съежив лоб,- не помню...  Он  не  спеша  надел
куртку, подошел к балконной двери,  легко  распахнул  ее,  сделал  еще  шаг,
перекинул ногу через перила балкона.
   - Сережа! Не надо! - сдавливая крик, проговорила Марина.- Я же  пошутила!
Я не хочу одна! Я все время одна! Я не хочу! Не хочу! Не хочу!..
   Она видела, как он добрался до забора, перемахнул его, как бесшумно бежал
по низкому, слоисто стелющемуся над увядающей травой туману.
 
   ...Двери в автобусах уже закрылись, но машины пока не  отъезжали,  дымили
скупо, грелись, ждали команды. Вокруг каждого автобуса, а  их  было  четыре,
родители, друзья, невесты, жены. Обступили так,  что  казалось  даже,  когда
сдвинутся машины с места, не пустят их, вцепятся  в  окна,  колеса,  впереди
встанут и не разрешат дальше ехать, все знают, куда они едут, все знают...
   Парни держатся достойно, браво улыбаются, острят, балабонят  горласто  из
окон, в который раз руки жмут и своим, и незнакомым. Колесов  тоже  старался
улыбаться широко и безмятежно. Ружин и Света видели его через стекло, он  не
вставал, не высовывался в опущенные фрамуги, просто сидел и улыбался, широко
и безмятежно. И Ружин губы растягивал и беззаботное, веселое лицо  делал,  и
Света тоже веселое лицо  делала,  только  у  нее  плохо  получалось,  как  у
танцоров-любителей к концу долгого выступления.
   Но вот команда. Вздрогнули машины,  заголосили  люди,  неожиданно  тонко,
безнадежно,- женщины. Один из офицеров яростно выругался в мегафон, и голоса
стихли, присмирели люди, и вправду, не на  похоронах  же.  Автобусы  уехали.
Стояли еще долго. Ружин и Света двинулись первыми.  Двор  призывного  пункта
был голым, чистым, серым и тоскливым,  после  отъезда  машин  это  увиделось
ясно, теперь хотелось скорей уйти отсюда.
   - Ружин, Сергей! - услышал Ружин низкий голос за спиной. Обернулся. К ним
спешил моложавый белобровый подполковник. Подойдя, он протянул руку,  сказал
радостно: - Сто лет тебя не видел! Как ты? Все обошлось?
   - Нормально,- Ружин пожал плечами.
   -  Может  быть,  лучше  было  бы  там,  а?  -  подполковник   нахмурился,
внимательно вглядываясь в Ружина.- Кто знает, где найдешь, где потеряешь, а?
Два раза тебе предлагали. Приехал бы героем.
   - Наверное,- пробормотал Ружин.
   - Я через неделю опять  туда,-  сказал  подполковник.-  Позвони.  Приходи
проводить...
   - Обязательно,- кивнул Ружин.- Я позвоню. Обязательно. Всю  дорогу  ехали
молча, не смотрели друг на друга, будто разругались, а теперь вот  поостыли,
но не смирились, ждут, кто первый начнет, чтобы опять в крик,  без  причины,
без злобы, а просто потому, что скверно, все, все не так, все  против  Когда
он случайно  коснулся  девушки,  она  вздрогнула,  а  он  одновременно  руку
отдернул, словно током по пальцам шибануло, он  пробормотал  "Извините"  или
еще что-то в этом роде, а она и вовсе не  ответила,  только  отодвинулась  к
двери ближе.
   Ружин подрулил к подъезду, притормозил, выходить первым не  стал,  сидел,
положив руки на руль.
   - Я заберу вещи,- сказала Света, не глядя на него.
   - Да-да, конечно,- согласился Ружин.
