- Почему вы так взволнованны? Он видел ее глаза совсем близко, эти  глаза
с любопытством смотрели на него и как будто размышляли.
   - Странный вы человек!
   Она сказала это, зашнуровывая ботинки, в то время как Адиль бею  хотелось
прижаться лбом к окну.
   Теперь, по прошествии трех недель, он затруднился бы  ответить:  стал  он
счастливее или,  наоборот,  несчастнее  Соня  днем  по-прежнему  старательно
работала и держалась спокойно, как будто между ними ничего и не было.
   Адиль бей внимательно наблюдал за домом по ту сторону улицы. Колин и  его
жена тревожили его все больше и больше. Могли ли они не знать? А если  Колин
знал, почему с таким равнодушием посматривал на консульство?
   Он пытался говорить Соне "ты", но из этого ничего не вышло.  Держа  ее  в
объятиях, он внезапно испытывал отчаяние.
   - Что с вами? - спрашивала она, улыбаясь. Что с ним? Он  страдал  оттого,
что она была здесь, принадлежала ему, но добиться настоящей близости не мог.
   - Вы не любите меня, Соня.
   - Смотря что значит любить.
   Она была нежна, иногда даже ласкова. Он почти не выходил из  консульства.
Зато однажды, в десять часов утра, явилась Неджла Амар и воскликнула:
   - Так-то вы приходите ко мне в гости!
   В кабинете было много народу. Адиль бей почувствовал неловкость, взглянул
на Соню, а та, придерживая бумаги карандашом, указала глазами на  гостью,  а
потом на дверь спальни.
   - Вы знаете, что мой муж возвращается на той неделе?
   - Это вы мне звонили? - спросил он невпопад.
   - Нет. Но сознайтесь, что я имела право ждать от вас известий.
   Кто же тогда звонил по телефону, в тот первый вечер? Кто стучал в дверь?
   - Не знаю, что с вами такое, Адиль, но вы, по-моему, очень изменились.
   Она сняла шляпу, перчатки, посмотрела в зеркало.
   - Что вы поделывали с того дня?
   - Ничего.
   - Вы меня не поцелуете?
   По ту сторону закрытой двери Соня принимала посетителей.  Персиянка  ушла
только два часа спустя, видимо недовольная. Они почти поссорились.
   - Признайтесь, вам  что-то  обо  мне  наговорили!  -  воскликнула  она  в
какую-то минуту.
   - Клянусь вам...
   - С кем вы встречались?
   - Ни с кем.
   - Однако вас видели в баре.
   - Я заходил туда один раз.
   Когда Неджла прошла через кабинет. Соня на нее даже не  взглянула.  Адиль
бей сел на свое место. Секретарша указала ему на человека, сидящего в  углу,
лицом и одеждой напоминающего пирата.
   - Он хочет поговорить с вами наедине.
   - Иди сюда! - сказал консул.
   - Только когда вы закончите с остальными. Соня, как всегда, записывала.
   - Твоя очередь.
   Мужчина многозначительно посмотрел на девушку и пробормотал по-турецки:
   - Вы думаете, можно говорить? Соня поняла. Она приподнялась, будто  ждала
распоряжения.
   - Останьтесь. Ты можешь говорить. Мужчина протянул ему грязные документы,
которые вытащил из-за пазухи.
   - Это твой паспорт?
   - Нет. Это паспорт того, кто умер. Он велел  мне,  если  с  ним  случится
беда, принести его документы сюда, чтобы дали знать его сестре, она живет  в
Смирне.
   Соня поняла, что  записывать  не  надо,  и  воспользовалась  этим,  чтобы
привести в порядок другие бумаги.
   - Объясни.
   Мужчина  пошел  к  двери,  открыл  ее,  чтобы  убедиться,  что  никто  не
подслушивает.
   - Я шестерых переправил в Анатолию, по горным тропам. Когда мы уже  почти
что были на месте, нас обстреляли и одного из шестерых убили.
   - Ты многих так переправил?
   Тот не ответил, забрал свою меховую шапку и, уходя, пробормотал:
   - Так вы сделаете с бумагами все, что надо? Утро прошло. В кабинете  было
пусто и грязно. Соня надевала шляпку.
   - Вы не сердитесь? - спросил Адиль бей.
   - Из-за чего?
   - Из-за этой женщины.
   - Вы иначе и не могли поступить. С вашего разрешения  я  днем  не  приду,
сегодня визит эскадры.
   - Хорошо.
