.
   Зато уж в кухне-то  она  его  не  увидит.  Он  ушел  туда.  За  неимением
полотенца намочил платок, обтер им лицо, поправил галстук и вернулся к окну,
терзаемый угрюмыми подозрениями. Женщина расстилала простыни, наклонясь  над
широкой кроватью с двумя подушками, а у правой стены Адиль бей разглядел еще
одну кровать, поуже.
   Соседка опять повернулась к нему лицом, но, встретив его взгляд, опустила
глаза. Это была полнотелая  молодая  женщина  ярко  выраженного  грузинского
типа. Не имея, по-видимому, ни халатика,  ни  другой  домашней  одежды,  она
натянула прямо на голое тело трикотажное платье из искусственного шелка.  От
этого ярко-желтого платья, липнувшего при каждом движении ко всем изгибам ее
фигуры, на Адиль бея повеяло чем-то удивительно знакомым.
   По всей вероятности, пара, жившая в доме напротив, не имела ничего, кроме
этой комнаты, так как тут находились и полки с книгами, и стол, заставленный
чашками и тарелками, и керосинка, на которой что-то варилось.
   На одной из стен висела одежда, и то, что увидел Адиль бей, заслонило для
него все остальное - это была зеленая фуражка, занявшая  тотчас  же  главное
место во всей обстановке, - фуражка сотрудника ГПУ.
   До сих пор Адиль бей не обращал внимания на смутный гул,  доносившийся  с
улицы, теперь он посмотрел вниз.  Очередь,  человек  в  двести,  не  меньше,
хвостом тянулась по узкому тротуару - одни сидели  прямо  на  земле,  другие
стояли, а голова очереди упиралась в дверь дома напротив. Там, очевидно, был
какой-то кооператив. На стеклах что-то было написано мелом, но Адиль бей  не
мог этого прочесть.
   Он поднял глаза. Женщина в желтом платье одной  рукой  закрывала  окно  с
висевшей на нем шторой, а другой распускала волосы.
   Почему он чувствовал себя таким усталым? Сам не зная зачем, открыл дверь,
ведущую в кабинет, и, ошеломленный, замер на пороге.  Человек  двадцать,  не
меньше, расселись у него в кабинете на стульях, на  диване,  на  подоконнике
распахнутого окна, и он догадался, что в прихожей их, должно  быть,  столько
же. Люди эти спокойно  смотрели  на  него  и  даже  не  здоровались,  только
крестьянин в одежде горца, пришедший, должно быть, первым, положил раскрытый
паспорт на письменный стол.
   Из  всех  присутствующих  поднялась  с  места  только  молодая   девушка,
блондинка в  черном  платье,  сидевшая  за  маленьким  столиком,  и,  слегка
поклонившись ему, остановилась как бы в ожидании.
   Адиль бей не мог больше стоять в дверях. Под взглядом двадцати  пар  глаз
он добрался до кресла с резной  спинкой  и  уселся,  стараясь  придать  себе
возможно большую важность, а горец  в  это  время  подтолкнул  к  нему  свой
паспорт.
   Самым странным, самым поразительным было то, что все молчали. И вовсе  не
из уважения к нему, так как  многие  курили,  стряхивая  пепел  на  грязный,
заплеванный пол. Сколько же времени они здесь ждали? И что им было нужно?
   - Мадмуазель?.. - произнес Адиль бей по-французски.
   - Соня, - откликнулась девушка в черном и заняла место по другую  сторону
стола.
   - Вы, очевидно, моя секретарша?
   - Да, я секретарь консульства.
   - Вы говорите по-турецки?
   - Немного.
   Она была  молода,  держалась  очень  уверенно.  Девушка  уже  взялась  за
авторучку и смотрела на паспорт, как человек, готовый приступить к работе.
   Адиль бей также взглянул на паспорт, но ничего не понял, так как  паспорт
был советский. Он помедлил. Сделал вид, будто читает. Украдкой огляделся  по
сторонам. И тут заметил у себя на письменном столе телефон.  Заметил  также,
что посетителями его были бедняки, одетые кто во что горазд. Прямо у него на
глазах женщина кормила грудью ребенка, рядом с ней сидел старик в барашковой
шапке, но босой.
   - Мадмуазель Соня... Она молча подняла голову.
   - Подите, пожалуйста, сюда на минутку. Он прошел в спальню. Окно  в  доме
напротив было закрыто. Девушка, войдя, заметила,  что  постель  на  ночь  не
расстилалась.
   - Мадмуазель Соня, у меня  сегодня  не  будет  времени  заниматься  этими
людьми. Они давно ждут?