   Они вышли, все так же молча вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Ружин
открыл  дверь,  пропустил  девушку   вперед,   остановился   на   мгновенье,
прищурился, потянул воздух носом,  шагнул  вперед,  мягко  отстранил  Свету,
приложил палец к губам. Она,  не  понимая,  насупила  брови,  хотела  что-то
сказать, но Ружин был быстрее, зажал ей рот ладонью, улыбнулся успокаивающе,
другой  рукой  по  волосам  погладил.  Света   расправила   лоб,   потерлась
непроизвольно об его руку Ружин подмигнул ей,  шагнул  к  двери  в  комнату,
открыл ее У окна на кресле сидела Лера, курила, ухоженная, яркая, в  пестром
коротком халатике, который намеренно не скрывал загорелых ног.
   - Наконец-то,- сказала она, длинно улыбаясь.- Я  чуть  не  заснула  А  ты
бродишь где-то, ранняя пташка.
   - Что случилось? - растерянно спросил Ружин.
   - Ничего не случилось,- обиженно ответила Лера.- Ты забыл как я люблю это
утром, когда ты еще сонный, теплый?..
   - Ой! -  вздохнула  за  спиной  Ружина  Света.  Ружин  обреченно  покачал
головой, устало провел рукой по лицу.
   - А это еще что за чудо? -  Лера  подалась  вперед,  притушила  сигарету,
встала, оглядела Свету, усмехнулась: -  Переквалифицировался  на  детей  или
предпочитаешь  теперь  заниматься  этим  втроем?  -  она   развязала   пояс,
встряхнула волосами.- Ну что ж, я согласна.
   Она намеренно медленно стянула с плеч халатик, и он бесшумно  упал  у  ее
ног.
   - Эффектно,- оценил Ружин и полез за сигаретами.- Но я вторую неделю полы
не мою. Жалко вещь.
   А потом он услышал  дробный  стук  каблучков  в  коридоре,  тяжелый  удар
входной двери, веселый невесомый звон цепочки.
   - Дура! - искренне и со вкусом заявил он Лере и ринулся к двери.
   Света была уже в конце улицы, когда  он  выскочил  из  подъезда,  бежала,
ссутулившись, прижав локотки  к  телу,  каблуки  то  и  дело  соскальзывали,
подгибались, и девушка, в испуге взмахивая  руками,  припадала  то  на  одну
ногу, то на другую. Ружин улыбнулся, по-молодецки присвистнул ей вдогонку  и
побежал следом.
   -  Стоп!  -  строго  скомандовал   он,   оказавшись   перед   Светой,   и
предупреждающе  вытянул  руки.  Она  замедлила  шаг,  побрела  обессиленная,
опустив голову.- Чего ты испугалась? - спросил  Ружин.-  Никогда  не  видела
женского тела? Оно точно такое же как у тебя. Хотя нет,- поправил он  себя.-
У тебя в миллион раз лучше.
   - Откуда вы знаете? - Света испуганно вскинула глаза. Ружин расхохотался.
Света дернула плечом и пошла быстрее.
   - Но я, наверное, опять  не  прав,-  Ружин  поравнялся  с  девушкой.-  Ты
ревнуешь.
   - Ну вот еще! - фыркнула Света.
   - Ревнуешь, ревнуешь,- подзадорил ее Ружин.
   - Было бы к кому,- возмутилась Света.- К  вашему  сведению,  у  нее  зубы
вставные.- Она энергично тряхнула головой.- Вот так!
   А Ружин снова расхохотался,  весело  ему  было  и  хорошо,  что  вот  так
искренне она возмущается и встряхивает головой, как ретивая молодая лошадка.
   - Да, да, да,- запальчиво проговорила Света.- Вот тут  два  и  тут.-  Она
поднесла палец ко рту и показала, где у Леры вставные зубы, и губы при  этом
свои нарочито широко растянула, чтобы Ружин мог видеть, какие  у  нее  зубки
ровные, гладенькие, и все свои, да еще головой повертела туда-сюда,  смотри,
мол, сравнивай.
   Ружин хохотал, не останавливаясь, и повторял сквозь смех:
   - Как заметила-то, а? Как заметила?
   Какое-то время Света смотрела  на  него  насупленно,  обиженно,  а  потом
хмыкнула неожиданно для себя, потом руку ко рту поднесла, подступающий  смех
сдерживая, но поздно, вздрогнули плечи, и она засмеялась вслед  за  Ружиным,
легко, без смущения, как давно не смеялась, как в детстве...