   Разве он мог поцеловать ее, сказать ей что-то нежное,  когда  она  стояла
перед ним такая прямая, точно жесткая. Вдобавок он все думал о том человеке,
который сейчас ушел из консульства, и злился на Неджлу, оттого что в воздухе
пахло ее духами.
   - До завтра, Адиль бей.
   - До завтра.

***

   Остаток дня Адиль бей болтался по улицам. В городе был какой-то праздник.
На первом же перекрестке ему преградила путь конная милиция.
   Он пошел другой дорогой. На главной улице стояли зеваки,  изо  всех  окон
свисали красные флаги. От дома к дому были протянуты полотнища  с  какими-то
надписями. Над крышами парил чудовищно  увеличенный,  многометровый  портрет
Сталина.
   В тот момент, когда впереди показалась  головная  часть  шествия,  конная
милиция молча, без единого слова, с плетками в  руках,  оттеснила  толпу,  и
Адиль бея прижали к какой-то подворотне.
   Он почти ничего не видел: шли  люди,  несли  флаги,  лозунги,  знамена  с
портретом Ленина. Потом появился военный оркестр,  а  за  ним  прошествовали
моряки, все в белом, с синими воротниками и длинными лентами на бескозырках.
   Никто не кричал. Никто не разговаривал. Только музыка гремела  в  тишине.
Шествие двинулось дальше, толпа отхлынула. Все зеваки бросились  в  одном  и
том же направлении. Адиль бей издалека  увидел  помост,  украшенный  красным
бархатом, но его опять затолкали, и он оказался на берегу моря.
   На рейде среди иностранных судов стояли пять военных кораблей.  Катера  с
шумом носились по сверкающей воде. Молодые люди устанавливали на фасаде Дома
профсоюзов и клубов гигантские надписи из электрических лампочек.
   Адиль бей  вздрогнул,  услышав  сзади,  чуть  ли  не  в  метре  от  себя,
автомобильный гудок. Он отскочил в  сторону,  а  Джон,  сидевший  за  рулем,
остановил машину и разразился дурацким смехом, заметив его испуг.
   - Как дела? - Лицо его было красным, одежда в беспорядке.  -  Вам  в  эту
сторону? Садитесь! - Он открыл дверцу, и Адиль бей не решился отказаться.
   - Разве вы не приглашены на банкет? Вечером  состоится  парадный  обед  с
танцами в честь офицеров флота.
   Никогда нельзя было понять, шутит ли Джон или же говорит серьезно.
   - Для начала одного расстреляли!
   - Одного - кого?
   - Какого-то субъекта! Это обычно происходит неподалеку от меня, во  дворе
казармы ГПУ. Привели его часа в два. Приставили к стенке и  влепили  в  него
несколько пуль. Говорят, это какой-то горец,  переправлявший  через  границу
тех, кто пожелает...
   Они ехали около нефтеперерабатывающего завода.
   - Где вас высадить?
   - Здесь.
   Адиль бей был очень бледен. На мгновение он в нерешительности  задержался
возле дверцы машины.
   - У него были усы? - с трудом проговорил он.
   - Пышные черные усы, как у крестьян в ваших краях.
   - Спасибо.
   - А как Неджла?
   Но Адиль бей уже ничего не слышал. Не прячась от солнца,  он  быстро  шел
вперед, и в голове гудело, будто  его  сопровождал  рой  мух.  Дорогу  опять
перекрыли, но он свернул в переулки и наконец оказался перед  зданием,  куда
ходил к начальнику Иностранного отдела.  Дверь  была  открыта  настежь.  Все
внутренние  двери  тоже.  Он  прошел  внутрь,  обошел  десять  или  двадцать
кабинетов - нигде никого не было, никто не откликался.
   Когда он вышел на  улицу,  шествие,  должно  быть,  окончилось,  к  толпе
присоединились сотни моряков; они шли по три - по четыре в ряд,  румяные,  с
бритыми  затылками,   и   выглядели   очень   упитанными.   Все   они   были
светловолосыми, рослыми, широкоплечими. Это были парни  с  берегов  Балтики.
Они улыбались городу, солнцу, красным флагам и лозунгам.
   То был настоящий праздник. Некоторые уже подхватили девиц в белых платьях
и веревочных туфлях, работающих в порту и на нефтепереработке.
   Адиль бей искал Соню. Вернувшись в консульство, он убедился, что  в  доме
напротив никого нет, - окна семейства Колиных были закрыты.
   Приняв внезапное решение, он минуту спустя звонил у  дверей  итальянского
консульства.
   - Передайте мою карточку господину Пенделли.  По  террасе  кто-то  ходил.
