райся!
Собирай барахло и убирайся!
   Чай в стаканах еще дымился, и  варенье  по-прежнему  светилось  рубиново.
Тепло, хочется спать.
   Ружин надел плащ, завязал пояс. Феленко некоторое время молча смотрел  на
него, потом спросил:
   - Вернешься?
   Ружин не ответил, потянулся к столу, взял пачку сигарет, сунул в карман.
   - Ты ничего не  понял,-  сказал  Феленко.  Он  сел  на  кровать.  Строго,
по-солдатски выправленное одеяло встопорщилось.
   - Может быть,- Ружин пожал плечами.
   - Я от многого отрекся ради них,- с горечью проговорил Феленко.- И еще от
большего отрекусь.
   - Наверное,- сказал Ружин, он внимательно оглядел комнату,  не  забыл  ли
чего.
   - Чистота помыслов и взглядов не дается просто так,-  Феленко  безуспешно
пытался поймать взгляд Ружина.- За них нужно бороться, иной раз жестоко.
   - Тебе видней,- Ружин был уже у двери.
   - Ничего ты не понял,- Феленко тряхнул головой  -  Постой,-  он  выдвинул
ящик тумбочки, вынул деньги.- Здесь восемьдесят рублей Это  зарплата  Светы.
Она провалилась в институт, и я взял ее уборщицей.
   Ружин взял пачку, пересчитал.
   Повертел бумажки в руках, положил на стол. Феленко усмехнулся.
   Ружин  вышел.  Через  какое-то  время  за  окном  послышался  его  голос:
"Забирайтесь, ребята",- потом заработал двигатель, зашуршали шины по гравию,
и все  стихло.  Феленко  встал,  аккуратно  поправил  постель,  гладко,  без
морщинок, снял плащ, сел за стол, сделал глоток из стакана...
   - Здесь? - спросил Ружин, притормаживая.
   - Здесь,- сказала Света.- Останавливайтесь, ну что  же  вы?  Теперь  чуть
назад сдайте, вон к той кадке.
   - К какой кадке? - Ружин переключил скорость,  повернулся  назад.-  Я  ни
черта не вижу.
   Вокруг вязкая темнота, южная, хотя, если пообвыкнуть, приглядеться, можно
угадать силуэты заборов, деревьев за  ними,  кубики  домов  Кое-где  справа,
слева в окошках свет, тусклый, в  двух-трех  домах,  остальные  безжизненны,
слепы. Свет и в доме, который они искали. Он далеко, в сотне метров впереди,
левее, там много света и не только в окнах,  но  и  во  дворе,  яркие  лампы
отливают серебром и на деревьях в  саду,  и  слышится  музыка  со  двора,  и
плавная и мощная одновременно, знакомая - вальс.
   - Только бы сигнал она услышала,- сказала Света.
   - Какой сигнал? - не понял Ружин.
   Света приложила ко рту две сложенные горстками ладони  и  дунула  в  них.
Вытек странный ноющий звук, отдаленно напоминающий сирену.
   Ружин покрутил головой.
   - Как в фильме про разведчиков,- сказал он.
   - А мы и есть  разведчики,-  серьезно  ответила  девушка.  Она  выдохнула
решительно и открыла дверь. Ружин глядел ей вслед, пока  она  не  исчезла  в
темноте.
   - Симпатичная девушка,- сказал он.
   - Красивая,- не сразу отозвался Колесов.
   - Послушай,- произнес Ружин, не поворачиваясь.- А  ты  почему  тогда  под
пули бросился? Нас защищал? Совесть проснулась?
   - Себя защищал,- хмыкнул Колесов.- Если бы он вас тогда подстрелил, и мне
бы срок навесили. Наверное.
   - Ну, по крайней мере, честно,-  кивнул  Ружин.  Некоторое  время  сидели
молча, а потом Ружин сказал: - Пойду пройдусь.
   - Не надо, увидят,- возразил Колесов.
   - Я осторожно,- сказал Ружин, щелкнув замком.