   - Я хочу есть,- сказал Ружин, отнимая ладони от щек. Я зверски хочу есть.
   - И я хочу есть,- переводя дыхание, заявила Света.- Только еще зверистей.
   - Как? Как? - не понял Ружин.
   Они неторопливо шли по ресторанному залу, круглому, пустому, разноцветные
скатерти, белые, голубые, красные, форсистые стулья, спинки  круто  выгнуты,
ножки тощие, ниточки, как лапки паучьи. Впереди метрдотель, в темном костюме
с бордовой  бабочкой,  высокий,  тонкорукий,  голова  чуть  назад  откинута,
вышагивает  как  манекенщик,  вольно,  слегка  подпрыгивая,  за  ним   Света
озирается со скрытым любопытством, а за ними Ружин,  руки  в  карманах,  вид
беспечный, но это напоказ, а самому не по себе, вроде как окрика ждет,  мол,
нельзя сюда, мол, кончилось твое время, в пельменной, мусорок,  похаваешь...
Но нет, вот остановился метрдотель, указал на стол, сказал вежливо:
   - Пожалуйста.- И при  этом  во  второй  раз  уже  на  Ружина  внимательно
посмотрел, глаза черные, словно подведенные,  брови  высокие,  будто  заново
нарисованные, и оттого взгляд у метрдотеля печально-скорбный, как у Пьеро.
   - Не узнаешь? - спросил Ружин, усаживаясь.
   - Почему не узнаю? - легко откликнулся метрдотель.- Узнаю. Как не узнать.
Гуляли славно, громко. Любимое место ваше было после "Солнечного". Так?
   - Так,- кивнул Ружин.- Все верно ты говоришь. Про мои дела слыхал?
   - Болтали что-то.
   - Мог бы и не пустить,- усмехнулся Ружин.- Почему пустил?
   - Кто знает, как жизнь повернется,- философски заметил метрдотель.-  Я  в
людях  разбираюсь.  Глаза  у  вас  не  потухшие,  устремленные,  на   борьбу
нацеленные.
   Ружин удивленно вскинул брови, покрутил головой, хмыкнул.
   - Пришли-ка официанта,- попросил он.- Я зверски хочу  есть,  а  вот  дама
моя,- он кивнул на Свету,- еще зверистей.
   - Что? Что? - наклонился метрдотель.
   - А она не  останется?  Уйдет?  -  осторожно  спросила  Света,  аккуратно
отрезая кусочек мяса.
   - Кто? - поинтересовался Ружин и разлил но фужерам минеральную воду.
   - Ну эта, которая с зубами...
   - А,- ухмыльнулся Ружин.- Конечно. Она же все поняла.
   - Насовсем уйдет? - Света,  не  поднимая  глаз,  сосредоточенно  кромсала
мясо.
   - Наверное,- Ружин пожал плечами.- А если и придет, мы ее не пустим.
   - Мы...- растерянно повторила Света.
   Ружин замер, фужер так и не донес до губ, но и смотрел он не на Свету,  а
куда-то за нее, поверх ее плеча, улыбался. Она медленно обернулась.
   Сбоку от эстрады темнела дверь, маленькая, неприметная, и возле нее стоял
Горохов, он придерживал дверь, чтобы она  не  закрылась,  и  что-то  говорил
неизвестно  кому,  тому,  кто  за  этой  самой  дверью  находился,   говорил
почтительно, тихо, чуть подавшись  вперед,  словно  вышколенный  официант  в
дорогом ресторане. Потом он мягко прикрыл дверь, повел плечами,  распрямился
и направился в  зал,  с  ленцой,  вразвалку,  другой  человек,  раскованный,
знающий себе цену, Ружин встал. Горохов уловил движение,  повернулся  в  его
сторону, застыл на полушаге, быстро обернулся назад, на дверь, потом по залу
глазами пробежался цепко, профессионально  и  только  после  этого  сотворил
улыбку на лице, приветливую, узнающую. Ружин усмехнулся.