Слуга пригласил войти, и госпожа Пенделли тотчас же приняла его,  ласково  и
приветливо,  будто  между  ними  никогда  не  было  никаких   недоразумений.
Пенделли, в светлом полотняном костюме, даже  поднялся  с  кресла.  Раздался
кокетливый голос: "А я? Со мной не здороваются?" Это была Неджла.
   - Долго же вы нас знать не хотели, - пробормотал Пенделли без  какой-либо
иронии в голосе.
   На террасе было светло. Подали чай, как и тогда,  в  первый  его  приход.
Адиль бей  заметил,  что  с  балкона  рядом  с  итальянским  флагом  свисает
советский.
   - Вы вывесили праздничные флаги? - удивился он.
   - Это необходимо. Поскольку наши правительства признали Советы... А вы?
   - Не знаю. Я как раз пришел вас просить...
   - Чашечку чая? Оранжад? - спросила г-жа Пенделли. Плечи  ее  за  эти  дни
потемнели от солнца.
   - Спасибо. Говорят, только что расстреляли человека. Это был один из моих
подопечных. Он утром приходил в консульство.
   Пенделли закурил тонкую сигарету и с равнодушным видом выдохнул дым.
   - Что же вы хотите узнать?
   - Прежде всего, правда ли это. А затем... Пенделли нажал  кнопку  звонка.
Вошел служащий в очках с черепаховой оправой, и  консул  сказал  ему  что-то
по-итальянски. Служащий бросил быстрый взгляд на Адиль бея и кивнул.
   - Это правда, - сказал консул. - Его арестовали на  перроне  вокзала,  он
ждал поезда на Тифлис.
   - Садитесь же, прошу вас, - настаивала г-жа Пенделли. Он машинально  сел.
Но не мог усидеть на месте. Ему надо было убедиться. Когда  служащий  вышел,
он сказал, тревожно озираясь:
   - Сегодня утром он мне сознался, что переправлял через границу  тех,  кто
хотел уйти в Турцию.
   - Ну и что же?
   - Он это сказал мне лично, у меня в кабинете.
   - Там больше никого не было?
   - Никого. То есть, конечно, была моя секретарша... Неджла расхохоталась.
   - Сестра начальника морского отдела ГПУ! - воскликнула она.
   Пенделли пожал плечами.
   - Что же вы хотите знать?
   - Как вы думаете, за ним давно следили?
   - Нет.
   - Почему?
   - Потому что в таком случае ему не дали бы добраться до вас.
   - Вы не хотите пирожных, Адиль бей?
   - Нет, мадам. Извините. Я ведь в первый раз...
   - В первый раз слышите о расстреле? - вздохнул Пенделли. - Да ведь каждый
месяц, друг мой, исчезают несколько человек. И вы полагаете, это кого-нибудь
беспокоит? Полноте! У отца на глазах арестуют сына, и  он  даже  не  посмеет
спросить, за что...
   - А что бы вы сделали на моем месте?
   - Да ничего. Человек-то  этот  уже  умер,  не  так  ли?  Будьте  возможно
любезней с вашей секретаршей и не вздумайте с ней об этом заговорить.
   Какое-то время Неджла внимательно смотрела на Адиль бея.
   - Наш друг с ней, может быть,  уж  чересчур  любезен,  -  сказала  она  с
неприязненной улыбкой.
   - Что вы хотите сказать?
   - Что она довольно мила собой и что я в первый раз  вижу,  чтобы  русская
секретарша вела хозяйство своего шефа.
   Пенделли улыбался, уставившись на кончик сигареты.
   - Не надо дразнить Адиль бея, - вступилась г-жа Пенделли.
   - Вы знаете, что он не любит шуток.
   - Как бы то ни было, - заключила Неджла, - если это не шутка, у него  еще
все впереди.
   - Знаете, что вам следовало бы сделать прежде всего?  -  На  этот  раз  в
голосе Пенделли не было иронии. Чувствовалось, что он  говорит  серьезно.  -
Идите-ка поживее к себе и вывесьте красный флаг.
   - Спасибо. Простите за вторжение.
   - Какие пустяки! Этот дом для вас всегда открыт. Тем не менее уже с улицы
он расслышал смех Неджлы, потом тихий голос консула:
   - Шш! Он может вас услышать.
   -  А  мне-то  что?  -  возразила  она.  Конная  милиция  возвращалась   с
демонстрации. Всадники ехали по узкой улице, и она дрожала от стука копыт.
   Густая толпа стремилась к порту - матросы с синими воротниками, девушки в
белых платьях. Адиль бей пробрался сквозь толпу, чтобы  поскорее  попасть  к
себе и вывесить советский флаг.