   - Те два грузина, на квартире,- проговорил Колесов,- раздели меня донага,
проворно, веселясь, и я веселился, хорошую дозу себе вкатил. Но  когда  один
сзади пристроился и пыхтеть начал, вот тут кайф соскочил, не  весь,  но  мне
страшно стало, заледенел, закричал, вывернулся, одежду в охапку, и тут вы...
Я с тех пор на порошок смотреть не могу. Лицо мерзнет.
   Ружин ничего не ответил, кивнул, вылез из машины.
   Он пошел вдоль заборов, грязь чмокала под ногами,  дотронулся  до  досок,
они холодные, осклизлые, расставив руки, балансируя, как на канате, двинулся
по оставшейся полоске увядающей травы. Вальс приближался, щедрые  звуки  его
вселяли спокойствие, радость, Ружин умиротворенно заулыбался. И  вот  совсем
уже он близко, он шагнул к забору... На утрамбованной,  круглой,  просторной
площадке, сбоку от дома, под светом двух белых ламп кружилась  пара,  умело,
гибко, легко, он во фраке, стройный,  с  пышной  шевелюрой,  сосредоточенным
длинным  лицом,  она  в   бальном   платье,   открытом   (Ружин   поежился),
большеглазая, улыбчивая...
   Ружин уловил движение сбоку, напружинился и расслабился тут  же,  спросил
вполголоса:
   - Машину закрыл? Колесов протянул ключи.
   - Красиво,- сказал он, не отрывая глаз от пары.- Как в театре.
   - Ветер сильный,- заметил Ружин.- Как бы не  простудились,  глянь,  какая
шейка-то у ней тоненькая...
   - Это Светкина мать.
   - Мать ее! - Ружин покачал головой.
   Тут они услышали знакомый звук, ноющий, тонкий.  Переглянулись,  замерли.
Звук повторился, еще, еще...  Ружин  заметил,  что  женщина  тоже  различила
сигнал, она сузила глаза, приподняла подбородок, прислушиваясь. Партнер  еще
не  услышал  ничего.  Вот  женщина  оступилась,  танец  прервался,   женщина
засмеялась, что-то сказала, захромала к дому. Партнер ее продолжал кружиться
один, прикрыв глаза,- покой на лице, счастье. Ружин  видел,  как,  зайдя  за
дом, женщина перестала хромать,  постояла  с  полминуты,  обхватив  себя  за
плечи, осень все же, прислушиваясь и  оглядываясь  то  и  дело  опасливо,  и
решилась наконец,  засеменила  торопливо  по  асфальтовой  узкой  дорожке  к
забору, к калитке в заборе. Блестели глаза, переливались радужно блестки  на
платье, стучали каблучки меж выстуженных грядок - фея приусадебных  хозяйств
обходила свои владения...
   Партнер остановился  посреди  площадки,  раскинув  руки,  обнял  небо  со
звездами и луной и стайкой крикливых птиц, пролетающих над домом, и, потирая
ладони, меленько побежал к дому. У  крыльца  сунул  руку  под  лавку,  вынул
бутылку, пол-литровую, ополовиненную, огляделся, крякнул и  закрутил  винтом
жидкость в глотку...
   - Дуры,- сказал Колесов,  скривив  лицо.-  Все  же  слышно.  Голосишки-то
писклявые у обеих.
   - Он занят,- усмехнулся Ружин.- Не учует.
   Учуял. Сделал стойку, как спаниель на утку, повел  носом,  левее,  левее,
вот теперь горячо, ощерился, отшвырнул  бутылку  с  силой.  Высверкнула  она
дугой и приземлилась у забора совсем рядом с Ружиным и Колесовым.
   - "Лучистое", розовое...- прочитал Колесов.
   Кончился  вальс,  и  после  паузы  зазвучал  фокстрот...  Партнер  сделал
непроизвольно несколько па под музыку, фалды фрака взметнулись  по-ласточьи,
и, пригнувшись, смешно запрыгал к забору.
   - Ой-ей-ей,- только и сказал Колесов.
   -  Ой-ей-ей!  -  ответствовала  ему  Светкина  мать,  только   громче   и
безнадежней, сорвался голос, запетушил.