   - Некоторые пришли в шесть часов утра. Сейчас десять.
   - Тем не менее объявите им, пожалуйста...
   - А завтра консульство будет открыто?
   - Завтра, да, конечно,  -  поспешил  он  ответить.  Девушка  вернулась  к
посетителям. На вид ей  было  едва  ли  восемнадцать  лет.  Она  была  очень
худенькой, с бледным личиком, светлыми глазами, светлыми волосами, но в  ней
чувствовались спокойная  сила  и  решительность,  удивившие  консула.  Дверь
оставалась полуоткрытой, и он подошел поближе,  чтобы  посмотреть,  как  она
справится с толпой.
   Соня стояла посреди кабинета и  говорила  по-русски,  негромким  голосом,
жестом подчеркивая сказанное. Женщина, кормившая  ребенка,  не  двинулась  с
места, но Соня подошла к ней, отняла ребенка от груди,  сама  застегнула  на
женщине платье. Люди  шаркали  по  кабинету,  как  бредущее  стадо.  Кое-кто
останавливался, поглядывая назад, в надежде, что в последнюю  минуту  что-то
переменится. Дверь наконец закрылась, но в кабинете еще плотно  стоял  запах
нищеты и грязи. Когда Соня  вернулась,  Адиль  бей  сидел  на  своем  месте,
опершись локтями о стол, безнадежно глядя перед собой.
   - Вы чай пили? - спросила она.
   - Какой чай?
   Больше он не мог сдерживаться:
   - Где вы видели чай в этом доме? Где слуги? Где граммофон?
   Смешно  было,  разумеется,  говорить  о  граммофоне,  но  он  считал  его
исчезновение еще одной, личной обидой.
   - Слуги ушли, это правда, - сказала она.
   - Почему?
   - Господин Фикрет их уволил.
   - Уволил слуг? По какому праву? По какой  причине?  Соня  не  улыбнулась.
Лицо ее сохранило все то же бесстрастное, невозмутимое выражение.
   - Должно быть, у него были на то основания. Возможно, вы  найдете  другую
служанку?
   - Как это - возможно? Вы хотите сказать, что я могу  остаться  вовсе  без
прислуги?
   - Нет, надеюсь, что я вам найду ее.
   - А пока - что?
   - Трудно сказать. Вы могли бы поесть в кооперативной столовой, но...
   Он поймал себя на том, что слушает ее так, будто от этой девушки  зависит
все его будущее.
   - У вас есть валюта? <В тексте по-русски.> - спросила она.
   - Что такое?
   - Валюта, это значит - иностранные деньги. Если  есть,  я  могу  пойти  и
купить вам любую еду в Торгсине. Это магазин  для  иностранцев,  где  платят
деньгами других стран. Там есть все, что  можно  купить  во  всех  магазинах
Европы. В каждом городе есть один такой магазин.
   Адиль бей раскрыл бумажник и вынул  оттуда  турецкие  фунты,  но  девушка
посмотрела на них и нахмурилась:
   - Не знаю, принимают ли их там. Попробую.
   - Как? Могут не...
   Но  тут  же  замолчал.  Он  вспомнил  вчерашний  разговор  в  итальянском
консульстве. При мысли, что в магазине, где  принимают  иностранные  деньги,
могут не принять турецкие фунты, у него запылали уши.
   - Что вам приготовить поесть?
   - Все равно. Я не голоден.
   Он говорил правду. Есть не хотелось. И вообще ничего  не  хотелось.  Или,
вернее, хотелось объясниться с кем-то, кто взял бы на  себя  ответственность
за происходящее. Он хотел знать, почему Фикрет увез граммофон и уволил слуг,
почему персидский  консул  провожал  Фикрета  на  вокзал,  почему  итальянцы
держались с ним так агрессивно, почему люди из дома напротив сидели  у  окна
до двух часов ночи, почему...
   Словом, все! Вплоть до этих турецких  фунтов,  которые,  может  быть,  не
примет магазин!
   - Я вернусь через час, - сказала Соня, надевая маленькую черную шляпку  и
укладывая в сумочку купюры.
   Адиль бей даже не ответил. Через минуту он подошел  к  окну  и  посмотрел
вниз, как раз в тот момент, когда  из  кооператива  вышла  женщина  в  белом
переднике и повесила на дверь какое-то объявление.