   - Я рад тебя видеть,- сказал он.
   - Я тоже,- бодренько отозвался Горохов.
   - Не ври,- сказал Ружин.- Мне не надо врать. Я умный.
   - Я помню,- кивнул Горохов.- Помню.
   - И все равно я рад,- Ружин протянул руку. Горохов торопливо  пожал  ее.-
Как ребята? Все живы? Здоровы?
   - Да,- радостно ответил Горохов.- Все живы-здоровы.
   - Ну и замечательно.
   - Конечно. Это самое главное, когда все живы и здоровы...
   - Я вот тут завтракаю.- Ружин махнул рукой за спину.- Давно не бывал.
   - Да, здесь неплохо,- согласился Горохов.- Уютно. Кухня  хорошая.  Я  вот
тоже решил, дай, думаю, позавтракаю. Вкусно.
   - Уже уходишь?
   - Да не совсем,- поспешно откликнулся Горохов.- Еще кофе... Ружин увидел,
как неприметная дверка возле эстрады открылась и кто-то вышел из нее,  двое.
Ружин узнал Рудакова и прокурора Ситникова.
   - Не будет тебе кофе, Горохов,- сообщил он.  Горохов  оглянулся  и  опять
превратился в вышколенного официанта,  развернулся  суетливо,  плечи  упали,
подтаяли словно, голова вперед подалась, навстречу.
   - Что с тобой? -  искренне  удивился  Ружин.  Горохов  вздрогнул,  но  не
обернулся.
   - Не знаю, Серега,- сказал он тихо.- Не знаю! Что-то случилось, а  что  и
когда, не знаю. Жить, наверное, спокойно хочу. Два дня  назад  Рудаков  стал
начальником управления. Вот так.
   - Как же это?..- растерялся Ружин, он  похлопал  себя  по  карманам,  ища
сигареты, не нашел,  деревянно  повернулся,  сделал  шаг  в  сторону  своего
столика, не заметив стула,  стоящего  перед  ним,  споткнулся  о  ножку,  не
удержался и, вытянув руки, повалился на  сервировочный  столик,  уставленный
грудой тарелок и бокалов, тарелки посыпались на пол,  раскалываясь  с  сухим
треском, один за другим захлопали по паркету пузатые бокалы, и вилки потекли
со стола, и ножи,- серебряный водопад.
   - Кто это там? - поморщился Рудаков.-  Ружин?  Опять  пьяный?  Видите?  -
грустно сказал он прокурору.- Я был прав. Нечистоплотным людям  не  место  в
милиции.
   Они неторопливо направились к  выходу,  сбоку  мелко  семенил  Горохов  и
что-то вполголоса говорил, то и дело показывая  рукой  на  Ружина,  строгий,
непримиримый.
 
   ...Ветер дул порывами, то вдруг закручивал яростно  в  невесомые  воронки
песочную пыль, тонко обсыпавшую смерзшийся  уже  пляжный  песок,  выдавливал
снежно-белую пену "барашков" из черного  морского  нутра,  и  был  он  тогда
холодным и злым, хлестал по лицу мокро и  колко,  впивался  в  глаза,  мешал
дышать, остро выстуживая ноздри,  губы,  и  Света  кричала  тогда,  отчаянно
дергая Ружина за рукав: "Уйдем, уйдем! Мне холодно! Мне страшно! Я не  хочу!
Зачем?! Зачем?!"... То вдруг стихал мгновенно, разом, будто кто-то  выключил
его, не выдержав и в сердцах опустив рубильник, и оседала  грустно  песочная
пыль, не дали ей порезвиться, покуражиться вволю,  и  таяли  "барашки",  как
льдинки под летним солнцем, и предметы вокруг  приобретали  ясные  и  четкие
очертания, и цвет приобретали, виделись  уже  объемными  и  весомыми,  а  не
плоскими, призрачными, как минуту назад,  это  свою  природную  прозрачность
восстанавливал вычищенный влагой воздух...
