во время войны: рассвет, воронка от снарядов  и  крупным  планом  -
сапоги мертвеца.
   - Что же нам делать?
   - Прежде всего поешьте.
   Джон взял со стола ломоть холодного мяса и, жуя, направился  к  телефону.
Назвав незнакомый Адиль бею номер, долго беседовал на очень  хорошем  беглом
русском языке. А ведь он никогда не упоминал даже, что говорит по-русски.
   Джон  рассыпался  в  любезностях  у   аппарата,   улыбался,   по-видимому
расспрашивая  собеседника  о  здоровье.  Слушая  ответ,  налил  себе  виски,
мало-помалу  лицо  его  становилось   серьезнее,   он   покачивал   головой,
приговаривая: "Да. , да..." Повесив трубку, осушил бокал с  непривычной  для
него медлительностью.
   - Кому это вы звонили?
   - Начальнику ГПУ, главному начальнику.
   - Что он сказал?
   - Почему вы не едите? Он мне посоветовал не вникать в это дело. Я все  же
настаивал, просил сказать мне правду.
   - И что же?
   - А ничего. Он думает, что лучше всего будет, если вы вечером уедете.
   - Значит, они ее убили?
   - Не думаю. Я утром не видел во дворе ничего подозрительного.
   - Скажите, Джон, как вы думаете, я  еще  могу  что-то  для  нее  сделать?
Отвечайте откровенно. Я ко всему готов.
   Джон вместо ответа налил полный бокал виски и протянул Адиль бею:
   - Выпейте!
   - Я же не могу ее так бросить. Надо вам сказать, что  она  уже  несколько
месяцев моя любовница...
   - Пейте!
   Джон ел мармелад,  поставив  локти  на  стол  и  разглядывая  рисунок  на
скатерти.
   - Это будет подлостью - уехать без нее. Вы должны меня понять. Или  же  я
должен быть уверен, что...
   Он повторял и повторял свои вопросы и, сам того не замечая,  принялся  за
еду, иногда посматривая на часы, но до полуночи было еще очень далеко.
   - Мне бы только узнать,  к  кому  я  должен  обратиться...  Джон  закурил
сигару, опять наполнил бокал собеседника, откинулся на спинку стула.
   Когда Адиль бей наконец замолчал,  весь  в  поту,  и  посмотрел  на  него
умоляющими глазами, Джон произнес:
   - Вот что вы должны сделать. Идите домой и уложите чемоданы. Отправьте их
на пароход, а сами займитесь таможней. Пароход уходит ночью. В десять  часов
я буду в баре с капитаном, приходите к нам туда, и я  вам  сообщу,  есть  ли
какие-нибудь новости.
   - Вы думаете, что сумеете что-нибудь узнать?
   - Не уверен. Но сделаю что смогу.
   - Но что именно? С кем вы будете говорить?
   - Не думайте об этом. - И он подвинул к нему коробку с сигарами.

***

   Когда Адиль бей увидел сквозь туман огни бара и ему почудилось,  что  уже
слышна музыка, он замедлил шаг, испытывая такое же облегчение,  как  пловец,
готовый ухватиться за спасательный круг.
   Нервы были на пределе. В  течение  нескольких  часов  он  с  лихорадочным
нетерпением метался по городу, где ему  грозила  опасность.  Джон  ясно  дал
понять, что Адиль бею что-то угрожало.
   Вокруг него кто-то умышленно образовал  молчаливую  пустоту.  Адиль  бей,
бродя под моросящим дождем, долго искал носильщика для своих  чемоданов,  но
никто не откликнулся.
   Пришлось тащить на себе и чемоданы, и сумки. Никто из  жильцов  не  вышел
помочь, когда он пытался развернуться с вещами на узкой лестничной площадке.
Не было ни такси, ни какой-либо случайной машины. Он окружен пустотой!