   Люди, стоявшие впереди, прочитали, постояли минуту-другую неподвижно, как
бы не веря, что это правда, точь-в-точь как посетители,  которых  Адиль  бей
утром отослал прочь, потом медленно потащились в обратную сторону. Чего  там
не хватило: хлеба  или  картошки?  Несмотря  на  объявление.  Соня  вошла  в
магазин, и в это время открылось окно  второго  этажа.  На  молодой  женщине
по-прежнему было желтое платье, но на этот раз под ним угадывалось белье,  к
тому же она была причесана, губы и ресницы  подкрашены.  Стоя  у  окна,  она
наводила блеск на ногти, но внезапно повернулась к двери, глядя  на  кого-то
невидимого для Адиль бея, и о чем-то заговорила. Он видел, как шевелятся  ее
губы. Потом услышал, как она стала перекладывать что-то с места на место.  А
потом на мгновение в глубине  комнаты  показалась  Соня,  сделала  несколько
шагов по освещенному пространству, и все. Ничего больше. Минуту спустя Соня,
затянутая в черное платьице, узкобедрая, выпрямив плечи, торопливыми  шагами
шла по улице.

***

   Адиль бей принялся неумело распаковывать чемоданы, ища, куда бы разложить
белье и все, что он привез с собой. И все-таки, подумал он, ненавистнее всех
итальянский консул, и  он  вновь  представил  его  развалившимся  в  удобном
кресле,  этаким  символом  благополучия  и  покоя,   сохраняющим   блаженную
неподвижность, пока с дрогнувших уст не  сорвутся  наконец  насыщенные  ядом
слова.
   А чем лучше госпожа Амар? Не успел он подумать о ней, как услышал шаги  в
кабинете. Он открыл дверь, держа в руке кипу рубашек.
   На     пороге     стояла     персиянка,      очаровательно      улыбаясь.
Шаловливо-мальчишеским жестом подала ему руку со словами:
   - Ну, здравствуйте!
   Он положил рубашки на стул и неуклюже встал возле нее.
   - А вы, оказывается, потрясающий  человек,  Адиль  бей!  Первый  раз  эти
людишки такое услышали!
   Он не знал что сказать. Она не присела. Ходила по комнате как заведенная,
что-то перекладывала, переставляла.
   - Особенно сама-то невыносима, напускает на себя вид знатной дамы. Да  вы
еще не видели их доченьки, ей всего десять лет, а уже вылитая мать.
   Тут только она заметила, что в помещении пусто.
   - Вы закрыли консульство? И правильно, толку-то от работы никакого! Я это
все время твержу Амару. Мучаешься прямо как последняя собака, чтобы получить
визу для своего соотечественника. Все,  кажется,  сделано,  но  в  последнюю
минуту оказывается, что нужна чья-то подпись в  Москве  или  что-то  в  этом
роде, и надо все начинать сначала.
   Ее взгляд упал на окно дома напротив, и она воскликнула:
   - Смотрите-ка, Надя наводит красоту!
   - Вы ее знаете?
   - Это жена начальника морского отдела ГПУ, почти что  моя  землячка,  она
ведь жила на границе, и ее мать персиянка. Вначале, когда мы  познакомились,
я пригласила ее на чашку чая. Она согласилась. Потом несколько раз звонила и
откладывала визит. Теперь, когда мы  встречаемся  на  улице,  только  слегка
кивает. Понимаете?
   - Нет.
   - Мы же иностранцы. Ей опасно с нами разговаривать. Правда, вы еще  новый
человек. Но вот увидите!
   Она все переходила с места на место. Улыбаясь и кокетничая.
   - Теперь, когда вы так решительно захлопнули за собой дверь у итальянцев,
у вас никого не осталось для общения, кроме нас...
   Адиль  бея  несколько  обескураживала  бесцеремонность  госпожи  Амар.  А
главное, ему не нравилось, что она с такой настойчивостью рассматривает его.
   - Знаете, зачем я к вам явилась в такую рань?
   - Нет.
   - Восхитительное хамство! Так вот, я  пришла  помочь  вам  устроиться.  Я
знаю, что такое холостяк. Доказательство - рубашки на стуле в кабинете.
   Она взяла их без спроса и прошла в спальню.
   - Это вам не дом Пенделли, не так ли? Они установили у  себя  две  ванные
комнаты. Почему бы не три? Поверьте уж мне, первое, что вам надо сделать,  -
повесить занавески. Тем более что в доме напротив живут такие люди!
   Адиль бей  повернулся  к  окну.  Молодая  женщина  в  желтом  по-прежнему
полировала ногти. Когда г-жа Амар отвесила ей поклон, она кивнула  в  ответ,
но так, что этого можно было и не заметить.
   Через мгновение окно закрылось.
   - Красивые у вас рубашки. Из Стамбула привезли?
   - Купил в Вене.