   - Ой-ей-ей! - вторила ей Светка жалобно и просяще. И вот  показались  они
трое среди грядок. Мужик во фраке волок мать и дочь за волосы к дому
   - Не  потерплю,-  кричал,-  непослушания!  -  И  матерился.Не  потерплю,-
кричал,- предательства! - И грозил смертью всем, кого знал, с кем  роднился,
с кем дружил и с кем еще познакомится  когда-нибудь...-  Говорил  же  тебе,-
кричал,- забудь ее, иначе все! Крышка! - И опять  матерился,  а  потом  стал
бить женщин. Сначала Светку хватанул по носу, и  та  свалилась  беззвучно  в
грядки, затем за  мать  ее  принялся,  основательно,  привычно,  умело.  Она
визжала, а он в рот ей, в рот...
   Колесов дернулся, всхрипнув, но Ружин удержал его, раздумывая,  стоит  ли
ввязываться.
   - Не могу-у-у-у! - выл Колесов, извивался судорожно, пытаясь  вырваться.-
Пусти, гад!
   Ружин цыкнул зубом, сплюнул, вздохнул, отпихнул Колесова  подальше,  чтоб
не опередил тот его, не наделал глупостей, и перемахнул через  забор,  одним
прыжком, ловко. Еще два прыжка, и он возле мужика, только руку протяни, и он
протянул, за волосы мужика, потом  по  почкам,  раз,  другой,  взвыл  мужик,
закатил глаза, а Ружин в  живот  ему,  но  не  попал,  опытный  мужик  бедро
подставил и тут же отработанно в зубы  Ружину.  Ружин  отпрянул,  попятился,
удивленный. Мужик в стойку встал, сопя  двинулся  на  Ружина.  Так  и  есть,
боксер, мать его... Ружин влево метнулся, мужик  за  ним  подался,  и  Ружин
ногой в пах ему, попал-таки, браво, мужик согнулся,  взрыкнув,  а  Ружин  по
глазам ему двумя ладонями, чтоб  ориентацию  потерял,  мужик  закрутился  на
месте, больно... Ружин перевел  дыхание,  огляделся,  возле  Светки  Колесов
склонился, матери ее нет нигде... Тут опять мужик на него двинулся, и  Ружин
опять его в пах.
   - Уйди от него, мразь! - услышал  он  сзади  истеричный  голос,  женский,
писклявый. Ружин обернулся вмиг и оторопел. В руках  Светкина  мать  держала
двустволку. Красивая, пылающая,  в  бальном  платье  длинном,  плечи  белые,
нежные, и черное тяжелое ружье от бедра, пустые  зрачки  стволов,  и  впрямь
только крови не хватает до истинной гармонии... Ружин дернулся в сторону,  и
тут выстрел, оглушающий,  мимо,  сзади  в  щепы  разнесло  доску  в  заборе.
Медвежьим жаканом бьет, милая барышня. Ружин вправо  теперь,  прыжком,  и  в
жухлую траву ничком,  второй  выстрел,  мимо,  теперь  яблонька  пострадала,
тихая, безвинная. Ружин вскочил рывком, теперь ружье отобрать надо...
   Она держала его в опущенной руке, смотрела перед собой  отрешенно,  потом
повела плечом, отпустила двустволку, брякнулось ружье на асфальт,  прогудели
пустые стволы, жар выдыхая... И вслед Светкина мать на  дорожку  опустилась,
обессиленно, обезволенно, как пластилиновая, заплакала сухо...
   - Мамочка! - взвилась Светка.- Не умирай! Вскочила разом с  грядок,  где,
придя в себя, лежала, хоронясь, голову руками  обхватив  как  при  бомбежке,
рванулась к матери. Ружин удержал ее, обвил рукой поперек туловища,  потянул
за собой к калитке, приговаривая:
   - Потом, потом, все потом...
   - Что потом? Когда потом?!-вырывалась Света.-Они уезжают завтра, насовсем
уезжают, слышишь ты, защитничек?! Пусти! - горланила, отбиваясь.- Пусти!