   На какой-то строительной площадке удалось найти тачку, и вот он сам,  сам
Адиль бей, без кровинки в  лице,  везет  эту  тачку  по  набережной!  Нельзя
опоздать в таможню. Нельзя, ни в коем случае нельзя остаться еще хотя бы  на
один день в этом городе.
   Толкая тачку перед собой, он прошел мимо бронзового  Ленина,  потом  мимо
Дома профсоюзов, где никого не было видно. Попытался вызвать в памяти  образ
Сони в окне, где когда-то увидел ее; но это опять не удалось. Слишком многое
оставалось еще сделать, слишком многое передумать. Его  посылали  от  одного
таможенника к другому... Ему хотелось остаться в порту, поблизости от судна,
а не идти обратно по всем  этим  улицам,  окаймленным  темными  домами,  где
толклись какие-то тени, и учреждениями, где сидели  чиновники  со  зловещими
улыбками. Но времени до отплытия оставалось еще много, и Адиль бей вспомнил,
что Джон ждет его в баре.
   Возле светящегося джазового барабана у него  приняли  шляпу  и  плащ.  За
столом ждали трое - с одной стороны  сидел  Джон,  с  другой  -  бельгийский
капитан, а посредине, спиной к нему, женщина, Неджла!
   - Виски? - спросил Джон.
   И тотчас же добавил, чтобы избежать надоедливых расспросов:
   - Знаете, я ничего нового не узнал!
   Часы,  висевшие  над  музыкантами,   показывали   десять.   Неджла   была
истерически весела.
   - Похоже, вы уезжаете, Адиль бей? - спросила она, повернувшись к нему.
   - Еще не знаю!
   - Как бы не так! Ваш багаж уже на борту. Она подмигнула  капитану,  потом
Джону, и тот встал и направился к туалету, сделав турку знак, чтобы  шел  за
ним.
   - Вы думаете, ничего предпринять нельзя? - спросил Адиль бей,  когда  они
остались вдвоем.
   - Ничего.
   - А позже? Завтра, послезавтра?
   - Ничего.
   - Откуда вы знаете?
   - Фургон пришел днем.
   - Какой фургон?
   Он не понимал, но догадывался о страшном смысле этого слова.
   - А такой, с железным кузовом, с дырочками для проветривания.
   Адиль бей видел этот фургон два-три раза. Как  только  его  увидишь,  уже
знаешь, что где-то тут в него погрузят труп.
   - Когда фургон  подъезжает  к  казарме,  а  потом  во  двор...  Спокойно,
старина!
   Джон ласково похлопал его по спине.  Адиль  бей  стоял  не  шевелясь,  не
плача, только холодок пробежал у него между лопаток.
   - Вы уверены, что это за ней?  Голос  его  звучал  спокойно,  взгляд  был
тверже, чем днем.
   - Идем. Они, наверно, удивляются, куда мы пропали. Джон сел  на  место  и
продолжал наблюдать за Адиль беем, который вклинился в  оживленный  разговор
капитана и Неджлы.
   - Когда вы выходите в море?
   - Около часу. На борту надо быть до двенадцати. Значит, ждать еще  больше
часа, и Джон видел, как Адиль  бей  искоса  поглядывает  на  присутствующих,
следит даже за занавесом, отделяющим этот уголок от остального зала.
   - Пейте! Вам это пойдет на пользу!
   - Вы полагаете?
   Неджла тоже с беспокойством смотрела на Адиль бея, а потом,  дотронувшись
до ноги капитана, прошептала;
   - Вы ему сказали?
   - Нет еще.
   Как долго тянется время. Но ведь если расстреляли Соню,  у  которой  брат
работает в ГПУ, то есть все основания думать, что...
   - Кстати... - проговорил капитан тихо, наклонясь к нему.
   Он здорово выпил. Щеки у него разрумянились. Адиль бей  заметил,  что  он
держит Неджлу за руку.
   - ..раз известная вам особа не  может  отправиться  с  нами,  а  все  уже
подготовлено...