   На этот раз в доме напротив окно было открыто. Соня стояла перед зеркалом
в новом платье, а мадам Колина на коленях, с булавками  во  рту,  поправляла
его. Платье было из черного шелка, и воланы на нем еще не успели обмяться.
   Услышав,  как  зашелестел  подымаемый  флаг,   Соня   повернула   голову,
улыбнулась чуть-чуть, украдкой, и тотчас же лицо ее снова  стало  серьезным,
она что-то сказала мадам Колиной, та встала с колен и закрыла окно.
   На улице опять загремел оркестр, чуть было не заглушив телефонный звонок.
Когда Адиль бей снял трубку, никто не ответил.

Глава 7

   Он глазом не моргнул, даже не попробовал улыбнуться, когда г-жа Пенделли,
убирая карты в ящик, сказала:
   - А знаете, Адиль бей, вы ведь становитесь отличным игроком в бридж!
   Пенделли отодвинул кресло, откинулся  на  спинку  и  закурил  сигарету  с
розовым кончиком. Был тот час, когда он, как правило, прикрывал глаза, зевал
и вздыхал, пока кто-нибудь не подавал наконец знак, что пора уходить. Против
обыкновения, он предложил Джону, сидевшему в раскрытой на груди рубашке:
   - Налейте-ка себе еще виски.
   В огромной изразцовой  печи  пылал  огонь.  Тихо  шелестел  дождь,  а  из
водосточной трубы  время  от  времени  на  улицу  шумно  низвергалась  вода.
Гостиная освещалась керосиновыми лампами, так как в этот  час  электричество
было уже отключено.
   - Итак, нашего персидского друга отправили утренним  поездом?  -  спросил
Джон, наливая себе виски.
   - С двумя спутниками в купе, - с безмятежной улыбкой ответил Пенделли.  -
Знаете, сколько дорогих ковров он умудрился переправить через границу меньше
чем за год? Сто восемьдесят штук! И я уж  не  говорю  о  самоварах,  иконах,
произведениях искусства всякого рода. - Он повернулся к Адиль бею. - Вот ваш
чиновник Фикрет и попался на том, что помогал ему.  Они  еще  обсуждали  это
дельце как раз здесь, в гостиной, стоя возле камина. Помните? На другой день
Фикрета бесшумно сцапали, и  больше  о  нем  никто  ничего  не  слышал.  Что
касается Амара, то Советы обратились к персидскому правительству с  просьбой
срочно отозвать его, и нынче утром он уехал с сопровождающими лицами.
   - А это правда, что жена его осталась здесь? - спросила г-жа Пенделли.
   - Да она вовсе ему не жена, просто какая-то девка, которую он подцепил  в
Москве, когда был там секретарем дипломатической миссии. Она не могла уехать
с ним в Персию.
   Воздух был теплым и ласковым.  Иногда  в  нем  будто  проносился  нежный,
сонный вздох, а пышные розовые абажуры казались сладкими, как мороженое.
   Пенделли еще глубже откинулся в кресле, как бы потягиваясь.
   - Только одни сутки остались! - сказал он с восторгом.
   - Вы будете к Рождеству в Италии?
   - "Авентино" прибывает в Геную двадцать второго, а двадцать  третьего  мы
будем в Риме.
   Пенделли уезжали в отпуск на два месяца, и этого было  достаточно,  чтобы
выбить его из привычного полусонного состояния, к тому же теперь можно  было
смотреть со стороны на то,  что  происходит  в  России.  Он  даже  испытывал
желание говорить сейчас обо всех этих делах, чтобы еще глубже  почувствовать
радость отъезда.
   - Вы приехали сейчас из Новороссийска,  Джон?  Это  правда,  что  там  на
прошлой недели съели каких-то детей?
   - В милицию поступил донос. Милиционеры направились по указанному  адресу
и нашли в погребе человека, который сидел возле бака, где лежали останки его
жены и дочери. Он так яростно  защищался,  что  пришлось  с  ним  покончить.
Человек явно был не в своем уме.
   - А вы что на это скажете, Адиль бей?
   - Ничего не скажу.
   - Наш друг Адиль очень изменился за три месяца, - с  восхищением  сказала
г-жа Пенделли. - Сперва я думала, что он не выдержит.  И  вот,  как  видите,
привык. Даже, мне кажется, пополнел.
   Она была права. Адиль бей  пополнел.  Но  это  была  нездоровая  полнота,
которая старила, взгляд же его стал тяжелым и затуманенным.
   - Словом, вы здесь в одиночку будете  представлять  весь  дипломатический
корпус.