   Ружин сидел на песке и рассеянно с тихой  полуулыбкой  смотрел  на  море.
Света рядом переминалась  с  ноги  на  ногу,  озябшая,  съеженная,  теребила
машинально его плечо, повторяла безнадежно:
   "Уйдем, уйдем..." Ружин посмотрел на часы.
   - Они уже в аэропорту,- определил он.- Шутят, веселятся, громко,  гораздо
громче, чем обычно, тайком ловят взгляды друг друга, может, кому-то  так  же
паршиво, как и мне, и я не один такой, трусливый и мерзкий  выродок...  Нет,
вон у этого на миг потемнели глаза, и у того, и  у  того...  Нет,  не  один,
значит, я не самый худший, значит, это норма... и я смогу, и я  сделаю  все,
что потребуется. Надо!Ружин потер руками лицо, посмотрел на ладони,  мокрые,
он  усмехнулся,  это  всего  лишь  водяная   пыль,   море.-   Помнишь   того
подполковника белобрового? Он правду сказал, мне два раза предлагали туда. И
два раза я находил причины, чтобы не ехать. Не потому, что видел, что  война
эта зряшная. Боялся. Если бы ты знала, как долго и упорно  я  ломал  голову,
чтобы найти эти причины. Здесь на нож с улыбочкой шел, а  туда  боялся.  Там
шансов больше, понимаешь? Понимаешь? Я был бравым  и  смелым  сыщиком,считал
себя элегантным, красивым парнем, правда, правда, а когда меня арестовали  и
я попал в камеру, понял, что я во все  это  играл  только,  играл  и  ничего
больше, я дрожал как  заяц,  когда  меня  вызывали  на  допрос,  я  перестал
бриться, мне было  совершенно  наплевать,  как  я  выгляжу,  мне,  наоборот,
хотелось быть маленьким,  страшненьким,  незаметным.-  Он  поднял  глаза  на
Свету, усмешку, презрение ожидал увидеть на ее лице, но нет, она будто и  не
слышала его, по-прежнему подрагивают посеревшие  ее  губы,  томится  прежняя
мольба в глазах, и бессильным голосом она повторяет:  "Уйдем,  мне  холодно,
холодно..."  Ружин  неожиданно  рассмеялся,  непринужденно,  искренне:  -  А
знаешь, чего я еще всегда боялся? Холода.  Обыкновенного  холода.  Я  всегда
боялся простудиться, до чертиков боялся простудиться. Не пил холодную  воду,
где бы ни был, закрывал окна и двери,  чтобы  не  было  сквозняков,  начинал
купаться в море только в июне, а заканчивал  в  начале  августа.  Интересно,
правда?
   Ружин вдруг быстро встал,  покопался  в  карманах  куртки,  не  глядя  на
девушку, протянул ей ключи, бросил отрывисто:
   - Уходи!
   - А ты? - потянулась к нему Света.
   Он оттолкнул ее и крикнул, зажмурив глаза:
   - Уходи!
   Света  невольно  попятилась  назад,  остановилась,  растерянная,  готовая
заплакать.
   - Я прошу тебя,- проговорил он, сдерживаясь.- Мне надо побыть одному.
   Она сделала несколько шагов  назад,  потом  повернулась  к  нему  спиной,
побрела, ссутулившись, вздрагивали плечи,  длинный  плащ  путался  в  ногах.
Ружин подождал, пока она отойдет  подальше,  скроется  за  деревьями,  курил
жадно, потом бросил сигарету, разделся, не  суетясь,  оставшись  в  плавках,
пробежался до кромки воды, остановился на секунду, выдохнул шумно и ступил в
воду.
   Он плыл быстро и уверенно. Все дальше, дальше.  Опять  задул  ветер,  тот
самый,  злой  и  колкий,  с  готовностью  вынырнули   "барашки",   понеслись
неудержимо друг за другом. "Давай! Давай!" - вскрикивал Ружин,  отфыркивался
и, истово вспенивая вязкую воду, короткими  сильными  гребками  толкал  себя
вперед.