   А Ружин говорил ей что-то тихое и нежное на ухо, улыбался, целовал  ее  в
щеку, в нос, и она утихла, покорилась, повисла на его  руке,  побрела,  куда
повели. Колесов шел за ними, съеженный, напуганный.
   Ружин вел машину по пустой серой улочке, фонари горели вполнакала, скупо.
В салоне он был один, дымилась сигарета меж пальцев. Впереди из-за  поворота
вывернула машина. Точечки  фар  увеличивались.  Встречный  водитель  включил
дальний свет. Ружин поморщился и усмехнулся. Поравнявшись с Ружиным,  машина
притормозила.  Ружин  заметил  удивленное  лицо  водителя,   открытый   рот,
расхохотался. Не торопясь, проехал еще с полсотни метров и свернул  направо.
Эта улица повеселей, светлая, людей побольше, гуляют вольно. Завидев  машину
Ружина,  останавливаются,  разглядывают   с   удивлением,   кто-то   пальцем
показывает.
   - Держись! - крикнул Ружин кому-то в окно и  увеличил  скорость.  Вот  он
заметил справа на доме над открытой дверью три  светящиеся  буквы  "БАР",  а
возле двери человек десять ребят, пестрые,  галдят,  курят.  Тусовка.  Ружин
резко свернул вправо, прямо  на  тротуар,  проревел  двигателем  мощно,  для
солидности и под восторженные крики  ребят  притормозил  резко  возле  самой
двери, передок уперся в дверную раму.
   - Колесо прикатил! - завопил кто-то.
   - Хай-класс, чувак! - запрыгала, хлопая в  ладоши  какая-то  раскрашенная
девчонка. На крыше "Жигулей" гордо восседали Колесов и Света. Ружин курил  и
улыбался. Колесов осторожно ступил на  капот  и  спрыгнул  прямо  в  дверной
проем, следом спрыгнула Света. Колесов подхватил ее на руки, поцеловал, пока
ставил на пол. Ребята  обступили  машину.  Чья-то  "панковая",  с  волосяным
гребешком голова всунулась в салон.
   - Отец,- пискляво обратилась голова,- дай порулить. Ружин  открыл  дверь,
вышел, сказал писклявому:
   - Припаркуй у тротуара, ключи принесешь. Тусовка завопила. Ребята полезли
в машину.
   - Не боись, отец,- прогнусавил "панковый".- Я супердрайвер.
   Ружин  вздохнул,  махнул  рукой,  мол,  давай  отваливай.  Машина   резко
отскочила назад. Ружин покрутил головой - никакой ты  не  супердрайвер  -  и
вошел в бар.
   Колесов и Света уже оккупировали столик и болтали  налево-направо.  Ружин
сел. Грохнула музыка, он вздрогнул. После первых тактов  стал  оглядываться.
На площадке не протолкнуться, плотно, дымок не просочится. А  они  довольны,
прыгают, трутся друг о друга, потные, хохочут. За площадкой светится  стойка
бара, череда бутылок на полках. Соки. Культурно. Крепенькое небось  с  собой
приносят. Хотел  спросить  Колесова.  Обернулся.  Их  нет.  Танцуют.  Музыка
кончилась. Колесов, раскрасневшийся, подвел Свету  к  столику,  усадил,  сам
пошел куда-то в угол зала, с одним поговорил, с другим, пошептался с длинным
белобрысым, что-то взял у него, положил в карман. К белобрысому  еще  кто-то
подошел, тоже что-то взял у него, в карман  сунул,  потом  еще  один,  потом
белобрысого загородили.
   - Спасибо вам,- прокричала ему в ухо Света.
   - Что? - лроорал в ответ Ружин.
   - Спасибо вам,- повторила Света, опять приблизив к его уху теплые губы.
   - Не надо было,- Ружин морщился и крутил головой.- Зря. Жалею.
   Подошел Колесов. Сел. В руке тлела сигаретка. Он  порывисто  затягивался,
выдыхал, прикрыв глаза. Огонек  вспыхивал  необычно  ярко.  Ружин  покосился
подозрительно на сигаретку.