   Он осмотрелся по сторонам, не слышат ли соседи. Джон отбивал  рукой  ритм
джаза.
   - ..я решил взять вместо нее вот эту барышню... Пожалуй, нам пора идти на
судно... Она к нам присоединится через полчасика... Официант!
   Он собирался заплатить, но Джон перехватил его руку  и  сказал  официанту
по-русски:
   - За мой счет!
   Дождь перестал. Женщины поджидали на пороге, как каждый вечер,  они  даже
не улыбнулись ни одному из троих. Джон  опирался  о  плечо  Адиль  бея.  Они
месили вязкую грязь разгрузочного причала, где пахло нефтью.
   Пограничники еще не поднимались на борт. Адиль бей  услышал,  как  кто-то
сказал об этом. Его куда-то вели.
   Потом он оказался в капитанской каюте, наедине с Джоном.
   - Здесь-то вы чувствуете себя спокойнее, а?  Он  послушно  кивнул,  выпил
пиво, которое ему налили.
   Потом удивился, что нет капитана, но тотчас же подумал о чем-то другом.
   Чуть позже на трапе раздались шаги. Открылась дверь.  Вошли  Неджла,  вся
мокрая, платье облепило ее тело, и капитан, закрыв за  ней  дверь,  галантно
спросил:
   - Хотите переодеться в ванной комнате?  Все  это  было  похоже  на  немой
фильм. Адиль бей полностью выключился из всего  и  только  иногда,  чувствуя
встревоженный взгляд Джона, пытался улыбнуться ему, как бы  успокаивая.  Это
был конец без конца. Или, вернее, похоже было на плохой конец, но  пока  что
ничего определенного не случилось, раз полицейских еще не было на борту.
   Капитан зашел с Неджлой в соседнюю  кабину.  Она  вышла  оттуда  в  одном
только халатике, и ее спрятали в шкаф с одеждой.
   Появился еще один офицер.
   - Они там, внизу.
   Почему же все-таки он никак не мог припомнить выражения Сониного лица? Он
видел ее черный силуэт, тонкую, светлую шею, шляпку и белое пятно  лица.  Но
больше ничего! Почему?
   В офицерской кают-компании за столом сидели трое в зеленых  фуражках.  Им
тоже подали пива. На столе лежала кучка паспортов, и тридцать  два  человека
команды выстроились вдоль стен. Перекличка была как в казарме. Колин  листал
паспорта, смотрел сперва на фотографии, потом на того, кто подходил к столу.
   - Петере!
   - Здесь!
   Колин делал свое дело  медленно  и  добросовестно.  Адиль  бей,  стоявший
последним в ряду, не сводил глаз с черной полоски,  в  два  пальца  шириной,
вставленной в петлицу, как орденская лента.
   - Ван Ромпен!
   - Здесь!
   Каждому возвращался паспорт.
   - Нильсен!
   - Здесь!
   - Адиль Заки бей!
   Мгновенного ответа не последовало. Колин  поднял  голову  и  взглянул  на
опухшее лицо турка, уставившегося на  траурную  ленточку,  не  двигаясь,  не
дыша...
   - Капитан Ковелаэрт!
   - Здесь!
   Вот и все. Вернули паспорт. Его рука чуть было не коснулась руки Колина -
и ничего!
   Теперь начинался досмотр, команда оставалась в кают-компании.
   Моряки расселись кто где. Один из них допил бутылку пива.
   - Ну что, старина?
   Джон тяжелым взглядом сверлил Адиль бея.
   - Ну что - ничего!
   Он выдавил жалкую улыбку.
   - Видели черную ленточку?
   - Да! И глаза его видел. На его месте я бы вас убил.
   Как Джон сумел догадаться? Окно в доме напротив, Колин  в  темноте  курит
сигареты... Адиль бей прикрепил к стеклам серую бумагу. А этот русский  чуть
ли не десять раз высовывался из окна, осматривал улицу...