   В соседней комнате послышались шаги. Адиль бей открыл дверь и увидел Соню
с пакетами в руках.
   - Купила спирт для спиртовки, - сказала она. В ту же минуту, почувствовав
запах  духов  персиянки,  нахмурилась,  поглядела  по  сторонам,  в   консул
почувствовал, что краснеет.
   Проходя на кухню. Соня увидела г-жу Амар,  наклонившуюся  над  раскрытыми
чемоданами. Вскоре она загремела тарелками и сковородками на кухне.
   - Вы с ней уже так подружились?
   - Все слуги ушли, и она мне  предложила...  Г-жа  Амар  схватила  его  за
рукав, потихоньку вывела в кабинет и прикрыла дверь.
   - Вы знаете, кто такая Соня? - шепнула она  ему  на  ухо.  -  Она  сестра
Колина, начальника морского отдела ГПУ. А теперь скажите: вы знаете, от чего
умер ваш предшественник? И никто не знает. За несколько часов умер, а до тех
пор никогда не болел.
   Должно быть, Адиль бей  сильно  побледнел,  так,  что  она  засмеялась  и
дружелюбно положила ему руки на плечи.
   - Ничего, привыкнете! Только следите внимательно за  всем,  что  говорят,
что делают.
   В квартире раздался звонок, какого Адиль бей  еще  не  слышал.  Открылась
дверь. Соня хотела взять телефонную трубку.
   - Подойдите к телефону сами, - сказала г-жа Амар, обращаясь к консулу. Он
снял трубку.
   - По-русски говорят, - вздохнул он, держа трубку в протянутой руке.
   - Г-жа Амар опередила Соню, и та вынуждена была отойти.
   -  Вас  соединили  с  консульством  в  Тифлисе.  Вот!  Теперь  по-турецки
заговорили...
   Адиль бей схватил трубку и с детской радостью закричал на родном языке:
   - Алло! Слушаю! Это турецкий консул?  Слышно  было  плохо.  Голос  звучал
издалека, с перебоями и треском, наконец он расслышал.
   - Алло! Доводим до вашего сведения, что  Фикретэфенди  был  арестован  по
прибытии в Тифлис..
   - Алло! Что вы сказали? Я хочу спросить... Но на том конце  уже  повесили
трубку, и телефонистка на линии опять что-то говорила по-русски.
   Адиль бей в нерешительности повернулся к обеим женщинам. Соня смотрела на
него с невозмутимостью секретарши,  ожидающей  распоряжений.  Персиянка  же,
казалось, настойчивым взглядом подсказывала ему эти распоряжения:  "Помните,
что я вам говорила. Пусть она выйдет!"
   - Можете идти, - вздохнул Адиль бей. - Ничего важного.
   - Будете есть яичницу?
   - Как вам угодно.
   Они подождали, пока закроется кухонная дверь.
   - Ничего не понимаю, - сказал он со вздохом. - Из Тифлиса  мне  сообщили,
что Фикрета арестовали. Г-жа Амар раздосадованно щелкнула пальцами.
   - Я хотел узнать подробности, но там уже повесили трубку. Что я тут  могу
поделать?
   Персиянка была взволнованна больше, чем он, схватила было трубку,  потом,
ничего еще не сказав, передумала и повесила ее.
   - Вы не считаете, что надо официально обратиться к властям?..
   - Никуда не надо обращаться, - сухо ответила она. - А вы не знаете,  вещи
его забрали тоже?
   - Мне ничего не сказали. Они меня даже не выслушали.
   - Черт побери!
   - Почему - черт побери?
   - Да так, мы отправили с ним три великолепных серебряных самовара!
   Адиль бей уже совсем ничего не понимал.
   - Да не смотрите вы так на меня! - раздраженно воскликнула она. - Да, три
самовара! Их еще иногда можно купить  у  крестьян,  как  говорится,  дешевле
корки хлеба, платим-то мы мукой. Этот болван Фикрет взялся переправить их  в
Персию. Мне надо сообщить мужу...
   Г-жа Амар огляделась по сторонам в поисках шляпы,  потом  вспомнила,  что
оставила  ее  в  спальне,  и  там  увидела  чемоданы,  которые  начала  было
распаковывать. Она тотчас же сбросила с себя озабоченность, протянула  Адиль
бею обе руки и взяла его ладони в свои:
   - Вы не сердитесь на меня?
   - За что?
   - За то, что я вас сейчас бросаю. Я уверена, что мы с вами станем  очень,
очень добрыми друзьями.
   Ее сильные ладони удерживали его руки, сжимая их все крепче.
   - Вы ведь хотите этого?