   - Я не об этом,-  Света  чуть  отстранилась,  проговорила  опять  громко,
стараясь перекрыть шум: - Спасибо, что вы есть вообще.
   А мелодия  оборвалась  в  этот  момент,  и  слова  ее  отчетливо  и  ясно
прозвучали в наступившей паузе.  Она  смутилась,  засмеялась  неестественно.
Колесов посмотрел на нее в упор, прищурился от  дыма,  усмехнулся  слабо,  с
деланным равнодушием  принялся  глядеть  по  сторонам.  Ружин  опять  увидел
белобрысого. Тот склонился над соседним столиком,  что-то  сунул  здоровому,
обритому наголо парню, пошел к  выходу.  Ружин  неторопливо  встал,  показал
Свете и Колесову жестом, мол, сейчас вернусь.
   Белобрысый вышел в узкое, темное  фойе,  заполненное  курящими  ребятами,
свернул за раздевалку. Ружин прошагал за ним.  Белобрысый  пил  воду  из-под
крана, большой, рукастый, обнял раковину, будто хотел оторвать ее и  уволочь
с собой. Ружин ухватил  его  за  волосы  и  включил  воду  на  полную  мощь.
Белобрысый завыл с клекотом, дернулся инстинктивно. Бесполезно. Ружин держал
его руку на изломе. Белобрысый закашлялся, и тогда Ружин потянул его  вверх,
отбросил к стене, прижал локтем подбородок, сказал, дыша в лицо:
   - Давай травку! Все, что есть, дерьмо!
   Белобрысый ошалело закрутил головой, зачастил:
   - Какая травка, какая травка? Не понимаю...
   - Сейчас поймешь,- улыбнулся Ружин и правой рукой полез к белобрысому  во
внутренний карман куртки, нащупал там что-то,  вынул,  посмотрел  удивленно,
бросил на пол, полез в другой карман, опять глянул на ладонь, вскинул брови,
нехотя отпустил парня, спросил недоуменно:
   - И ты этим торгуешь?
   - Дефицит,- белобрысый разминал руку, испуг сошел с его длинного,  сухого
лица.- Тем более фирменные. Наши презервативы ненадежные. А эти и для слонов
сгодятся.
   - Ах, ну да,- догадался Ружин.- СПИД.
   - Он самый,- подтвердил белобрысый.- Сначала вроде как всем  по  фигу,  а
теперь вот закопошились.
   - Извини,- Ружин коснулся его плеча.- Извини, ошибся.
   - Чего там,- отмахнулся парень,- бывает.
   Ружин повернулся к двери, прежде чем выйти, остановился.
   - А откуда ты их...- начал было, но оборвал  себя.-  Ладно,  бог  с  ним,
отдыхай.
   Ружин сел за стол, кивнул Колесову:
   - Дай затянуться.
   Колесов внимательно посмотрел на него, протянул остаток  сигареты.  Ружин
затянулся, раз, другой... Хмыкнул  удовлетворенно,  отдал  чинарик  обратно.
Колесов снисходительно усмехнулся.
   Света коснулась плеча Ружина.
   - Пойдемте потанцуем.
   - Да я так не могу,- Ружин дернулся несколько раз,  показав,  как  он  не
может.
   - А мы обычно,- сказала Света.- Здесь никто никого не неволит.
   На площадке он осторожно прижал ее к себе,  легкая,  податливая,  дыхание
шоколадом пахнет, лицо вдруг серьезное, сосредоточенное стало. Она словно со
стороны  на  себя  смотрела,  боясь  неверное  движение  сделать,  взглянуть
как-нибудь   не   так,   чересчур   нежно   или   чересчур   сердито,    или
притворно-равнодушно, или вообще никак. Нет, никак не смогла бы...
   - Отец умер, когда я еще маленькая была,- заговорила  Света.-  Мама  года
три ни с кем не общалась, ни подруг, ни знакомых, работа, дом, работа,  дом.