   - Мне пора уходить. Желаю удачи!
   - Вы еще надолго останетесь в Батуме? Джон посмотрел  на  него  так,  как
только ему было свойственно, острым и в то же время вялым взглядом.
   - Должно быть, навсегда.
   - Почему?
   Дверь каюты была открыта. За ней  виднелась  залитая  дождем  набережная,
огни бара вдалеке, а еще дальше угадывались  во  тьме  переплетения  грязных
улочек.
   Джон коротко ответил:
   - Привык... Прощайте!..
   Колин и его  подчиненные  спустились  по  трапу.  Колин  нес  под  мышкой
портфель. Капитан, проходя мимо него, бросил беглый взгляд на Адиль бея.
   Потом началась беготня взад-вперед, подготовка к отплытию,  неразборчивые
выкрики команд, грохот кабестана и воды, взбаламученной якорной цепью.
   Адиль бей стоял на  палубе,  опершись  о  поручни.  Казалось,  мир  ожил,
зашевелился. Здесь и там вспыхивали огоньки.
   Какие-то матросы пробежали мимо него.  Время  от  времени  трещал  звонок
телеграфа, передающего команды в машинное отделение.
   То ли шел дождь, то ли это был туман?
   Кожа его была влажной, палуба - мокрой. Двигатель стучал все громче.
   Рядом мелькнул зеленый огонек, потом красный.  Пароход  дал  три  громких
гудка и стал набирать скорость.  Батум?  Его  уже  не  было  видно.  Пароход
обогнул мыс, и позади остались темное небо,  впереди  были  уже  горы  Малой
Азии.
   - Капитан приглашает вас к себе. - Стюард ушел.  Адиль  бей  поднялся  по
лестнице, услышал громкие голоса.
   - Войдите!
   В каюте горел яркий свет. Неджла в розовой пижаме  хохотала,  вставляя  в
граммофон новую иголку. Капитан был в  расстегнутом  кителе.  Стюард  принес
шампанское.
   - Я думаю, вы не откажетесь выпить с нами бокал...  Под  иглой  зазвучало
танго, которое каждый вечер играли в баре. Неджла подпевала, делала какие-то
па, глядя блестящими глазами на обоих  мужчин.  Потом  села  на  подлокотник
кресла капитана. Потом...
   Принесли еще шампанского. Неджла то и дело смеялась. Танцевала,  целовала
капитана, потом Адиль бея. Тащила танцевать. Время  от  времени  подмигивала
ему и в то же время ластилась к капитану. В вырезе пижамы видна была  грудь,
но Неджла как будто этого не замечала.
   Судно равномерно подрагивало. Качка почти не ощущалась, но Адиль бею было
не по себе.
   Он думал о Соне. Перед глазами вставало только черное платьице, резиновые
сапоги, шляпка...
   Был уже поздний час, когда капитан поднялся и заявил, что пора спать.
   Он пожал влажную руку Адиль бея. Неджла осталась в каюте,  и  едва  дверь
закрылась, там опять раздался смех.
   Потом задраили иллюминатор. Адиль бей почувствовал тошноту,  пробрался  к
борту, и там его одолели приступы рвоты.  Палубные  надстройки  белели,  как
молоко, несмотря на моросящий дождь. Все вокруг было черным.
   Справившись с приступами, Адиль бей стал думать о том,  как  он  объяснит
министру свой неожиданный отъезд. Трусом его не назовешь, он  в  свое  время
сражался при Дарданеллах, а потом за Мустафу Кемаля. И не побоялся поставить
Пенделли на место. Любой врач обнаружит у него в организме следы мышьяка!
   У капитана все еще смеялись, Адиль бей вошел в свою каюту, включил свет и
машинально взглянул на иллюминатор, как будто хотел убедиться, что  напротив
больше нет никакого окна.
   Да и Джон, хорошо знавший эту страну, посоветовал скорее уехать.