   Он машинально сказал "да", и тотчас же губы персиянки коснулись его губ.
   - Шш! Не провожайте меня...
   Опустив голову, Адиль бей вошел в кухню и услышал, как жарится яичница на
сковороде. Соня стояла в шляпке, с сумочкой в руке.
   - Все, что вам нужно, вы найдете в буфете. Но в доме нет ни скатертей, ни
полотенец, ни постельного белья...
   - А раньше все это было?
   - Разумеется.
   - А кому все это принадлежало?
   - Не знаю. Вы сможете все купить в Торгсине. Я иду завтракать. В  котором
часу я должна вернуться? Адиль бей пожал плечами.
   - А когда вы обычно возвращаетесь?
   - К трем часам.
   Взглянув на нее исподлобья, он неожиданно спросил:
   - Сколько вам лет?
   - Двадцать.
   - Вы местная?
   - Я из Москвы.
   - Где вы изучали турецкий язык? Она ответила все с той же простотой:
   - До революции мой отец служил швейцаром в турецком  посольстве.  Яичница
сейчас пригорит. А мне пора идти.
   Есть почему-то  не  хотелось.  Завтрак  напомнил  ему  войну.  Адиль  бей
машинально сел за маленький стол некрашеного дерева, съел яичницу  прямо  со
сковороды, открыл баночку тунца, выпил бутылку пива. Потом от нечего  делать
уставился  на  закрытое  окно  в  доме  напротив.  За  кисейной   занавеской
угадывалась какая-то тень, а то и две.
   Улица была пуста. Стояла жара. Адиль бею хотелось  не  то  спать,  не  то
что-то делать, но ничего делать он не стал и даже не убрал со стола,  так  и
остался сидеть опустив голову на руки.

Глава 3

   Адиль бей с Соней пробрались мимо людей, застывших вдоль  всей  лестницы,
прошли ряд помещений, набитых людьми до такой степени, что они  превратились
в безликую массу, и открыли дверь в конце коридора.
   Вот уже третий раз приходили они вместе в  Иностранный  отдел.  Как  и  в
предыдущие два раза, консул нес черный кожаный портфель.
   Адиль бей уже начинал привыкать к своим обязанностям.  Он  протянул  руку
для приветствия человеку  в  косоворотке,  с  бритым  черепом,  сидящему  за
столом, заваленным папками с делами, затем поклонился женщине,  сидевшей  за
другим столом.
   Было очень светло и очень жарко. По выбеленным стенам тянулись деревянные
полки. Соня уселась  в  торце  стола  и  раскрыла  портфель,  переданный  ей
консулом.
   Обстановка была простой и  дружелюбной.  Адиль  бей  сел  возле  окна  на
плетеный стул.
   - Спросите его прежде всего об армянине, чье дело  я  передал,  когда  мы
приходили в первый раз.
   Начальник Иностранного отдела не говорил ни по-турецки, ни по-французски.
На вид ему было лет сорок, голый череп и русская рубашка-толстовка придавали
аскетический облик, подчеркнутый ласковой, очень умной улыбкой  и  спокойным
взглядом голубых глаз.
   Пока Адиль бей говорил, он с улыбкой смотрел на него, словно  соглашаясь,
хотя ничего не понимал.  Соня  повторила  фразу  по-русски.  Чиновник  отпил
глоток чая из стакана, стоявшего у него под рукой, потом произнес.
   - Ждут приказа из Москвы, - перевела Соня.
   - Но ведь уже две недели назад этот приказ передан по телеграфу!
   Соня промолчала, показывая всем видом, что поделать  ничего  не  может  -
надо ждать.
   - А женщина, у которой конфисковали всю мебель?  Когда  разговор  шел  не
по-русски, чиновник смотрел то  на  Адиль  бея,  то  на  папки,  принесенные
секретаршей, и лицо его выражало безмерное терпение - Пожалуй, лучше  сейчас
передать ему новые дела, - посоветовала Соня.
   - Хорошо, тогда спросите-ка: почему позавчера  арестовали  того  беднягу,
который выходил из консульства?
   Адиль бей внимательнее, чем обычно, следил за переводом,  как  будто  мог
разобрать, точно ли она передает его слова.
   - Что он сказал?
   - Что ничего об этом не слышал.
   - Но другие-то, наверно, слышали. Пусть наведет справки.
   Адиль  бей  раздражался  все  больше  и  больше.  Каждое  утро,  сидя  за
письменным столом напротив Сони, которая записывала все, о чем шла речь,  он
внимательно слушал унылые жалобы своих посетителей.
   Это были те сам