделось, и все тут, а может, не просто виделось, а так оно и было на  самом
деле... Женщину он уже не замечал, не до  нее,  взгляд  держался  только  на
Гарабове, губы дергались нервно, и пальцы на руках ломило от холода.  Почему
так? Жарко же в зале. Музыка кончилась. Гарабов повел женщину к столику, все
так же под локоток, говорил что-то, глядя ей в ухо, совал  в  руки  какой-то
маленький белый сверточек, она покрутила головой, не  взяла,  села  наконец.
Ружин слез с табурета, кинул деньги на стойку. Бармен откликнулся тут же:
   - Нет, нет, за счет заведения. Как всегда.
   - Я не против,- ответил Ружин и сгреб бумажки. Он  вышел  в  вестибюль  и
увидел, как за Гарабовым закрылась дверь  туалета.  Ружин  двинулся  следом.
Возле умывальников сидел старик  швейцар.  Он  подавал  полотенце  тем,  кто
умывал руки, на тех, кто не умывал, а их было большинство, шипел матерно, но
тихо, под нос, нарывался уже пару  раз  на  крепкие  тычки  врагов  гигиены,
теперь осторожничал, но сдержаться не мог. Он  щербато  заулыбался,  завидев
Ружина, тот кивнул, сдвинув брови для устрашения, приказал:
   - Встань у двери. Никого  не  пускай.  Скажи,  вода  прорвалась.  Сплюнул
звучно, нетвердо прошел к кабинкам, прислушался, шагнул  к  крайней,  рванул
дверь на себя, она открылась, щеколда повисла на одном  тощеньком  гвоздике.
Гарабов, стоял спиной, мочился, вздрогнул, втянул голову в плечи.
   - Ты обещал запомнить меня,- скалясь, сказал Ружин.- Смотри. Я это или не
я?..
   Гарабов не поворачиваясь, застыл, волосок на голове не шевельнулся. Ружин
ухватил его за воротник замечательного импортного пиджака, с  силой  потянул
на себя, вытащил его, обмякшего, из кабинки, ширинка расстегнута, штаны  меж
ног намокли, жалкий. Гарабов заверещал высоко, срываясь:
   - Меня отпустили. Ваш начальник. Сказал, все кончено. Что вам надо?!
   - Ты зачем девушку мою трогал? - дружелюбно спросил Ружин.
   - Какую девушку? Я ничего не знаю.
   - С которой танцевал...
   - Я не знал, что она ваша...
   - Надо знать,- назидательно и строго произнес Ружин.- Надо было видеть...
Подошел бы и спросил. А я бы не разрешил.
   - Я не знал, я ничего не знал. Поверьте,- Гарабов приложил руки к груди.
   - Надо знать,- с пьяноватым упорством повторил Ружин.
   - Бред какой-то,- пробормотал Гарабов.
   - Оскорбляешь? - осведомился Ружин.
   - Что вы, что вы...- зачастил Гарабов.- Никогда.
   - Что ты ей предлагал? - спросил Ружин.
   - Ничего плохого. Встретиться... Но я же не знал.
   - Наркоту предлагал? - грозно навис над ним Ружин.
   - Бог с вами...
   - И ее, милую, чистую, втянуть хотел, как и Колесова, как и мальчишек  из
интерната... Дети ведь они ж...- Ружин  сокрушенно  потряс  головой.-  А  ты
им... Сволочь! Наркоту ей  предлагал!  Я  знаю!  -  заорал  он  и  оттолкнул
Гарабова от себя. Тот  сделал  два  неловких  шага,  споткнулся  и,  пытаясь
удержаться, угодил рукой в заполненный мочой писсуар. Достал платок, морщась
и отворачиваясь, вытер руку, платок кинул в угол.
   - Я вам все расскажу,- успокоившись,  проговорил  он.-  У  меня  уже  все
написано. Я покажу.
   Он полез во внутренний карман пиджака и  вынул  маленький  никелированный
подарочный пистолет.
   - А теперь руки на стену? - сказал он Ружину.- Ноги назад. Пьяный идиот!
   Ружин тряхнул головой, задышал  часто,  кровь  кислородом  наполняя,  как
некстати этот коньяк, стал поворачиваться медленно. Когда оказался  боком  к
Гарабов