   Консул вежливо улыбнулся. С тех пор  как  он  каждую  неделю  приходил  к
итальянцам играть в бридж, г-жа Пенделли держалась очень ласково. Она как бы
взяла его под защиту и не позволяла мужу дразнить его.
   - Ну, мы вас покидаем, - сказал Джон, допивая виски. -  Надеюсь,  мы  еще
увидимся до вашего отъезда? Впрочем я приду провожать вас. Идете, Адиль?
   Джон был, как всегда, полупьян. Они надели плащи и галоши и зашлепали  по
грязи, дождь хлестал  в  лицо.  С  начала  осени  дождь  лил  ежедневно  без
передышки, без единого солнечного луча, и  некоторые  улицы  превратились  в
бурные потоки.
   - Послушайте-ка, Адиль...
   Поблескивая мокрыми плащами, они время от времени наталкивались  друг  на
друга, когда пытались обойти лужу или один из них  начинал  скользить  -  Вы
ведь пьете, а?
   - Нет! Почему вы спросили?
   - Да просто так. Заглянем на минутку в бар?
   Адиль бей прекрасно знал, о чем думает Джон. Г-жа Пенделли была права, он
очень изменился, а американец думал, что это влияние спиртного Но  все  было
не так. Адиль бей сам не мог бы объяснить, как это с ним произошло. Началось
в тот день, когда был убит турок, переправлявший людей через границу.  Адиль
бей тогда очень разволновался, а потом вдруг стал  совершенно  спокоен,  как
будто в нем лопнула какая-то пружина.
   Назавтра он ничего не сказал Соне и весь день с ней  не  разговаривал.  В
течение следующих двух недель он ни разу не позвал ее к себе. Проведя  время
в полнейшем одиночестве, он приобрел  мягкую  невозмутимость,  которую  Джон
счел результатом постоянного пьянства.
   Просто, сам того не желая, он стал ко всему безразличен,  точно  так  же,
как все вокруг него, и даже немного больше. Теперь можно было повсюду носить
с собой свое одиночество, даже если прийти к другим людям, к Пенделли или  в
кабинете Иностранного отдела.
   Это было как бы защитное облако, в котором идешь с непроницаемым лицом.
   Как же он с первого дня не понял, что здесь каждый по-своему закрылся  на
замок? Джон закрылся рюмками  спиртного.  Чета  Пенделли  заперлась  на  два
оборота в своем буржуазном комфорте, который они могли бы перенести вслед за
собой даже в пустыню.
   А Соня? А Колин? Разве Колин,  приходя  домой,  был  хоть  сколько-нибудь
близок с женой?
   В кооперативной столовой каждый ел в  своем  углу,  хорошенько  припрятав
свои мысли под защиту лба. А толпа? Да  разве  это  была  толпа,  обтекающая
черную фигурку на земном шаре?
   И он стал таким же, как остальные, вот и все! У него был  свой  угол,  из
которого он теперь посматривал на людей, недоверчиво, как одинокий зверек.
   Меж тем Адиль бей и  Джон  хлюпали  по  лужам  в  мокрой  тьме,  а  когда
добрались до бара, увидели трех девиц, которые жались  у  входа.  Американец
приветливо помахал им рукой.
   - Вы их знаете?
   Это была красивая декорация, очень мрачная, эту  мрачность  теперь  Адиль
бей даже полюбил: сверкающая вывеска  освещала  угол  грязной  улицы,  косые
струи дождя, три девки в резиновых сапогах, с размазанным от  дождя  гримом,
дальше темный порт, кое-где огни на судах, Джон, остановившийся на пороге, с
иронией посматривал за Адиль беем.
   Оба они были, должно быть, хороши в этот час,  мокрые,  измученные,  всем
телом больные от тоски, чувствующие где-то в глубине медленный и  неумолимый
распад! Они следили друг  за  другом.  Презирали  друг  друга.  Джон  окинул
взглядом девок, потом Адиль бея.
   - Я всех их знаю, - заявил он.
   Он, казалось, проникал взглядом сквозь  стены  домов,  чтобы  указать  на
бесчисленное количество невидимых глазу комнат.
   - Сотни, Адиль бей! Сосчитайте: по одной в день, за четыре года...
   Он толкнул дверь и сбросил на руки слуге свой клеенчатый плащ. Адиль  бей
об этом еще не подумал. Он наблюдал за своим спутником, пытаясь  представить
себе Джона, идущего по этим переулкам под руку с девушкой.
   - Вы им платите рублями?
   - Они предпочитают доллары, ведь с долларами они могут пойти  в  Торгсин,
где русские деньги не пр