Но молодая ведь еще, красивая,  мужики  на  улице  оборачиваются,  пристают,
оттаяла, отошла... Два года назад этого Валеру отыскала, влюбилась  по  уши,
как дура, как девчонка, а он условие поставил, что если, мол, любит она его,
то жить они должны без меня, новую семью создавать, своих детей рожать, а со
мной встречаться раз в два месяца, и меня в интернат отдали, терпеть он меня
не может, а потом у них ребенок родился, а  Валерка  выпивает,  а  мать  его
любит, а завтра они уезжают к нему на родину, в Рязань, все к Москве  ближе,
он в Москву хочет А у меня больше никого нет... Я спать хочу...
   Ружин погладил ее по щеке, и она потерлась о ладонь ответно.
   - А Алексей? - спросил Ружин.
   - Алексей? - улыбнулась Света.- Это Алексей. С ним я не одна.
   А Ружин все гладил ее щеку.
   Колесов  все,  конечно,  видел,  хотя  и  делал  вид,  что   с   дружками
разговаривает и на площадку совсем не смотрит. Ружин понял это по его  лицу,
по глазам, когда к столику подходил. А за столиком "панковый"  сидел  и  еще
один паренек, рослый, голова бритая, на  темечке  серп  и  молот  нарисован.
"Панковый", ухмыляясь, ключи от машины протягивал:
   - Спасибо, отец, все путем, тусовка довольна.
   - Безмерно рад,-  сказал  Ружин.  Он  сел,  покосился  на  Колесова.  Тот
сосредоточенно смотрел в пустой стакан из-под сока, пальцы  облепили  стакан
плотно, белые от усилия, еще немного - и лопнет стакан, вопьются  осколки  в
ладонь, кровь потечет, струйки тонкие, быстрые, яркие...
   Нет, не лопнул. Отставил Колесов стакан, сказал, глаз не поднимая:
   - Я послезавтра в армию ухожу. Сбор в восемь ноль-ноль.
   - Ой! - вскрикнула Света и руку к шее поднесла, сжала ее пальцами.
   - Мы вот с ребятами,- Колесов кивнул на "панкового"  и  того,  который  с
серпом и молотом на темечке.- В Афганистан попросились. Берут.
   - Нет,- сказала Света.- Так не может быть.
   - Надо было что-то делать. Понимаете? - сказал тот, у кого серп  и  молот
на  темечке.-  Выйти  на  улицу  с  плакатом  "Нет  войне  в  Афганистане!"?
Бесполезно. Тогда уж лучше там... Там. Если я буду  хорошо  воевать,  может,
все это быстрее кончится? А?
   Колесов оторвал руку Светы от шеи с трудом, пальцы были как  железные,  а
она тогда зажала ладонями уши.
   - Читали про  наших  пленных  в  Пакистане?  -  "панковый"  повернулся  к
Ружину.- Захватили склад боеприпасов и взорвали себя вместе со складом. Я на
следующий день в военкомат пошел, у меня отсрочка была,  я  сказал,  что  не
хочу отсрочки... Нас тогда двадцать восемь человек пришло...
   - Я сейчас,- сказал Ружин, встал, пошел  быстро  в  сторону  бара,  шагал
напрямик,  через  площадку,  его  толкали,  кто-то  плюнул   вслед,   кто-то
выругался. Уселся на табурет, облокотился на стойку, увидел себя в  зеркале,
зеркала внутрь каждой полки с бутылками были вправлены, стал рожи корчить  и
так, и эдак, то  веселую,  то  плаксивую,  то  зверскую  делал.  Бармен  шею
вытянул, его разглядывая. Ру-жин попросил  сок,  выпил,  еще  попросил,  еще
выпил, закурил, пошел назад, опять его толкали и ругались в  спину.  Пришел,
опустился на стул молча. Света все так и сидела, сжав уши ладонями.  Колесов
поднялся, потянул Свету за собой,  она  подчинилась.  И  Ружин  поднялся,  и
ребята вслед. Ружин подал ребятам руку, побрел к выходу.
   Он остановился возле своего дома, повернулся  к  Колесову  и  Свете,  они
сидели обнявшись, как два зайца на льдине. Ружин протянул Колесову к